Александр Сотник. Рекламist. Роман. Глава "АНТИСВОЛОЧЬ".
Страница 17. <предыдущая> <следующая>
АНТИСВОЛОЧЬ
Шефу стукнуло пятьдесят. Вообще-то, ему исполнилось, но все утверждали, что именно стукнуло. Он и вправду поначалу ходил как пришибленный, а потом смирился. Сказал Карпиной:
– Вот мне полтинник, а не верится. Кстати, как я выгляжу?
– На все сто! – Брякнула Светка.
Тогда он объявил, что приглашает всех сотрудников в клуб. Принял позу римского императора и провозгласил:
– Я проставляюсь!
И все огорчились, потому что теперь надо было ломать голову по поводу подарка. Гудман тут же заявил, что никуда не пойдет.
– Он меня обидел, – объяснил Лева. – Вызвал вчера к себе и соплями забрызгал.
– Не специально же, – вступилась Карпина.
– Не защищай.
– Болеет же человек. И жена уехала в Бразилию.
– Отдыхать?
– Ясно – не работать. Они с ней поругались. Шеф сказал – «посрались в хлам». А он напрягся. Надо расслабить.
Гельфанд оживился:
– Идеи кончились? Заперло? «Пурген»! – и из тебя поперло! Подарим слабительное. Устроим оживляш!
Деревьев махнул рукой:
– Пошляк. Я могу написать его портрет. Обнаженку.
– Представляю себе комод, а из него торчит маленький ключик, – захихикала Карпина.
– Все вы тут пошляки, – обиделся Деревьев.
Бекетов предложил:
– У меня есть знакомый композитор. Пусть он песню для Шефа напишет. Он и стихами балуется. По дружбе выйдет недорого.
Все согласились. Вечером Бекетов привел композитора в офис. Карпина тут же влюбилась, а Деревьев увял. И было отчего: композитор до боли напоминал белокурого красавчика Сергея Есенина. Правда, излишняя манерность и высокий тенор частично разрушали внешний образ, но, с другой стороны, кто знает, каким Есенин был при жизни?
– Сразу видно: бездарность, – резюмировал Деревьев.
– Он для мясокомбината корпоративный гимн написал, – с гордостью парировал Бекетов, и тут же процитировал: «Мясники, мясники, все в кровище мужики!..»
– Какой кошмар, – сказал я.
– А по-моему, прикольно, – возразила Карпина. – Как вас зовут?
– Юлиан, – сладко пропел Есенин.
– Он еще и Юлиан, – с ненавистью передразнил Деревьев.
– Юлик пишет для рекламы, – тараторил Бекетов. – Ролик туалетного освежителя видели?.. Ну вот!
– Что-то не припомню там музыки, – вредничал Деревьев.
– Да ты вообще глухой! – раздражался Бекетов. – Там в ритме вальса пшикает баллончик.
– Прикольно! – вторично восхитилась Карпина. – Нам как раз с композиторами не везло. Можно посотрудничать.
– И сколько стоит этот гений туалетов? – съязвил Деревьев.
– Полтинник с носа, и песня зазвучит? – Бекетов вопросительно посмотрел на Юлиана. Тот кивнул.
Деревьев напрягся, подсчитывая убытки:
– Да я за такие бабки Чайковского воскрешу!
– Жмот, – заявила Карпина. – Лично я – за! Женька, что ты молчишь?
Я пожал плечами:
– Да мне как-то все равно.
– Пусть пишет, – сказал Гудман. – Только чтобы нот побольше.
– И прикольнее, – вставила Карпина.
– Смени пластинку, – буркнул Деревьев.
Бекетов поставил задачу:
– Шеф у нас нормальный, с чувством юмора. Не сказать, чтобы сволочь, скорее, наоборот. Музыку уважает. Когда добрый, даже поет.
– Что поет? – спросил Юлиан.
– Марши вермахта. Сам слышал. Так что музон должен быть резкий и терпкий, чтоб бил наповал.
– Ты ему про свой запах не рассказывай, – встряла Карпина. – Юлик, напиши… Можно на «ты»?.. Напиши в стихах его человеческую характеристику, чтобы стало понятно, как мы к нему относимся.
– А как вы к нему относитесь?
– Херово, – злобно молвил Деревьев.
– Не сбивай автора! – возмутился Бекетов. – Мы относимся к нему как к источнику благосостояния.
– Как к носителю геморроя, – добавил Гельфанд.
– Как к соплежую, – вставил Гудман.
– Короче, типичное начальство, – подвел итог Бекетов. – Все ясно? Песня должна быть готова послезавтра.
Юлиан снова кивнул. Мне показалось, мы его смутили. Но истинный профессионал всегда найдет достойный выход. По крайней мере, я так думаю…
Через день после обеда Шеф уехал на переговоры. Все собрались в его приемной. Бекетов светился от счастья:
– Это будет суперсюрприз! Юлик уже в пути. Везет диск. Песня записана!
Композитор вальяжно вплыл в помещение. Он выглядел как лауреат, отхвативший государственную премию. Достал из кармана диск:
– Готовы к прослушиванию?
Карпина закатила глазки в предвкушении. Гудман саркастически усмехнулся. Деревьев вздохнул. Гельфанд потер руки. Бекетов воскликнул:
– Йес, маэстро!
Маэстро вставил диск в проигрыватель. Первые аккорды напомнили о реализации нацистами блицкрига, за ними последовала шокирующая барабанная дробь, как перед расстрелом и, наконец, зазвучали слова. От первых же строк я едва не лишился дара речи. Певец, следуя истеричным интонациям фюрера, по-рэпперски внушал:
Наш любимый Шеф – просто душка… |
«Кто такая Простодушка?» – подумал я, и бросил взгляд на вытянувшиеся физиономии присутствующих. Солист, между тем, не унимался:
Мягкий, – йо! – как большая подушка;
Пусть иногда он сопли пускает,
Челюсть роняет, быстро вправляет!
Это прикольно! Это вставляет!