Новости
Начну издалека. И нудно.
Все помнят, наверно, рисунок из учебника физики, где по два луча от верха и низа ёлки (или стрелки), преломившись в хрусталике, сходятся на чувствительной к свету сетчатке глаза, перевернув ёлку (или стрелку) вниз головой. И может, помнятся слова, что ребенок потому сперва всё видит перевернутым, а позже привыкает и мысленно переворачивает картинку. И создается впечатление, что от каждой чувствительной клеточки сетчатки в мозг идет свой нерв, ну и так далее. И мало кто знает, что всё не так на самом деле. Что чувствующие свет и цвет палочки и колбочки это не окончания нервных волокон, что подходящие к ним нервные волокна друг с другом произвольно соединены, что в мозг отправляется хаос импульсов, а не как бы изображение-импульсы. Что ребенок ежесекундно эти хаосы запоминает (как бы номерами помечая их) и со временем под хаосом номер таким-то подразумевает маму, а под хаосом номер другим – папу. И так далее. Миллиарды миллиардов операций! А мы и в ус не дуем.
В этом году нобелевскую премию дали кому-то за объяснение, как мы обоняем…
Мы живем в фантастически сложном мире, совершенно об этом не зная.
А кое-что признаем-таки сложнятиной. Например, эстетику. И верим, что кто-то что-то там открыл. Например, я поверил, что Выготский открыл психологический механизм переживания художественности: катарсис от столкновения противочувствий. Что противочувствия возбуждаются противоречивыми элементами произведений. Что без противоречивых элементов нет художественного творения.
Поверил и молочу этой дубиной тех, кто пишет непротиворечиво.
Молочу и боюсь: а что как завтра откроют, что Выготский не прав.
И вот натыкаюсь на днях на такие слова:
«У нас до сих пор многие, особенно психологи, готовы просто памятники воздвигать этой культурно-исторической теории Выготского. Забираться потом на эти памятники, завязывать глаза и произносить цитаты с этих монументов как заклинания. На мой взгляд, это безнадежно устаревшие теории – первое. Второе – слишком абстрактные теории. В этом главный их недостаток в действительности. А что удивляться, у Выготского, как известно, не было даже психологического образования. Он был скорее философом по духу, безусловно гениальным человеком. Философом, причем, марксистом, что само по себе не страшно, и очень хорошо. Но к психологии марксизм применим, на мой взгляд, лишь ограниченно» (Васильев В.В.).
Речь, правда, о происхождении речевого мышления, о том, что открыта универсальная для всех языков грамматика, по-видимому, генами молекул ДНК передающаяся, а совсем не генами культуры, социальности.
Все так. Но. Вдруг завтра откроют более тонкий механизм катарсиса…
Я, правда, никакого ни катарсиса, ни сочувствия, ни противочувствия не пережил, читая рассказ «Или я» Владимира Савича. Но, может, я не чуткий.
В материале, откуда я только что цитировал, написано: «Все мы знаем, что русский язык – это язык бытийный, а не язык обладания… У наших детей есть головы, а у немцев они их имеют… Я могу сказать: «давай дойдем до угла и там простоим до обеда», потому что в русском языке заметна склонность фиксировать межпредметные отношения, а не межсобытийные. И ещё. В русском языке есть какая-то особая страсть и предрасположенность… к таким понятиям, как «правда», «судьба», «душа»».
Савич в своем рассказе показал себя вполне русским. Фабула там такая. Илья в юности соблазнен был приятелем на грабеж пьяных в день выдачи тем получки и раз, выручая подельника, ударил куском трубы по голове девушку, удачно отбивавшуюся от подельника, приставшего к ней не из-за денег. Та сошла с ума. Прибыв к новому месту работы, главврачом крупного психо-наркологического диспансера, много лет спустя, Илья Владимирович обнаружил тут ту девушку и от угрызений совести через полгода покончил с собой.
У меня есть еще один критерий в подходе к произведениям. Я требую, - если они относятся к идеологическому, а не прикладному искусству, - чтоб они будили сложные ассоциации, чтоб они были об огромном, т.е. чтоб движимы были идеалом, не меньше. (Противоречивость может быть и в чем-то прикладном, скажем, рассмешить призванном, в анекдоте, например, от которого никто не хочет огромности, сложности и идеала.)
Так Савич, пожалуйста, именно на огромность и претендует. Особенно, если предположить, что рассказ написан недавно, то есть во времена, в-СМИ-немодные для проявлений совестливости. Он, можно сказать, против достижительной морали, отсутствие которой в народной массе веками, как открыл Ахиезер, не позволяет России слиться с Западом, с техногенной цивилизацией, и заставляет оставаться цивилизацией переходной (переход – от цивилизаций традиционных).
В самом деле. Перешел бы капитализм со стадии первичного накопления, грабительской, в следующую стадию, если б, скажем, пираты мучились совестью и кончали с собой?
Скажете, не всякий шел в пираты. А Илья пошел просто потому, что был душой слабак и тряпка. Вон, и карьеры добивается на каких-то долгих путях (жена жалуется). Да и кто мог ударить девушку сзади и трубой?
«Проанализировав много видов, Лоренц более 50 лет назад сделал потрясающий по простоте вывод: у сильного животного бывает сильная мораль, у слабого – слабая… Она тем сильнее, чем сильнее от природы вооружено животное». Человеческое животное само по себе вооружено слабо.
Но животное не способно на самоубийство. Человек-тряпка – тоже.
Я не ратую за психологизм. Я сам считаю, что отступление от психологии правомерно, если этого требует замысел.
Савич так и поступил. Он заставил своего героя нарушить психологию.
Казалось бы, пожалуйста – и противоречивость ввел автор.
Ан не то. Не действует.
Потому что не веришь ему? – И то, конечно, тоже. У него ничто не убеждает.
(«Скорый поезд "Стрела Востока" вез Илью Владимировича к новому месту работы.
– Ту-тух-ту-тух! Главврачом!
– Та-тах-та-тах! В крупный психо-наркологический диспансер – выстукивали колеса».
Смотрите, как звукопись дается другим:
«…– это все мои владения, – рассказывал ветер, и когда тебе надоест музыканить с поездом, то летим со мной, – со мной, со мной!
Валюське еще не надоело, а поезду надоело отбивать две четверти, и он забарабанил триолями.
– Тараты-караты-куплю аппараты, и траты, и браты, и грома раскаты, – слова подобрала Валюська, поезд согласился на тараты-караты, и в знак согласия дал длинный свисток».
Это, правда, Огнев, романтик, то есть – если одним словом и в моральном плане – эгоист, этический наследник флибустьеров, пиратов, всех первично-капиталистических накопителей и, следовательно, антипод Савичу. Однако Савич-то тут должен бы быть, хоть на минуту, в шкуре человека с достижительной нравственностью. Тот же рад карьерному все же движению. И вот – поезд движется. Савич, кажется, и хотел бы, чтоб его слова оказались звукописью. «Г-лАв–вра-чОм» еще может походить на двухтактное «Ту-тух-ту-тух». Но дальше – пшик.)
Однако мне хочется сказать, что из художника масса противоречий источается. Он же движим вдохновением. А оно – неясное, полуподсознательное. Неясность же естественно противоречиями выражается.
Когда же их раз – и обчелся…
Есть такая практика у археологов: если найдены произведения искусства поблизости от костей антропоидов, то это кости гомо сапиенса. Есть такая идея, что человеком антропоид стал, обретя речевое мышление. Есть еще идея: стал он им всего 40-30 тысяч лет назад. (Потому и не встречаются произведения искусства, датируемые сроками раньше.) И возникло искусство – для осуществления функции испытания сокровенного мироотношения. Человека еще тянуло в животность. И животным он был очень слабым. А он уже почти был царем мира. Чтоб себя, слабого, испытать, нужно было рисовать не черепах, а страшных мамонтов. (Потому только большие животные и изображены всегда в наскальной живописи тех лет.) Так если для речевого мышления нужно, чтоб в коре головного мозга были так называемые центры речи… А ни у кого в животном мире таких центров нет (хоть инструментальное мышление – отдельно - и коммуникативная речь – отдельно - у иных животных есть)…То должны ж те центры речи быть закодированными в генах ДНК? Или как-то еще материально… - Должны. Так почему б и универсальной для всех языков грамматике (Хомского) не быть этак закодированной?
Генетики определили недавно, что все человечество произошло от популяции антропоидов, по численности, не превышающей всего нескольких тысяч особей. Значит, у них был один язык. С грамматикой Хомского?..
И если «Нет ни одной фразы Выготского, с которой Хомский не согласился бы» (Васильев В.В.), если погружение ребенка в социальность фактически происходит с первых минут жизни, если он с нею потому и обычную грамматику осваивает раньше, чем ее поймет (Выготский. Психология развития человека. М., 2004. С. 964-965), то и нечего списывать Выготского со счетов. В… вопросе происхождения речевого мышления.
А, заодно, и мне нечего так уж смущаться применять его «Психологию искусства» с ее катарсисом от противочувствий.