Не хочется начинать год с ругачки (с «убийственных вердиктов» – уж во всяком случае). А с восторгов не получается. Скажу о тех, кто интересен. О вполне «публикабельном» уровне – это не любовь-морковь, и здесь есть о чём поговорить.

Зная, что после разговоров моих авторам... нехорошо на душе, могу предложить один радикальный способ не страдать: не читать. И это проще, чем кажется. В другом же случае – не обидеть и не расстроить мне всё-таки не удастся. Не потому что я этим целенаправленно занимаюсь, а потому что... правильно кто-то заметил: поэт жаждет поклонения, а не разборов.

А вот этого я предложить и не могу. В данном – в данных, вернее – случаях...

 

Интересен Илья Блажнов.

Когда он прислал свой сборник «Песни небес», я сказала редактору: автор довольно сильный, грамотный, но излишне «хлебниковский». Что я имела в виду? Что тексты его – под большим влиянием этого поэта, под видимым влиянием. Но ученичеством, продолжением, разработкой «хлебниковской ветки» это не назовёшь. Хлебников-то – в чём? В этом «инопланетном» взгляде. За-человеческом каком-то. И всё в нём оттуда, от этой за-человечности, смещающей смыслы (и звуки!).

Вот если бы... инопланетянин прилетел, нахватался-набрал бы слов, очень примерно их понял – и вдруг полюбил. Сам способ так выражать полюбил – слова и звуки. И пришло бы ему на ум выразить свой восторг – по этому поводу. И по поводу вообще всего обозреваемого (и необозримого – тоже). Какой бы текст он сказал? Хлебниковский! (Ок! / Ок! / Это горный пророк; Как дыханье китов, из щелей толпы / Вылетают их стоны и ярости крики. / Яростным буйволом пронёсся священник цветов...).

У Ильи же – вполне человеческое зрение.

Давший нам радость и порог мастерской – только его руки и видел будучи подмастерьем а был я пойми батрак и нищий   тогда как пред одним его именем люди трепещут на собрании до работы когда встаёт заря трепещут и листья трепещут в рощах созданных им людей –   слушая речи новых только пришедших иной раз улыбнётся зная что молодой и стройный быстрыми крылами размахивать, а ум-то птичий мыслями стремится к нему   сердца их стремятся к дружбе – хозяина и батрака ведь и люди стремятся к счастью и птицы на юг стремятся железо к магниту стремится и реки пойми стремятся   (Илья Блажнов)

Текст «земной», конечно. Он по «рощам трепещущим»/«крылам», по приподнятости-стихийности (дружба как стихия, реки как стихия...) ориентирован по-хлебниковски. По внешним признакам, не изнутри. Нет тех инопланетных смещений смысловых, путаний (специфики!) альфа-центаврового Чужого...

Т.е.: что было бы ученичеством? Поучиться этому взгляду космическому. Поучиться, посмотреть, да как-то ещё, по-другому, увидеть. Полелеять-похолить того «Чужого». Но только самого Чужого, а не чешуйки с него, не «локальные», не внешние его проявления... Не атрибуты. При земном взгляде эти атрибуты будут только напоминать Хлебникова. Никак не продолжать. Что, по-моему, и происходит...

Да, а почему же я сказала, что автор сильный?

Потому что, не смотря на это «околохлебничество», он очень и очень неплохо владеет: 1) композицией, 2) звуком (не всегда; с оговорками и даже явными ляпами, и всё-таки...), 3) языковым чутьём – хотя бы в том, что если и стилизует, то стилизует «чисто»...

Это много, это хорошо. Говорит о способности работать с языком. А таковая способность – способность редкая. Другое дело, что таланта она не обозначает. Только намечает, может быть. А может не быть и этого... Проблем «крайней тупости» и «а выпендрюсь-ка я во что бы то ни стало!» – увы, таких распространённых – у Ильи нет. Есть проблема взгляда, стилистическая проблема. Я не знаю, решаема ли она (и не знаю, знает ли кто-нибудь). Но попробовать её решить – можно. Ну и ещё... её можно не замечать. Это каждый для себя сам решает.

Илье – удачи.

 

Интересен Павел Шкарин.

Он не так давно прислал свои стихи на «Ньюлит» – под Новый Год, кажется. Просто подарок новогодний получился. Мне. Читала и думала: «Наши! Наши!» А тут ещё пару раз Игоря Фёдоровича упоминает... В общем, НАШИ. Панки Хой, и вообще – как GreenKazus говорит (см. «О проекте»), что наше – то и хорошо :).

Ну а если серьёзно...

Павел-то мне понравился скорее как «поэт чувствующий», чем как «поэт выражающий» (вспомним Оноре: «есть поэты, которые чувствуют и поэты, которые выражают...»). Ошибок тут хватает, и частенько только догадываться приходится о том, что это могло быть хорошо; что это какая-то проигрышно, неверно воплощённая хорошая идея, настоящее чувство (настоящая усталость!)...

А конечно же, он милый в этой своей усталости, и конечно же, она настоящая. И это «холодно где-то внутри» и этот «тихий смех в недопитой бутылке». И усталость эта – «поэтическая», она в рамках поэзии, не за рамками. Она ж с изумлением, сквозь изумление... Но сколько же столбов-деревьев-лавочек-богов-площадок надо одолеть, чтобы до них, до этих настоящих «холодов» и «тихих смехов», добраться! Это «Как глубоко я себя запрятал! Трудно будет найти» просто эпиграфом можно ставить. Очень уж перечислительно... Иногда текст в чистое перечисление и уходит.

Зелень листвы Сквозь бетонную скорлупу. Живой огонь На мертвом сыром ветру. Одинокий голос Сквозь вечную немоту. Неведомый путь Через липкую суету. Последний глоток, Оставшийся поутру. Осколок боли, Вонзившийся в пустоту...   (Павел Шкарин)

Или:

День – это ещё один лишний фальстарт, Ночь – это запасник музея. Весна – запрокинутый в небо Икар, Где осень спалит его перья.   Беда – это долгий звонок вникуда, А счастье – чуть слышных три слова. Свобода – стук сердца в гитарных ладах. Сон – дымный чил-аут танцпола...   (Павел Шкарин)

Детский стишок вспоминается (где-то в инете видела): «Бом – один! Бом – два! / Бом – три! Бом – четыре! / Бом – пять! Бом – шесть! / Бом – семь! Бом – восемь! / Бом – девять! Бом – десять! / Бом – одиннадцать! Бом – двенадцать! / Колокол звенеть устал, / Вот и Новый Год настал».

Нет, действительно перебор с перечислениями, со «списочностью» какой-то бывает, и тогда вместо той милой, изумлённой, поэтической усталости, взаправдашнего «Ну что ж теперь поделать?» и «Я весь один» – какое-то утомительное «номер раз, номер два» получается. Громоздко, длинно...

 

Вообще: когда я говорю, что стихи длинные? Казалось бы, кому решать, какими им быть? Я говорю так, когда затраченные слова – да попросту их количество – не соответствует результату, не пропорционально тому, что в итоге получается...

Стихотворение «Весёлые человечки». Начинается так:

Я гулял под весенним солнышком, Жизнь была весела и беспечна. Но вдруг под кустом я заметил Веселеньких человечков...   (Павел Шкарин)

А заканчивается так:

...Теперь я нервный и суетливый, Как сука во время течки. Ох, доведут меня до могилы Веселые человечки.   (Павел Шкарин, само собой)

А теперь представьте-ка между этими началом-концом – ещё сорок четыре строки. Описывающие, как и насколько человечки «достали»... Ну ведь много! Даже если сильно достали – всё равно много. Это какая-то... не поэтическая словоохотливость. Поэзия – компактна... И поймите же меня правильно: не утверждаю приоритет какого-то минимализма-миниатюризма. Говорю только о разумной корреляции объёма и содержания. Кстати, и смысла – тоже. Человечки – маленькие, весёленькие (злобненькие!), лезут, виснут, объявляются, появляются, «теперь я нервный и суетливый» – не само ли собой эту нервность/суетливость сделать быстренькой, «мультипликационной», «клиповой», а не тянуть на две страницы?..

А ведь может Павел быть и «компактным».

Смотри, как бабочка хочет летать, Разрывая удушливый кокон, Как солнце жонглирует бликами В осколках оконных стекол, И деревья взрываются в небо зеленым салютом Почему-то...   (Павел Шкарин)

Это, конечно, не лучшее стихотворение. Но, согласитесь, что оно куда милее, чем когда «день – это..., ночь – это...» или какой-то «неведомый путь через липкую суету».

И ещё: это «Почему-то...» – оно такое хорошее! Почему-то...

Или вот:

Жизнь кончилась одна, Теперь пришла другая. Я стал таким как все, С чем вас и поздравляю.   Жизнь кончилась до дна, До сколотого края. Теперь я – домосед, Спокойный тихий малый.   Не бегаю, не бьюсь, Не лаю, не кусаю, Не пью и не колюсь, С чем вас и поздравляю.   Не езжу по стране, Не шляюсь по квартирам. Нет ада, рая нет – Как пусто в вашем мире   Без дна и без верхов, От стула до кровати. Я не пишу стихов – О чём теперь писать их ?   И жизнью не живу, И смертью не играю. Как все... Как наяву... С чем вас и поздравляю. (Павел Шкарин)

Да – не образец минимализма. Но я к нему, повторю, и не призываю. Главное, что ни слова не убрать... Здесь «компактность» в том, что слова не идут порожняком, обеспечивают своё существование, наполнены, необходимы. Хорошо, конечно. Очень хорошо. Мне такой Шкарин нравится. Вот с этими «сколотыми краями», с этим «от стула до кровати». Вот с этим «в вашем мире»! Конечно, это ИХ мир...

Шкарин мне очень близок. Сквозь все его «недо-» и «пере-», повторю, проходит что-то действительно поэтическое. Я бы назвала это правильным подходом при недостатке техники и вкуса. Чуть ниже я ещё скажу об этом правильном подходе...

Удачи Павлу. Надеюсь... панки необидчивы? :)

 

Интересна Марина Лихачёва.

Это тексты... тоже «утомлённые» и тоже перечислительные. Но Шкарин, перечисляя, как бы вычленяет из общей картинки; избавляется от пугающего общего, растаскивает его по деталям. А Лихачёва – собирает, пытается собрать, покусочно. Из дискретного-конкретного своего видения пытается получить какую-то целую, цельную картину. Такое «интегрирование» не есть хорошо, по-моему...

Вот вспомните: один из сэлинджеровских героев (Симор) пишет в дневнике о «главном потоке поэзии, который пронизывает всё на свете». Когда стихи рождаются из чувства этого потока, из понятия о нём, когда они частные его проявления, если можно так сказать – тогда это поэзия. Или, во всяком случае, ближе к ней... Чем что? Чем то, что получается в итоге «опоэтизации» каких-то отдельных (отдельно взятых!) вещей/явлений/событий. Скажем красиво: поэзия – искусство, поэтизация – искусственна. Искусственна и просто не нужна, если немножечко-то поразмыслить. Функция поэтизации – лишняя функция. Действительно: ну зачем она? Если и так всё пронизано, прошито этим «главным потоком»...

По-моему, Марина поэтизирует. Маршрутки, похмелье, паранойю, коматозы, бессонницы – а вернее сказать, своё ими неудовольствие. А ещё вернее, – своё удовольствие по поводу этого неудовольствия.

Не верь подставленному плечу, А верь своему палачу. Когда по всем счетам заплачу, Стану верна врачу. Если, конечно, сил на врачей Хватит. Под звон ключей Признаю: этот город ничей. Жар бухенвальдских печей Воздух расплавит. И рухнет дом, Считая, что все. Война. И подмешают солдатам бром, Включая идущих на... Не разрешай приближаться тем, Кто думает, что влюблен. Где-то в тебе вырожденья ген Готовит смену имен...   (Марина Лихачёва)

На что так похожа эта «мировая скорбь»? На что-то знакомое...

Выключи мою паранойю, Принеси мне водки в стакане, Научи, как сладить с бедою, Дай перечитать Мураками. Дай потрогать новый Смитт Вессон, С верхней полки скидывай Кафку, Разреши следить за процессом, Объясни, как крокусы пахнут...   (Марина Лихачёва)   ...Транспорт взрывают всё чаще. Тротилом и музыкой. Город чужой очень ждёт нас и бьётся в истерике. Мы же пока упиваемся тут перегрузками, Дохнем в метро, вспоминая бордюры-поребрики. Мы с тобой будем бояться аварий, безденежья, Водки отсутствия, водки присутствия, опыта, Подорожанья бензина (куда уж тут денешься), Тёмной трамвайной толпы недовольного ропота...   (Марина Лихачёва)

На плохое настроение похожа эта «мировая скорбь». Житейское это утомление-то. Такой... бытовой сплин.

А как же «жар бухенвальдских печей»? Не странно ли для «бытового сплина»? – скажете.

А этот «жар бухенвальдских печей», и «война», и Кафка «с верхней полки» – от ума. Т.е.: они выводят тексты – домашне-истеричные, узенькие – вовне, на эту «мировую скорбь». И это выведение – оно от-умное. Право же, как-то несерьёзно быть «поэтом плохого настроения»!

Это от ума, и прямой дури в этом нет. Но чувство (хотя бы и чувство текста) – не допустило бы подобной «эклектики»: ключи/врачи и прочий декаданс – и тут же Бухенвальд...

Тексты Марины вообще очень от ума. Но ум это конкретный; женский, я бы сказала (простят ли феминистки!). Убедительно получается про «квартирную тему вечную», про «драя пол безнадёжно», про «подорожанье бензина (куда уж тут денешься)» – действительно: куда уж тут денешься! Действительно: убедительно.

А малейшее абстрагирование – и всё расплывается («Бросаются на штык всей силой выраженья / Своих тоскливых слов, построив рваный ритм», «Полоскать в привокзальном дыму чёрно-белую память», «В густом покрове темноты / Горя желаньем всё менять» etc. etc.)...

Кстати говоря, и логика-то женская. Говорить «я не устрою сцен» прямо посерёдке этой самой сцены!

Не путайте меня с лирическим героем! Герои – ни при чём, у них своя стезя: Они не моют пол, они не ходят строем, Им не грозит сума, суды им не грозят. Они страдают лишь и жаждут униженья, Чтоб проявиться в нём всей образностью рифм, Бросаются на штык всей силой выраженья Своих тоскливых слов, построив рваный ритм. Не путайте меня с домашнею актрисой, Бесспорный чей талант зарыли дочь и муж. Я не устрою сцен, не рухну за кулисой, Себе я не могу позволить эту чушь. Не стройте мне преград квартирной темой вечной – Общаги уберут проблемные места. Бывала ни при чём, бывала безупречной, Бессонница была – и счёт вела до ста. Не путайте меня с лирическим героем, Такой отсталый взгляд всем критикам знаком. Заточен и язык, и ножик перед боем. Не путайте меня с лиричным дураком!   (Марина Лихачёва)

Стихи женские. Они без принцев и цветочков, без «гормональных откровений», а вот тем не менее какие-то... неприятно частные. Они все какие-то неприятно частные, домашние, а (повторю) как только до обобщений доходящие, так совершенно невнятные. Ну что это такое:

...Удар копытом – промчалась жизнь И ты забытым не пролежишь И не подарят покой души Пока тропинки нехороши. Пока свивают дороги в жгут Пока не кормят, пока не лгут Пока не просто, пока не рай Не наступает тот самый май...   (Марина Лихачёва)

Правильно говорят: мир – дом мужчины, дом – мир женщины. Даже и неглупой. Только у неё по полкам ещё и Кафка с Воннегутом. Так? Похоже...

 

Справедливости ради: по-моему, Марина даже более «публикабельна», чем Илья и Павел. Т.е.: почистить её сборник от совсем уж слабых текстов (а ля вышеприведённый) – и куда угодно возьмут. Я вот имела неосторожность «Литературку» выписать, так там тако-ое, что Марина на ура прошла бы (прошла БЫ, но там и своих девать некуда, пополнения не кличут...).

Может быть, не всё так и... ужасно. Мне просто вообще редко что нравится. И мне интересно понимать, почему. Об этом-то я и писала...

Марине – удачи. И тысяча извинений. Ругать, как помните, и не собиралась, а вот, сказала, что видится, и...

Ещё раз: удачи. Не обижайтесь. (По секрету. Улыбка на посошок, так сказать. Супруг поглядел мою по Вам писанину и спросил: «Ну и чего ты от неё хочешь?..». Но я не растерялась: «Духовного роста!» :))

 

...Боже упаси, это далеко не все наши интересные авторы. Есть и ещё. Их – на мой, взыскательным как-то обозванный, вкус – не так много, конечно, но... ещё на пару обзоров хватит. А там и неинтересными можно заняться. Вот тогда интересные и поймут, что они мне, в общем-то, СИМПАТИЧНЫ, что я их, в общем-то, И НЕ РУГАЛА...