На вид сорок с гаком, лысый, неловкий, полноватый, с движениями юлы. На месте никогда не сидит, все куда-то едет, что-то обсуждает, решает, продает, кого-то выбирает. Таким был Иван Самуилович Гольдберг. Почему, спрашивается, был, он и сейчас живет и здравствует. Казалось, останови его на пять минут, и завянет, как цветок без влаги.
      Однажды в жизни ему достался пост главы известного банка, управлял им не больше недели, потому что уложили в больницу, и как потом рассказывал друзьям (если у богатых есть друзья) не из-за обострения аппендицита, нет.
      - Я, - говорил Иван Самуилович, - заболел мягкостью кресел. Я утонул в болоте комфорта. Меня засосала трясина бюрократии восьмичасового рабочего дня. Как люди могут работать с 8 до 17 пять раз в неделю. Это уму непостижимо. Это какой-то жизненный разврат для меня. Нужно быть постоянно в движении, нужно ощущать свои шаги вперед. И вообще, я считаю, что на ходу не старятся (запомните великие слова).
     
      В данный момент он - коммерческий директор одной из крупнейших компаний, занимающейся строительством дорог. Ему нравилась работа, во - первых, она приносила немалый доход, кто докажет сколько тонн асфальта, битума и т.д. я положил в этот участок дороги (чувствуете перспективу!), потом являясь по существу владельцем компании, но находясь на посту коммерческого директора, он мог позволить себе держаться в тени. Нет, нет, увольте, газеты, телевидение, выборы, встречи на глазах у журналистов, нет, это не для меня. Вот, посмотрите, прекрасный молодой человек (новый бизнесмен, ха) тридцати пяти лет, красавец, атлет (посещает тренажерный зал шесть раз в неделю), правда. в голове немного, так при его должности генерального директора это только к лучшему, меньше волнений за подписанные бумаги, пусть председательствует, а мы поработаем. И вообще для меня лучше решать вопросы в бане или сауне, посидеть вечерок с деловым партнером в ресторане, это мне по душе, это по мне.
      Но Иван Самуилович не был бы Иваном Самуиловичем, если бы ограничился только этим.
      Он еще был одним из главных акционеров завода по изготовлению асфальта, битума, и т.д. для его предприятия, ну все сопутствующие материалы!
      Посмотрите, как выгодно! Я делаю асфальт, гружу машины сверх нормы, разбиваю мною же построенные дороги, потом сам ремонтирую их, опять разбиваю. Одним словом, круговорот воды в природе, нет лучше, круговорот асфальта в городе. Вот и славно.
      Была ли у него семья? Безусловно! Он был хорошим и примерным семьянином. Квартира в центре, дача в престижном пригороде (сосновый бор, заповедник все-таки). Жена Надежда Яковлевна (в девичестве Вайнштейн). Дочка Софья, студентка. Вот беда, наследника не было, не получилось. Ну да ладно, главное - движение. Преуспевающий человек. Все хорошо, дом полная чаша.
      - Сегодня прилетает дочь, ты ее встретишь? - наливая кофе за завтраком, Надежда Яковлевна обжигала мужа упреждающим взглядом. Где ты болтался вчера? - думала она - Пришел в 11 вечера, может, любовницу завел? Да нет, в его-то годы, никогда этим не баловался, на старости не стал бы, выглядит как обычно, шило в одном месте, странно?
      - Я встретить? - Иван Самуилович поднял по - детски нежные глаза. - А ты не можешь? У меня важная встреча в два часа, не хотелось бы ее отменять!
      - У тебя встреча, а мне обед праздничный готовить в честь приезда дочери на каникулы! А надо еще за продуктами съездить, дать задание Ирине (служанка), убрать комнату Софочки и потщательней помыть всю квартиру, а то Ира вечно где-то не дотрет! У меня тоже много дел, - она набросилась на него, тараторя слова, как автомат Калашников, ну что делать мужчине?
      - Ну, хорошо, хорошо, Наденька! Я встречу нашу дочурку! Тем более, что я так по ней соскучился! - согласился Иван Самуилович. - А продукты разве нельзя заказать по телефону, да и квартиру Ира только вчера до блеска вытерла! - попробовал зайти с другого конца.
      Расправа последовала мгновенно.
      - И этот немытый клозет ты называешь, вымыла до блеска? Да здесь нужно бригаде полотеров трудиться неделю, чтобы Софья могла перейти порог этого вертепа (ну зачем ты так, ты выражения-то выбирай)! А продукты я могу заказать! Но что мне привезут, ты сможешь из этого есть обед? А? - Надежда Яковлевна величественно приподнялась и нависла над столом.
      Что может бедный мужчина против ваших обезоруживающих доводов, тем более такой слабый, как наш. За территорией квартиры он бизнесмен, уважаемый человек, а здесь другие законы, женщина - лев всегда догонит антилопу!
      - Не надо так волноваться, Наденька! Хочешь еще кофе?
      - Значит, встретишь! - победно произнесла львица.
      - Конечно, конечно. Я все сделаю, как ты говоришь.
      Он налил ей чашечку и в знак примирения подал сахарницу. Ну что, мир? Вопросительно посмотрел на нее. Подожди, еще один вопрос. Может, не надо? Надо, Ваня! Надо!
      - Ты почему так поздно вчера приехал? Звонил, что в восемь будешь дома, после встречи с Мечниковым. Я тебя ждала. Когда засыпала, было уже одиннадцать вечера. В чем дело? - не дергается, спокоен, давай, плешивенький, отвечай.
      - Правильно, я с Вадимом расстался в 19.30, - четко, без остановок отрапортовал он, - а потом…, - он задумался.
      - Что потом? В сауну с девочками потянулся?
      - Ну что ты? - испугался Иван Самуилович.
      - Шучу, шучу, - прорычала жена, - продолжай!
      - Я встретил Витю Бергмана, и мы чуть - чуть посидели в “Прибалтийской”.
      - Кого, кого, - жена иронически вскинула немолодые веки, - Витю? И ты с ним пошел в ресторан разговаривать. Ты здоров? - Надежда Яковлевна была поражена. На него это было так не похоже! Чтобы ее муж встречался без дела с неудачником (ну и что, что вместе учились), редактором газеты с непонятной репутацией.
      - Я здоров. А что тут такого. Два друга много лет не виделись, встретились, естественно. нам захотелось поговорить.
      - Ну, и кто платил.
      - Конечно я!
      - Конечно, ты, - она саркастически ухмыльнулась.
      - Что, конечно? У Вити не было с собой бумажника.
      - Ладно, потом поговорим, - все нормально. - Ты не опоздаешь?
      - Ой, да! Мне пора, - Иван Самуилович залпом допил кофе. Раз, он уже одет и открывает дверь, как это ему удается? Жена только голову успевала поворачивать, следя за его движениями, как на теннисном корте!
      - Не забудь встретить Софочку! - уже высунувшись на лестничную клетку, прокричала вдогонку убегающему мужу Надежда Яковлевна.
      В ответ она услышала невнятное словосочетание с положительной интонацией. Иван Самуилович никогда не пользовался лифтом.
      - Скоро шестьдесят, а все как мальчик через две ступеньки скачет. Хорошо, что по перилам не съезжает. - Дверной сейф закрылся.
     
      В Шереметьево - 2 Иван Самуилович опоздал на час.
      Софья обрывала мобильные телесети, и сердилась, на отца надувая губки.
      - Мама, ну сколько можно ждать, я уже два часа в аэропорту, сколько можно?! Вы что, видеть меня не хотите?
      - Успокойся, дочка, - ну, Гольдберг, ты у меня получишь! Когда Надежда Яковлевна сердилась, то называла мужа по фамилии. - Он приедет. Позвони ему, у тебя же есть его мобильник.
      - Я звонила, он не доступен, ладно, жду его еще тридцать минут, потом беру такси. До встречи.
      Софье было девятнадцать лет, она год прожила за границей, изучая экономику в одном из американских вузов. Веселая, жизнерадостная, красивая девушка с каштановыми волосами и зелеными глазами. Софья смотрела на все сквозь призму вседозволенности и неограниченных возможностей. Ее возможностей. Если ей нужны были деньги, она звонила отцу и получала их через час в ближайшем отделении Вестерн Юнион, жизнь казалась игрой со счастливым концом, не было печали, и леденцы снились вместо слез.
      Наконец появился запыхавшийся Иван Самуилович. Оглядел придирчиво дочь, его огромный нос, как лазерный прицел винтовки, изучал дочь.
      Какая она у него, загляденье, грустноглазая девочка. Когда он смотрел на нее, ему вспомнилась песня Розенбаумана “…Я себе пою, я себе крою,…Девочка моя, завтра утром ты ко мне вернешься, …фейгала моя,… папа тихо майсу скажет, улыбнешься,…жить не торопись…”.
      Конечно, Иван Самуилович не был портным, но дайте богатому человеку посмеяться над своей тревогой, тихой радостью печали.
      - Здравствуй, моя доченька, Софочка моя ненаглядная, похудела, подойди, поцелуй папочку, - Иван Самуилович распахнул объятия и обнял дочь. Укрыть бы тебя, родная, вот так под своим крылом, чтобы ты всегда была рядом. Знаю, знаю, это невозможно. Повзрослела, похорошела, цветок мой, ты уже совсем женщина, парни, наверное, засматриваются, гони их, моя родная, плохому научат, - не дуйся на папу. Папа тебе подарок выбирал!
      - Здравствуй, папа! Я не дуюсь! Какой подарок? Работал, как всегда дела? Все в семью! - у Софьи, как только она увидела отца, пропал весь запал. Она искренне любила его и не могла подумать о нем плохо. Еще с детства она запомнила, как он водил ее по утрам в садик, забирал вечером, маме не доверял, ходил с ней в цирк и зоопарк, разговаривал как со взрослой. Мой папа, говорила она подругам, слово “отец” было грубым и жестким, мой папа приехал за мной.
      А Иван Самуилович говорил правду, он успел заскочить на Тверскую в магазин и выбрал дочери подарок, золотую ручку. Пусть не пригодится, но моя дочь должна писать лекции только золотой ручкой, только маме не говори! В машине он вручил дочери подарок.
      - Спасибо папа, ну зачем ты, - это было в его стиле! Такое внимание! - Как у вас дела с мамой?
      - Все хорошо, Софочка. Она как всегда покоряет своей властной натурой.
      Между дочерью и отцом существовал тайный негласный договор доверия. У них был даже свой жаргон, понятный только им, свои выражения, обозначавшие целый пласт семейной жизни Гольдбергов. Надежду Яковлевну это всегда раздражало. Она не понимала, к чему эти игры в подпольщиков.
      - Мигера кусает зайчика? Понятно. Квартира надраена как новый линкор?
      - Хуже! Софочка, гораздо хуже.
      - Подозреваю, Ире досталось от мамы?
      - Все правильно! Рад, что ты не забыла милый дом!
      - Я очень скучала по дому. По тебе и маме!
      - По-моему, ты хотела вырваться из-под нашей опеки. Или как ты тогда говорила, добровольного рабства.
      - Что было, то было, прошло. Я обрела там мнимую свободу и реальную печаль по дому.
      - Ты можешь учиться здесь, и мы не будем тебя притеснять. Можно купить квартиру.
      - А что это решит, папа?
      Он сказал это с надеждой, сердце сжималось от понимания, что рано или поздно он отдаст и потеряет свою Софочку какому-то Мише или, еще хуже, Джону. Дети стали такие самостоятельные, родители не указ.
      Дети, дети вы так быстро растете! Вот, моя милая только учится ходить, и глядишь, мама не может дозваться тебя домой, девочка закопалась в песочнице. Ты только пошла в школу, уроки пения, хореография, иностранных языков (сразу три, ты такая талантливая), а вот уже первая дискотека, первые мальчики приходят домой, якобы позаниматься уроками. Время летит. Ты начинаешь превращаться в девушку. Я волнуюсь за тебя. Боюсь, что один раз ты позвонишь вечером и скажешь, что останешься у подруги. С каждым новым днем твоего рождения я все больше переживаю за тебя, все чаще хожу в синагогу молиться о твоем здоровье и безопасности. Я много работаю, но только для тебя и твоего будущего. Ты понимаешь это, Софочка? И ее темно-зеленые огромные озера говорили: да папа, да родной, я все знаю и понимаю, но не могу быть вечно твоей. Ты же знаешь это! Дочь всегда уходит из семьи, рано или поздно ты потеряешь меня.
      Я знаю это, Софочка! Но сердце мое, старое сердце (зачем ты так, ты еще молодой), не спорь, мне виднее, мое сердце не может этого принять, мне больно.
      Милый папа, не плачь!
      - Не будем об этом, папа! Мы уже столько раз говорили о моей учебе. Хорошо?
      - Хорошо, родная. Тем более, мы приехали. Смотри, мама вышла на улицу встречать тебя. С цветами!
     
      - Софочка, дочка, здравствуй, - Надежда Яковлевна вручила дочери букет роз, ну зачем, мама. - Как себя чувствуешь? Как доехала? А ты почему опоздал! - она душила в объятиях дочь и одновременно грозила кулаком мужу, заплакала, - прости меня, старую, но мы так с отцом соскучились.
      - Мама, мама ну что ты, не плачь, - у Софьи покраснел носик, и задрожали губы.
      Отец стоял и с грустной улыбкой наблюдал за женой, куда подевалась ее обычная строгость и неприступность.
      Надежда Яковлевна в молодости была очень красива, много поклонников, цветы, стихи, и сильные мышцы. У подъезда посменно дежурили мальчики из ее класса. Первый раз я увидел ее на школьных танцах. Мне семнадцать, Надя на два года младше.
      Спокойно сидел в углу и слушал музыку, мне нравились последние современные мелодии, редко танцевал, стеснялся своей неловкости, и не выделялся среди однокашников, обычный советский паренек хрущевской оттепели.
      Был майский, солнечный день, Надя в окружении эскорта поклонников. Я полюбил ее, как только увидел. Просто, правда! А вы сможете? Для меня она недосягаема. На что я мог рассчитывать? Некрасивый, не сильный, со средней успеваемостью (после работы так хочется спать) и без денег. Только осмеливался смотреть из своего угла в те редкие дни, когда она приходила на танцы. Мог бы видеть ее во дворце культуры железнодорожников, но там нельзя появляться, не обладая крепкими кулаками.
     
      Семья Гольдбергов жила более чем скромно. Я, два младших брата и мама, отец погиб на войне. Софья Михайловна (в честь мамы я назвал дочь) так и не вышла второй раз замуж, работала швеей в ателье.
      Мне хотелось быть похожим на отца, стать портным, шить красивые вещи. Видеть, как с удовольствием носят их люди, но жизнь сложилась иначе. Нужно помогать семье, пошел трудиться на завод, перешел в вечернюю школу, потом по направлению поступил в институт. Мы не выбираем свои дороги, нас ведут.
     
      Прошел год с того момента, как я увидел Надю. Окончил школу, поступил в институт на вечерний факультет, в армию не забрали по состоянию здоровья. Просыпался и ложился с ее именем и однажды, однажды, сам не знаю почему, написал стихи, первый и последний раз в жизни, послал в письме. Подойти никогда не осмеливался. Неожиданно для меня Надя ответила. Завязалась странная и неопределенная переписка. Мы встречались взглядами, но ни разу не заговорили, не объяснились. Я не писал ей о своей любви, обменивались последними впечатлениями, разговаривали с детской откровенностью о жизни, дурачились словами.
      - Ваня, тебя к телефону. - воскресенье, коммуналка с утра бурлит стиркой, завтраками, сплетнями в предчувствии надвигающейся генеральной уборки.
      - А кто там?
      - Девица какая то!
      - Да, слушаю.
      - Привет, - Надя.
      - Привет, это Иван.
      - Я знаю, - в телефоне послышался смех. - Ну что Иван, не пора ли нам встретиться? Что молчишь? Я думаю, давно пора. Пойдем сегодня в кино в 18.00. Ты как?
      - Я согласен.
      - Тогда заходи за мной в полшестого. Хорошо?
      - Да, - это не мой голос.
      - До встречи, - снова смех.
      - До встречи.
      В трубке раздались гудки. Может, я сплю. Девушка первая пригласила парня! Что мне делать, как пойти, это первый мой выход, а вдруг я встречу ее ухажеров. Будь что будет! Только бы одну минуту рядом с Надей.
      Они сходили в кино, он провожал ее, мило беседовали. Столько встретил колючих взглядов за вечер!
      - Возьмешь меня в жены? - спросила она около подъезда.
      - Что? - Иван почувствовал лед в солнечном сплетении.
      - Я хочу быть твоей женой! Я серьезно! - напряжение разрывало вокруг воздух.
      - Я…, я …. Я подумаю, - а что вы хотите, чтобы я сказал?
      - Подумай, завтра скажешь! - Надя побежала домой.
      Оглушенный Иван постоял минут пятнадцать в неподвижном столбняке. Смеется она, что ли? На следующий день на работу он не вышел. По дороге домой повстречал несколько молодых людей, которые объяснили всю нелепость его дальнейших встреч. Пришлось месяц полежать в больнице.
     
      Надя каждый день навещала его. Ее предложение, так удивившее Ивана, было настоящим.
      - Надя, но я неудачник, я обыкновенный парень, ничего особенного. Зачем я тебе? - не понимал, почему она выбрала его? - тебе нужен другой, обеспеченный и симпатичный мужчина.
      - Я сама знаю, кто мне нужен! И хватит об этом, - ей надоело это нытье. - Ты звонил в ЗАГС. Когда можно подавать заявление? - в этой семье патриархат не пройдет.
      - В четверг с 11.00 до 19.00. Перерыв с 14.00 до 15.00.
      - Так, четверг. Посмотрим. Это послезавтра. Возьмем паспорта, и в ЗАГС. Все понятно?
      - Понятно.
      Через месяц они сыграли свадьбу. Прошло два года, родилась Софья, и Надя оставила работу и полностью посвятила свою жизнь семье. Иван Самуилович один мог обеспечить жену и дочку. Он сделал неплохую карьеру на заводе, где начинал простым слесарем. Не обладая располагающими внешними данными, у него обнаружился потрясающий талант организатора. Так незаметно летели птицы лет, а по утрам все чаще звучит песенка еврейского портного. Почему?
     
      Гольдберги поднялись домой. Войдя в квартиру, увидели такую ослепительную чистоту, что невольно Иван Самуилович и Софья одновременно посмотрели на мать, поразила, поразила.
      Так спокойно на сердце, Софья почувствовала, что она дома. Прилетев в Москву, я не ощущала родины, пустота, в Америке хотелось в Россию, ждала звука шин, садящегося самолета в аэропорту. Приземлилась, и ничего не ощущала, нет радости, скорее наоборот, опустошенность и безразличие. В машине папа немного согрел ее душевный холод, но окончательно все перевернулось внутри, когда зашла в свое логово, свое прибежище детских лет, вернулась мечта, моя подушечка, сколько слез вылила в нее по тому мальчику, фотографии, расстановка мебели, все тоже, ничего не изменилось. Как приятно быть дома, среди знакомых вещей и предметов, рисунков, одежд.
      - Вы ничего не поменяли? Все на месте. Так хорошо, - дочка подбежала и поцеловала сначала папу, потом маму.
      Как всегда, все лавры отцу.
      - Мы старались дочка, чтобы ты вспомнила домашнюю обстановку и тебе не было грустно, - сказала Надежда Яковлевна.
      - Мама старалась, - добавил отец.
      - Мама я знаю, знаю, что это ты все сделала, Иру истязала, на рынок сама ездила. Ты же у нас хранительница очага.
      Все были счастливы. В их дом вернулась ощущение семейного единения. Без детей, их капризов так одиноко. Надежда Яковлевна порхала, как бабочка.
      - Ну а теперь обедать. Ты проголодалась?
      - Да, очень!
      За трапезой шутили, беседовали на разные темы, расспрашивали дочь о ее жизни в Америке, учебе. Пообедали, выпили чай, а все сидят, не могут наговориться. Иван Самуилович забыл про дела, мама - про обиды на дочь. Все немножко захмелели от воспоминаний и новостей.
      - Хорошо тут с вами, но мне пора, - Иван Самуилович встал из стола.
      - Ты куда? Не можешь дела свои отложить. Дочь год не видел, - да что с ним сегодня, сначала встречать не хотел, теперь убегает?
      - Я на час только, и сразу вернусь, - он вышел, на ходу напевая “Тихо как в раю, солнце над местечком высоко и ясно…”.
      Когда дверь закрылась, Софья сказала маме:
      - Какой-то папа задумчивый стал. Раньше все дела, дела, бегом целый день, а сегодня я его не узнаю, слишком спокоен. Что-то не так с ним, мама?
      - Не обращай внимания на отца, это бывает в его возрасте. Устала?
      - Да, немного. Я пойду, полежу. Все-таки разница во времени, перелет.
      - Иди, иди, я сама все уберу.
      Надежда Яковлевна мыла посуду. Как хорошо, что ты приехала, доченька, ты выросла. Мама и папа уже не нужны. Наслаждайся временем, молодость так быстротечна, кажется, что все в твоих руках, весь мир ждет тебя. Обман и не правда. Всего нужно добиваться потом и иногда кровью, как твой отец. Посмотри на него Софочка, он всю жизнь трудился для семьи, для меня и тебя, чтобы дома все было, и мы не в чем не нуждались. Думаешь, ему нужны эти деньги, машины, дачи. Нет, грустноглазая. Его мечта сидеть, и не торопясь шить платья для любимых. Он никогда не говорил об этом. Все в делах, на месте не сидит, но я чувствую, доченька. Мы столько прожили, мы читаем мысли друг друга. Я его так люблю, так скучаю по нему, когда утром мы расстаемся. Ему сейчас тяжело, я сердцем это чувствую, вся жизнь, все труды пошли прахом, ты уехала, и зачем вставать утром, идти на работу? Но он выкарабкается, справится, я уверена, нужно время и немного терпения.
      Иван Самуилович сидел в кафе один и пил коньяк. За последние сорок лет я, кажется, научился скрывать этот блеск отчаяния, нужно немного работы над собой и побольше дел, и все в порядке, а сегодня, когда дочь приехала, накатило, не смог выдержать. Еще немного, и все. Меня не должны видеть таким, это их заденет, они не смогут это выдержать. Просто посижу чуть-чуть, и все пройдет. Какая погода мерзкая, слякоть надоела, уже месяц. Куда мэр смотрит, убрать нельзя что ли? Ну, кажется, все прошло, пора домой.
      Он вышел на улицу, моросил дождь, сел в машину, и задумчиво тронувшись с места, поехал домой.
      Семья как единый организм, страдает самый маленький и не важный орган, плохо всему телу.
      Софья не спала. На родине вернулось прежнее отношение к жизни, ты начинаешь думать, значит, ты в России. Может, я зря уехала? Все так хорошо. Что бросило меня в Америку? Почему, я уехала? Мне так хотелось вырваться из родительского дома! Надоело отчитываться о проделанной работе за день и ночь! Где ты была? Куда ты пошла? С кем? И так без конца. Особенно мама, как с птенцом. Но сегодня все по-другому. Они так рады моему приезду! И хотя не говорят, очень желают, чтобы я осталась! Подумаю. Может, вернуться и все начать сначала. Не знаю. То, что я сегодня испытала, это в первый раз. Нужно разобраться в своих переживаниях. Интересно, как сейчас Дима? Позвонить ему? Ближе к вечеру. Погода мерзкая в России. В Америке всегда светит солнце!
     
      Так незаметно пролетела неделя, потом вторая, третья. Каникулы кончились, пора возвращаться. Так хочется еще остаться на месяц. Встречи с друзьями, прогулки по ночной Москве, кафе, домашние вечера с мамой и папой (никогда не думала, что буду сидеть по вечерам с родителями). Иван Самуилович старался возвращаться пораньше к ужину, Надежда Яковлевна готовила как никогда в жизни в эти дни, дом наполнился апрельским светом радости от того, что все вместе. Дни, как я уже говорил, летели незаметно, ни мама, ни отец не начинали разговор о возвращении Софьи назад. Зачем? Она все равно только надуется и не будет их слушать. Да и что такое их желания сейчас, разве они чего-то стоят? Нет! Дело сделано, ребенок вырос, созрел, стал независимым и самостоятельным, они не могут уже влиять на ее решения, она сама выбирает путь “…жить не торопись…”. Иван Самуилович внутренне смирился с этими мыслями, с таким положением вещей. Он чаще стал заходить в кафе на старом Арбате, там в любое время было мало посетителей, старею, наверное, все чаще смотрю назад, на прожитые годы, сколько лет потопил в трудах, некогда остановиться и некогда подумать, посидеть вот так одному, не торопясь почитать газету, у меня здесь приятели какие-то появились, обмениваемся общими вопросами дня. Как погода? С каким счетом в очередной раз проиграл Спартак в лиге чемпионов. Всякая мелочь житейская в голове. Скажи мне, кто-нибудь раньше, что я стану любить это! Не поверил бы! Иван, ты ли это? Софочка скоро уезжает. Уже билеты купила на 20 апреля. Такой для нас век настал с мамой, век ожидания. Напишет ли она? С кем она живет, временная молодежь не хранит себя, и глупо делаете, не понимаете. Есть ли у нее деньги? Столько всяких вопросов в голове у нас с мамой. Я Надю мамой стал называть, редко Надя скажу! Тоже черта времени. Плохо, что я чувствую, что теряю желание работать и развиваться как бизнесмен. На нашем рынке трудно устоять, необходимо постоянно присутствовать, следить за ходом работ, иначе, сколько бы денег не платил, все как в болото уйдет. Все держится на крике и контроле, а эти шишки из Кремля кричат о рыночной экономике, впрочем, понятно, почему кричат, для народа, кто-то за что-то борется, чего-то добивается. Ничего подобного, дорогие мои! Каждый поет те песни, за которые платят деньги. И немалые.
      Да, Россия. Непонятная страна. Этим парням из Евросоюза нас не понять. Да нам и не нужно их понимание.
     
      - Софья завтра уезжает, - Надежда Яковлевна никак не могла заснуть, ворочалась с боку на бок. - Ваня, ты что молчишь? Последние дни ты все время молчишь!
      - А что сказать?
      - Что-нибудь, Иван! Поддержи меня, сердце теснит, я нервничаю.
      - Надя, успокойся, так будет всегда теперь. Встречи, провожания, собирания в дорогу. Будет появляться чувство, что она уезжает навсегда. К этому нужно привыкнуть. У меня предложение.
      - Какое?
      - Пошли в кино завтра на 18.00.
      - Что? Ну и шутки у тебя! Кино. Какое кино? У нас в семье кино весь последний год!
      - Надя, хватит, смотри, Софья улетает в 15.00, как раз погуляем, зайдем, поужинаем где-нибудь, а потом в кино, как первый раз.
      - Да ну тебя! Спи лучше.
     
      Выдался на редкость солнечный денек в конце великого поста. Трое сердец вышли на улицу, посмотреть на воскресную Москву из окна автомобиля. Мама тревожила дочь ненужными вопросами.
      - Софья, ты взяла, деньги, паспорт, а вещи, вещи теплые?
      - Мама, ну какие теплые вещи? Там зимой плюс пятнадцать, - Софья отбивалась от опеки Надежды Яковлевны тихо, не сердясь, понимая ее чувства.
      Иван Самуилович держал нейтралитет. Он смотрел на своих женщин улыбающимися глазами, морщины хитро собирались в уголках глаз.
      - Дочка, ты пиши, сейчас так просто, на кнопку нажал, и письмо улетело к нам. Пиши, не забывай!
      - Мама, да не волнуйся ты, я на полгода уезжаю!
      - Ты не обращай внимания на меня, это я по привычке.
     
      Ну, вот и все. Знаешь, что так будет, но разве можно привыкнуть провожать своих детей. Последние слова, береги себя дочка, храни себя. Да, да я буду. Пиши, обязательно пиши, мы тебя будем ждать. Не забывай стариков. Не надо так говорить. Ну, иди, иди. А то опоздаешь. Я пошла? Иди, родная! Прощай. Софочка. Русское прощай!
      Утирая капающую влагу души, Софья ушла, скрылась за незнакомыми лицами. А два старика стояли и смотрели, может, вернется, может? Отчаянные мысли, надо гнать их от себя.
     
      - Надя, скоро майские праздники. Посмотри на меня. Наденька, жизнь только начинается. Пойдем, поужинаем. Потом в кино. Я много думал в последние дни. Мы с тобой прожили неплохую жизнь, закончился целый этап, пласт. Так и Бог с ним. Отпусти ее, Наденька! Мы не отработанный материал! Нас ждет май, наш май. Пойдем, выпьем вина, проводим, стряхнем шелуху! Я так хочу просыпаться с тобой по утрам, провожать закаты перед экраном телевизора, мы вместе. А за Софочку не переживай, она вернется когда-нибудь.
     
     
     
      Они провели вместе прекрасный вечер. Сидели в ресторане, смотрели друг другу в глаза и держали руки.
      - Все дела, дела Надя. Зачем мы так давно вот так не сидели? Не замечаем, как появляются новые черточки на лице у любимых. Вот я всю жизнь…..
      - Не говори ничего, Ваня, я все знаю про тебя. Давай потанцуем? Может, закажешь что-нибудь?
      - Что ты хочешь?
      - Не знаю, может вальс, только со словами. Придумай что-нибудь, любимый, ты всегда так разукрашивал нашу жизнь желтой листвой романтики.
      Иван Самуилович подошел к музыкантам, что-то сказал, заплатил деньги.
      - Разрешите пригласить вас на танец, девушка!
      - Ты, наверное, хотел произнести эти слова, как только меня увидел?
      - Как ты угадала? Впрочем, неважно. Вы согласны потанцевать со мной?
      - Да!
      - Прошу вас! - он подал руку своей девушке жизни, зазвучала музыка. “Вальс бостон”.
      Старик, сидящий и провожавший закат последний раз, остался где-то сзади, далеко, пусть подождет, все только начинается. Кто сказал, что если дети ушли, жизнь кончилась? Я еще встречу тысячи рассветов с тобой, Надя!