В тот год мне пришлось ездить на работу в Москву. Тяжелая и не удобная дорога выматывала страшно. По утрам вставать не хотелось. Плохо отдохнувшее за ночь тело просило больше отдыха, а его не было. Все упиралось, как и обычно - в деньги. Поблизости от дома платили сущие гроши, а в торговой фирме, где я числилась бухгалтером, зарплата позволяла жить. Если уж "не широко", то вполне прилично. Однажды утром я встретила Его...
      Сероглазый, высокий капитан с седыми висками сразу заинтересовал меня. Это было что-то новенькое в нашем забытом Богом военном городке. Он стоял на остановке спокойно, не кутаясь, как другие от холодного ветра в воротник военной куртки с серым воротником из овчины. Мне показалось, что он этого ветра даже и не замечал. Рядом стояла женщина с ребенком. Малыш сказал что-то смешное и народ вокруг рассмеялся, но его твердо сжатые губы даже не дрогнули. Я изучала капитана, хотя и чувствовала, что это не прилично. Он, видимо, почувствовал мой взгляд и повернул голову. Наши глаза встретились. Его глаза смотрели спокойно, но было в них что-то такое, чего я не поняла.
      Я резко отвела взгляд. Заметив, что он не смотрит, снова начала искоса разглядывать мужчину. Обычно я не обращаю внимания на других, так как есть и семья и дети, но тут что-то произошло. Тоненькая нить паутинки, сотканная из любопытства и внутренней симпатии, видимо все же соединила нас в тот миг. В автобусе я постаралась встать так, чтобы мне было видно его лицо.
      Он был скуласт и не скажу, что красив, но от него исходила сила настоящего мужика, который не бросит и не предаст. Низко надвинутая серая шапка все равно не могла прикрыть неровный багрово-синий рубец и он выглядывал наружу, заставляя людей задерживать взгляд на его лице. К сожалению, действительность такова: синяки и шрамы приковывают больше внимания, чем стандартное лицо. Я видела, что чужое внимание ему не нравится, так как его скулы заходили ходуном, а губы сжались еще сильнее.
      Прошло три дня и каждое утро мы с ним встречались на остановке. Я продолжала его разглядывать, изучая, как диковинную птицу. Он отличался от всех местных офицеров, но чем - я никак не могла понять. Меня удивляла его манера садиться в автобус: толпа людей бежала и толкаясь, пробивалась к дверям. Капитан шел в этой толпе и никто не смел его толкнуть. Люди старательно "обтекали" его со всех сторон.
      На четвертый день толпа прижала нас в автобусе друг к другу. Как это произошло, я так и не поняла. Скажу лишь одно - я не хотела этого. Я чувствовала его взгляд, устремленный мне в лицо сверху вниз, но не решалась поднять глаза. Неожиданно раздался его тихий голос:
      - Сегодня вы впервые не разглядываете меня, зато я могу смотреть на вас.
      Я подняла покрасневшее лицо и встретилась с его взглядом. Он улыбался глазами, а губы были по-прежнему сжаты. Его лицо не было насмешливым и это придало мне смелости:
      - Вы отличаетесь ото всех, вот я и пытаюсь понять, кто вы. А за разглядывание извините...
      Он усмехнулся:
      - Я не могу сказать, что мне это неприятно. Вы исключение из правил. Я живу здесь у друга, но послезавтра вернусь назад...
      Последние слова он произнес почти шепотом и я спросила:
      - Куда вернетесь?
      - В Чечню...
      У меня почему-то сжалось сердце и перехватило горло от его слов. Автобус остановился и мы вышли вместе. Он не подал мне руки при сходе со ступенек автобуса, но я и не ждала от него галантности. Иногда подобный жест бывает лишним. Я чуяла всем своим нутром, что он настоящий мужчина, а не пытающийся им казаться. И подобным личностям силы чаще требуются вовсе не для того, чтобы подавать дамам руку. Я вдруг подумала, что такие мужики, как этот капитан, наверняка вытащат из огня и друга и незнакомого человека. И не стоит их упрекать "в недостатке внимания". Главное, что они все-таки рядом.
      В электричке мест не оказалось. Мы кое-как протолкались к окну и встали лицом друг к другу. Когда я решилась заговорить, мой голос срывался от непонятного волнения:
      - Капитан, вы давно в Чечне?
      Он вздохнул:
      - Год. Только мне он кажется десятью...
      Мне показалось, что ему не хочется говорить и сказала:
      - Если вам не хочется говорить, скажите, я не обижусь.
      Он вдруг положил мне руку на плечо и слегка сжал ладонь. Медленно, словно подбирая слова, сказал:
      - Я провел в плену полгода. За полгода почти разучился говорить, но мне хочется хоть кому-то рассказать о пережитом. Вы не такая, как все. В вас говорит не праздное любопытство. Если я предложу вам встретиться сегодня, вы не откажетесь? Здесь мне говорить не хочется.
      Мое любопытство достигло апогея и я кивнула:
      - Где и во сколько?
      - Вас устроит в три часа дня возле храма Христа Спасителя?
      Я прикинула в уме дела в фирме на сегодня и согласилась:
      - Вполне.
      Он улыбнулся и взглянул мне в лицо. Я была поражена этой улыбкой еще больше: она была скупой - мелькнула и погасла. И эта его улыбка стоила дорого. Каким-то шестым чувством я поняла, что так он улыбается лишь друзьям и решила попасть на это странное свидание во что бы то ни стало. Вплоть до увольнения из конторы!
      До самых Филей мы молчали. Вагон качало, временами бросая нас друг к другу и в эти минуты я чувствовала, как заливаются краской щеки. Его сильная рука крепко подхватывала меня под локоть, удерживая на месте. А со мной творилось что-то непонятное. Я всегда считала себя очень благоразумной и уравновешенной, а тут не могла справиться с собой и была благодарна ему за молчание. На Филях я вышла, а капитан поехал дальше.
     
      Директор долго ворчал, когда я попросилась уйти пораньше. Ему явно не хотелось отпускать, но я тоже уперлась. Я знала, чем можно его "придавить" и когда он в очередной раз промямлил:
      - К вечеру могут прибыть фуры с Польши, надо просмотреть счета...
      Я откровенно пошла на шантаж:
      - А в налоговую об этих фурах никто не докладывал!
      Это был удар "под дых". Я знала, что директор этой фразы мне никогда не простит. Но в тот момент уже поняла, что расстанусь с работой в этом гадючнике без сожалений, лишь бы увидеть капитана еще раз. Мой хрупкий мирок, который я так долго создавала и лелеяла вокруг себя, разбился в один миг, как упавшее стекло. Но мне было все равно. Я проснулась! На душе стало легко и спокойно, неуверенность пропала. И я знала, что справлюсь со всем, чтобы на меня не обрушилось теперь. У меня в тот миг словно выросли крылья.
      Директор долго молча смотрел на меня, словно изучая, а потом сказал:
      - Можете идти. Мы с вами завтра поговорим, если не возражаете.
     
      Я бежала от метро бегом, как молоденькая дурочка. Проскочила по переходу, даже не заметив его. Капитан стоял напротив входа в храм на краю ступеней и смотрел на меня. Я остановилась в двух шагах от него, запыхавшаяся и не знающая, что говорить. Мы с минуту смотрели друг на друга и вдруг шагнули разом навстречу. Его сильные руки притиснули меня к себе так, что захрустели кости. Я знала, что это безумие и не хотела останавливаться. Капитан беспорядочно целовал мое лицо и сбивчиво шептал что-то бессвязное. Изо всей его тирады я поняла только одно:
      - Родная моя, я так искал тебя! И знал, что однажды найду...
      Не знаю, сколько длилось это сумасшествие, но он неожиданно отстранился и крепко держа меня за плечи, сказал:
      - Меня зовут Алексей!
      Я глядела в его серые глаза и чувствовала, как в них растворяется душа. Шепотом назвалась:
      - А я - Ксения...
      - Давай зайдем куда-нибудь и поговорим?
      Мне хватило сил только на кивок. Взявшись за руки, совсем как шестнадцатилетние подростки, мы дошли до Остоженки. Капитан завел меня в кафе, заглянул в зал и сказал:
      - Народу почти нет. Здесь нам никто не помешает.
      Мы оставили в гардеробе верхнюю одежду и вошли в зал. Русые короткие волосы капитана были словно посыпаны мукой и мне мучительно захотелось дотронуться до них ладонью. Он усадил меня за столик, сам сел напротив. Взял меню, лежавшее на столике и спросил:
      - Ты не хочешь выпить со мной?
      Я улыбнулась:
      - Не откажусь от бокала сухого вина.
      - Если не возражаешь, я бы хотел выпить водки.
      Я легко согласилась:
      - Возьми себе водку.
      Хотя в другое время обязательно бы вспылила, так как ненавижу пьяных мужчин. Подскочивший официант принял заказ и исчез. Мы оба молчали. Вернувшийся официант принес закуски и напитки в графинчиках, пожелал:
      - Приятного аппетита! Горячее я подам чуть позже. Извините!
      И исчез. Алексей налил в мой бокал вина, себе плеснул в рюмку водки и тихо заговорил, глядя мне в глаза:
      - Я расскажу тебе все, потому что больше не могу носить это в себе. Я устал, Ксения! Но сначала давай выпьем за нашу встречу...
      Слегка коснувшись моего бокала своей рюмкой, капитан одним глотком выпил водку. Я лишь чуть отпила вино. Немного закусив, он поставил руки локтями на стол и опустил на переплетенные пальцы подбородок. Какое-то время грустно смотрел на меня. Его рассказ ударил меня в самое сердце.
     
      "Я десантник. Год назад пришел приказ отправить наш полк в Чечню. Местом дислокации назначили большое село Шали. К югу от него находится горный массив, местность незнакомая, а нас в бой кинули через два дня. Не помню уже, кто из полевых командиров прорваться решил, но мы хорошо стояли. Всего трое десантников погибло. Командный пункт у нас был на горе Гойтенкорт. А через пару месяцев меня чеченцы уволокли, когда я с двумя десантниками в село ходил. Ребят ножами в спину прирезали, а меня шарахнули чем-то по голове и забрали.
      Очнулся в подвале дома. Узкий такой каменный мешок. Руки связаны за спиной, ноги тоже, рот заткнут. Сколько пролежал не знаю. Вниз спустились двое, молча поволокли меня наверх. Как оказалось схватили меня боевики Шамиля Басаева. Ноги развязали, руки впереди связали и как барана за собой поволокли. Если замедлял шаг, в спину прикладами автоматов били. Вокруг ночь, ни черта не видно. Я задыхаться начал и упал. Они кляп вытащили и гнали до самого утра без остановок.
      Потом на голову мешок натянули. Я себе все колени разбил, падая на камнях. Солнце припекать начало, когда они остановились и о чем-то заговорили между собой. Затем мешок с меня стащили. Я попытался оглядеться и тут же получил прикладом в бок. Один из чеченцев сказал по-русски:
      - Ты не туда смотри, а сюда! С тобой тоже самое будет, если молчать станешь. Я посмотрел туда, куда он указывал стволом автомата. Четверо бородачей держали распятого на земле русского парня, а еще двое через воронку заливали ему в рот бензин из бензобака машины. Залили литра два. Парень кричал и корчился на земле, а его мучители весело смеялись. Один отрезал ему, живому, уши и швырнул их к моим ногам. А потом, отойдя в сторону, они пустили в него бронебойную пулю. Его разорвало на куски на моих глазах.
      Один из чеченцев, видимо старший, подошел ко мне и с улыбкой спросил:
      - Квартира для тебя освобождена. За этого парня ваши не захотели заплатить выкуп. Мы знаем, кто ты. Расскажи нам о времени завтрашней зачистки и тебя не станут бить.
      Я не знал ничего о том, что он спрашивал и так и сказал. Улыбка с лица чеченца сползла. Он махнул рукой и на меня посыпались удары. Они били меня скопом так, как в русских деревнях даже скотину не бьют. Через несколько минут я отключился.
      Когда пришел в себя - я лежал на дне узкой и глубокой ямы. Камуфляжа на мне уже не было, шнурованных ботинок тоже. Рядом валялись какое-то рванье и я кое-как напялил его на себя. Этот шрам на лбу - след от кованого ботинка. Кожа тогда висела над глазами. Я примотал ее ко лбу оторванной от рубашки тряпкой и она приросла. Трое суток меня никто не кормил. Не давали даже воды. Я начал бредить. Однажды под вечер они вытащили меня наверх.
      Когда я очнулся, надо мной склонилось лицо старухи-чеченки. Я пытался говорить с ней, но она плевала в мою сторону, хотя ничего плохого больше не делала. Только заставляла работать. Под охраной я чистил навоз в хлевах у скотины, подметал двор и делал всю самую грязную работу по дому. Оказалось, что меня готовили к приезду Шамиля Басаева. Один из чеченцев начал все чаще заговаривать со мной об исламе и вере в Аллаха, а потом напрямую спросил:
      - Ты не хотел бы стать правоверным?
      Я попросил время подумать. Он легко согласился и приказал меня хорошо накормить. Все это время я незаметно проносил в яму в штанинах брюк и в рукавах, небольшие, но крепкие палки. Их скопилось пять. Присыпанные землей, они лежали на дне моего "жилища". В ту же ночь я решил бежать. Сверху меня никто не охранял, так как чечи считали, что выбраться оттуда невозможно.
      Осторожно вколотив кулаками палки в твердую землю, я выбрался на поверхность. Мне удалось уйти лишь на пару километров. Чеченцы окружили меня, но к моему удивлению, не стали бить. Они о чем-то переговаривались между собой, мрачно поглядывая в мою сторону. Приведя меня в лагерь, втолкнули в дом того чеченца, что говорил со мной об исламе. Его звали Орби. Бородач сидел на диване. Увидев меня, сказал гневно:
      - Русская собака! Я в последний раз предлагаю тебе перейти в ислам!
      Я в тот момент тоже был "на взводе" и в свою очередь спросил:
      - Зачем вам это надо?
      - Ты должен выступить по телевидению и рассказать о зверствах русских солдат.
      Я отказался. Его лицо побагровело. Он подскочил ко мне:
      - Ты проклянешь день, когда появился на свет! Эй, кто там есть, забирайте! Мне эта падаль не нужна!
      Меня выволокли во двор, вывернув руки. Били долго и остервенело, превратив мое тело в футбольный мяч. Если бы не появление Басаева, меня бы забили до смерти. Я уже ничего не чувствовал. Родственник одного из приближенных Шамиля попал в плен к нашим и Басаеву пришла в голову мысль обменять меня на его. Около трех недель меня терпеливо выхаживали две чеченки. Басаев не захотел возвращать меня таким избитым, справедливо полагая, что журналисты могут "поднять волну". Но обмен почему-то не состоялся.
      Я выкарабкался из лап смерти и снова пытался бежать. На этот раз попал в руки простого боевика из другого отряда и тотчас был продан, как раб, чеченцу по имени Саид. Русских рабов у него было трое, я стал четвертым. Этот кормил нас регулярно, зато посадил на цеть с шипованными ошейниками, как собак. В нем нельзя было спать, как люди, только на коленках и вытянув шею. Он запрещал нам разговаривать и заставлял лаять по-собачьи. За каждое слово его охрана нас зверски избивала. В конце концов мы почти перестали разговаривать.
      Четыре месяца назад наши десатники внезапно провели зачистку в некоторых горных аулах. Все произошло настолько внезапно, что чеченцы нас ни убить, ни угнать в другое место не успели. Вот так меня и трех солдат освободили. Три месяца я провел в госпиталях, а сейчас собираюсь назад - должок возвратить...".
     
      Капитан налил водки в большой бокал и залпом выпил. Я допила свое вино. Он взглянул на меня:
      - Сейчас, встретив тебя, я не хочу уезжать ни на какую войну. Расскажи о себе.
      Я грустно улыбнулась:
      - Что рассказывать: замужем, детей двое. До этого дня жила скучной, однообразной жизнью. Работа, дом, дети. Всего боялась, старалась ни во что не вмешиваться и ни с кем не ссориться. Теперь знаю, что жить так больше не буду. Начала уже сегодня - поссорилась с начальником! А ты был женат?
      - Был. Давно, еще до плена разошлись.
      Я помолчала, а затем спросила:
      - И что дальше, Алеша? Неужели так и расстанемся?
      Он пересел на стул рядом со мной. Я видела, что несмотря на водку, он абсолютно трезв. Взял мои руки в свои:
      - Я не хочу тебя терять. У нас есть время подумать, пока я буду находиться в Чечне. Дай мне слово, что будешь писать и честно рассказывать обо всем.
      Я уткнулась головой в его погон, чувствуя лбом колючие уголки его звездочек, обхватила руками за плечи:
      - Слово даю... Наверное, я не должна так говорить, но у нас мало времени. Ты не против провести эту ночь в гостинице?
      Он вздрогнул и взглянул мне в глаза:
      - Ты хорошо подумала? Что скажет муж?
      Я прижалась к его твердой щеке своей и тихо шепнула:
      - Мне все равно. Я ухожу из этого болота, которое зовется спокойной жизнью. К прошлому возврата у меня нет.
      - В таком случае мы можем провести ночь в квартире моего друга. Он заступил в наряд сегодня, а его родители уехали к дочери на неделю.
      Он подозвал официанта, расплатился и о чем-то попросил его. Вскоре нам принесли большой и плотно набитый пакет, так как ручки сильно вытянулись. Капитан снова достал бумажник и расплатился. Я попыталась внести часть денег, но Алексей решительно отклонил мою попытку. Он так взглянул, что мне стало стыдно. Мы вместе вышли на улицу и на метро добрались до Филей. Сели на электричку и вскоре были в военном городке.
     
      На улице стояла темнота. Я переступила порог чужой квартиры и растерялась. Замерев, стояла у двери и не решалась снять пальто. За спиной стоял тот, кто за несколько часов стал родным. С мужем такого чувства у меня никогда не было, даже до свадьбы. Капитан принял мое молчание за сомнение и глухо предложил:
      - Если хочешь уйти - иди. Я не стану держать...
      Не оборачиваясь, я шагнула назад и прижалась спиной к его груди. Резко покачала головой из стороны в сторону и принялась расстегивать пуговицы.
     
      Его тело было сплошь покрыто шрамами. Раньше я думала, что такое бывает лишь от ожогов. Маленькие и большие, розовые и почти белые, багровые и синеватые рубцы, рваные и неровные. Я плакала и целовала их, разглаживала руками целую ночь. Капитан тоже не спал. Он не пытался меня утешать, только прижимал к себе с каждым разом все крепче.
      Я провожала его на вокзал и бежала за вагоном, пока платформа не закончилась. С мужем мы через месяц развелись без ссор и скандала. Работу я тоже поменяла и ни сколько не жалею. Теперь у меня другая жизнь. Мой капитан часто пишет мне. Его письма полны нежности и тепла. Я жду его. Капитан, возвращайся живым...