На Главную
Новости Авторы Проза Статьи Форум Карта
О проекте Цитаты Поэзия Интервью Галерея Разное

 


        Игорь Якушко


        Без гнева и пристрастия


        Рассказ


Sapienti sat




I

Брут получил оплеуху от Иуды. Бруту не хотелось раздеваться. Он еще верил. От этого и получилось такое разгильдяйство. Люди, сидевшие вокруг, долго ржали звериными голосами и не могли остановиться. Брут же страшно вращал своими круглыми, как пятаки, глазами и обильно потел.

- Все еще надеешься, сволочь, - шипел обозленный Иуда. - Скидай портки, я тебя, голого, целовать буду!

Солнце на глазах проваливалось за горизонт. Небо стало совсем зеленым, и последние ласточки сменились первыми летучими мышами. Ветер совершенно стих, и дым от костра, вокруг которого сидела дюжина участников начинавшегося представления, медленно поднимался вверх и был похож на поставленную торчком гигантскую серую дубину.

- Давай, Хома, ты же хорошо умеешь это делать! - крикнула одна из морд. Брут резко обернулся на голос. Морда была незнакомая, но очень напоминала кого -то из лидеров Третьего Рейха. "Геббельс", - решил про себя Брут. Маленький и худой, Геббельс сидел на корточках и чесал под мышками. Похоже, его беспокоили паразиты. Окружающие одобрительно заулюлюкали. Геббельс доверчиво заулыбался.

- Ты хоть газеты-то последние читал? - продолжал Иуда. - Ты хоть знаешь, что в мире делается, скотина?

- Вселенная бесконечна... - выдавил Брут.

Все тут же заржали. Замасленный бородач с лицом старца, соблазняющего Сусанну, сально заметил:

- Этот наивец собирается слепить из нашего Брута богоугодного праведника, - он показал осклизлым пальцем куда-то в четвертое измерение. - Наивец представляет его в искаженном свете.

- Да ему просто нужен положительный герой, вот и все. Сволочь, - вставил Иуда.

Замасленный оскаблился. Стало ясно: они имеют ввиду светлую личность Автора. Тот задумался. Закурил. Выпустил густую струю дыма на бумажный лист, лежащий перед ним. Огромная серая дубина неожиданно рухнула. Все стало серым и непрозрачным. Люди закашлялись и замахали руками, пытаясь разогнать окутавший все вокруг сизый едкий дым. Послышались стенания и зловещие проклятия.

- Я пошутил! - заорал Иуда, давясь гарью. - Мы же тут все задохнемся! Не буду я трогать твоего Хомку, дьявол с ним!

Дым постепенно рассеялся. Все ошарашенно пялились друг на друга, отплевываясь и сморкаясь в костер. А вокруг стало уже совсем темно. Летучие мыши сновали над головой, словно черные молнии. Звезды бесстрастно взирали на еще не ожившие образы писательского воображения. Читатель пошловато позевывал. Вдруг человек с улыбкой Юрия Гагарина жизнерадостно воскликнул:

- Ребята, а пойдемте купаться!

Дамы робко захихикали, и две из них (всего их было три или четыре) возбужденно повскакивали со своих мест.

- А что, в самом деле? - почесал бороду Иуда.

Брут тяжело и прерывисто вздохнул. Мгновения разброда и шатаний понурой гурьбой удалялись в сторону.

- Так что же все-таки здесь происходит? - попытался вставить белесый ариец, вытянув в вертикальном направлении свое и без того излишне вертикальное лицо. Но его уже никто не слышал: все азартно ринулись куда-то вниз, туда, где хрустальная гладь лесного озера уютно мерцала лунною дорожкой, туда, где коварно таились ответы на еще не возникшие в их беспечных мозгах вопросы...



II


На манер всплывшего утопленника Брут лежал на воде лицом вверх. Под ним была черная глубина, над ним - черная бесконечность, вокруг - вода и деревья. Где-то вдали слышались почти детские улюлюканья и повизгивания - там предавались блаженству голые люди. А соловей пел совсем рядом, наверное, специально для Брута. И звезды были так близко, что до них можно было дотронуться. Так спокойно и хорошо. И вода совсем теплая. И хочется каких-нибудь хороших, добрых стихов, таких, чтобы в них говорилось о чистом, спокойном и вечном единении с миром. М -м -м... Что-нибудь этакое:

Я разбрасывал руки и ноги,

Я купался в заката лучах,

И сходились вселенной дороги

В моих виды видавших глазах...


Э-э-э... Нет, что-то не то. Вот:

Расплетенные косы созвездий

В нервных клетках твоих и моих.

Нам останется, верно, лет двести,

Чтоб убил нас какой-нибудь псих...


Последняя фраза что-то обламывает. Несоответствие какое-то. Внутренний, что ли, разлад? Или гениальности не хватает? Да нет, постойте-ка.

Вот я, величием влекомый,

К звезде протягиваю руку,

И пальцем шевелю громадным

Внутри ее прекрасных недр.


Тьфу, чушь какая! Хома дернулся, словно избавляясь от стихоплетного наваждения, и чуть не захлебнулся. Стало слышно, как его зовут с берега. Там кто-то маячил в белых кальсонах. Судя по косматой голове, это был тот самый засаленный старец, соблазняющий Сусанну.

- Але, гараж! - кричал он бесстыжим голосом. - Ты чего там разлегся? Люди его ждут, а он разлегся! Он полагает, что мы его ждать будем. Он думает, что мы его в лесу ночью одного не бросим. Ты смотри, какой гад. Ты особенный, что ли, а? Але, гараж!

Брут спешно поплыл к берегу. Ему не хотелось никого раздражать. Он еще верил в какую-то большую и теплую штуку, которую не знал, как назвать.



III


Недалеко от костра журчал ручей. В нем, наверное, жили налимы и всякая мелководная тварь. Белесый ариец склонился над водой с факелом в руках. Геббельс с Гагариным бродили по ручью, задрав портки. Время от времени они резко нагибались и запускали руку под корягу. Налимы не ловились. При каждой новой попытке Засаленный на берегу кипятился, давал дурацкие советы и приводил в пример различных исторических деятелей. Начав издалека, с Египта и Урарту, вскорости он рассуждал уже о Наполеоне:

- Вот что он делал, когда лишился своего любимого маршала? Ну, Бертье я имею в виду. Он проиграл битву при Ватерлоо. Позор! Остров Святой Елены! Кожа да кости... Тьфу! Песок да камни, я хотел сказать. Маршала выкинули из окна его трехкомнатных апартаментов в Баварии! Его люди! Достал! Эй, держи, дурак! Рыба! Рыба!

- Ура! - закричал голодным голосом обладатель сизого носа. Этот был похож на Джузеппе, приятеля Папы Карло. Ариец уронил факел в воду, и на мгновение все погрузилось в непроницаемую темень. Кто-то брякнулся в воду, послышались проклятия, и на берегу появились три грации с факелами в руках. Они выглядели как настоящие амазонки. Изящные слоновые шкуры облегали их крутые виолончелые бедра, их колышущиеся арбузные груди, их грациозно изогнутые оленьи спины, их бренные, не дающие никому уснуть благопристойные ягодицы, эти пухлые атрибуты играющих цветков природы, эти попки, пурпурно маслящиеся в свете факелов, ставших вдруг какими-то фаллическими, приобретшими прямо фрейдистское, даже фрейдо-томительное значение. И застывшие с рыбой в руках выпустили улов, и болеющие за них излечились, и алчные слюни у тех и других побежали, в реку впадая, и взгляды, и мысли их, отвлеченные от человеческой пищи, расфуфырились буйной фантазией, и сквозь шкуры, сквозь шкуры, сквозь шкуры...



IV


Проблемы не заставили себя долго ждать. Те, кто мнил себя свободным, усомнились в реальности свободы; те, кто осознавал себя рабом обстоятельств, решили покончить с рабством; те же, кому было на все наплевать, вдруг опомнились и спросили себя: почему? Призадумавшись, ветки в костер не бросали.

- Ну? - спросил, наконец, всех один человек, одиноко сидевший поодаль и чинно доселе молчавший. Уязвленные мудрым вопросом, все медленно взоры свои обратили к нему, кандидату в пророки. "Разреши нашу боль", - их глаза словно бы говорили. И от тщетных попыток понять даже кто-то икнул потихоньку.

- Все решится к утру, это точно я вам обещаю, - так сказал этот тихий и, видимо, мудрый провидец. Не хотел он, наверное, тайну под звездами молвить, чтобы люди в ночной тишине ее молча обдумали и осознали.

- Ты валил бы отсюда, говнюк, если жадностью истину держишь.

- Без тебя разберемся, паскуда, вали поздорову.

- Нам пророков таких и за деньги большие не надо.

- Мудозвонов таких на веку мы своем повидали.

И в отчаянном гневе Иуда в него бросил камень. И Засаленный метко овечьей какашкою кинул. И Гагарин своей ядовитой улыбкой стал подбадривать глупых на дикость, на мерзость, на гнусность. Отличился Ариец белесый: схватил головешку и ну ею тыкать в пространство. А Брут промолчал, просидел в стороне, опасаясь за шкуру свою, закрывая лицо от стыда, от позора, от срама. А Пророк закрывался руками, ногами, клюкою. Тихо-тихо он плакал, не зная, что делать. От побоев ни разум, ни сердце его не спасали. Доставалось особенно много от женщин (никто парадокса такого в дальнейшем не смог объяснить, хоть догадки различные были). И кусали его, и царапали злобные твари, рокотали, безумные, криком звериным кричали. Кто-то бегал вокруг, то трусливым койотом пригнувшись, то подлой макакой стуча по земле кулаками: так восторг выражал неуместный, болезненно-злобный. Пыль стояла столбом, в кутерьме растворялась картина. Тот, кто бегал, был узнан Иудой: обезумевший Геббельс... Однако, продолжалось недолго безумье смурное. Кто-то крикнул:

- Убили, кретины!

И все расступились. Тишина вдруг такая настала, что летучие твари вверху, показалось, застыли в полете, что в соседнем лесу вдруг послышались странные звуки: то, наверно, ведмедь обожрался малиной и страдал в темноте, разрешаясь поганою жижей. Тишина вдруг такая настала, что двенадцать колоколов гулким эхом в висках застучали; стало слышно, как хлюпает красная гадость внутри идиотов, стоящих кольцом на лужайке. Тишина... Нет, безумные крики в воде друг на друга ругавшихся рыб оглушили стоящих. Вот какая была тишина. Но писателя звали к обеду.



V


О ком из собравшихся и по какой причине до сих пор не было ни разу упомянуто?

О человеке в старомодном ирландском костюме, котелке и круглых отблескивающих очках. Причина состоит в том, что до сих пор он бездействовал и никак не проявлял себя, разве что внимательно наблюдал за всем происходящим. Этот человек напоминал одного великого писателя. Это был Джойс.

 

Какие мысли овладели г-ном Джойсом при происходящем?

1) Кровожадный интерес к событию, вызванный профессиональным писательским любопытством;

2) некоторое чистоплюйское омерзение, объясняемое скорее воспитанием, нежели недостатками его человеческой натуры;

3) желание помочь несчастному;

4) "de mortius nil nisi prius";

5) некоторые другие, проистекающие отсюда.

 

Кто из присутствующих остановил своим криком разразившуюся трагедию?

Никто иной, как сам Джойс.

 

Были ли среди оставшихся сочувствующие пострадавшему?

Таковых оказалось двое: упавший в обморок Брут и одна из нападавших женщин, отрезвленная и испуганная осознанием содеянного, наступившем вследствие образовавшейся тишины.

 

Каким мыслям и эмоциям оказались подвержены главные участники избиения в момент созерцания плодов своей деятельности?

Иуда: споткнувшаяся в галопе лошадь никак не поймет, что уже лежит на земле ("Дерьмо собачье, сейчас я тебя достану, сейчас я тебе врежу, по рже нужно, по роже...").

Белесый Ариец: Первая Мировая проиграна, Вторая Мировая проиграна, нация катится ко всем чертям ("Бллин, ногу-то как больно, ну зачем он такой костлявый, а?").

Гагарин: яблоко такое огромное, что когда его откусываешь, может так свести челюсти, что рот не закроешь - придется обращаться к врачу ("У-у-у-у-у-у-у-у...").

Две женщины: никаким.

 

Что думали остальные?

Засаленный: "Ну, бывает, ребята, правильно вы его, хотя убивать, конечно, не надо было, теперь хлопот не оберешься, но я-то тут все равно не при чем".

Джузеппе: "Ой. Ой. Ой-ой-ой-ой-ой".

Геббельс: ничего.

 

Что произошло далее?

Джойс склонился над Пророком и пытался нащупать пульс.

 

Убедился ли он в наступлении смерти?

Нет, поскольку пульс все-таки нащупался.

 

Какие последовали за этим действия?

Пророку была оказана первая медицинская помощь: Джойс произвел непрямой массаж сердца посредством периодического надавливания наложенными друг на друга ладонями на пророчий желудок (пророчьи ребра трещали при этом как столетний диван); сочувствующая женщина осуществила небезуспешные попытки реализации искусственного дыхания "изо рта в нос". Глаза и сопение сидящего в стороне Брута приобрели некоторую осмысленность.

 

Происходили ли в момент оказания первой медицинской помощи какие-либо изменения в мыслях и действиях остальных?

Это слишком объемный вопрос.

 

Хорошо. Как чувствовал себя Иуда?

Иуда вспомнил дедушку. Как они ходили вдвоем в лес по грибы, по ягоды, по берии. Этого добра росло тогда в лесу видимо-невидимо. Они уходили на самый край болота Великие Слюни с кузовочками за плечами, пели дорогой пиратские песни, разоряли муравейники, дружно пинались друг в друга мухоморами, и когда те попадали прямо в рот, долго отплевывались и гонялись друг за другом, весело размахивая кукурузными початками. Но не эта мирная, казалось бы, картина, грела иудину душу. Не эти невинные воспоминания щекотали его воображение. Ему виделся дедушка уже тогда, когда они приходили на болото, располагались, усталые, под деревом, каждый по-своему, но оба очень хорошо понимавшие, что ягоды, в конце концов, все равно никуда не убегут, и дедушка, сказав строго свое обычное: "А теперь, внучек, поди-ка, погуляй", и убедившись, что внучек скрылся за кустами, доставал свою заветную бутылку. А Иудушка давно уже не был тем маленьким дурачком, каким привык считать его дедушка, и не подозревавший, как много уже знает и умеет его невинноглазый потомок - тот, понятное дело, давно уже сидел на соседнем дереве и внимательно наблюдал за недалеким старикашкой, выжидая подходящий момент, чтобы спуститься и... Для маленького Иудушки всегда оставалась пара крохотных глоточков на дне, и, когда дедушка полностью вырубался, внучек бродил по округе, прислушиваясь к странным ощущениям внутри себя, стукался головой о деревья, мычал что-то трагическое и через некоторое время принимался за дедушку. Старый хрыч лежал, распластанный, под своим деревом и ничего не чувствовал. Зная это, внук полностью предавался духу экспериментаторства. Много интересных и познавательных игр придумал он тогда. Трудно было вспомнить детали и условности (кто кем был в тех удивительных играх), но действия были свежи в памяти. Как ковырялся щепочкой в дедушкином носу, извлекал оттуда содержимое и размазывал по жесткой бороде. Как снял с дедушки брюки, кальсоны, носки и спрятал их в дупле, а к дедушке привязал веревочку и дергал за нее, дергал так, словно там, в курчавых зарослях, притаился загадочный зверек. Как пописал на дедушку, подумал, и еще покакал на него, прямо на голову. А потом дедушка не вернулся. И только Иуда знал, почему. И сейчас он представил себе, что перед ним его дедушка...

 

Какие последствия возымела первая медицинская помощь?

Пророк очнулся и застонал. Мысленно он пожалел о своих словах.

 

Витала ли в воздухе какая-либо общая более или менее осознанная идея?

"Нет пророка в своем отечестве", разумеется.

 

Так к чему вообще вся эта трепотня?



VI


Божественное летнее утро приблизилось вплотную уже тогда когда предрассветная роса сконденсировалась из воздуха на все предметы на востоке стало как-то тепло над водой появился загадочный туман предвещающий утро и все вдруг почувствовали как стало зябко в одеяла укутались сразу же те у кого были одеяла иные поеживаясь корпели над слабо дымящимися углями а Пророк завернутый заботливой рукой в чьи-то лохмотья уже зевал под сенью ив и кажется просил пить а утро вступало в свои права солнце которого все с таким нетерпением ждали вот-вот появится и согреет всех своими бескорыстными лучами но что это свежие налимы шипят на угольях или это угри кто принес их сюда неужели это они слабые создания женского пола ну по крайней мере две из них те что не раскаялись или так тщательно скрывали свои чувства ведь не может же всякая гадость преобладать в их сердцах над чувствами скажем материнскими это все-таки налимы большие жирные налимы в полном расцвете сил а как они пахнут вот уже почти готовы а что там собственно рыбе готовиться это же быстро особенно в ухе варить задолго до нее все остальное кидать нужно некоторые люди этим профессионально занимаются их рыбаки приглашают специально уху сварить так что они даже рыбу не ловят целый чемодан специй с собой возят столько там разных тонкостей пока готовят само собой никого к ухе не подпускают и говорят что у настоящих рыбаков настоящая уха не обходится без того чтобы на определенном этапе туда бутылку водки не влить и при том делают уху только мужики женщин вообще близко не подпускают не то у них биополе чтобы уху варить хотя здесь скорее все проще мужикам ведь тоже одним побыть хочется ну да ладно здесь-то не до ухи одни налимы да угля горсточка а женщины все равно молодцы рыбу-то испечь можно только не все про это знают молодцы ха-ха как же женщины молодцами могут быть добрый молодец не девка хотя если мужики беспомощные такие то что тут говорить только драться между собой могут и нас ввязывают это ты правильно говоришь не наше дело Пророк вон плох может и не отойдет ага на тот свет отойдет да зря он вылез черт его за язык дернул такой разговор происходил между добытчицами налимов когда рыба была уже почти готова и каждый стремился примоститься поближе к уголькам теперь уж не только чтоб согреться поднималось красное солнце просыпались первые птицы зашевелил листвою ветер ведмедь наконец-то успокоился вдали вот пробрало-то малого и так стало всем радостно чуть хороводы вокруг налимов не начали водить летнее утро оно как-то пробуждает в человеке лучшие чувства даже Иуде перестал мерещиться его злополучный дедушка с выколотыми глазами один Пророк царапался тихонько разбухшим языком об остатки зубов и скулил очень как ему казалось подсознательно тут все набросились на еду оно и понятно оголодали за ночь но Бруту удалось ухватить лишний кусок для больного а тот почему-то отказался то ли не чем было есть то ли уже не за чем все разбрелись по округе а женщины уселись играть в карты в какую-то странную игру а может это они так гадали та что сочувствовала Пророку смочив ему губы тряпочкой присоединилась к добытчицам на троих разложили пасьянс и давай спорить о том что будет дальше а карты это ведь странная игра колдовская очень и многим непонятная особенно если она с деньгами связана но денег у них не было разве что у Иуды хранились где-то какие-то монеты но никто не знал откуда они у него.



VII


И разверзлись недра сознания, и губы алчущих, пересохшие, возопили. И глазам их иссушенным открылись муки адовы. Тем из них, кто любил Пророка (а таковых трое было), во всем страхе и откровении представлены были терзания Его, тем же, кто ненавидел, не дано было узреть ничего, ибо разум их ненавистью ослеплен был (таковых же осталось восьмеро). И не было на земле в тот час ни зверя, ни птицы, ни сына человеческого, ни самой ничтожной твари и самой былинки невидимой, что не содрогнулись в страхе смятения и покаяния неосознанного, разве тех кроме, восьмерых, которых не то что людьми назвать, тварью животною - язык отсохнет, ибо мертвее самого больного и немощного на свете те, кто Бога в душе своей убил, и иначе таких, как мертвечиной ходячею, никак называть нет возможности; а главным средь них грешник великий был, Иудою называемый, а промеж них еще две женщины, в народе колдуньями считаемые. И стояли те трое, что любили Его, вкруг Него, Он же тихо под деревом лежал и мучился мукою мучною, ибо за слова Свои праведные пострадал. А что за Истину открыть Он им собирался - об этом после сказано будет. А лежал Он под деревом дубом, ибо перенесли Его туда, от дневной жары спасая, от кровопиющих насекомых охраняя, слезы жалости и смирения обраняя. А под дубом тем желуди, словно камни вострые, бока Его терзают нещадно, а в дубу том оводы, как посланцы диавола злые, а в округе козюли ядовитые: все гюрзы да гадюки поганые, - все, все, что ни есть, все страдания Его усугубляет. Плачь, агнец божий, и сын человеческий, плачь! Ибо страдает Тот, кто Любовь пробуждает, Истину воскрешает, Слово праведное до ушей заблудших доносит. И те, что с Ним, плачут: кто в голос рыдает, кто страдания душевные внутри себя держит. Женщина (имени ее не помнит никто) в голос рыдала, видя страдания Его, видя, что жизни земной еще немного отпущено Ему, зная, что страдания Его безмерны и смерть Его страшна и горька будет, чувствуя, что помочь Ему никто уже не в силах. Называемый же Брутом, Хомою, безвольно сидел во главе Его, держа главу Его на коленях своих, и плакал бессильно, слабою рукою своею проводя по челу Его; и ничем помочь более не мог, ибо слаб от природы был, слаб, труслив и безволен. А третий из них чужестранец был, со стеклом на глазах, но человек хороший, ибо не со зла какого стекло на глаза надевал, и не из тайных умыслов взгляды прятать, - одно, по причине зрения дурного: глазами слаб, как младенец был, ибо бумагу долго марал, сочинительством занимался и то записывал. Промеж собой его Джойсом звали, и Джойс тот, человеком будучи от природы спокойным и рассудительным, больше не сожалением душу свою терзал, но старался благому делу всеми силами своими помочь, отирая Пророку влагою живительной иссохшие губы Его и всяческое воспоможение облегчению страданий Его производя. И горька была участь их, ибо видели конец Его, ибо знали, что не будет просветления более в судьбе их, Богом определенной; сознанием горести и страдания всечеловеческого подавлены были, ибо видели тех, что убиение страшное совершили, тех, что беспечно теперь в дикие игры играли: одни - через карты игральные с силами темными общались, будущее распознать у диавола пытаясь, другие же, не в пример этим, с жизнью своей забавлялись, крутя барабан со смертию адовой в одном гнезде из шести диаволовых гнезд, пять же - пустые, а кому та смерть достанется - тот проигравшим промеж них считался; единственною причиною же поступку такому дикому одно лишь безделье служило, безделье махровое, глухота душевная (на оба уха) и тупоумие непробиваемое (на оба полушария), никак не покаяние за содеянное, ибо не ведали, грешные, что творили. Пророк же очи отворил праведные и слово перед ними, троими, молвил последнее. И открылась им тайна великая, о которой молвить затем никому не смели, ибо верили, как Брут с самого начала верил, что истиною той не каждому владеть возможно, ибо страсти великие от знания такого разгореться могут, и никому тогда среди рода человеческого ни жизни, ни покою не будет. Ну а что сокрыто в словах его было - то им одним с тех пор и ведомо, потому как никого из восьмерых оставшихся рядом тогда не случилось - глупостию своею страдали. А так оно, может, и к лучшему. Аминь.



VIII


Тем временем на на полянке у озера вовсю разыгралась русская рулетка. Белесый Ариец, Иуда и Гагарин утверждались друг перед другом в смелости и отваге.

- Плесень вшивая, - улыбался Гагарин, глядя на Арийца, - да у тебя ж твоя сраная кишка тонка.

- Смотри не пукни от натуги, - подбадривал Иуда. Ариец покраснел, как геморрой, и его белесые волосы выделились на этом анальном фоне еще ярче, еще безобразнее: они стали похожи на какую-то омертвевшую крайнюю плоть.

- Член вам за ухо, - выдавил он сквозь зубы и, зажмурившись, нажал на курок. Выстрела не последовало, но зато пук получился суровый. Гагарин так и заржал лошадино, а Иуда мгновенно помрачнел: была его очередь. А он, надо сказать, не на шутку наложил в штаны. Это был уже третий круг. Он был почти уверен, что пистолет выстрелит в башку заносчивого Арийца, и они с Гагариным будут стоять, забрызганные его вонючими, еще горячими дымящимися мозгами и поздравлять друг друга с победой. Теперь же он сильно рисковал забрызгать все вокруг содержимым своей собственной головы. Перед глазами замельтешила улыбающаяся рожа Гагарина, почувствовался запах едкого германского сероводорода. Ему было ужасно страшно, но виду подать он просто не имел права. Больше того, им еще несколько минут назад овладел какой-то нездоровый панический азарт, совсем ему не свойственный. Этот азарт смягчал страх и сковывал мысли. Иуда крутанул барабан.

Вдруг с лесной опушки, из-под того дуба, где валялся этот избитый идиот, раздались дикие вопли. Все уже настолько успокоились и забыли о вечерней драке, что сначала даже никак не могли понять, к чему могли бы относиться эти нечеловеческие стенания. Лишь спустя пару минут непрерывного орева со всей округи, подтягивая штаны и одергивая юбки, народ потянулся к столетнему дубу, под которым лежал Пророк, осознавая понемногу, что нелепые крики адресованы этому немощному козлу.

Гагарин с Арийцем удивленно посмотрели в сторону дуба, но отсюда было совершенно не разобрать, что происходит. Иуда быстро воспользовался ситуацией: "Пойдем, мол, посмотрим", - махнул он товарищам рукой, быстро вышагивая по направлению к дубу. Те переглянулись и, пожав плечами, поскольку не могли быстро сообразить, как бы поумнее возразить хитрому Иуде, бросили игрушку и побежали за ним.

Скоро все собрались под деревом, вокруг смердящей кучи старого барахла, в которой лежал пожелтевший Пророк, ходивший последние несколько часов под себя. Рядом с ним истошно выла та косматая амазонка, которая его больше всех жалела. Поодаль, на земле, закрыв, как обычно, башку руками, сидел потный всхлипывающий Брут. Очкарика видно нигде не было.

- Чего разоралась, дура? - спросил для порядку Засаленный, хотя, в общем-то, и так было ясно, чего она разоралась.

- Откинулся старикан, - сказал простоватый Джузеппе.

- Отбросил сандалии, - поправил Геббельс, почесываясь.

- Да... Дал, как говорится, дуба, - задумчиво изрекла одна из подошедших женщин.

Оравшая продолжала орать.

- Был человек, и нет человека, - сказала вторая подошедшая фразу, без которой не обходятся ни одни похороны.

- Копыта откинул, - придумал Гагарин.

- Усох папаша, - вставил Ариец.

- Гикнулся-таки, сволочь, - подвел черту Иуда. - А я думал, без этого обойдется.

Оравшая продолжала орать. Пророк лежал желтый, с синими венами и слегка перекособоченным лицом. От него несло экскрементами и мочой.

- Да от него говном и ссаньем несет, какой же он пророк? - закричал Иуда, оглядывая всех стеклянными глазами. Он вдруг почувствовал, что эта смерть вызвала у всех какое-то оцепенение, грозившее переродиться в веру. Надо было что-то делать, иначе всякое могло произойти. Это ведь как передать, - думал он, оглядывая окружавших его идиотов, - кому не охота свое имя-то канонизировать? Писать-то, поди, все умеют...

- Ну и что? - прервал его мысли Засаленный. - Он тоже человек, тоже, понимаешь, срать и ссать надо, как и всем. То есть, - он вдруг почему-то покраснел, - какать и писать.

"Ну вот, - подумал Иуда с досадой, - один есть. Евангелие от Засаленного. Клеветы не оберешься. Сволочь".

- Однако попахивает, - осторожно заметил Геббельс.

- Да чего там попахивает?! - воодушевился Иуда. - Миазмы!!

- Хоронить надо скорей. Лето, - заметил кто-то деловито.

- Вот именно, - кивнул Иуда. - Закопать и забыть к чертям собачьим. Чтобы не воняло.






С о ч у в с т в у ю щ а я       ж е н щ и н а       (заламывая руки и искажая лицо). На кого же ты нас покинул! Бедный ты наш, ненаглядный! Убили тебя, ироды! Убили жестоко! Чтоб руки у них отсохли! Чтоб ноги у них отсохли!

 

И у д а       (оглядываясь). А где этот, очкастый?

 

(В с е       оглядываются).

 

Ну, как бишь его? Имя еще такое, м-м-м... Зубастое.

 

З а с а л е н н ы й.       Джойс, что ли?

 

И у д а.       Да, Джеймс.

 

В с е.

Где очкастый? Где очкастый?

Потеряли мы его.

Уж не сгинул ли, несчастный,

В глубине сибирских руд?

 

Д ж у з е п п е       (деловито). Думается, здесь все не так просто.

 

П е р в а я       а м а з о н к а.       Думается ему. Болван.

 

Б р у т       (отчаянно). Да могилу роет он. Мо-ги-лу!

 

И у д а.       Не ори.

 

Б р у т.       Могилу!

 

И у д а.       Не ори.

 

Б р у т.       Могилу!

 

С о ч у в с т в у ю щ а я       ж е н щ и н а.       А-а-а! Закопают тебя навсегда, навсегда! В могилу холодную! А ты возьми же меня с собою! А и куда ж я теперь без тебя-то! О! Го-ре-то какое!

 

(В наступившей тишине слышатся звуки копаемой ямы. В с е       медленно оглядываются. В глубине виден Д ж о й с       в белой рубашке с засученными рукавами, копающий могилу. В свете заходящего солнца его фигура выглядит героически. В с е       ошалело молчат. И у д а       демонстративно держит себя за нос).

 

З а с а л е н н ы й       (задумчиво поглаживая бороду). Бох в помощь, человече!

 

Д ж о й с       (величественно). Пошел на х., педрило.

 

В т о р а я       а м а з о н к а.       Ну кто бы мог подумать? А еще писатель! И где только научился, а?

 

Б р у т       (всхлипывая и утираясь). Писатель - он на то и писатель, чтобы правду о жизни писать.

 

Г е б б е л ь с       (давя кого-то на ногте). И говорить.

 

И у д а.       Ага. В дерьме сидеть - о дерьме и петь.

 

Б р у т.       С волками жить - по-волчьи выть.

 

Д ж о й с       (себе под нос). Бедный Йорик!

 

П е р в а я       а м а з о н к а.       Ну ладно, хватит вам. Надо покойника обмыть. А разговоры разговаривать - на поминках принято.

 

И у д а.       Я в дерьме копаться не намерен.

 

А р и е ц.       Меня сейчас вырвет.

 

В т о р а я       а м а з о н к а.       Да мужики вы или нет? Как убивать - так вы тут как тут. А как убирать за собой...

 

Д ж у з е п п е       (махая рукой). Эх, да чего там!

 

(Погружает руки в кучу).

 

Эй, мужики, навались!

 

(В куче что-то чмокает и хлюпает. И у д а       отшатывается. В с е       инстинктивно закрывают носы. А р и е ц       резко отворачивается. Его тошнит).

 

Да. Размяк ты, братец. Как тут ухватить-то тебя?

 

(Оглядывается).

 

Не могу. Руки сквозь проходят.

 

(Г а г а р и н       отворачивается. Его тошнит).

 

П е р в а я       а м а з о н к а.       Поздняк метаться. Ладно, вылезай оттуда. Так хоронить будем.

 

Д ж у з е п п е.       Ой. Не могу. Зацепилось чего -то...

 

И у д а.       Я пошел. (Уходит).

 

В т о р а я       а м а з о н к а       (Арийцу и Гагарину). И вы, ребята, идите.

 

(А р и е ц       и       Г а г а р и н       уходят).

 

З а с а л е н н ы й.       Связать узлами все барахло - и в яму!

 

(Обе а м а з о н к и,       З а с а л е н н ы й,       Д ж у з е п п е       и       Г е б б е л ь с       быстро перевязывают кучу узлами и образовавшийся ком несут по направлению к виднеющемуся в глубине Д ж о й с у,      который свою работу уже закончил и стоит в красных лучах заката, сложив руки на груди и наблюдая за процессией. Б р у т       и       с о ч у в с т в у ю щ а я       ж е н щ и н а       плетутся за процессией, поддерживая друг друга и всхлипывая. Из кома что-то течет).

 

С о ч у в с в у ю щ а я       ж е н щ и н а. Ой-ой-ой-ой! Ай-ай-ай-ай! Нет прощения!

 

(Процессия приближается к яме. Д ж о й с       отступает в тень. В с е       останавливаются и, раскачав, кидают ком в яму. К о м       скрывается из виду. Раздается мощный грохот консервных банок. Д ж о й с       и       Д ж у з е п п е       хватают лопаты и быстро забрасывают яму песком. Образуется холмик. В с е       в замешательстве. Д ж о й с       спешно втыкает в могилу лопату).

 

Д ж о й с.       А теперь все могут идти.

 

(Обе       а м а з о н к и,       Д ж у з е п п е,       З а с а л е н н ы й       и       Г е б б е л ь с       уходят).

 

С о ч у в с т в у ю щ а я       ж е н щ и н а.       Клянемся?

 

Б р у т.       Клянемся!

 

Д ж о й с.       Клянемся, клянемся...



Х


Возложу на себя некоторую смелость предположить, каким вопросом может задаться достопочтимый читатель после этих загадочных слов наших героев: "клянемся, клянемся". Наверняка это будет вопрос: "Так в чем же клянутся друг другу торое друзей?". Угадал? Ну, конечно же, угадал. А как мне не угадать, если я до сих пор толком не поведал Вам, из-за чего же все-таки весь сыр, как говорится, бор. В чем тут петрушка? И где же, наконец, зарыта собака? В чем вся соль? Кто виноват? И что делать? Или Вы уж сами все поняли, обо всем догадались? Во все въехали и до всего доперли? Ну, тогда можете не читать дальше. А вы, те, надеюсь, многие и многие, безвольно развесившие уши и отпустившие в свободный прихлоп челюсти, думающие ошеломленно: "Ну и закрутил, гад", - обо мне, об авторе, конечно, - вперед! На покорение последних страниц! Да поможет вам... Ну, да ладно. Хе-хе. Как вы думаете, что я сейчас делаю? Не угадали. Я подмигиваю вам. Хитро и проницательно. Не торопитесь, мой друг. Нам с вами некуда торопиться. Уж нам-то с вами... О-о-о... Не спешите, и я все расскажу вам по порядку. А то что же Вы, зря что ли начали читать эту книжку? Конечно, нет! Упаси Боже! Да и до конца, признаться, недолго осталось. Только не заглядывайте вперед! Это - сюрприз. Здесь вообще все - один большой сюрприз. Вы слышите меня? Сюр-приз. Какое хрустальное слово: сюр-приз!



ХI


Двери троллейбуса захлопнулись прямо перед носом едва успевшего остановиться от стремительной трусцы грузного, но все еще бодрого в свои пятьдесят пять Агасфера Агамемновича Сальникова, главного бухгалтера одной из многочисленных окологосударственных контор, так обильно расплодившихся в новом офисном небоскребе, свет из стеклянного крыльца которого сочно струился каплями нудного осеннего дождя на серую спину Агасфера Агамемновича, приунывшего было на троллейбусной остановке. Неожиданно из-за угла фешенебельного японского ресторана "Банзай", что красуется напротив вышеупомянутого небоскреба, на полном ходу, обдавая тяжелыми брызгами суетливых прохожих, вылетела огромная асфальтоукладочная машина, да такая, каких Агасфер Агамемнович еще в жизни не видывал. С грохотом в разные стороны разлетались куски асфальта, дымящиеся жестяные жбаны, весьма неустаревшие приборные доски; со свистом пролетали лопаты, грабли и всевозможные тяжелые дорожные вачи; плавно оседали на мокрую мостовую пропитанные соляркой тряпки и какая-то обугленная ветошь; на вершине громоздкой, несущейся прямо на остановку конструкции, в куче каменного угля стоял, размахивая, точно флагом, совковой лопатой, высокого роста человек в оранжевом жилете и каске; на лице его плясало безумие. Вроде и знакомое было это лицо, а, может, только лишь показалось... Словом, было ясно, что что-то случилось. "Идет человек с работы, никого не трогает", - только и успел подумать ни в чем неповинный клерк, как асфальтоукладчик со скрипом и грохотом подмял под себя столб с объявлениями и, проехав огромным колесом прямо по голове несчастного (мозги его тут же с писком выстрелили из черепа), вломился со скрежетом в стеклянные двери небоскреба. Газетный киоск, который был при этом сбит углом гигантского бампера, завертевшись волчком, влетел в витрину расположенной на первом этаже суперсовременной парикмахерской и грохнулся в центре зала. Толстая киоскерша вылетела через разбившееся окно киоска и, безумно визжа, понеслась по зеркальному полу парикмахерской в ворохе газет и журналов, волоча за собой тощих парикмахеров, огромные кресла с электрическими проводами и тех, кому не посчастливилось в них находиться, прямо к грузовому лифту, из которого в этот момент выгружали страдающего ожирением последней степени, выжившего из ума писателя-миллионера, плотно прижимающего к необъятному брюху чемоданчик с зубными щетками. Столкновение произошло незамедлительно, и тут же образовалась огромная куча-мала, из которой кричали, вопили, стенали; а на вершине ее почему-то оказался сохранивший полное спокойствие писатель, сидящий в парикмахерском кресле (похоже, он даже не заметил, что что-то произошло), а на коленях у него, вереща и дрыгая ногами, примостилась вниз головой злополучная киоскерша. Полицию вызвать пока было некому (стойка с халдеями в фойе оказалась придавлена асфальтоукладчиком), да и сообразить толком еще никто не успел, что же такое произошло, а по коридорам второго этажа уже вовсю носился высокий человек в жилете и каске, размахивая лопатой и изрыгая проклятия. Он крушил на своем пути все, до чего только мог дотянуться своим зловещим орудием: летели к чертям подделки под дорогие восточные вазы, уютные аквариумы рассыпались вдребезги, с криками и причитаниями разбегались дежурные по этажу, потерявшие способность соображать при виде этого монстра, влетевшего прямо в окно. Дежурный постовой, вбежавший в разрушенное фойе с пистолетом в руках, не успев добежать до лифта, поскользнулся на разноцветных зубных щетках, в изобилии рассыпанных вокруг стонущей шевелящейся кучи, упал и, выпустив из рук пистолет, с криками схватился за, видимо сломанную, явно перекосившуюся, ногу. Монстр в жилете спустился на первый этаж...

А всего лишь часом раньше в этом самом фойе произошли события гораздо менее шумные, но несравнимо более значительные. Главный редактор влиятельного книжного издательства "Мегатон" Илья Ильич Юдин нервно расхаживал по фойе вперед-назад, теребя цветастый галстук у себя на впалом животе. Его долговязая фигура отражалась в зеркальном полу настолько четко, что складывалось впечатление, будто Илья Ильич ходит по самому себе, наступая на собственные подошвы. Что привело сюда, в эту обитель клерков и бюрократов, его, человека творческого, демократического и по уши занятого неотложной работой? Что заставило его бросить все дела, примчаться сюда на длинной служебной машине под конец рабочего дня и нервно бегать из угла в угол в этом шикарном, но казенном и скучном фойе, ничего даже, против обыкновения, не читая с карандашом в руках, а лишь молниеносно поглядывая на часы? Причиной тому был телефонный звонок, прозвучавший несколько минут назад в его кабинете на Большом Христовоскресенском проспекте. В трубке послышалось знакомое сопение, и чичиковски-масляный голосок Агасфера Агамемновича промурлыкал:

- Рукопись у меня, дорогой мой Илья Ильич. Можете считать себя... Ну, сами знаете, кем. И каким, хе-хе. Жду вас через десять минут у себя в рекреации - и не забудьте чемоданчик.

Юдина сразу бросило в жар. С минуту он еще слушал в оцепенении гудки, затем медленно повесил трубку. "Свершилось", - вертелось у него в голове, - "свершилось, наконец-то!" Не помня себя, он рванулся к сейфу, дрожащими руками извлек оттуда черный увесистый чемоданчик, поцеловал его... Через восемь минут он уже носился по фойе сальниковского небоскреба.

- Ну-ну-ну... Дорогой вы мой, не надо так волноваться, - услышал он у себя за спиной. - Никуда она от вас теперь не денется!

- Ладно, ладно. Давайте, не тяните душу, пойдемте в машину.

- А вы, надеюсь, один приехали? - опасливо остановился Агасфер Агамемнович, глядя маленькими пытливыми глазками на Юдина снизу вверх.

- Ну, конечно, что вы из меня, в самом деле, дурака делаете!

- Ну-ну, это я так...

Они закрылись в длинной юдинской машине, расположившись, по просьбе Сальникова, оба на заднем сиденье. "Для равноправия", - настоял он.



ХII


- Посовестись, Буртин! - уговаривал молодой следователь в круглых очках вжавшегося в прикрученный к полу стул студента-увальня. - Ты же знаешь его! Вы же друзья были.

- Нет, - буркнул Буртин. - Я с ним не знаком.

- Ну ведь знаешь же, - настаивал следователь.

- Не знаю...

- Ладно, - следователь встал, прошелся по кабинету, одергивая старомодный штатский пиджак английского покроя, снял очки, потер переносицу. - Идите, Буртин, - сказал он, помолчав. - Идите и подумайте. По-моему, вы плохо поступаете. И перестаньте, наконец, хватать себя за волосы, раздражает очень, - бросил уже почти вдогонку.

Дверь за неловким и молчаливым молодым человеком медленно закрылась, но не до конца.

- Ну, что?.. - долетели до следователя обрывки взволнованной женской речи. - Как ты мог, как ты мог! Негодяй!..

Следователь тяжело вздохнул и, взяв со стола папку с рукописью, подошел к окну. Он увидел, как из здания прокуратуры вышли две понурые фигуры: женская и мужская. Из мятой дешевой пачки он достал последнюю сигарету с фильтром, закурил... Как много неясного, и даже совершенно необъяснимого оставалось в этом деле. Неужели за вроде бы бессмысленную, даже незаконченную рукопись, написанную абсолютно сумасшедшим писателем, можно выложить такие деньги? Причем выкрасть ее через наемное лицо... Нет, здесь какая-то тайна. Пусть, пусть эта рукопись и стоит таких денег, на которые можно купить средних размеров пароход (кстати, откуда у редактора такие умопомрачительные суммы?), в конце концов, выкладывают же некоторые чудаки миллионы за детскую мазню какого-нибудь Пикассо. Но сдвинуться, провалиться в полное, глухое безумие, прочитав ее... Необъяснимо. Что же тогда должны значить для человека эти малопонятные строки?

Следователь с сомнением повертел в руках ничем не приметную папку. А почему Буртин отрекается от друга, от учителя, от человека, которого он, говорят, боготворил? Ведь не я же один понимаю, что это просто подло - вон, и девушка его, как ее зовут, не помню... - он выпустил тонкую струю дыма в открытую форточку. За окном опять моросило. Неожиданно грохнул телефонный звонок.

- Да? Да, я. Слушаю... Что?! Как - повесился в камере?.. Понял, да, да... - он швырнул трубку на аппарат.

Да что же это такое? Может, этот Юдин с самого начала псих был, только тихий? А тут вдруг прорвало ни с того, ни с сего... Убийство, асфальтовый каток, еще убийство, а теперь - повесился! Не уже ли все дело в этой чертовой рукописи? Что, что она ему за тайну раскрыла, с которой не справился его разум? Нет, ведь никто не сказал: "Да, мол, замечали странности за человеком, не такой он, как все", - следователь вспомнил удивленные лица сослуживцев Юдина, узнававших, что тот сошел с ума. Но ведь действительно сошел - судебно-психиатрическая подтвердила, сто процентов! В чем же тут тайна? Утомленный взгляд следователя блуждал по голым стенам нового кабинета, ни на чем не задерживаясь. Тянулись минуты. По подоконнику мелкой дробью барабанил нудный осенний дождь. "Ладно, - решил молодой человек, потянувшись и расправляя плечи (старомодный, еще курсантский костюм слегка жал в спине), - дома почитаю еще". Он сунул папку в портфель, достал из шкафа плащ и, взяв под мышку зонтик, вышел из кабинета.



* * *


- Расходитесь, расходитесь, нечего тут смотреть! - суетливый белобрысый постовой пытался оттеснить толпу любопытных. - Уберите ребенка, гражданочка!

Сам он старался не смотреть назад, на то кровавое месиво, которое осталось от молодого следователя: мучили приступы тошноты. Простоватый водитель перевернутого грузовика виновато топтался рядом и бубнил себе под нос что-то неразборчиво-оправдательное. Над кровавым следом, растянувшимся по дороге, копошились эксперты. Кто-то из собравшихся водителей поднял разбитые круглые очки и помятый портфель. Моросил дождь.

- Опись, опись всего, что есть, - подскочил деловитый опер. Портфель вытряхнули прямо на дорогу. Кто-то перечислял вслух предметы, кто-то записывал. Белобрысый постовой боком наблюдал за этим, борясь с приступами тошноты. Кто-то сунул ему в руки папку. "Отвлечься", - пронеслось у него в голове. Он машинально раскрыл промокшую от дождя и грязи папку и уперся глазами в первую страницу. С натянутым, вынужденным интересом он пробежал первые, следующие за названием, строки: "Брут получил оплеуху от Иуды..."




1997г.






 

 


Рассылки Subscribe.Ru
Подписаться на NewLit.ru

 
 
 
 
 
  Интересные биографии знаменитых учёных, писателей, правителей и полководцев
 

 

Новости Авторы Проза Статьи Форум Карта
О проекте Цитаты Поэзия Интервью Галерея Разное
На Главную
  • При перепечатке ссылайтесь на NewLit.ru
  • Copyright © 2001 – 2006 "Новая Литература"
  • e-mail: NewLit@NewLit.ru
  • Рейтинг@Mail.ru
    Поиск