* * *


Как скоро ты пристанище нашёл,
кленовый лист, несущийся с потоком
речушки горной. Долго ли ещё
пробудешь здесь, уткнувшись влажным боком

в уютную расщелину камней,
живительной водой омытый,
понять пытаясь, что в тебе сильней –
желанье плыть или обресть обитель?

 
 
 
 

          ВОДА


Как хорошо… живую воду
пролить случайно на столе…
Зажгите свет, – воды природа
видна так лучше. В серебре
зеркальных бликов отражаясь,
мы много чище и свежей.
Вода, всё больше растекаясь
неудержимостью своей,
уже до краешка доходит
и, повисая каплей вниз,
о том, что с нею происходит
не знает…
Глупая, очнись.

 
 
 
 

        ВЕТЕР


Ты подуй, подуй, ветерок.
Не гляди с утра на восток,
глаз усталых в щёлки не щурь,
не гони вчерашнюю дурь,
сотрясая белой главой,
ветер-богатырь удалой.

Полети-ка, ветер, туда,
где шипит прибоем вода,
да приляг на влажный песок.
Не гляди с утра на восток.
Растянись вдоль моря собой.
По руке прозрачной прибой
пробежит вопросом немым:
«Ох, тебе ли быть удалым?»

 
 
 
 

    * * *


Садится солнце. На закате
мерцает желтоватый свет.
Когда огонь в своей лампаде
погасит день, ему во след

маяк луны осветит небо.
Неровной формою блина
висит пятнистая планета.
обледенела и грустна.

 
 
 
 

    ЦВЕТОК


М-м-медленно,
      м-м-медленно,
            м-м-медленно
из под земли и камней
тянется к свету молебельно
нежною силой своей
семя душистого агнца –
тонкий зародыш цветка.
М-м-медленно,
      м-м-медленно тянется
к жизни…
            А жизнь коротка.

 
 
 
 

    ПОСЛЕСЛОВИЕ


Поставить точку. Послесловье,
пожалуй, никому не нужно.
Зачем томить слова, натужно
их собирая в изголовье

уже недышащего тела
любви холодной, неподвижной,
ей повторяя еле слышно:
«Прости, любовь. Я не хотела…»?

 
 
 
 

    СЛЕДУЯ ВЗГЛЯДОМ


Сквозь щелку штор проходит лучик света
и движется по комнате бесшумен.
Он не услышит вас, не даст ответа, –
он глух и нем, и, может быть, безумен.

Он шевелит ворсистые ковринки,
скользит по глади старого комода.
И те, из осчастливленных, пылинки,
которых он коснулся мимоходом,

из неприметной массы мутно-серой
теперь преобразились ненадолго
во что-то раздражающее нервы
своим напоминанием о долге.

 
 
 
 

            ПТАШКА


Она сломала коготь, зацепившись
за проволоку ржавую, – темно...
Летела пташка малая, влюбившись
ослепнув, и, ударившись в окно,
упала, в кровь висок стеклом изрезав.

Ей почему-то суждена была
любовь из поржавевшего железа
и голову разбившего стекла.

 
 
 
 

    ПОЭТИЧЕСКАЯ ТЕТРАДЬ


Беседу календарь ведет с тетрадью,
гордясь своей настенностью прибитой,
тетрадь ругает старой грязной блядью,
иcчерканной, измятой, неприкрытой.

Усталая, зевая после ночи
бессонной под неистовством поэта,
тетрадь одно, поспать немного, хочет, –
"Отстань, дурак настенный. Дела нету

мне до твоих тоскливых поучений
про циклы, календарный ход событий...
Мне ночью продолженье приключений
терпеть, – листов на десять может выйти."

 
 
 
 

        ПОРТРЕТ


На стеллаже стоит портрет
ее любовника и мужа.
А там: любовник – не одет,
скупой супруг – суров, как стужа.

Любовник, жарко обхватив
рукой ее бедро в постели
нашептывает лейтмотив
из сладких слов...

                              Ну, неужели,
когда вспорхнет ночная птица,
он снова в мужа превратится?!

 
 
 
 

        ЗАКАТ


Давайте я напишу про закат.
Можно,
я напишу, как умею?

Однажды
закат был опасный
кроваво-красный.
А сегодня
я от него хмелею.
Посмотрите,
он розово-манящий.
Закат пишут
только акварелью.
Нет-нет,
пишут, как хотят.
Но правильно –
только акварелью.
Не отступайте
от этого правила.
Количество воды
определяет настроение.
И когда закат — маслом,
огненно-кипящий,
не верьте, –
всё равно акварелью.

Возьмите урок ментального образования.
Резкие переходы грубят и
царапают жёсткой железной кистью
по хрупкому стеклу тонкого восприятия.

Кто же там наверху так талантлив?
Бог ли дьявол?
Или ещё какой-то великий художник?
Здания, машины и люди
остаются невидимы
на его огромном полотне.
Да и сама Земля почти незаметна.
Но вот для заката он постарался.
Закату он уделил внимание.

Сколько долгих дней и ночей
снова и снова
он подходил к своему детищу.
Смотрел на него пристальным взором,
под разными углами:
"Нет! Всё не то! Не дышит, не зовёт!
Где же этот цвет? Из чего он состоит?
Где разгадка
этой непостижимой тайны?"
И снова бессонные ночи.
И снова чадит его небесная трубка.

"Вода! Я понял, –
меня спасёт только вода.
Дрожат руки от волнения.
Сейчас я выжму вон то причудливое облако.
Оно похоже на серебряный чан
с холодной живой водой в пустыне.
Крупные неровные капли
вливаются в мой закат так естественно.
Жёлтый кадмий
теперь уже не жёлтый.
И малиновый
не имеет названия.
А эту удивительную смесь
прусской лазури с прозрачностью воды
хочется пить большими глотками,
жадно,
омыть ею лицо и тело,
очищая душу
и освобождая её для полёта."

Посмотрите,
сегодня закат малиново-томный.
Это цвет моей души.
Я растворюсь в нём.
И никто не догадается о том,
что далёкое небесное слияние
краски, воды и света,
напоминающее парящую птицу, –
моя душа.

Она пьёт закат.
Он не потускнеет
и не рассыплется
сухой пастелью,
и не обожжёт
гуашью ядовитой.
Закат пишут
только акварелью.

 
 
 
 

    * * *


Сегодня утром выпал снег.

Большие хлопья на дорогу
ложились, чтобы замереть
или, попав под чью-то ногу,
собравшись в комья, умереть.

Сегодня утром выпал снег.