На Главную
Новости Авторы Проза Статьи Форум Карта
О проекте Цитаты Поэзия Интервью Галерея Разное

 


Поэзия на «Новой Литературе»

  Максим Жуков   Борис Поляков   Сергей Арешин


            * * *

На улице алкаш одет не по погоде.
Уже к семи часам становится темно.
Сказать ли о себе? Сказать ли о народе?
Не все ли нам равно.

В наручниках тоски, в машине милицейской,
Непойманный-не вор закурит натощак.
Спаситель говорил… и выговор еврейский
Картавое руно над ранами вращал.

И все-таки шкала задуманного кода,
Как некий люминал, растаяла в крови.
Я позабыл теперь названье эпизода,
Где некогда сыграл подобие любви.

Давно плюет в стакан другое поколенье,
Которое поймут, дай бог, через века,
Да будет славно дум высокое стремленье!
И рифмы к ЖКХ.

И, выставлен на стрем в осеннем камуфляже,
На улице дрожит незавершенный стих.
Что мне твои шаги и топот третьей стражи,
Когда мой третий рим до первой стражи стих.


            * * *

Обычный день.
Пустая болтовня.
И стылый чай, заваренный повторно.
Но это всё, мой друг, не для меня,
Предпочитаю быть несносно-вздорным.

Уютный плед.
Дырявые носки.
И кресло, что скрипит (рассохлось, видно).
Но прелести сии мне далеки,
Быть их рабом и глупо, и обидно.

Будильник в семь.
Рассветный никотин.
И в плотный строй трудящихся вливанье.
Но я средь них всегда, как перст, один,
Без прошлого, без грусти, без названья.


            * * *

Абрис – имярек смысла.
Аурой ему поза:
заповедь его свисла
чтобы разглядеть слезы.

Сема на слова дышит:
«нужно объявлять бой с
тенью, головы выше».
Словно: отыскать поиск.

Слезы: океан-мука:
веки оторвут пальцы.
Замкнутые в круг звука
глупые. Зерно фальши.

Кружат. Голова-кодекс:
бойся изрекать. Видишь:
демоны струнят хорду
тех, кто говорил виды.

Виселица – финал новым.
Я не задаюсь бытом.
Тот, кто побывал словом
смыслу повторит выйти.

Только не страшись Ома.
Заповедь его – вешать.
Мир станет тебе домом.
Сергей Арешин.

  Дита Карелина   Михаил Кобец   Игорь Иванченко


            * * *

Не права, не буду правой,
Дом родной – чужбина.
Делай так, как загадала
На Покров ревниво.
Все невестушки шептали,
Кто б кому – в колечко.
Делай так, как загадала
Над покровской свечкой.
Не права тебе и людям,
И не буду правой.
До смерти скитаться будешь,
Как и загадала.
До смерти любиться будешь
На чужой дороге,
Не возьмёшь, не расцелуешь
Милой девки ноги.
Не права, да вот рябина
На Покров поспела.
Воспевай же ночью длинной
Что я не успела.


            * * *

Это вдруг – из стакана хмельного
мутным взглядом уставится жизнь,
сумасшедшим бессилием слова,
бесконечным падением в стыд.
И не важно уже – кто виновен
и кому благодарным мне быть
за прозренье моё хмельное
и за эту разбитую жизнь.


            * * *

Зачехлили давно косари
Свои косы...
День – резко на убыль.
Красит осень бескровные губы
Транспарантной помадой зари.

Тополь в драном пальтишке продрог.
Поступлю безрассудно и мудро:
Сам себя награжу в это утро
Кандалами разбитых дорог...

За чертой городской простою,
Где стихает прибой листопада...
Может, в жизни всего-то и надо:
Перелетную душу свою,

Осенивши вдогонку крестом,
Отпустить с журавлями в кочевья,
Чтоб до марта не ждали деревья;
А судьба – чтоб грозила перстом...

Может, только и надо-то мне:
Неизбежность размолвок полынных;
Очи женщин, ни в чем не повинных;
Свет рябины закатной в окне;

Перебранки зимующих птиц;
Да чтоб ангелы – вдруг не отпели;
Да любви перекаты и мели;
Да гипноз этих белых страниц...

  Наталья Лепетюха   Юрий Арустамов   Андрей Елагин


            * * *

Осень волос твоих рыжих
В зеркале лунных озер,
И от веснушек бесстыжих
Плачет туман-фантазер.

Тонкие руки, как дуги.
Древний ковчег, два весла.
Губы отплыли в испуге –
Ночь их с собой унесла.

В трауре звездного платья,
Маску срывая с лица,
Ангелы, сводные братья,
В ободе тусклом свинца.

Бьют неземные поклоны.
И, припадая к кресту,
Образ печальной Мадонны
Небо рисует Христу.


            * * *

Рвется неба бумазея,
звезды в ужасе дрожат.
Телезрители глазеют:
дети мертвые лежат.

Вот он замер, Божий ангел,
кровь под нижнею губой.
Изуродованный агнец,
кто пожертвовал тобой?

Чемпиону в этом спорте
кровопийство – благодать.
И штабист на карту смотрит,
чтобы шанса вам не дать.

Эти злобные химеры
миром властвуют века.
У младенца нету веры,
нет и нации пока.

Не поможет панацея,
обрастаю шерстью я.
Не щади меня, Цирцея –
я и так уже свинья.

Не воскреснете, галчата.
Это зло нам не избыть.
И гляжу я, соглядатай.
Соучастник, стало быть.


            * * *

Что ж, здравствуйте, хоть я Вас и не знаю.
Но раз читаете, – то точно – человек.
Люблю людей, от края и до края,
И с этим чувством доживу свой век.

Продолжим тему. Кто Вы, мой читатель?
Пришёл ли друг, или врагом Вас звать?
Коль враг, то тот, что крайний в длинном ряде
Из тех людей, что зря родила мать.

А если друг – то Вы один из редких,
Особенных и правильных людей.
Дубовый Круглый Стол и табуретка
В моей душе подобных ждут гостей.

Не обижайтесь! То не стоит ссоры,
Что кресел нет, а табуреток – рать!
Их унесли великие актёры
Из тех людей, что зря родила мать.

  Татьяна Быченко   Александр Крастошевский   Амирам Григоров


            * * *

Дама в пеньюаре
Пьет прохладный виски.
В ее репертуаре
Лозунг большевистский.
(ни одного не помню,
потому не буду)
Дама смотрит порно.
Верит в чудо.
У нее одышка
И отрыжка.
После всякой пищи.
Это – слишком.
А ее любовник
Спит с другою.
Та ничуть не лучше
Собою.
У другой ведь тоже
Характер скверный,
И она, похоже,
Лечит нервы.
И бывает доброй
Лишь под осень,
Когда пиво с воблой
На подносе.
Вот такие фишки.
Много серий.
Страшно. Даже слишком.
На защелку двери.


            * * *

Я не знаю, из яви я или из сна
Я забыл свое имя
Справа солнце, а слева луна
Я стою между ними
      Я затерянный странник на этом мосту
      И мне некуда деться
      В золотую дорожку воды я вплету
      Убежавшее детство
Я забыл всё что было
И вспомнил всё то что не знал
Недопетая песня
И доносит река
Догорающий солнца овал
До Капотни от Пресни
      Потерял свое сердце
      В далеком и близком краю
      Точно росчерком мела
      Млечный Путь нарисован
      Под ним я стою
      Озираясь несмело


            * * *

Не глядя, бросить наудачу
Монетой в птичку. Неспроста
Кисейный дождь стеною плача
Застыл у Львиного моста,

Меж дуг усталого металла,
На целый длинный век, и вот,
Патиной губы обметало
Цепным охранникам у вод.

И тень, двуглава и перната,
Вплетя затейливую вязь
В свеченье вод, под свод Сената,
Стекает, плавясь и дробясь,

Прикосновение которой
Бессрочным сплином наградит…
Гудки буксиров, стук моторов,
Набеги влаги на гранит.

  Рахман Кусимов   Вадим Куняев   Ольга Олгерт


            * * *

Что за погода – третий день подряд
сплошная сырость, вопреки прогнозам.
Там, за окном, где нынче – ливнепад,
автомобили выстроились в ряд,
и в пробке, обречённые, стоят.
Ещё не поздно.

Уже не рано.
Кто-то, не спеша
жмёт кнопки, телефон сжимая цепко,
чтоб заплатить, словами дорожа,
за разговор, которому душа,
должно быть, не дала бы и гроша –
четыре цента.

Четвёртый год
он – грустный однолюб
времён, когда считал себя счастливей:
но, возводящий прожитое в куб,
он сводит настоящее к нулю,
не замечая, что коснулся губ
бездумный ливень.

Безумный ливень, падающий с крыш,
суицидальным медленным обрядом
ты жизнь свою на свете завершишь,
и людям о тебе напомнит лишь
такой туман, что в нём не разглядишь
того, кто рядом...


            * * *

Не в Гималаях крыша мира,
А там, где утренней росой,
Я кривоногую кобылу
Веду к реке на водопой.

Стара, слепа на оба глаза,
С пятном уродливым во лбу. –
Сегодня я табун Пегасов
Меняю на неё одну.

Она мотается незряче,
Хрипит и бьет меня хвостом,
Моя божественная кляча
С огромным рыжим животом.


            * * *

Пойдём туда, где туч кальяны
Устал курить чертополох,
Туда, где в зной и в стельку пьяный,
Смеётся земляничный бог.

Где с прошлым нет обратной связи,
Где незаметен дней изгиб,
Где у дорог, из грязи в князи,
Выходит величаво гриб.

Где сосны – солнечные дети,
Где дождь и радуга – вразброс,
Целует обнажённый ветер
Тела танцующих берёз.

И там, где ветреность осилив,
Врастают в душу облака,
Меняет образность на крылья
И в небо просится строка.

  Арсений Гончаров   Алексей Веселов   Игорь Солнцев


            * * *

Мертвые прыгают рыбами в наши кровати,
Перерывая тонкие пленки воды невинной,
Они шелестят кожей упругой и чистой,
Кусают за уши и шевелят червяков губами…

Мертвые чтобы не приходили и не шуршали
В ярости нашей сырой листьями одеяла,
Надо не умирать и не кусать сосульки
Мертвые льдинки тонкой зимы холодной…

Плещутся рыбами в нашей горячей крови,
Щуками острыми мертвые рвут объятья,
Ласковые и закованные в медленное гниенье…
И ты кусай их засушенные вяленые мизинцы.

Проникнут в скольженье хлюпом весла о воду,
Запахом страсти плещущейся и мокрой…
И будут густым семенем взрыва красок,
Земли плодородной перекипевшим тленьем…

Не выгоняй их, останутся пусть, родовые,
Внутри умирать и рассыпаться тихо…
Мерцание их прозрачное словно дымка
Невидимость их лучшее – твое платье…


            * * *

В каких мирах
Услышу отголоски
Я чувств твоих ко мне
Но холодны тропинки,
Ведущие в твой храм;
Черна опавшая листва
И льдом подёрнуты
Высокие деревья

Мне путь закрыт к тебе;
Обратный так же я
Неясно различаю:
В глазах моих
Лишь пыль
Твоей звезды…


            * * *

Расшифровать набаты ветра,
стучащего морзянкой в окна
о том, что осень, насквозь мокрой
(но гордой) шествует Деметрой

в обнимку с дерзким сентябрём.

Сквозь стоны бесшабашной вьюги
расслышать голос колокольцев
и акушером-добровольцем
рыдать при родовых потугах,

итог которых – новый год.

И на спине седого снега,
прикрывшего стыдливо землю,
растить, морозам злым не внемля,
стихов зелёные побеги

на пару с мартом-бунтарём.

В обьятья знойного июля
бросать, как дань, монеты строчек
и днём, и даже жаркой ночью...
всё это сделать не смогу я...

а вот поэт бы точно смог.

  Елена Ханина Дроздова   Евгений Сильман   Никита Янев


            * * *

Блекло синие фрески,
Пахнут сыростью стены.
Витражи, занавески,
Все подвержено тлену.

На разбитых надгробьях
Не проставлены даты
И глядит исподлобья
Пьяный сторож усатый.

Чьи ты ищешь могилы?
Пробурчал для порядка
И любитель текилы
Молча спрятал десятку.

Призадумалась, полдень.
И сверчки стрекотали,
Словно старые сводни
На приморском вокзале.

Камни молча кивали,
Подойди поприветствуй.
У камней нет регалий.
Им они неуместны.

Боль въедается в кожу
Блеском. Искрами ртути.
Не придет, даже позже,
Понимание сути.


            * * *

внутри строк
внутри каменного лабиринта
каждый дом иероглиф
каждая дверь открывается
в ещё одно имя
все имена однозвучны
дома из серого камня
неразличимы

прочти любой город
от ворот до центральной
площади, от печальных
стражников до минотавра
его улицы – ода
поэма роман или песня
баллада или сказанье
о пепелище

все города
стоят на своих руинах
все города
построены на молитве
на забытой молитве той
что забыта
на чёрной земле
под белым небом

в каждом городе
всегда
чуть-чуть осень


            * * *

Импровизируя о том,
О чём сгореть желал бы даром,
Глядя сознательным пожаром
На прижитой металлолом,
Гармоний, якобы, ища
В околоземном водоёме,
Не убоялась бы душа
Быть рыбой, ласточкой и кроме
Того, бравируя, гордясь,
Импровизируя, калечась,
Ища прижизненную связь,
Так называемую вечность,
Меж ларами и небытьём
Бросаясь с головой в пространство,
Людских названий и имён
Стараясь выговорить царство,
И артистически скорбя
Над внутреннею пустотою
Своею умолчать себя
Всей линией береговою.

  Александр Мужиченко   Шрэль   Олег Блажко


            * * *

Под коростой стихов
Зарастает душа
Нежно-розовой кожицей.
Неизбежен исход:
Больно спать и дышать,
Лень страдать и тревожиться...
Это жизнь-окоём,
Это сердце-оскал
Битым зеркалом режется.
Зажигалки огнем
Лиц растопку искал,
В рифмы прятался беженцем.
И скорбела весна
Над души пустяком
Неизменной виновницей...
Я тебя не узнал.
Завтра шрамы стихов
К непогоде разноются.


            * * *

Я мужественно ложествуя
Хранил любовь средь бела дня.
А мой хрестьянин, торжествуя,
Ложил с прибором на меня.

            * * *

Ксендзово было богомолье.
Органом полнился костел.
А я гулял во своеволье
Как мефистофельский козел!

            * * *

Как дым отечества приятен!
Люблю вдыхать родную гарь.
И мой восторг вполне понятен:
Где был Творец, там ныне тварь.

            * * *

Когда хоронят замполита
Не закрывают зеркала.
Но бдят, чтоб рот
держал открытым
Мертвец.
Чтоб выползли слова.


            * * *

Мы грели руки над огнём
и кожей впитывали пламя,
и заходил ночами в дом
наш ангел
с тёмными крылами,
садился молча к очагу
и слушал долгие рассказы
о славных доблестях спецназа,
о вражьих трупах на снегу

в далёком поле у реки,
где мы сошлись в жестокой битве,
сверкали золотом полки,
а смерть размахивала бритвой,
и брила землю –
всех подряд,
во имя веры и любови,
надежда, грозно хмуря брови,
рвалась в атаку из засад.

И всё кончалось поутру,
и погребальными кострами
мы отдавали дань добру,
что как всегда ходило с нами,
и шли домой, и каждый раз –
был город чист от всякой скверны...

...Вот только запах...
запах серный...

...неужто так несёт
от нас?..

  Виталий Ключанский   София Острицкая   Валерий Пайков


            * * *

Напугай меня, судьбинушка, любовью.
Я хожу уже непуганым три года.
Я доверчиво гляжу в лицо любое,
кроме мата ничего не ожидая,
ведь на улице холодная погода,
а любовь, как говорят, не раньше мая.

Напугай меня, судьба, обычным счастьем.
Я от счастья защищаться не умею,
потому что на душе моей ненастье,
скука серая и скользкая, как осень.
Я давно уже почесываю шею
Да поглядываю вверх на сучья сосен.

Я давно уже хожу разбойным часом,
нож холодный глажу теплою рукою
и от страха снова с чем-то повстречаться,
чем судьба не напугает меня боле,
в меланхолии мечтаю под луною:
напугай меня, судьба, обычным счастьем,
напугай меня, судьбинушка, любовью.


            * * *

когда все стрелки будут – вниз,
из цепкой круговерти
тоски... я выйду на карниз,
но не затем, поверьте:

я посмотрю наверх – назло,
и перелетный ветер
по-птичьи ляжет на крыло
и может быть, заметит

меня... и может, унесет
с собой, туда, где вензель
вы-пи-сы-ва-ет самолет,
и где заждался Гензель.

и мы вернемся, наконец,
домой по крошкам хлеба –
к луне, как мятный леденец
приклеившейся к небу.


            * * *

Фото военные –
молоды мама с отцом.
Оба красивы,
простите за слово, божественно.
Папа со строгим
(ранение – отпуск) лицом,
мама и в кофточке ситцевой
юна и женственна.

Богу, судьбе ли,
себе ли, скорее, воздать
за легковесность,
простите, подобную ереси:
ровно на жизнь
умудряемся мы опоздать
с нашим признаньем
в любви неизбывной и верности.

Фото военные –
боль отступает едва.
Дали нерезкие
словно из просини сотканы.
«Мама и папа», –
твержу, как молитву, слова
с верой упрямой, простите,
что слышите всё-таки.

  Роман Любарский   Татьяна Коломеец   Наталья Климова


            * * *

И жаркие девы Танжера,
И мускус его, и вино –
Мираж, наважденье, химера,
Искусный фальшивый венок,
Сплетенный блаженным поэтом,
Сбежавшим к лесам и снегам…
Мы не были в городе этом,
Базарный не слушали гам,
Малаги не пили и «круста»,
В неистовой пляске не мы
Мулаток сжимали до хруста,
До стонов горячечной тьмы…
Не нас призывали тимпаны,
Отбить чужеземный набег.
Рубцы и кровавые раны
Не нам врачевал туарег.
Не нам стрекотала сорока
В саду, где душист майоран.
И путник с глазами пророка
Не наш провожал караван…
Не верьте в восточную сказку,
Что сладко баюкает ум.
Ее роковую развязку
Заносит песками самум.


            * * *

Белым туманом и дымом колонны мечетей.
Вспомню, приду и останусь хотя бы на час,
Стану, как легкого, сочного, талого света
Чья-то желанная, не обретенная часть.

Буду смотреть, как струится песочная бронза
Легкой дорогой загара на кожу других…
Перья на небе вечернем, задумчивом, позднем,
Башен скольженья и птичьих полетов круги.

Боль за катарсисом, выздоровленье, усталость
Птицей крикливой бесцельно и долго кружит.
Небо единое – не вытравимый осадок
В их посвященьи в религию нашей вражды.


            * * *

Шумят дубравы, ветру отданы,
И солнца луч пронзает кроны в полдень.
На травах блики, голоса умолкли –
То леса дух явил свои дары.

Сорвется желудь, упадет к подножью,
И тронет лист, как музыкант струну,
Тебе дано увидеть одному,
Как утро обретает искру божью.

  Юлия Лебедева   Елена Кантор   Ирина Каминская


            * * *

Безветрие.
И медленные сумерки.
А мы
в том возрасте, когда в любой субботе –
безвременье.
И полное отсутствие зимы.
И Бог недалеко. За поворотом.

Совсем немного дел.
В попытках каждый день
отращивать ресницы подлиннее
ни глаз не увидать, ни жизнь не разглядеть,
того, что может следовать за нею –
тем паче.
То, что «до» могло произойти,
боишься потерять.
Но волен верить,
что и деревьям хватит намоленной воды,
и сны поднимут ил со дна бессмертья,

что вечны разговоры до утренней поры
и встречи у метро на Боровицкой…

и так легко катиться сорвавшимся с горы –
чем дальше, тем трудней остановиться.


            * * *

Кто-то меня умертвил, еще раньше, чем я родилась,
Кто-то сжег меня раньше, чем я закричала,
Чем мокрым комочком взметнулась и понеслась,
Не зная конца и начала…

Кто-то меня потерял еще раньше, чем слово «любовь»
Легло на уста, как душные муки забвенья…
Кто-то меня известил, что я – сущая боль,
И эта болезнь не имеет названья…

Кто-то меня не домыслил, и мысль обреченья – жива.
И имя ей есть, и время, и руки
Всё так же беспомощно ставят слова,
И буквы ломаются в крике.


            * * *

Апокалипсис – не сейчас:
ОН еще не полил цветы,
Еще слишком весенний час,
Слишком мягко сопят коты,

Еще влажностью дышит Город,
Разровняв мосты на лице –
Конец Света еще не скоро:
Где-то там далеко, в конце.

Чисто-начисто выбелив ночи,
ЕЙ июнь обжигает плечо,
Не политы цветы и, впрочем,
У людей куча дел еще:

Кто-то ест мандарин новогодний,
У кого-то ботинки в пыли…
Апокалипсис? – не сегодня,
Рановато, знаете ли!

  Алексей Григорьев   Юрий Якименко   Алексей Еленин


            * * *

Надо мною пять звезд –
Не отель ли у нас, в самом деле?
Восхитительный «Люкс»
Ожидает сегодня меня
С декабрем за окном,
С безмятежностью белой постели,
И ключи к январю
Серебрятся в руке и звенят.

«Значит, это зима»…
Пусть безумцы скорбят об уроне,
Наносимом зимой, –
Не увидеть слепцам никогда,
Как идет сквозь снега
В пятипалой лучистой короне,
И на каждом луче
Золотая играет звезда.

«Здравствуй, пава моя!»,
И слышно’ мне ответное: «Здравствуй»
«Неужели зима?»
«Неужели зима», – говорит.
И «вдали, у реки»
Между небом и твердью искрятся
Огоньки, и трамвай
Покидает пределы земли.

Вот и некогда нам
Примеряться к отдельной квартире
В метр с кепкой на два
Да еще без окна и двери.
Нам милей вечер «Люкс» –
Наш приют в пятизвездочном мире
С декабрем у окна
И метелью у края земли.


            * * *

День за днём встречают вместе
Краски утренней зари
Магазин в доходном месте
И девчонка у двери.

Кое-как она одета:
Не по росту пальтецо,
Шапка пепельного цвета
Прячет детское лицо.

Не изведавшая стрижки
Малолетка-егоза
Не читает в школе книжки,
А глядит в мои глаза.

«Дядя, дай вам Бог здоровья!» –
Открывает шустро дверь –
И заранее готов я
К наименьшей из потерь.

Положу в её ладошку
Серебристый пятачок,
И привычно эта крошка
Спрячет мелочь в кулачок.

Так она в жару и холод
Детство тратит день за днём.
Словно надвое расколот
Мир, в котором мы живём.


            * * *

Как мне взглянуть твоими глазами
на мир: на город, где между нами
пространства: комната и разговор:
пропасть, пробел, зазор.

В этом зазоре родятся стихи,
в горле воздушных труб:
губы ещё не коснулись губ,
и рука не коснулась руки.

Как мне понять, что ты существуешь,
понять, запомнить тебя – живую,
тебя – телесную, но на твоём
месте нельзя быть вдвоём

вечно ли, долго ли, даже на миг;
и на моём – нельзя!
Смогут ли, встретившись, наши глаза
мост перекинуть между людьми?

Могут ли?..

  Вячеслав Ковалевич   Евгений Агарков   Евгений Гирный


            * * *

Она резко обернулась.
– Не стой за спиной, пожалуйста...
– ?..
– Извини, с детства не могу, если только очень близкие.
– Не буду.
Минуту – каждый в себе.
– О чем ты думаешь не переставая?
– Честно? Ни о чем...
– Неправда.
– Я не могу раскрыть эту тайну...
– Бука, сейчас сяду вот в этот самый сугроб и откажусь подниматься до твоего ответа. Смотри, заболею...
– Цена слишком велика, я сдаюсь.
– Ну, и?
О тебе и только, о тебе.
– Исключительно о спасении мира красотой.
И мы падаем в снег, не отпуская друг друга.
Рядом малыш лет трех упорно пытался встать на ноги, скользя на замерзшей луже. И наблюдающая за ним мама спокойным тоном повторяла: "Я же говорила тебе, надо было идти по дороге". Сын не терял надежды.
Она пристально посмотрела на меня.
– Немедленно застегнись! – вытирая мое лицо.
Нотки показались знакомыми.
– Не-а...
– Ах, так!
Сопротивление было бесполезно – ее шарф огромным бантом красовался на мне.
И было безумно легко...


            * * *

Ветер
Гнёт
Вершины деревьев,
Гонит по небу
Серые облака.

Небо
Смотрит
Ровно, бесстрастно
На пустую дорогу,
Мне в глаза.

Небо
За тысячи лет устало
Провожать взглядом
Души мятущиеся людей,
Бредущих одиноко по дороге жизни,
Смотрящих зачарованно вдаль,
Растворившихся в ней
Без следа.

Теперь по этой дороге иду я.
Смотрю:
Солнце
Бросает луч холодный
В пустые поля,
Ветер
Злобно треплет
Вершины деревьев,
Налетает – всплескивают руками,
Тревожно машут ветвями: "Ах, ах. Ох, ох",
Затихает – опускаются руки,
Умолкают охи,
Еле слышны вздохи:
"Холодно нам
Здесь
В вышине".
Думаю:
"Пусть рядом другие люди,
Но человек всегда одинок:
Рождается один,
Живёт один,
Умирает один,
В одиночестве разгадывает тайну жизни".


            * * *

Утро. Солнце. На работу.
День. Работа. Перерыв.
Сердце загуляло что-то.
Тихий вечер. Нервный срыв.

Ночь. Искусанные губы.
Танец бешеной тоски.
Лазеры ночного клуба
рвут реальность на куски.

Сладко липнут поцелуи
К окровавленным губам.
Толстощекие холуи.
Мостовая. Грязь. Туман.

Улица. Фонарь. Аптека.
Звезды страшно далеки.
Кровью налитые веки.
Переулки. Тупики.

Утро. Зеркало и бритва.
Ужас в загнанных глазах.
Бесполезная молитва
Затерялась в облаках.

Расписание на стенке:
День. Работа. Перерыв.
Два удара под коленки.
В сердце бомба.
Таймер.
Взрыв...

  Кирилл Алейников   Кирилл Румянцев   Евгений Черногалов


            * * *

Столица пришла в упадок. Племена лет
Не щадя ничего ворвались после долгой осады.
Награбившись вдоволь они держат пир. На челе
Спят вповалку Готы и Гунны. И на фасадах
Их грубые имена.
      Вместо имен богов.
            Это острит судьба
Свой обоюдоострый меч. Полупьяная речь
Мелких морщин расползлась по залам дворца.
Седые гривы кобыл, развиваясь, видны у крыльца.

Барельефы зубов расколоты. Копоть бровей
Обозначает места шелковых драпировок.
Амфоры глаз с дождевой водой отражают людей
Которых в помине нет. Крики торговок
Не раздаются в безлюдных лавках ушей.

Красные фрески губ выжжены солнцем. Справа
Бугристая местность щек и переулки скул.
Площадь сужается. Время жует мрамор.

Рядом с мостом уже ждет темноглазый мул.


            * * *

Наверно, друг, наверное, ты прав:
Тупая боль, тоска, печаль, бессилье,
Рабочий день, начавшийся насильно, –
На нервы это давит по утрам.

Опаздывать, медлительный трамвай
На остановке ждать, в неё вмерзая,
Желтистик напряженно наблюдая…
Но он влеком в асфальтовый бескрай…

Промедлим мы, божественный этюд
Пленяет ум догадкою, но люд
Уже теснит нас в заднюю площадку.

Трамвай звенит в ушедшие миры,
Но отзовёмся только, верно, мы,
Изгнанники с сонетною тетрадкой…


            * * *

Я отделен от мира мыслями о прошлом,
О светлом будущем и думать не хочу.
Своей судьбы по буквам собираю крошки,
Я слишком много говорил…, теперь молчу.

Я долго ждал, борясь с немыслимой нуждою
Писать, про все, что на душе моей легло,
О том, что мучает меня, лишив покоя,
На мир смотреть через прозрачное стекло.

Вот только грустные рождаются творенья,
Ведь не прикажешь мыслям буквы выводить.
Чтобы веселые писать стихотворенья
Наверно жизнь другую стоило прожить.

Но я пишу, хочу, чтоб кто-нибудь услышал,
И может, понял что-то, жизнь мою вкусив.
Быть может, этот монолог не слишком вышел,
Продолжу мысль, губу больнее закусив.

Дел натворили мы, чего уж отпираться,
Христа мы предали, но с верою в него,
Жить продолжаем, веселиться и смеяться,
Великодушный все простит нам без того.

Ну, кто-нибудь, хоть раз спросил – а что я значу?
Мы потеряли веру в Бога и в себя.
Все про меня… Я плачу, плачу, плачу!
По вере, верности и милосердию скорбя.

  Чермен Дудати   Алла Феррара   Григорий Подольский


            * * *

Когда погаснут огни планеты,
Дворцы погибнут в пучине вод,
Когда слова, что несли Поэты,
Взорвут сияющий небосвод.
Когда мерцание звезд исчезнет
По воле Бога. Мой громкий стих
Воскреснет в этой холодной бездне
Под нежным светом очей твоих.
Пусть мир исхлещут седые ветры
Зловещим градом небесных стрел.
Твои глаза сквозь века бессмертны
Лишь от того, что я их воспел.
Когда во прах обратятся троны
И пирамиды в песок уйдут,
Когда последние фараоны
В земле холодной покой найдут,
Когда забудется все, что было,
Когда рассыпятся города,
Ты будешь также смеяться мило,
Как мы смеялись с тобой тогда...
Пусть канут в вечность земные тверди,
Пускай конец возвестят трубя,
Мои стихи не узнают смерти
Лишь оттого, что я пел тебя.


            * * *

Здесь разломанный трон на трофических язвах союза
Продырявленный идол застрял в лабиринте купюр
Гибнет готика фраз под коралловой дикцией блюза
И густым никотином пропитан гламурный гипюр.

На обломках вчерашнего храма притон и попойка
И небритая морда морали фатально бледна
Лоск шиншиловый слижет лениво больничная койка
Помутнеет рассудок, инъекция съест имена.

Интервал до карниза абсурдно сожмется до мини
Сиплый голос врача констатирует факт-симулянт
Замолчат и оглохнут богемные псевдобогини
И портрет за червонец продаст в никролог спекулянт.


            * * *

Спасаясь от стихов бездарных
Какого-то ревнивца с пузом,
По шаткой лестнице пожарной
Ко мне в окно залезла Муза

И долго впаривала что-то
О вопиющем дилетантстве,
Об ощущеньи дискомфорта,
Неблагодарности и хамстве,

О кознях, сплетнях и скандалах,
О надоевших графоманах,
И как у Пушкина, бывало,
Она сидела постоянно.

О кризисе литературы
Она мне плакалась в жилетку...
– Все будет хорошо, в натуре! –
Увлек я Музу на кушетку.

– Ревнивца, портящего нервы,
Забудьте, как кошмарный сон.
С сегодняшнего дня шедевры
Уже писать не будет он...

Шампанское разлив в бокалы,
– Мадам! – сказал я ей по-светски.
– Мадмуазель! – она сказала
С изрядной порцией кокетства...

Я Музу утешал, как мог,
И время быстро так помчалось:
По качеству вот этих строк
Судите, с кем она осталась.

  Сергей Нежинский   Василий Пурденко   Инга Павлова


            * * *

Мы в сплошном немыслимом угаре,
В неком сумасбродстве тишины,
Где ни гул, ни песня тротуаров,
Ни луна, ни звезды не слышны.

Но замыслив ровно в четверть века
Уложить тысячелетий гуд,
Я читаю в недомолвках снега
Эпилог растаявших минут.

Ты же, оттянув исхода лямку,
Весь налег на письменный прибор.
На столе поблескивают склянки,
За окном ведется разговор.

Бешено стучат часов колеса,
И, дрожа на окончаньях строк,
С громогласным ревом паровоза
Рифмы налетают на листок.

Помнишь, как сойдя на полустанке,
Ты признал величия позор,
А вокруг шумели, звали няньку,
Из избы тащили всякий сор.

В той возне газетных посягательств,
В мимолетном небе пустоты
Так легко, без лишних отлагательств,
С неизбежным перейти на «ты».

Но теперь же, как во время оно,
Все бело, и все лежит в тиши.
И с пустого темного балкона
Некуда и незачем спешить.


            * * *

По грязным улицам села
Шла бронетехника, солдаты
На БТРы взгромоздясь,
Курили жадно, шла война.
Притихли улицы насупясь,
И мрачным взглядом, исподлобья
Смотрели люди на колонну,
И «Шилки», счетверено жмурясь,
Глядели в небо, шла война.
Все ближе подбирался вечер,
Глазницы окон исступленно
Кричали, к мщенью призывая,
Тяжелым саваном на плечи
Ложилась тьма, и шла война.
И было очень одиноко
Душе обманутой солдатской
В глуши далекой, где законы
К кровавой мести призывали –
За око зуб и зуб за око.
Так шла чеченская война,
Невольных рыцарей джихада,
И смерть была пьяным-пьяна,
Да, россияне, шла война,
И в черные объятья смерти
Спешили русские, чечены,
Последним шагом проклиная
Судьбу, что Русь им подарила.
И пятна крови на конверте
Алели ярко…, шла Война.


            * * *

Как из дырявого пакета
тугая струйка молока,
всю ночь с дивана до паркета
стекала сонная рука,

впадая в пригоршню, теряя
границы русла. До светла
из круглосуточного рая
несли зеленого стекла

предметы антиквариата
в карманах затрапезных брюк,
и в рамки лунного квадрата
прекрасно вписывался круг

знакомств. Комар благоговейно
слетал с лепного потолка.
К стакану юного портвейна
стекала сонная рука.

  Мария Богомолова   Сергей Подольский   Фёдор Небесный


            * * *

Нет – телефонам. Все реалии задвинем.
Решила (времени займу у добрых дел):
Тебе позирую (так долго, как хотел),
Раскинув волосы волной на темно-синем.
Постой. Не тронь пока. Мы стали так близки,
Что можно рук друг друга не касаться.
И начинает в сумраке казаться,
Что тишина во мне крошится на куски.
Ты, верно, слушаешь? А помнишь, я врала...
Так вот. Прости. Я больше так не буду.
Ложись со мной. Тебе покажется отсюда...
Как водопадами струятся зеркала.
Как дышит небо облаками в скаты крыш,
Перебирая теплых кошек за ушами...
«Ты понимаешь, все вот это... между нами...»
И, не закончив, улыбаясь, замолчишь...


            * * *

Прекрасен день в своём начале,
Когда разбуженная мгла
Уходит прочь, и тишина
Вдруг нарушается речами
Разбуженных рассветом птиц.
И травы, что склонялись ниц
Под тяжестью росы прохладной,
Свой дивный распрямляют стан:
И мак, и роза, и тюльпан –
Хотят, чтоб лучик благодатный
Коснулся каждого листка…
Но… туча здесь! Она близка,
Собой вот-вот рассвет закроет…
Но нет, напрасно беспокоит
Она и травы и цветы.
Тотчас нагрянет лёгкий ветер,
Он пронесется свеж и весел,
И тучи след уже простыл.

И вот… Восток, одетый в пламя –
Восхода утреннего знамя –
Последнюю сжигая тьму,
Дорогу Солнцу открывает
И всё живое замирает
И поклоняется Ему!


            * * *

Легко ли мне, из тесного портала
Своей судьбы, рвануться к небесам,
Чтобы болеть под сердцем перестало,
Чтоб прикоснуться к будущим векам.
 
Какая блажь, труда не стоит пища!
У берегов хрустальная вода…
А там, где раньше были пепелища
Блестящие восстали города.
 
Довольно мне, уже хочу туда.
Я заплачу, припрятанная тыща.
Вам, верно, пригодится, господа,
Ещё ценнее станет красотища!
 
"Возьми задаром, – отвечают мне, –
Грядущее у мёртвых не в цене".

  Евгений Минаев   Григорий Ганзбург   Фёдор Раухвергер


            * * *

Где же вы, ловцы жемчуга?!
Сегодня, как никогда,
много ценной добычи.
На помутневшей глади
стекол оконных и форточных
дождь рассыпал жемчужины
холодными каплями влаги.
Я бы рад приобщится к их хрупкости,
ощутить пересохшими пальцами
недолговечность слез!
Но окно… заклеено на зиму.
Я оставлен до марта на дне,
в пещере, давно погубленной
геометрией белых стен.
Из глубины сознания,
чувствуя ил под ногами,
причесанный ровным паркетом,
наблюдаю, как мягко ложатся
жемчужины новыми брызгами.
А я… прирастаю кораллом
к стулу. Считаю икринки,
из которых, быть может, родится
сама красота океана?
Где же вы, ловцы жемчуга?!
В отличие от кораллов,
способные оторваться
от камня кофейной пружиной.
и устремится на поиски
красоты – как всегда недоступной.


            * * *

Собирайся в дальнюю дорогу,
Разбросай последние гроши,
Тронь губами песню-недотрогу,
Тронь глазами звездные ковши,

Перечти катрены и терцины,
Перепрячь сокровища души.
Ты идёшь в небесные долины
От земной заброшенной глуши.

Ты земную музыку отринешь,
Оттолкнёшься медленно веслом
И чуть видной точкою застынешь
В вечном небе чёрно-голубом.

Улетаешь, не вернёшься снова.
Отзвук пенья в воздухе дрожит.
Полумёртвым призраком живого
«Lacrimosa» Моцарта молчит.


            * * *

Душа моя – паломница в Непал –
Хочу я мудрости набраться вечной –
Прекрасное ценить везде, куда бы ни попал,
Хочу достичь спокойствия я в жизни скоротечной.
Мне мало ощущать прекрасное в природе –
Я с детства жил рассвета откровеньем,
Полётом птиц, бутонами цветов,
Рубины звёзд считал я с упоеньем
На небе ещё наших праотцов.
Но в двадцать первом веке
Не природу, проснувшись, видим каждый день;
Всё больше стали в жизни человека,
Мы не под деревом – под крышей ищем тень.
Хочу последовать примеру я Бодлера –
И красное в бездушном ощущать –
Воспеть бензин и клетки из бетона,
Не землю – прах отцов, а плиты целовать.
Мы в суете своей давно забыли Бога –
Его нам телевизор заменяет;
Бредя но улицам Европы Вавилона
Моя душа в неоне утопает.
Представить хоть на миг
Всю мощь и гордость Мысли,
Что, не смотря на скрежет, стон и визг,
Железу форму предаёт – какую пожелает –
Триумф Труда – величественный Бриг.
На нём, лоснящимся на солнце
Акриловой блестящей краской-кожей,
То вниз, то вбок глядя через оконце,
Летим к звезде, на землю непохожей.
Как божья тварь урчит –
Налажен механизм –
Не верьте вы тому, кто нагло говорит,
Что жалок Человек; О нет, есть Разум,
Впрочем, довольно Силы мне,
Её сменить на Чувство уж пора –
Всё в меру хорошо; Стою на корабле –
Надеюсь, что в последний раз паломница душа.

  Михаил Сафин   Валерий Темнухин   Евгений Никифоров


            * * *

Разве можно тебя разгадать?
Даже если придёт откровенье,
Как ниспосланная благодать –
Угадается только мгновенье.
Лишь явленье – пронзительный срез.
Лист багряный в прожилках зелёных
Искрой с буйного факела клёна
Устремляется в осень небес.
Он в оконном проёме распластан,
А ладони твои холодны,
Как щемящее чувство вины,
Как мгновенных гаданий напрасность.


            * * *

Не пора ли, братья, начинать
Песню о боях, какие были,
Да не гром победы воспевать –
А сказать о том, как нас разбили;

Правду петь о трудных временах
(Всю хулу заранее приемля),
Как вонзились распри, сея страх,
В дар отцов – родную нашу землю;

Как в бою погибла самочинном
Игоря могучая дружина?

И потомок, сын других веков,
Старыми словами проникаясь,
Пусть низвергнет главных из врагов –
Дух вражды и к братьям злую зависть.

Да воспрянет, дружбою сильна,
Русская великая страна!


            * * *

Чей-то комод стоял в пустыне.
Близ него встречались люди,
Пути-дороги расходились.

Никто не забирал комод, не увозил домой.
Громада корни уж пустила,
Покрылась камнем – как скала.

Одаривал всех тенью и прохладой камня.
Благословенным стал,
Курганом стал.

Покоится в нём царь царей, земного шара председатель.
Комод стал обрастать легендами,
Пел ночами сказки, пугал детей, шутливо.

Но старые дороги забылись, позабывались и цари.
Комод, с надеждой, всё продолжал одаривать нас тенью.
Всё напрасно – один стоит теперь в пустыне.

Ещё ходят слухи, что кто-то
Увёз комод домой.

  Антон Псевдонимов   Александр Брайловский   Владимир Зуев


            * * *

                I.
пока арбузы на развалах
пока от Волги тянет тиной
волна лениво отступала
                        лежит ботинок

                II.
Этот столб, и дом напротив,
где она жила тогда…
Мы по парку молча ходим
Листья жёлтые, вода

и глаза заледенеют
палкой память вороша
Над темнеющей аллеей
пятна, каркая, кружат

                III.
стыдом измазанные плечи
деревьям говорят слова
            Не отпирайся, человечек!
                        ты сам в победе виноват.

                IV.
пусть вечным сном уснут берёзы
Наверное, я вспомню где-то
как ветер с птицами уносит
            уже редеющее лето

А всё равно стою, растерян,
как будто что-то потерял
пока ходил среди метелей
в стране лоскутных одеял


            * * *

Мне приснилось стать лисом
я хитро-наглой мордой обрывал с клёнов загнутые листья
трогал её голые колени
слизывал родинки между её лопаток
вылакал миску с вкусной кашей
вышел и лёг в грядку с тыквой (Там ещё ржавые грабли)
А девочка превратилась в рыбу
Забралась-нырнула мне под лакмусовую шкуру
поплыла и легла в дальнем кармашке от сердца
Не смеши меня Ната
кричу ей
Надо же сколько времени
кто это ж после ужина любится?
ужи и то пятятся
ноги в руки и на отрез – отказываются
Где же ты?
золотые серёжки треугольничками
смешными толькотебеидушими очками
я тебя:
вычихну и веснушек твоих забуду
выругаю – на губах не останется
выношу выброшу не задумываясь
Ну где же ты?
мне не больно Не больно
Разве совсем чуть-чуть

наплевать



            * * *

Ветреной ночка выдалась.
Март во все щели ломится.
На подоконник – изморозь,
В мой полусон – бессонница.

Время с пространством спуталось –
Что-то родится в скорости,
Мой кесаренок – рукопись
Лезет из алой полости.

Полость бесстыдной девкою
Разобнажает прелести,
Рукопись прёт разведкою…
И… остаётся в целости.

Вылезла долгожданная,
Выглядит недокормышем.
Вот тебе кашка манная…
…Зря не убил в зародыше.

  Дарья Тамирова   Дарья Яшенко   Леонид Скляднев


            * * *

Когда придется долг отдать
Деревьям и траве,
Я век свой буду вековать
С гнездом на голове.

Уже и зябкий ствол привык
Дрожать от ветерка,
Освоен сладостный язык
Лишенных языка.

Кукушка-дурочка в груди
Мудрей твоей совы,
Навеки остаюсь – среди
Деревьев и травы.


            * * *

Тихо бьется в мои стекла дождь –
Серая, измученная птица…
… говорят, что, если очень ждешь,
Что-то обязательно случится –

Принесут нежданное письмо,
Зазвенит звонок в притихшем доме…
…теплый ветер за моим окном
Ловит дождь в раскрытые ладони…

Ловит капли – а потом опять
Разбросает по дорожкам, крышам…
…говорят, что, если очень звать,
Это обязательно услышат –

И ответят, тихо позовут,
Успокоят светом, словом, взглядом…
…облака-кораблики плывут,
Тихие, усталые, куда-то…

В их далекой облачной стране
тоже вечер – и спешат скорее…
…в задремавшей чуткой тишине
Сердца стук становится слышнее…

Говорят, что если… очень ждешь…
Не понять такое невозможно.
…целый день выстукивает дождь
Твое имя тихо и тревожно…


            * * *

Как необъявленной войны
Смертельны тайны,
Так сны несбывшейся весны,
Как смерть, случайны.
 
Молчание почище слов
Необъяснимо.
Ты миражом случайных снов
Проходишь мимо
 
Там, за пределом – как он груб! –
Границ, таможен,
Где даже легкий шелест губ
Едва возможен.
 
Проходишь ты – хоть пой, хоть вой.
Такая лажа!
И неусыпный наш конвой
Всегда на страже.
 
Проклятый прошлого конвой
Всегда на страже.
Нечеловечий ночи вой
По-волчьи страшен.
 
Ищи-свищи, кто виноват,
Ори, аукай.
Кто сдал нас заживо на блат?
Какая сука?
 
Кто нас обрек на бред вытья
Ночной неволи,
Любви, вина и забытья,
Любви и боли?

  Семён Краснов   Дмитрий Лукьянов   Борис Юдин


            * * *

Я греюсь о людскую доброту,
О красоту натуры уходящей,
О птичий клин, за счастием летящий.
По грешной жизни, не спеша, иду…

Я знаю, что не знаю ничего –
Чем больше лет, тем больше заблуждений,
Ненужных тем, изменчивых решений,
Пустых вопросов: «Что?» и «Отчего?»

Я видел ад в горячечном бреду:
За мрачными дремучими лесами
Колдуньи с золотыми волосами
С собою звали, прокричав беду…

Я верю, что единожды солгав,
Не устою на жизненной дороге,
В делах, заботах, в счастье и тревоге
Ткань оправданья так и не соткав…


            * * *

А знаете ли вы, что вы,
Солидные и важные,
Жадно глядите в стихов моих
Сквозные замочные скважины?

А там – человек, такой милый, ласковый кролик,
В волосах – сабантуй-разгуляй,
Ведь он первый в стране алкоголик,
Тунеядец и разгильдяй!

Всем на свете доволен – истинный Будда
Но порой – глицерин – ненадежен и зыбок
Он гурман, его любимое блюдо –
Приглашения женских улыбок!

А еще он ученый! Соли слов, запятых кислоту
Не глядя сливает в зловещую колбу,
И гремучая ртуть злыми рифмами рвет пустоту,
Осторожно! Не то дверью получите пО лбу!


            * * *

Где-то... Даже неизвестно где.
Там, где небо – зеркало кривое,
Юный и печальный лицедей
Собственной жонглирует судьбою.

Видишь как неуловима жизнь?
Ловят счастье худенькие руки,
Но оно взлетает тут же в высь,
Мячиком весёлым и упругим.

Слава и удача далека.
В облаченьи хохота и визга
Высоко сегодня облака.
День стоит обыденно и низко.

  Евгений Сухарев   Евгений Харитонов   Андрей Чирков


            * * *

Давай поживем немного еще,
помедлим с небытиём.
И пусть не прощает нас дурачье,
по-божески – мы вдвоем.

Мы за себя платили сполна:
ты – страхом, а я – стыдом.
Коль страх – вина, то и стыд – цена,
и хватит хотя б на том.

Поскольку мы у себя в дому,
а не у райских врат,
не станем взваливать никому
на плечи свой рай и ад.

Пусть мы иссякнем так тихо, как
день затухает, тих.
И это будет последний знак
только для нас двоих.


            * * *

В детстве меня посещали
Пушкин,
Баратынский, Шефнер,
и кто-то еще – неизвестные в школе.
Потом Маяковский, Рубцов, Пастернак
открыли меня (были еще БГ и Мартынов).
После армии шумной концепт-
уальной ватагой ввалились
Всеволод Некрасов, Искренко,
Бонифаций и Холин,
зачем-то прихватив с собою карточного шулера
Рубинштейна (Кибиров опять опоздал).
на огонек царственной походкой захаживали
изысканно-строгие дяди
Куприянов и Бурич,
«Воум!» Сафранский сидел в уголке,
ложным призраком недобитого коммунизма
мерцал где-то Пригов Д.А.,
отменивший все
это

И вот, спотыкаясь,
я сам вошел в эту дверь

подо мною Космос
надо мною небо
а по середке я –
обезвоженный
пустынник,
соблазненный крошевом звезд


            * * *

Вчера – ты помнишь? вьюга злилась,
мать пред иконами молилась,
не принимал аэропорт…
Мело, мело во все пределы,
а ты – печальная сидела,
решала – делать ли аборт.
И я страдал с тобою вместе,
в руках сжимая медный крестик.
(Студентик, слабая душа!)
Все кончилось: стихи, тетради…
Я прочитал в любимом взгляде:
у нас не будет малыша.
Послушай! Погляди в окошко:
по снегу рыженькая кошка,
пересекая двор, бежит.
За ней ундины, херувимы,
поддатые гардемарины
и непременный Вечный Жид.
Но не грусти, моя родная,
не надо плакать и болеть.
Мы снова явим миру смерть
на жизнь с надеждой уповая.

  Ксения Крапивина   Владимир Щербединский   Андрей Юдин


            * * *

Мы неслись за черешней под страшный ливень
А потом в ванной горячей топили
простуды симптомы
Весь день то шалостью то истомой
Пронзал меня и до сих пор не сыщешь
Черешни слаще
Хоть сластей тыщи
И я все думаю откуда пришла беда
А тогда думать не было совершенно когда
И оттого было когда любить
и теперь я все ношу ту черешню на языке
не прожевать не сплюнуть
это может все что у меня есть
слышишь отпетый мой и прошенный
я так и живу с черешней невозвращенной
прошлому...


            * * *

...Вельможный, умоляю, пощади!
Идель мне, как сестра, дороже всех,
Мы с детства с ней дружны и неразлучны!
Солдат она боялась и со страху
Проклятый нож засунула в рукав,
Наивная, как будто хлебный нож
Мужчин голодных может испугать!..
А этот амулет…мне нужен, чтоб…
Насилия, позора избежать,
Когда наступит Божий час суда
Для жителей несчастной Ветилуи.
Вогаоз (рассмеялся).
Так хочешь даже бога обмануть?!
Юдифь. Прости меня, но я не понимаю…
Вогаоз. Сомнительно, но всё же объясню.
Ведь, может быть, насилье и позор –
И есть твоя расплата за грехи,
Назначенная богом вашим строгим.
Невольно или вольно, но выходит,
Из жизни улизнув, не расплатившись, –
Тем самым надуваешь ты его.
Понятно – нет?
Юдифь. Возможно, ты и прав.
Одно скажу, мне было откровенье,
Что всем без исключения евреям
Господь назначил кару за грехи,
А вас избрал карающей десницей.
Вас, персов, Он хранит и направляет,
И будет помогать до той поры,
Пока нам не отмерит за грехи,
Пока не утолит отмщенья жажду.
Я здесь – посланник Бога, ваш хранитель
С известием о сдаче Ветилуи.
Пять дней лишь только нужно подождать,
И крепкие ворота распахнутся
На милость Олоферна и солдат...


            * * *

С прядкой волос на паху и глазами как блюдца,
Будучи голой – одетой умея казаться,
Знобкая нежность моя, мне и грустно и пусто:
Не о чем более петь – некого домогаться.
Как по обязанности – с этой – сверху, с той – снизу
Совокупляюсь, горячкой ум не тревожа.
Где она, где она, где о… – простодушная дань романтизму,
Самозабвеньем – восторгов гусиная кожа?
Не клевещи, что бесполой душе не вольготно
В данной ей богом мужской ипостаси – помилуй!
Ждешь бороны и семян, пасквилянтка? – Бесплодно
Поле твое, исчерпав урожайную силу.
Глупая нежность, от коей и камни заплачут…
Нежность моя, за отсутствием не стоя ни мало
Ни сожалений, ни слез, – для меня ты тем паче
Необходимостью, пятой стихиею стала.

  Сергей Иванов   Семен Венцимеров   Евгений Грачёв


            * * *

Удачи в чистом виде не бывает
за просто так не свалится успех
Ты выиграл... но кто-то проиграет
а выигрыш
не делится на всех

И кто назначит правильную цену
всем сразу невозможно угодить
Не выйдет равноценного обмена
кому-нибудь
придётся доплатить

Кому-то меньше, а другому больше
и чем обременительней цена
Тем тягостней, мучительней и дольше
стоит вопрос
а в чём твоя вина

Кого ты оттолкнул, кого подвинул
за что тебе, а не кому-нибудь
И слава Богу, ежели не в спину
и не из-за угла
пришлось толкнуть!


            * * *

Не слабо ли нам братцы
На струнах побренчать,
Напрячься, да собраться –
Сказание начать?
Сказанием прославишь
Себя и весь свой род –
Как Игорь Святославич
Отправился в поход,
Князь Игорь Святославич
Отправился в поход...
 
В угоду нравам новым –
Не старым временам –
Обычным русским словом
Начать бы песню нам,
Чего б не принял рьяно
Наш предок, что любил
Сказания Бояна,
Который вещим был,
Сказания Бояна,
Который вещим был...
 
Лихой певец-гудошник,
Он, начиная петь,
Как виртуоз-художник,
Пред кем благоговеть,
Все будут без изъятья,
Старался поразить...
Смогу ли описать я,
Тем паче повторить?
Смогу ли описать я?
Его не повторитть...


            * * *

Я счастливый лунатик
Попробовал ночью заснуть
И упрямо забыть, что увидел
Случайно в беседке,
Поцелуи, объятья
И белую-белую грудь,
Как два яблока спелых,
Торчащих, на тоненькой ветке.

Я пытался забыть,
Но меня возвращало туда
Эта белая грудь,
Эти легкие возгласы, ласки…
Эта тайна – пугающая нагота,
Как полотна порою пугают,
Где самые яркие краски.

Почему будоражат желанья,
Слепят и волнуют холсты,
Эти тонкие линии,
Спелого женского тела,
Почему достигает душа
Той божественной высоты,
Где уже красота,
Как любовь не имеет предела?

Вдохновенье, желанье,
Какая-то сложная суть
Наших чувств
           возвышающих и настоящих.
О, прекрасные линии!
Белая-белая грудь,
Как два яблока спелых
На ветке,
          стыдливо
                    манящих…

    Александр Воловик   Лилия Лин


            * * *



            * * *

Договоримся о времени,
скажем, 15 без четверти,
скажем, столетье текущее,
месяц, допустим, июнь.
Договоримся об облике,
скажем, в берете малиновом,
типа – высокоморального
(кто недоверчивый – сплюнь).
Договоримся об облаке,
чтобы высоко, мобильное,
шитое белыми хлопьями,
радостное от обнов,
плыло кометой решительной
в сладком компоте малиновом
в сторону розовой вечности
ровно в 15 часов.


            * * *

Привносят в нашу жизнь очарованье,
Приподнимают душу от земли,
Перелетая с облака на землю,
Переплетая руки до крови.
Прощая непрощенные поступки,
Прислушиваясь к отзвукам любви
Простые пламенные строчки,
Прописанные в отклике души.
Потрогать, пошалить, пошевелиться
Поруганные чувства разбудить
Потери прибежали сами, спешно
Попробовали страх заговорить…
Привносят в нашу жизнь очарованье,
Приподнимают душу от земли
Порочные, но святые желанья,
Пытающие тело изнутри…

  Мария Малена   Ольга Данилова   Инна Молчанова


            * * *

Этот город умеет врать
так искусно, что впору плакать,
«аллилуйя» взахлеб шептать,
с парапета в него нырять,
растворясь в фонарях, однако
переулки его пусты,
будто паузы после скерцо,
сизый воздух насквозь простыл,
в этом городе жгут мосты,
чтоб хотя бы чуть-чуть согреться.
Этот город не видит снов.
Этот город – притон помостов,
академия для чинов,
полигон залежалых слов,
старый склад заржавевших тостов.
Купола его давят синь,
а она серым снегом плачет.
Здесь так много теперь осин,
под которыми ждут Мессий,
глядя преданно по-собачьи.
Этот город – он стар и сед,
но в подземках всегда цунами.
В этом городе ночи нет –
в восемь тридцать включают свет
в его двориках. Проводами
разлинован он, как тетрадь.
В нем остатки былых феерий
собираются умирать.
Он так искренне может врать,
что совсем разучился верить...


            * * *

В прохладной полутьме
подземных переходов
в три флейты дышит Гайдн:
за рубль или за так...
Я у реки людской
стою, не зная брода,
и думаю о переправах и мостах.
Мы были мастера
крушить, сжигать и рушить –
и видишь, вон куда
теченьем занесло...
Я опускаюсь вглубь.
Гайдн просится наружу.
Флейтист свой инструмент
вздымает, как весло.
Вот так и проплывем,
мелькая в переходах,
и истечет река,
и обмелеет брод.
...За рубль или трояк
в любое время года.
Дешевле и Харон
дотуда не берет.


            * * *

А может там, на этом волоске,
на странной, не предсказанной надежде,
соломенною лодкой по реке
моя любовь не даст закрыться веждам;
иль жизнь согреет в ядерном сачке
остывшей под проклятьями планеты,
иль там, на обреченном пятачке,
бойцам по кругу пустит сигарету.

А может там, где звезды гасят шлейф
кометы, разогнавшейся до света,
на помощь поспешит любовь как эльф
в рубиновой по белому карете;
и Ноя неземные паруса
успеют к каждой твари и по паре,
и, добавляя «восемь» в чудеса,
моя любовь соломинкою станет.

  Николай Буторин   Александр Кожемякин   Галина Кочеткова


            * * *

Я водки хряпну. Сопли подотру.
И вдруг заноет где-то: ну и что ж мы?!
Поэты интересны поутру –
а к вечеру едва ли не ничтожны.

Мне сорок лет. Вполне вечерний срок.
Кто был достоин – тот себя отметил.
А я – увы. Не справился. Не смог.
Я зря теряю дни на этом свете.

Как литератор я не волоку.
Серьёзный труд вгоняет меня в кому.
Но, блин, представить даже не могу
чтоб на Руси бывало по-другому...


            * * *

Утиль. Кривой плетень. Полустена.
Посредь двора – грустя – ржавеют вилы.
По... бедра грязи (стало быть – весна!).
В грязи – пятак (имхо: свиное рыло).

Крестьянин, спозаранку похмелясь,
забыл, видать, что в поле ждет работа,
и, цаплей ковыляя через грязь,
блуждает взором, будто ищет что-то.

Ехидничать меня разобрало:
«Что потерял, отец?» – его спросил я.
Он посмотрел в ответ мне – трезво, зло –
и тихо просипел: «Анестезию».


            * * *

Есть что-то в старом деревенском доме
И в аромате мягких жёлтых груш,
В немного покосившемся заборе
И в пузырьках на глади мутных луж.

Есть что-то в синем утреннем тумане
И в томном гуле диких голубей,
В душистом клевере на солнечной поляне,
В июльском пухе серых тополей.

Есть что-то в ключевой воде искристой,
Прильнуть к которой тянутся уста,
В игре дождя по старой доброй крыше
И в мокрых от него потом кустах,

Во вкусе недоспелых ранних вишен
И в воздухе начала сентября
Есть что-то сердцу милое, родное,
То, без чего моя жизнь – не моя...

  Алексей Кордов   Бауржан Тойшибеков   Людовик Олег П. Гегельский


            * * *

Ропща под грузом повседневности,
Скажи мне вот что, добрый друг:
Как предок твой в далекой древности
Мог разорвать порочный круг?
Он не стонал, не ждал спасения –
На зверя с каменным ножом,
Переживал все потрясения,
Вот только не был он сражен.
Он бился в кровь со всей вселенной,
И, несомненно, победил.
Ведь если б он склонил колени,
Ты по земле бы не ходил.
А ты рыдаешь от бессилия,
Кричишь от жалости к себе.
Ты опасаешься насилия –
Ты – не приученный к борьбе.
Но меж былыми поколеньями
И теми кто еще придёт,
Кто меж иными измереньями
Дорогу в этот мир найдет,
Достоин ты принять нить времени?
Да и решишься ли посметь,
Кряхтя от этой жизни бремени
В глаза идущих посмотреть?


            * * *

Черный день, а может быть, и белый
Суждено мне завтра пережить…
Что бы ни случилось, надоело,
Суетясь, по жизни проходить!

Может быть, лихая тройка счастья
Ожидает у моих ворот,
Буйная, как сто моих напастей,
И уздцы серебряные рвет.

Или, может, в стороне укромной,
Пробуя на вес литой свинец,
Стережет меня с ухмылкой темной
Мне судьбой назначенный конец…

А всего верней, что, как и прежде,
День настанет, надо мной смеясь,
И свой путь в усердии прилежном
Я пройду, спеша и суетясь!


            * * *

Ненаписанный стих выжег мозг до миндалин –
Гул и мутная рябь – от бровей до хребта,
Только клен за окном – так же тих и печален,
Как и тот клен, в других – дорогих мне местах.

В тех местах, где стоит у таежной опушки
Из кедровых стволов сруб с лабазом за ним,
Там токует глухарь, там пророчит кукушка,
И как ключ родника, сладок листвичный дым.

Под утесом река там хрусталь свою катит,
И орешник полОн рыжехвостых грибниц,
Там медведь в валунах по субботам рыбачит,
И я был там своим для зверья и для птиц.

Ненаписанный стих выпил всю валерьяну.
Лупанул серый дождь по кленовой листве…
То ли смолоду я, то ли с дурьего пьяну
Продал божий чертог за ночлежку в Москве.

  Павел Шкарин   Марат Аваз-Нурзеф   Елена Петухова


            * * *

Небо
Облокотилось на крыши.
Слышишь? –
Будто кто-то поет.
В лед
Превращается мякоть земли.
Угловатые здания,
Как корабли,
Как ледоколы
Без названия,
Очередная
Условная модель мироздания.
Жаль, что они плывут,
А не я.
В небе чертится красная линия –
Это заря.
Я шагаю по сетке календаря,
Словно по нервам.
Кто первый?
Это был я.
Сквозь паутину
Белья и былья
Смотрит незрячее время
И метит в спину.


            * * *

Ко мне пришла ты в час ночной, –
спасибо, Боже.
Я приручить тебя сумел, –
роптать негоже.
Не миновало счастье нас, –
мороз по коже.
Мне не забыть тебя вовек, –
спасибо, Боже.

В глазах печаль, на сердце боль, –
прости, родная.
В своих сомненьях ты права,
слезу пуская.
И я в раздумьях занемог, –
достал до дна я.
Но не забуду я тебя, –
прости, родная.

Дорогам нашим разойтись, –
нельзя иначе.
Другой ты станешь, я другой, –
а жизнь тем паче.
Моя судьба, твоя судьба, –
дай Бог удачи.
Но не забуду я тебя, –
нельзя иначе.

Что по ночам тебе шептал, –
все это правда.
Что нам супругами не быть, –
проделки ада.
Что не забуду я тебя,
моя отрада,
и что прощаемся навек, –
все это правда.


            * * *

Хочу я стать невольницей больницы,
До срока, что нам свыше отведен.
Я знаю: ты придешь со мной проститься
И будешь уязвим – и уязвлен.

Или лежать – избитой – в грязной луже,
Терзаемой гогочущей толпой...
Ты вступишься – герой! – и будешь тут же
Из-за меня побит... А позже – мной.

Но ты коварней... Дав мне имя Стервы,
Реализуя свой мещанский миф,
Ища в любви комфорт, жалея нервы –
В больницу сдашь. Слегка поколотив...

  Татьяна Скарынкина   Валентина Морозённая   Елена Бондаренко


            * * *

Что может тихий человек сказать другому человеку
что может стул оставленный
еще немного теплый
измятая на нем одежда
что может утро рассказать
настежь
окно распахнуто
босыми ногами вниз по ступенькам
к колодцу
к яблоне опавшей лепестками
траве после дождя
тревожным птицам
они поют на все лады
и кони слушают
склоняя головы


            * * *

Какое долгое эхо
У жизни земной –
От каждого звука –
Лишь сердце настрой!
От человека к человеку –
Долгое эхо, долгое эхо!..
Забытые письма
Под крышкой стола...
Их разгладит
Чужая рука...
Вздрогнет;
Слезинку тихонько смахнёт...
Просто порвать и забыть –
Сил не найдёт...
Что адресата
Давно уже нет! –
Долгое эхо
Отправит ответ...
Долгое эхо
У каждой судьбы...
Долгое эхо
У каждой беды...
От человека к человеку –
Долгое эхо, долгое эхо...


            * * *

Предзимье... полуправда-полумиф...
Запретный плод исповедально-горек.
И ты – Ассоль... Джульетта... Суламифь?
С корзиной поздних яблок снишься... морю

Под шепот бывших... сбывшихся... к чему? –
Не отвечай – негодным... огородным...
Родным. Ревет в загоне старый мул.
Ему мешают спать болезни... годы...

Луна... А нам? – Элегия блинов,
ПолУночных бесед... кофейник... тостер...
Исклеванное птицами звено
В цепочке облаков, крещенных в осень,

Утеряно... оплакано... Вернусь? –
Туда, где рыбы машут плавниками,
Ассоль, врачуя яблочную грусть,
Укладывает смуглыми руками

Плоды в корзину. Бриг или фантом
Заходит в гавань. Солнечные брызги
На лицах рыбаков, и не огрызки,
А золотые рыбки за бортом.

  Марат Ахтямов   Арман  


            * * *

Милый друг, добрый друг! Да хранит тебя Бог.
Твой извилистый путь – дальний путь каравана.
Ты прошел сто дорог, и прошел сто тревог
И теперь ты в гостях на земле Хиндустана.

И на этой земле, ароматно-эфирной,
Среди сотен лесов, миллионов цветов,
Обитают давно безмятежно и мирно
Миллионы богов, миллионы богов!

Милый друг, добрый друг! Я тебя видеть рад.
В прошлой жизни с тобой – мы, наверное, братья
И твой Бог для меня также чтим, также свят.
И святыни твои – для меня так же святы.

Бог ревнив и жесток в вашей чахлой пустыне
Но у нас все не так, всем найдется здесь кров,
На земле Хиндустан, там, где присно и ныне
Миллионы богов, миллионы богов!


            * * *

Поговорим о новом свете,
У светских львиц, что на примете,
О том, что в наши времена,
Желает женщина, друзья!
Так будет краток мой ответ,
Я вам скажу: и да, и нет.
Сколь не стояли разны царства,
Желала женщина богатства.
Да чтоб любви – и подлиннее,
Да и наряд покрасивее.
Восточной слабостью томима,
Мягка, сладка, неуловима,
Во все былые времена
Желала властвовать она.
Вокруг плела златую сеть,
А вы – рыбешка, просто снедь.


            * * *


  Леонид Бирюков   Юлия Иванова   Хидэми Фусё


            * * *

Я знаю звук
Ты знаешь миг
И мысль
            Заснувшую в молчанье
И вечер
                        К мостовым приник
Под полумаской
                                    Мирозданья

Неотвлеченные часы сошлись вокруг единой точки
Раскачивая как весы обрывки слов в гирлянде строчки

И очень просто опоздать к началу своего финала
И осмотревшись все начать с простого рубежа

СНАЧАЛА


            * * *

Зари лепестки
Раскрылись лишь для тебя –
О, преданный взгляд!
Как это глупо – опять
Быть свидетелем счастья.


            * * *

Человек подобен Океану...
Земля подобна Океану...
Вселенная подобна Океану...
Всё Сущее,
как Проявленное, так и нет –
внутри себя есть Океан
(макрокосмическая сущность),
а вне себя –
капля большего Океана
(микрокосмическая сущность).
Бытие всех Океанов
и Океанов, составляющих Океаны
соединено в Океане Безмолвия (Дао),
который рождается
из Океана Беспредельности...

  Сергей Главацкий   Ольга Русакова   Алёна Стронгина


            * * *

И в бликах всех солнц, дрессирующих зренье,
И в сумерках полупустынь слепоты –
Тоска прогрессирует – с каждым мгновеньем,
И кто – её маятник: я или ты?

и в логове мудрости, в яви и нави,
В безлюдной тюрьме, на звериной тропе –
Тоска стервенеет и учится плавать,
Зловонная грусть и тоска о тебе.

Огня никогда не бывает так много,
Чтоб сталь разучилась лизать эшафот.
Тоска прогрессирует – с каждой тревогой,
Но кажется мне, никогда не добьёт.

На стенах морщинистых, на парапетах,
На волнах весны, на мольбы облаках –
Кровавые – только бордового цвета –
Следы оставляет такая тоска.


            * * *

Вот мой хлеб, моя рубаха,
Мой огонь, мое вино –
Забирай, а мне на плаху
Все равно.

Будешь сыт, согрет и весел –
Доброго тебе пути!
Озорных прощальных песен
Насвисти

Взмахом топора умелым,
Лишь молитву дошепчу,
Чтобы я простить сумела
Палачу.


            * * *

Никто не в силах сделать из меня раба!
Он может плетью сечь мое израненное тело –
Его душа, против моей, будет всегда слаба,
А дух – как был он, так и будет неумелым.

Никто не в силах сделать из меня раба!
Лишь Ты владеешь полностью моей душою.
Я никогда, да, никогда не окажусь одна,
Всегда я знаю, знаю, что с Тобою.

Моя заслуга в этом так мала,
Что, право, хвастать и гордиться я не смею.
Никто не в силах сделать из меня раба,
Пусть это все, что я теперь имею!

  Феано   Евдоким Чудин   Марина Лихачева


            * * *

Любовь к прекрасному вся в знаниях и нравах.
Учись любить благопристойное в оправах.
Оправа к камню драгоценному – суть польза.
Необходимое – ограда, но не роза…

В удаче нечто есть божественное, знай,
Но направление свое все ж проверяй.
Бывает, выбор наугад – все удается,
А преднамеренный – судьба дерзит, смеется.

Удача в том, с какой натурой ты родился:
Есть – что врожденное, а есть – чего добился.


            * * *

Загадочна природа человечья.
Я весь двойной. Так пишут на роду.
Боюсь – как тело – малого увечья,
Сам на заклание – как дух иду.

Как телу – вниз с высокого балкона
Без дрожи ни за что мне не взглянуть,
Как дух – парю над пропастью бездонной,
Бесстрашно к солнцу направляя путь.

Как тело – так крепки земли объятья –
Не сделаю и шага в высоту,
Как дух – по вертикали мог шагать я
До самых глав, к соборному кресту.

Всё плоть страшит и мучит ежечасно.
Ничто не страшно духу моему.
Всё потому, что смерти плоть подвластна,
Мой дух – бессмертный гений – ничему.


            * * *

Сердце бухает – лишний кофе.
Утром трудно с похмелья выжить…
Нервы стонут о катастрофе.
Вспоминается Чижик – Пыжик:
Питер любит его и честно
Ставит снова, когда воруют,
Потому что святое место
Пустовать не должно. Вторую
Очень зря принесли соседи.
И вообще очень зря. И глупо.
Что родится в бухой беседе?
Ноль без цифры? Топор для супа?
Дырка в бублике… Нет, о пище
В этот час говорить не стоит.
С духом что-то случилось. Нищий.
Тело слабо, но беспокоит.
Осень в мыслях, зима в природе,
В кошельке все банально-скверно.
В отражениях – тьма пародий
На себя. Кто пошел за первой?!

  Константин Свириденко   Илья Блажнов   Марат


            * * *

Боже!
Если б не была игрой
Жизнь! Она ведь тем и знаменита,
Что роскошной кажется порой
Аскетичность собственного быта…
С кем делиться горечью познанья,
И кому те откровенья любы?
Не измерить горе расстояньем,
Трескаясь, “Изыди!” шепчут губы…
Боже!
Только б не было игрой,
Это все, что ты затеял с нами…
На Голгофу!
Этот путь порой
Наши души выбирают сами…


            * * *

Всем миром напряглись –
родись не мышь и не глист
новый человек родись

лучом первым
озарит он дали
руки в землю упрет
и встанет –

вот он –
повелитель дольнего
вся вселенная дом его

светел и наг
– между ног его роскошь нег –
новый человек

величьем уходит в рост
и счастья павлиний хвост
его россыпью одарит звезд

новый человек –
хрусталь смеющийся

его хруст ал
для смеющих


            * * *

Собирала мозаику жизнь
Из осколков рассыпанных дней,
В окнах судеб свои витражи
Выставляла, и виделась ей
Вся нелепость оконных бойниц,
Ограниченность каменных плит,
Серость тюрем и горечь больниц,
Их холодный казенный гранит.

Ей мечталось: взлетев к облакам,
На ветру украшать купола
Хрусталем в серебре, чтобы там,
Ближе к Господу в Вере жила
Наша Совесть и наша Любовь,
Отряхнувшись от грязи дорог,
От прилипчивой пошлости слов,
Скинув тяжесть солдатских сапог.

Там не рыскают зависть и ложь,
И замки на дверях не нужны,
Там нет чванства господ и святош,
Ведь пред Богом все души равны.
Больно падать к реальности вниз…
Тихо плача о детях Земли,
Собирала мозаику жизнь
Из того, что мы ей принесли.

  Вадим Шамшурин    


            * * *

Среди дней беспокойного движения,
не по направлению,
а лишь только ради самого движения,
бывают мгновения.
Они случаются
ранним дождливым утром
(там ты сидишь за чашкой теплой горечи)
иль тихим звездным
(условия не обязательны)
вечером.
Тогда ты внутренне спокоен,
в голове бродит мысль,
что, слоняясь раньше по направлениям,
(вниз или вверх по Манто стрит)
об этом состоянии,
и быть может о самой жизни,
ты мечтал.
В лужах расходятся круги
и ломается в отражении серое небо.
Ты молчалив.
Печален и внутренне наполнен.
Мир зрачка кажется выпуклым.


            * * *



            * * *


  Василий Романов   Максим Кладов   Николай Бочкарев


            * * *

Запоздалая синица
В чаще тинькает с утра.
Золотой резьбой теснится
Листопадная пора.

За окном лесной избушки
Листьев клена красный сгиб.
На покатые волнушки
Лист осиновый налип.

Лишь недавно, жарким летом,
Косарей тут был постой,
Нынче ж стоговым наметом
Оттенен покос пустой.

На заре, туманясь стаей,
Журавлей осел тут клин.
Видно уговор держали
Средь поблекших луговин.

Уговор, какой дорогой
Унесется завтра клин,
Раскурлыкавшись над логом,
В край, где нет холодных зим.


            * * *

И через тысячи мгновений
Я буду знать что бьется кровь
По венам тех людей, чьи тени
Скользят еще в тиши немой.

И громкий колокол проснулся,
Но в этот день лишь пустота
Тебе оставит луч от Солнца
И теплый ветер до утра.

Уводит лунная дорожка
За край – я не останусь здесь.
И здесь я не был. И только звезды
Торопят дни, приносят весть.


            * * *

Прошедшее время… Нам его не вернуть.
Но память всегда способна к нему обратиться,
Чтоб настоящее наше к нему примкнуть,
Чтоб каждому дню в будущее с нами продлиться.

Связь всех времён есть нашей жизни суть.
Ведь в ней наш безопасный верный путь
От достигнутого с нами настоящим
К целям, в будущее восходящим.

Время прошедшее – мной вспоминается.
Время же настоящее – переживается.
А вот будущее для всех нас – лишь предполагается.
И потому с великим трудом – оно достигается.

  Джэйана   Сергей Леденев   Анатолий Сухих


            * * *

проговорим за полночь.
утром опомнишься
выскользнешь в омут окна,
скроешься,

станешь туманом седым,
тенью из прошлого,
тьмой, обращающей явь
в крошево;

будешь бесплотный мираж,
в снах обретающий
краткую жизнь, поутру
тающий,

призрак, меняющий лик
с легкостью облака,
заполоняющий мглу
мороком,

под непонятный напев
в ночь тихоструйную
гость, приходящий порой
лунною...


            * * *

Парни, вы первые! Парни, вы можете! Сделайте это с собой! Вы не такие, вы непохожие, станьте наутро звездой! У вас ведь получится, вы отрезвленные, встанете в полный свой рост, сделайте то, что вы сделать не можете, падая в черный песок! Вас не поднимут, так плюньте им в рожу, вас не убьют, вы проститесь навек! Сделайте то, что вы сделать не можете, может за это простится ваш грех. Вы – поколение, ваши слова – на века, ваше поганое настроение сдует всю пыль на века. Вы это можете, честное слово, за вами слоны и страна, я вас люблю, на меня не похожие, вы это будущий я.


            * * *

Есть время отлива, есть время отлова,
Есть время отплыть кораблю…
Попробовать спелое сладкое слово,
Пьянящее слово “люблю”…
Бесстрастно блестит амальгамой стекло,
Отбитая кромка остра…
Страшнее всего – девальвация слов
За десять секунд до утра…
Пусть сердце, как свечка, уже отгорело,
Пусть годы ощерили пасть,
И слово, должно быть, уже перезрело,
И слово готово упасть…
Оно упадет в благодатную почву,
Как в жирный густой чернозем…
Слова прорастают безлунною ночью,
И пешка проснется ферзем…
Во тьме проявляются боль ли, испуг ли,
Проклюнется новый восторг,
И новое пламя из тлеющих углей зари
Раздувает восток…
Слова, как шары, проплывают над лбами –
Коснуться, обжечь, уколоть…
Упругую мякоть ухватишь губами –
У слова сливовая плоть,
В нем время отлова, в нем время отлива,
В нем время – отплыть кораблю…
Губами раздавлена спелая слива –
Похмельное слово “люблю”…

  Сергей Головинов   Александр Даль   Кир Захарчук


            * * *

Она уже живет на свете!
Я телом чувствую ее движение.
Тепло дыханья – доносит ветер,
Пытаясь донести сердцебиение.

Она уже живет на свете!
Ни разу мною не целована.
Руками не держима на рассвете.
Тем более в объятья не закована.

Она уже живет на свете!
Душой я к этому готов,
Люблю ее в минуты эти,
Люблю ее без пышных слов.

Она уже живет на свете!
Возможно даже очень хороша,
Доверчива как маленькие дети,
Наивностью от зла защищена.

Она уже живет на свете!
Ее случится может не найду
И пристально в людском омлете
Ищу лишь мне известную черту.

Она уже живет на свете.
Мы с ней вдвоем уже давно.
И право жаль, что чувства эти,
Понять ей Богом не дано!



            * * *

Я смотрел в открытое окно,
И хотел я вольной птицей стать,
Чтоб летать над грешною землей
И печали никогда не знать.

Говорили мне: не суждено,
Рожденный ползать в небо не взлетит.
А я смотрел в открытое окно
И мечтал путь в небеса найти.

И однажды утром по весне
Залетела птица в то окно,
И внезапно руки, как во сне,
Превратились в крылья за спиной.

В буйство красок солнечного дня
Воспарил я, радость не тая,
Но, играя, птица без меня
Улетела в дальние края.

И с тех пор я потерял покой,
И пытался птицу отыскать,
Чтоб летать над грешною землей
И печали никогда не знать.



            * * *

Утро туманов, хлада и псов,
Лед на земле, над глазами.
Хмурая шапка старых лесов,
Влажная пыль под ногами.

Солнце взойдет через пару веков –
Время чужих и забытых.
Новых надежд и широких дорог,
Молодость жизней убитых.

Музыка ветра, сладкие сны.
Море вина и безбрежность
Так мы считали – были пусты,
Мысли в карман, неизвестность.

Гудящие лампы в подвалах сырых,
Жаркое лето у вышки.
Кирки и камни в руках неживых
Под дулом немого мальчишки.

Новый день не несет пламя чистой зари,
Озаряя могильные древки.
Здесь лежат, те, кто шепчет: "Живи,
Ради жизни и неба вовеки!"

Солнце волка – луна, его дом за холмом,
Там, где молкнут и падают звуки.
Он выходит на стон, скалит зубы, потом
Поедает дышащие трупы.

  Ирина Колесникова   Оксана Котова   Сергей Мальянов


            * * *

Я не отдам своей любви ни на минуту
Чертям, ворвавшимся в мой мир из темноты,
И ангелу, что тянет ко мне руку.
Неся в ладони чудные персты.

Царям, меня в наложницы берущим,
Святым отцам, прощающим грехи;
И любящим меня, да и клянущим,
И тем, чьи судьбы вправду так легки.

Не покажу своей любви больным и падшим-
Нет места чувствам, пусть царит игра.
О дайте ей, моей любви уставшей,
Спокойно тлеть у жаркого костра!



            * * *

Морозный сумрак вечер мой окрасил
В цвет губ, уставших жаждать поцелуя,
И рук, затосковавших по объятьям
Того, что навсегда люблю я.

Летели тени в тишине стеклянной,
Горели щеки, как от раскаленного железа,
Шептали струны любящего сердца,
Ища приют душевного навеса.

Бежало время, унося минуты,
Срывая темноту и ночи лень.
Угасли звезды, охладели очи,
И стало ясно: наступает день.



            * * *

Не верь мне, не жди от меня ничего,
Я знаю могущество сглаза.
И пусть меня бьет нетерпенья дрожь,
Это минутная слабость. Так что ж?
Это минутная слабость.

В бешенном вихре желаний любви
Беспомощен я, а ты?
Успела устать, ненавидя кровать,
Увы не со мной, увы.

И рядом с тобою невовремя вновь
Мой выплеснутый объем.
Пустое... А жаль, ведь так хочется жить,
Любить, но только вдвоем.


  Димитри Ма'Блэк   Светлана Миловская   Светлана Пичугина


            * * *

Я – есть я.
Hу, что, право, за бред?
Hо ведь я – это я,
И другого "я" нет!

И когда, на заваленке,
Ждал июльский рассвет,
Только помню – был маленьким...
А теперь меня нет.
Что случилось со мной?
Что стряслось?
Hе слепой, вроде, я – не немой!
Hет! уже... Только врозь.

Я с собою самим.
Hа столе молоко,
Сам собою гоним.
Далеко-далеко!

Мне бы встать, постоять!
Спертый дух перевесть.
Hо, себе – не догнать.
До себя не долезть...



            * * *

Я не хочу, чтоб время замирало,
Но все же пусть замедлят стрелки ход.
Моя Любовь спокойно умирала,
А Бог причины даже не найдет.

Никто понять не сможет. Это точно.
Какой же грех заставил умереть
Мою Любовь холодной летней ночью.
Никто не будет о Любви скорбеть.

Она лежала – бледная прозрачность –
На пестром ворохе моих надежд,
В глазах ее не холод, и не мрачность,
В глазах – душа, которой больше нет.

Вокруг, толкаясь и тесня друг друга,
Толпились чувства грешные мои.
Стояла ближе всех моей Любви подруга –
Святая Ревность – в траурном платке.

Слезинки на щеках. На смерть подруги
Она смотрела лишь из-под платка.
Она всю ночь вздымала к небу руки,
Ища прощенья в темных небесах.

Любовь тем временем свой каждый миг считала,
Шептала имя, путала слова,
Любовь моя спокойно умирала,
А не искала, чья же в том вина.

Она простила Ревности ошибки,
Предательства и резкие слова.
В предсмертный миг мелькнула тень улыбки –
Моя Любовь достойно умерла…



            * * *

Постучалась в дверь открытую.
Тихо. В доме никого.
И вошла в давно забытую
Осень сердца своего.
В доме пахнет не молитвю
И не ладаном.
И не дьявольская сила
Здесь припрятана.
Только бесконечность, вечность,
Жизнь бесцельная.
Да тоска лишь сердце гложет
Беспредельная.
Прочитать ли мне молитву
И зажечь свечу?
Или дьяволу открыться?
Нет, молчу.
Только слышу – дверь захлопнулась
За спиной.
Я навек осталась в осени
Неземной.


  Пан Почешиг   Алексей Салов   Алина Стефаненкова


            * * *

Ученые в моих ушах нашли месторожденье серы,–
Почесывали долго задние места.
Господь не дал им религиозной веры,
И нет на них, занудливых, креста.

Иисус Христос с учеными не дружит,
Он занят деланьем еды из пустоты.
Он сам умен и с легкостью разрушит
Во рту моем зубастые мосты.

Погибну я. Ни серой, ни едою
Ни вечности не купишь, ни почет
Зевнув с утра, я громко пасть закрою–
Там унитаз, туда вино течет.



            * * *

Все люди разные.
Во-первых,
есть те, что любят
вам на нервах
играть,
вытягивая силы, –
они унылы.

А во-вторых,
есть люди-звери.
С такими я,
по крайней мере,
хотел бы
сталкиваться
реже –
мы не в манеже.

И наконец,
есть люди боли.
"Я вам пишу,
чего же боле?" –
вот их девиз.
С любовью в сердце
куда им деться?



            * * *

Что Вечность? Вечность –
      звезды и их холодный желтый свет.
Что Вечность? Вечность –
      время, летящее сквозь сотни лет.
Что Вечность? Вечность –
      море, зовущее с собой печаль.
Что Вечность? Вечность –
      ветер, стремящийся куда-то вдаль.
Все суета, а Вечность –
      небо, скрывающее образ твой.
Что Вечность? Вечность –
      песня, которую поет прибой.
Что Вечность? Вечность –
      чувство,
Живущее теперь во мне,
Моя любовь, печаль, безумство…
Что Вечность?.. Это о тебе!


  Алена Тимофеева   Иван Траков   Анна Туманова


            * * *

Я хотела бы мысли и чувства свои
Привести хоть в какой-то порядок
По ступенечкам их разложить,
Или их разделить наподобие грядок.

Так хочу всё понять, всем помочь,
И нигде не упасть, не споткнуться.
Это мудрых удел, а сошедшим с ума
Остается одно – улыбнуться.

Вот и всё. Мой удел –
Улыбаться, светиться и верить
В то, что есть где-то дом,
Что живет кто-то в нем
И не заперты в доме том двери.

За улыбку мою и добро
Теплотою душевной согреют.
Не прогонят туда, где темно,
Холод, вьюга и дикие звери.



            * * *

я рифму рву
как струны на гитаре
пытаясь изложить
в нехитрых строчках суть
но кто меня поймет
когда мой час настанет
и кто прочтет мой стих
когда я не вернусь
кто мой опустит гроб
и сверху бросит землю
оградку смастерит
и навестит зимой
кто вспомнит обо мне
чтоб память была светлой
кто выпъет за меня
и за души покой



            * * *

Заблудился город в дымке,
Стал беззвучной паутинкой,
Стал рассыпчатым туманом,
Чьим-то сном, моим обманом.
Дело в том, что здесь, на небе
Раны бередят. И бредят
Относительным "не надо"...
Вот уже за листопадом
Потерялись башни, шпили,
Ангелы сложили крылья
И сидят, пером играя,
Как ты здесь идешь по краю
Одиночества и ночи...
Спорят меж собой, пророчат,
Взор ресницами пугая,
Как ты там идешь по краю.
Вянут алые слезинки...
Ангелы бросают льдинки
В ласковый рассвет. И верно,
Это все о сокровенном,
Только плохо мне, не знаю,
Как ты там идешь по краю.


  Владимир Шишигин   Игорь Якушко   Сергей Литовкин


            * * *

Раннее утро в тумане сыром,
Колокол звякнет далече...
Перед распятьем там, за холмом,
В храме поставлены свечи.

Кто-то на клиросе тихо поет,
Шепчет псалом в заклинанье.
Спит одиноко в болотине брод,
Гроздья рябин в полыханье.

В церкви то воска, то ладана хмарь,
Веет то юность, то детство.
Милая, богом забытая даль,
Утреннее блаженство.

И спозаранку, куда не взгляни,
Счастье в обряде разгульном.
Как я любил в отшумевшие дни
Утро и колокол буйный.



            * * *

Возвращается боль студенистой рекою.
Берега у реки – мой болезненный сон.
По реке перевозчики едут за мною.
Я зову их. Но гаснет мой загнанный стон.

Тяжело. Но не больно. Прохладой смертельной
Обволакивал ноги тяжелый туман.
Не стоялось. Не шлось. Только крестик нательный
Не оттягивал больше ненужный карман.

– Раздевайся, – сказали. Под белые руки
В лодку черную дух мой спокойно ввели.
Все исчезло: материя, запахи, звуки.
И безгрешный мой след затерялся вдали.



            * * *

Ты по городу бродишь один,
Смотришь пристальным взглядом вокруг,
Отражаясь в каскадах витрин,
Может все же отыщется друг?
Ты приходишь в чужое кафе,
Обоняешь чужую еду,
Слезы льешь на фальшивой строфе
И смеешься у всех на виду.
И тебе не нужна тишина
Потому, что ты в ней одинок,
Но сейчас ты застыл у окна,
Держишь в горле тяжелый комок
И не знаешь куда повернуть,
Ведь туман так пронзительно глух.
Вот бы светом его полоснуть.
Может все же отыщется друг?


  Татьяна Калашникова   Jaques Petit   Павел Моисеев


            * * *

Стремясь к конечной точке мастерства,
ползком, бегом, подчас ходьбой унылой,
сквозь буквы продираясь и слова,
то полон сил, а то совсем без силы;

порой зарывшись в ворох болтовни,
как червь, через желудок пропуская
бездарные потерянные дни,
когда тоска у лени занимает;

ширококрылой птицей воспарив,
натягивая тетиву потуже,
себя же незаметно подстрелив,
что видно изнутри, но не снаружи;

в своих стихах земные звук и свет
соединит в одно земной поэт.



            * * *

Безумный времени экстаз
В побеге от гнетущей пустоты,
Непрочной юности каркас
Раскрытые от страха рты.

Цепочка судеб, вереница лет
И поиск вечно новой формы.
Надейся, верь и жди, поэт
Что отойдет весь мир от нормы.

Он просто отойдет, забыв природу,
Ничто не вечно, что уж наша кровь!
Сменяя день, луной нырнет под воду
И тело, и душа, и вечная любовь.




            * * *

Тихо на лист ложатся строчки,
Они – не просто буквы и точки.
Это открытой души отраженье…
А может, больное воображенье.

Мягко перо шуршит по бумаге,
Иногда застревая на капельках влаги.
Наверное, это – дождь и гроза…
Или же просто – упала слеза.

Кто-то когда-то прочтет, или нет,
Сейчас мне не нужен этот ответ.
Мысли я в строчки свои изливаю,
Больно, тоскливо им – я понимаю.

Но они любят и терпят меня.
Мне без них не протянуть и ни дня.
Я как с родными, с ними общаюсь,
Наедине остаюсь, и в себе закрываюсь.

Сколько их будет еще – неизвестно,
Мне самому сейчас интересно.
Впрочем – неважно, себе говорю,
Последнюю всё равно сам сотворю!

  Андрей Кайгородов   Владимир Юрлов   Григорий Тисецкий


            * * *

Когда я просыпаюсь, то сразу улыбаюсь.
Затем я умываюсь и снова улыбаюсь.
Потом пью кофу и курю.
И тут уже я громко ржу.
Затем я одеваюсь и снова улыбаюсь.
Потом на улицу иду
И там опять я громко ржу.
Потом я возвращаюсь и снова улыбаюсь.
Затем я кушаю, пью чай,
Смеюсь как будто невзначай.
Потом переодеваюсь и снова улыбаюсь.
Затем смотреть кино иду.
Смотря кино я громка ржу.
После кино иду пить чай,
Смеюсь как будто невзначай.
Затем я умываюсь и тихо улыбаюсь.
В конце концов я спать иду,
И вот тогда уж долго ржу.
Затем я улыбаюсь и погружаюсь в лапы сна.
Ах как печальна жизнь моя проходит.



            * * *

Вечность, ты – пустошь, ты – вереск,
Затихший всплеск весел,
Нос лодки, уткнувшийся в берег.
Уставший, мечтавший, как ветер,
Я оставил свой след на песке.
Кричащую чайку я встретил,
Когда лез по отвесной скале.
А, взобравшись, собрался я с духом,
Глянул вниз, и при полной луне
Ночное волнистое поле
Ответило отблеском мне.
Я взглядом долину измерил:
Качалась трава, вот и все.
Зачем же в тебя я поверил?!
О вечность, ты – пустошь, ты – вереск.



            * * *

Причина не должна касаться нёба
И забиваться крупным комом в горле.
Как не должна вуалью быть на спящий город
Во время утренней бомбардировки.
Как не должна блестеть пятном не смытым
На стареньких накидках палачей
И течь слезой холодной
По белой коже маминой щеки.
Как не должна футляром быть для неба,
В котором тусклость правит облаками
И где не видно столкновение туч,
А гром и шум дождя не различимы.
Причина не должна быть серым морем,
В котором тонут сотни тонн таланта
И не должна быть эпилогом для романа,
Сплетенного одной и той же строчкой.
Как не должна быть криком птицы,
Застывшей у гнилого стебля вишни.
Как не должна отметкой быть на жизни.
Причина не должна быть мерой...

  Сергей Сакадынский   Эльнур   Элена Глоу


            * * *

Вновь солнце укрылось в небесном чертоге,
За грудами туч притаилась луна.
И близок конец бесконечной дороги,
Но эта дорога бесцельной была.

Я счастья не знал ни в конце, ни в начале.
Как искры, холодные звёзды горят,
И чёрные кони, как тени печали,
По звёздной дороге беззвучно летят.

Я словно от боли глаза закрываю
И жадно дыхание ветра ловлю,
И в сумраке ночи на миг забываю
О том, что тебя я безумно люблю.

К невидимой цели напрасно стремиться,
Но я всё быстрей за тобою лечу.
Пусть бешено мчится судьбы колесница!
Я счастья достичь иль разбиться хочу.

Нет смысла давно в этой дикой погоне.
Вокруг – лишь мерцание звёздных огней.
Летите во мрак, черногривые кони!
Я брошу поводья... Летите скорей!



            * * *

Она бьется
Под этой тяжестью асфальтовой
Бьется мякотью мякотью
Жизнью Дыханием
Каждой клеточкой
Выживает хрупкое
Лепестками нежными вверх

Не ею диктуется
В ней сходятся
Вселенные и миры вращаются
Звезды великие созидаются
Цепочкою ДНК
И жизнь говорит
"Я более"
И пробивает гранит
Свет солнечный вторит ей
Живи живи живи

Вдох девичьей груди

О нежные лепестки
Смотри как прекрасна
Она распускается
Бутоном алым
Срезается
Огнем стужи сожжена
Юная белая сильная
Побеждена побеждена



            * * *

Из Света сотканы одежды
И в них тону блаженно я:
В парче из счастья и Надежды –
В душе моей – Вселенная!

Я Верю в Чудо, верю свято:
В молитве Богу отдаюсь:
Душой взлетаю нераспятой.
Любовь глотаю и молюсь.

Душа моя – ребенок Бога!
Ей под Крылом Его – легко...
Но так трудна к Нему дорога:
Лететь так близко-далеко...

Но Бога помощь жду как прежде
И в Нем тону блаженно я:
В парче из счастья и Надежды –
В душе моей – Вселенная!

  Елена Шуваева   Виктор Лимарев   Вячеслав Васильев


            * * *

О, Женщина! Клятвы твои –
Следы на сыпучем песке.
То хохочешь, то дни к тоске
Безрассудно даришь свои.

То монахиня, то куртизанка,
Манишь пальцем, глаза – огни,
А душа – простота наизнанку,
Охотник, смотри, не спугни!

О, Женщина! Сердце твое
С начинкой из слез и измен.
Ловушка твоя – жаркий плен,
Готов за тебя отдать все...

И тело, и душу навек возьми,
Моим завладей богатством.
О, Женщина! Что же клятвы свои
Шепчешь в ночи со злорадством.

Ах, Женщина! Клятвы твои –
Следы на сыпучем песке...



            * * *

Вы помните! Я Вас любил!
Нет, я не верю, что забыли.
Быть может, Вы давно уже остыли,
Но не могли забыть, что я любил.

Вы помните! Конечно, был смешной,
Но стоит ли к тому нам возвращаться.
Не лучше ли нам вместе посмеяться
Нам не забыть о том, что я любил.

Вы помните! Да, я наивным был.
О холодности Вашей я не слушал.
И ничего не создал, не разрушил.
Как это не смешно, но я любил.

Вы помните, как Вы прекрасны были
О нет! Об этом Вы конечно не забыли
И я о Вас конечно не забыл
Но стоит ли к тому нам возвращаться
Не лучше ли нам вместе посмеяться
Над тем, как я наивным, глупым был
И бескорыстно Вас любил



            * * *

Пространство покоя без тени смятения
Чувств безграничность до позволения
К ним прикоснуться хоть раз до прозрения
И окунуться в миг очищения.

Это не ночь – это что-то ужасное.
Это не тьма – это что-то прекрасное.
Это тоска, это боль, это горе
Или церковное пение хора?

Это закат, это миг наслаждения.
Это падение, счастье рождения.
Это беда, это муки отчаянья
Таинство двух в их минуты венчания.

В этом квадрате вся бездна познания.
Богом подарены нам ожидания.
Чувства без меры, без края предела.
Квадрат или точка, в которой нет тела?

  Павел Борисов   Lens   Яна Велк


            * * *

"За здоровие!" – за здоровье
Они пили, как пьют от радости;
Это вымышленная история,
Не заслуживающая быть правдой,
Не заслуживающая быть рассказанной,
Даже быть до конца домысленной –
Лишь фантазией, смутной, неразвитой
В голове проноситься взмыленной,
Растревоженной толпами, давками,
Обезжизнивающей движностью,
Тем, что к жизни в нагрузку дадено,
Тем, что стало самою жизнью.
Они перебегали улицу,
Как газетную наискось полосу,
Дома дети уже уснули
И поэтому слышали голос,
Этот голос… И скрежет шинами.
Обездвиженность и смятение
В лицах суетных чьими-то жизнями
Воцарились окрест на мгновение.



            * * *

Помыл крупу и высыпал в кастрюлю,
налил воды, поставил на плиту,
и, важно развалясь, сижу на стуле,
а запах от кастрюли на версту.

Слегка шуршит божественная гречка,
а я собой доволен, как король,
и, как шаман, пускаю вверх колечки.
Я не забыл посыпать в кашу соль.

И вот он миг – кладу я слиток масла.
Он плавится, он тает неспеша.
Я колдовал сегодня не напрасно.
Уж очень, очень каша хороша!



            * * *

Манит прохладою роща
За овражком рукою подать
И такое кругом раздолье
И вокруг, вокруг благодать
Вдоль речушки, подружки – березки
Распустили короны волос…
Обмакнув непослушные челки
В отраженье сияющих звезд
И в плену у ночной прохлады
Подмосковный, уездный град
Плеск воды и стрекот цикадный
Засыпает старинный Посад…
Колокольный звон по округе
Растревожит его на заре
Три сестры, три реки, три подруги
Разольются водой по весне…
Воскресения храм на закате…
Стены древнего монастыря
В подмосковном, уездном граде
Спят дома, спят поля. Спят леса.

  Павел Андронов   Александр Шишкин   Алексей Иванюк


            * * *

небо раскрылось шире
чем настежь
движутся быстро атомы сердца
зачем ты ногти в красный красишь
итак уже никуда не деться
зачем опять аритмия строчек
и беготня голышом по битым стёклам
сегодня хочется завтра не очень
как будто была сухой
да намокла
стой!
посмотри
как глазами жгу листья
руки тянутся счастья глотнуть
от моей единственной мысли
твердеет самая жидкая ртуть
слушай правду!
залгавшийся к миру выйдет
продавать за бесценок талант и совесть
ему бесплатно верёвку выдадут
а может
просто столкнут под поезд
так что же теперь
безрассудству победа?
растаможка чувств по новым тарифам?
ответственность бурям неведома
но кто это говорил нам?



            * * *

"А то, что было на бумаге, –
Все пыль и ветер,
Пыль и ветер".
Там степь саратовская светит
И гонит ветер пыль в овраги.
Там даль гудит солончаками,
И суслики, вдруг сделав свечку,
Глядят на солнце, не мигая.
И тихий свист, и пыль, и ветер.
И Волга, берега толкая
Ладонями в горячем пепле,
Бежит, как будто бы нагая,
А вслед ей пыль бросает ветер,
Толкает в спину, обгоняет
И хочет ослепить навеки.
И птицы, облепив все ветки,
Кроваво расклевали вишню,
Уже не рвутся в небо, выше
Которого лишь пыль туманит
Озноб полуденного диска,
Который ветром, ветром дышит
Степным, сухим, солончаками…



            * * *

Вечером ноябрьского дня
поброди в укромных уголках
сумрачного леса.
Там, где неохотно снег прилег
на оборванных листках,
что еще недавно ветер ворошил.
Путь-дорога странно хороша
на тропинках, устланных ледком,
и шуршание засохших сорняков
заглушает робкий шепот зябнущей земли.
Сквозь сплетения чернеющих стволов
может промелькнет случайный огонек,
колыхнется ветка вдалеке, ты и не заметишь.
Поступь путника легка,
а пожухшая трава мягка
под его ногою.

  Константин Брыляков   Liyc   Игорь Тогунов


            * * *

Все никак не привыкну, что ты умерла,
И осталась лишь горечь последнего лета...
И уже равнодушно поправят "была…",
Если я на минуту забуду об этом.

Неужели когда-нибудь имя твоё
Станет чем-то ненужным и прочно забытым?
Эти светлые рощи и это жнивьё
Преклонятся готовно под вражьи копыта...

Как ни будь – я с тобою повязан до дна,
Ты не зря столько лет сквозь меня прорастала.
Опустела, погибла, дышать перестала –
Но из этой дали мне все ярче видна...

Если станет когда-то и мне все равно,
Где осенние песни пишу непогоде,
Чьи рассветы впускаю поутру в окно –
То не память, а сердце устало, выходит...



            * * *

Навеки сплетя свою жизнь с вдохновеньем,
Стоит, преклоняясь пред своею картиной.
В ней краски наполнены тайным движеньем…
Но кто же он, женщина или мужчина?

Ища среди сотен тропинок спасенье,
Он выберет ту, что приводит к пустыне –
Жить в поиске влаги его назначенье,
Не важно, женщине или мужчине.

Глядят на ребёнка, застыв в умилении,
Тревога и нежность сплелись в них отныне.
И то, что заложено чудо в рождении
Понятно и женщине, и мужчине.



            * * *

…держать за хвост дракона так приятно
(дракон красив на карнавале масок)
и во хмелю дурачиться занятно…
(а в детстве было столько добрых сказок).
летать ночами не понятно многим
ведь так реально представляться снами
быть в меру сильным и не слыть убогим
висеть над кем-то за спиною в раме.
звонить и слушать по мобильной связи
ловить моменты веры и не веры
цветком иссохнуть в непрозрачной вазе
на крайних рубежах своей карьеры.
волну ласкать в погоду штормовую
болезнь сознанья заменяя страстью
и перед властью приторно блефуя
в душе гордиться этой самой властью
бежать бесстыдно от презренной лести
(вне наслаждения дойти до самой сути)
вне одиночества, но с ним на пару вместе
сказать судьбе: "Прошу, не обессудьте!".

  Юрий Каплан   Ольга Сысуева   Николай Фролов


            * * *

Будь во мне все бесследной, все тише,
Все бесплотней, как тень на стене.
Ненавижу тебя, ненаслышу,
Ненадумаю о тебе.
Ненапомню – себе не напомню
Жесты лживых твоих ресниц,
Приходи ко мне в долгую полночь
И смеющимся ликом дразнись.
Воскрешай. Искушай. Исповедуй.
Моего одиночества зуд,
Обольщай невозможной победой
Мой, отравленный лестью, рассуд-
до-к-онца, до жилкоповской ниши,
До совместного всхлипа (уймись!) –
Ненавижу тебя, ненаслышу,
Ненасмерть моя, ненажизнь.


            * * *

Несётся чёрная смерть
В покои шотландского короля.
Врываюстя в дубовую дверь
Макбет и его жена.

Он не решается убить
Короля своего,
Но жена за спиною стоит
И власть поглотила его...

На дереве кричит сова.
Слышны крики: "убит король!
Звоните в колокола!".
Из покоев выбегают Макбет и его жена...

Они со всеми ревут.
Не ревут лишь убитого сыновья...
Сторож слышит барабанный стук,
Как известие о смерти короля.


            * * *

К концу придут любые сроки,
Предел положен наперед.
Лукавят лживые пророки,
Коль говорят наоборот.

Страданьям всем бывает мера.
Всегда рассвет сменяет ночь.
Одни терпение и вера
Помогут беды превозмочь.

Все предначертано заранье,
Архангел бдит на небесах.
Не состоится умиранье,
Пока песок шуршит в часах.

Пока песчинки – дни и годы
Перетекают сверху вниз,
Любые страсти и невзгоды
Лишь провидения каприз.

Пусть неизбежны огорченья,
Со счастьем горе пополам,
Воздастся всем без исключенья
По нашей вере и делам.

Хотя в душе бушует смута,
Нельзя прервать по жизни лет,
Когда ты нужен хоть кому-то,
Когда тебя хоть кто-то ждет.

  LonelyLion   Ольга Жиркова   Петр Орлов


            * * *

Сотворю я тебя из желаний,
Виртуально – чувственный образ,
Смоделирую горе и радость,
Активирую сердце и голос.

Поиграю в Господа Бога,
В виртуальном грехопространстве,
И заброшу файлы надолго
С человечьим непостоянством...

А однажды в "реальном мире" –
Программиста другого бреднях –
Я увижу копии лирик
И услышу дубли элегий...


            * * *

Завистников холодные глаза –
То сумерки, то холод предрассветный.
И знаю я : едва ли чудеса
Их сделают сиянием победным.

Трудны дороги и безумен мир.
Вдруг слава ,подразнив, нас покидает.
А истины, затертые до дыр,
Нас не спасают и не утешают.

Сердец разбитых много на земле –
Непонятых, оставленных, забытых.
Но кто-то нас зовет: “Спеши смелей!”
А дверь еще заманчиво открыта.


            * * *

Я тяжко болен – я Тебя забыл,
Мои грехи украли мою память,
И льют мне яд, что я так долго пил,
Обманщики, обманутые сами.

Откуда я? Зачем сюда пришёл?
Где отчий дом мой? Где к нему дорога?
Что за беда стряслась с моей душой?!
Как я отверг возлюбленного Бога?!

Я не животное – разумный человек,
Ты помоги мне, Господи, проснуться
И вспомнить всё, и никогда вовек
В тюрьму забвенья больше не вернуться.

  Алексей Самойлов   Ольга Костенко   Данила Лебедев


            * * *

Стреляй же! Ну, давай, решай быстрей!
Стреляй, не медли: раз – и нет проблемы!
Я беззащитен, сдался, так скорей –
Потом обсудим остальные темы.

Ведь это просто – надо лишь нажать.
Закон закончит мокренькое дело.
От пули никуда не убежать,
Стреляй в упор, пока не заржавело!

Стреляй – не дрогнет белая рука,
Мне не нужны осечки и поблажки.
Прикончи недобитого зверька,
Достаточно двух залпов из мелкашки.

Ну что ты? Вновь жалеешь ни за что?
Садист в тебе живёт, моя родная!
Ты не стреляешь, сетуя на то,
Что ты сегодня подлая и злая.


            * * *

Не проявляйся яркими рывками света
Тебя мечтаю позабыть.
И наконец-то дождалась я лета,
А по другому не могло и быть.
Не удивляйся, что я так жестока,
Не думай обо мне теперь.
Когда была я одинока,
Где был ты, пожалуйста, ответь.
Я не хочу ослепнуть от воспоминаний.
До слепоты остался один шаг.
Не стала я рабой желаний
И были слезы на глазах.
Хочу увидеть новых, свежих,
Всех тех людей, которые живут.
Ах, девочка, ты правду уж не веришь,
Не слышишь, что любовью называют тут.
Вторая половина смертна,
И память остается до конца.
А отдала я половину сердца,
Ради какого-то неумного юнца.


            * * *

Мне уготовано судьбою
В водовороте жизни жить,
При этом – надо быть собою,
При этом – надо человеком быть.

И в труд великий бытия
Мне вкладывать все силы.
Не знаю, справлюсь ли здесь я,
Закончу ль дело до могилы.

Идти, сквозь годы бед
И тягостных лишений,
С рожденья данный мной обет
Мне выполнить, и не молить прощений.

Идти, сквозь бытия преграды,
И помощь бесполезно ждать,
И нету места, где мне рады,
А я готов за это всё отдать.

Мне уготовано судьбою
По жизни одиноким быть,
При этом – надо быть собою,
При этом – надо как-то жить.



 

 


Рассылки Subscribe.Ru
Подписаться на NewLit.ru

 
 
 
 
 
  Интересные биографии знаменитых учёных, писателей, правителей и полководцев
 

 

Новости Авторы Проза Статьи Форум Карта
О проекте Цитаты Поэзия Интервью Галерея Разное
На Главную
  • При перепечатке ссылайтесь на NewLit.ru
  • Copyright © 2001 – 2006 "Новая Литература"
  • e-mail: NewLit@NewLit.ru
  • Рейтинг@Mail.ru
    Поиск