Между тем, гонение на последователей Христа усиливалось, и все, кроме апостолов, рассеялись по разным местам Иудеи и Самарии, проповедуя там Христа.

Савл же, придя к первосвященнику, попросил у него письма в Дамаск к синагогам, чтобы, кого найдёт последующих учению Христа, связав, приводить в Иерусалим.

Когда же он шёл и приближался к Дамаску, внезапно осиял его свет с неба. Он упал на землю и услышал голос, говорящий ему: Савл, Савл! Что ты гонишь Меня?

Савл спросил: кто Ты, Господи?

Господь же сказал: Я Иисус, Которого ты гонишь; трудно тебе идти против рожна.

Савл в трепете и ужасе сказал: Господи! что повелишь мне делать?

И Господь сказал ему: встань и иди в город, и сказано будет тебе, что надобно делать.

Люди же, шедшие с Савлом, стояли в оцепенении, слыша голос, а никого не видя.

Встав с земли, Савл и с открытыми глазами ничего не видел; и повели его за руку и привели в Дамаск. И три дня он не видел, и не ел, и не пил.

В Дамаске же был один ученик Христа, именем Анания, и Господь в видении сказал ему: встань и пойди на улицу, называемую Прямую, и спроси в Иудином доме Тарсянина, по имени Савл; он видел в видении мужа, именем Анания, пришедшего к нему и возложившего на него руку, чтобы он прозрел.

Анания отвечал: Господи! я слышал от многих о сём человеке, сколько зла сделал он святым Твоим в Иерусалиме; и здесь имеет он от первосвященников власть вязать всех, призывающих имя Твоё.

Но Господь сказал ему: иди, ибо он есть Мой избранный сосуд, чтобы возвещать имя Моё пред всеми народами и царями, и Я покажу ему, сколько он должен пострадать за имя Моё.

Анания пошёл, и вошёл в дом, и, возложив руки на Савла, сказал: брат Савл! Господь Иисус, явившийся тебе на пути, послал меня, чтобы ты прозрел и исполнился Святого Духа.

И тотчас как-бы чешуя отпала от глаз Савла, и он прозрел; и, встав, крестился и, приняв пищи, укрепился.

И стал Савл проповедовать в синагогах Дамаска об Иисусе, что Он есть Сын Божий. И все слышавшие дивились, говоря: Не тот ли это самый, что гнал в Иерусалиме призывающих имя Христа, да и сюда, в Дамаск, за тем пришёл, чтобы вязать их и вести к первосвященникам?

А Савл всё более укреплялся, проповедуя Иисуса Христа и Его воскресение, находя множество учеников и приводя в замешательство Иудеев Дамаска.

Когда же прошло довольно времени, Иудеи Дамаска договорились убить Савла. Но он узнал о их умысле, а они стерегли его день и ночь у ворот города, чтобы убить. Ученики же ночью, взявши Савла, спустили его по стене в корзине, и он ушёл из города.

Прибыв в Иерусалим, Савл старался пристать к ученикам; но они боялись его, не веря, что он уверовал в Христа. Варнава же, добрый человек из них, привёл его к апостолам и рассказал им, как на пути в Дамаск Савл видел Господа, и как он в Дамаске смело проповедовал во имя Иисуса. Апостолы подивились и, когда сказанное подтвердили свидетели, шедшие с Савлом в Дамаск, с радостью приняли Савла в свою братию. И нарекли они его Павлом, как было его имя по-гречески.

Однажды проповедовал Павел в иерусалимской синагоге. И было там множество Еллинистов, злобившихся на него за отступничество от своей веры. И слушая Павла, они всячески противоречили его словам, но были бессильны против его ясных и логических доводов. Прочий же народ, бывший в синагоге, слушал проповедь со вниманием и любопытством.

Когда же Павел заговорил о Христе и Моисее, сравнивая их, один из Еллинистов выкрикнул:

– Что ж, по твоему разумению Христос превосходнее Моисея?

Павел кротко улыбнулся и сказал.

– Братья мои, уразумейте Сына Божия – Христа, и Первосвященника Божия – Моисея. Христос и Моисей – оба верны Поставившему их в Своём доме. Всякий же дом устрояется кем-то, а устроивший всё – есть Бог. Моисей верен во всём доме Бога, как служитель для свидетельства того, что надлежало возвестить. Христос же – как Сын в доме Бога. Дом же Его – есть все мы, если только дерзновение и упование, которым хвалимся, сохраним до конца.

Бог послал сынам Израилевым слово, благовествуя мир чрез Иисуса Христа – и сей есть Господь всех нас. Вы знаете происходившее по всей Иудее: как Бог Духом Святым и силою помазал Иисуса из Назарета, и он ходил, благотворя и исцеляя всех, потому что Бог был с ним; и мы свидетели всего, что сделал Он в стране Иудейской и в Иерусалиме, и что Его убили, повесивши на кресте. Но Бог воскресил Его в третий день и дал Ему являться не всему народу, но свидетелям, избранным от Бога, которые с Ним ели и пили по воскресению Его из мёртвых. Иисус и повелел проповедовать, что Он есть определённый от Бога Судия живых и мёртвых. О Нём все пророки свидетельствуют, что всякий верующий в Него получит прощение грехов именем Его, и спасётся.

Когда Павел закончил проповедь, многие из простого народа уверовали и, видя такое, Еллинисты, едва сдерживая до сей поры злобу и ненависть, бросились к Павлу, чтобы побить его.

– Вероотступник! Проклятие на тебе! – вопили они, пробиваясь к Павлу через толпу простолюдинов, пытавшихся помешать им.

– Камнями забить! Пусть труп его сожрут звери!...

В синагоге началась свалка.

С трудом выбравшись на улицу, Павел бросился прочь, уворачиваясь на ходу от камней выскочивших из синагоги Еллинистов. Обезумев от страха, он нёсся со всех ног, не разбирая дороги.

Когда преследователи потеряли Павла в бесчисленных переулках, он остановился перевести дух в какой-то тихой, безлюдной улочке. Загнанным зверем настороженно озираясь вокруг и не слыша более шума погони, он понял, что опасность миновала, и, присев под старой смоковницей, стал растирать сильно ушибленное камнем кровоточащее левое плечо.

Безумный страх не отпускал Павла. Он дышал тяжело, прерывисто, и никак не мог отдышаться. Всё тело покрывал обильный, липкий пот. На сердце было тоскливо. Как близка была его смерть!... И это лишь начало его пути!.. Будто наяву привиделся ему Стефан, забитый камнями, лежавший в пыли на земле бесформенной, окровавленной грудой. Всё отчаянно взбунтовалось в душе Павла против подобной участи, и он решительно вскочил на ноги… Но мысль о всевидящем Иегове, парализовала его, волосы на голове зашевелились в ожидании неминуемой кары, и он коснеющим языком взмолился к небу.

– Господи, не взыщи за малодушие моё! Ты, Испытывающий человеков, Поставляющий на высоту униженных и Укрепляющий колена гнущиеся, – не отторгай меня от Себя! Виновен я в малодушии своём. Но отныне, презираю жизнь мою! Помилуй меня, Господи, и покарай впредь, лишь только помыслю отступить от завета моего!..

Мучительное напряжение и сильное волнение Павла сменились вдруг полной апатией ко всему. Безмерная усталость и неодолимое отвращение к решению каких-либо вопросов охватили его. Он впал в знакомое болезненное состояние, предвещавшее приближение припадка падучей. Перевязав платком кровоточащее плечо, он стал выбираться из незнакомого района, куда загнала его погоня.

Ощущение надвигающегося припадка всё более усиливалось. В такие минуты его мозг впадал в какое-то отупение, память утрачивалась совершенно. Возникшее тревожное душевное беспокойство нарастало; возникла необыкновенная потребность уединения, чтобы ничего не видеть, и ни о чём не думать. И Павел прибавил шаг, чтобы до начала приступа падучей выйти на людные улицы, где ему могли бы в случае надобности оказать помощь.

Он успел выбраться на оживлённые улицы, когда знакомый, необычный внутренний свет на долю секунды озарил его душу. И прежде, чем его сознание погрузилось в полнейший мрак, он успел услышать первый звук своего страшного, нечеловеческого вопля. Перепуганные прохожие шарахнулись в стороны, в страхе и ужасе глядя на упавшего на землю и забившегося в судорогах человека…

Очнувшись, Павел увидел, что лежит на земле у стены какой-то глинобитной мастерской. Хлопотавшие над ним сердобольные люди, помогли ему сесть, напоили водой и разошлись. Прислонясь спиной к стене, слабый, разбитый всем телом, он впал в дремотное состояние.

К вечеру Павел совсем оправился. С трудом поднявшись на ноги, вытер подсохшую пену на лице и, пошатываясь от слабости, отправился домой.

Путь его пролегал через центральный огромный городской базар, распространявший далеко окрест себя запахи пряных специй, фруктов, овощей, людского пота и зловония открытых помойных ям. Несмотря на конец торгового дня, базар всё ещё шумел многолюдием.

Пройдя мимо длинных торговых рядов, Павел вышел к огороженному месту для продажи скота, возле которого возвышался деревянный помост с выставленными на продажу рабами. Павел остановился, невольно задержав взгляд на юной белокожей рабыне с необычайно красивым, печальным лицом. К нему тотчас подскочил хозяин рабов, приземистый толстый араб, и стал громко нахваливать достоинства девушки, вертя её в разные стороны. Но Павел молча последовал дальше.

В городских домах уже зажглись огни. Улицы на глазах пустели. Трудовой день закончился. Наступило время работы увеселительных домов и ночных притонов.

Разбитый слабостью Павел присел передохнуть у большого торгового склада. Через распахнутые ворота были видны опущенные на землю верблюды запоздавшего купеческого каравана, с которых полуобнажённые грузчики, споро снимали тюки с товаром. Из таверны на противоположной стороне улицы доносился кислый запах дешёвого вина, слышался громкий говор и взрывы смеха уже подвыпивших гуляк.

Передохнув немного, Павел двинулся дальше.

Его шаги одиноко раздавались на безлюдных вечерних улицах. Иногда от стен домов, будто тени, отделялись женщины, предлагая ему свои услуги. В тусклом свете уличных масляных ламп их густо накрашенные лица казались молодыми и привлекательными. Но Павел, брезгливо отмахиваясь от них, ускорял шаг.

Он всегда мечтал о женщине, целомудренной, кроткой нравом, которая полюбит его всем сердцем, несмотря на его внешность. Но годы шли, а такая женщина не объявлялась, и Павел расстался со своей мечтой. Чем лучше он юной рабыни с базара? Он – раб своего уродства, обречённый на тоскливое одиночество… Правда, с недавних пор в нём снова загорелся огонёк надежды, но этот огонёк был настолько слаб, что Павел не верил в счастливый исход. Это случилось две недели назад, когда он в своём районе столкнулся нос к носу с красивой девушкой, выходившей из ворот своего дома. На его восхищённый взгляд девушка улыбнулась, и от её улыбки Павел утратил дар речи. На повороте улицы она обернулась и, увидев, что он продолжает стоять истуканом, весело рассмеялась, помахала ему рукой и скрылась за поворотом дороги. Об этой встрече Павел рассказал своей сестре Оголе и попросил сосватать эту девушку. Оказалось, что сестра знала её, и пообещала Павлу исполнить его просьбу…

Павел подходил к дому сестры. Она жила в привилегированном районе, в котором обитали богатые купцы, солидные откупщики и родовая иудейская аристократия. Дом Оголы располагался в южной части этого района, с тихими улицами, тенистыми деревьями и ухоженными цветниками; тишину этих мест нарушало лишь пение птиц да гудение пчёл в цветочных клумбах. Испокон веков здесь селились титулованные священнослужители, предпочитавшие мирской суете покой и единение с Богом.

В позднее время, когда Павел задерживался где-то, Огола зажигала для него над порталом ворот масляную лампу. И сейчас, при виде горевшей лампы над воротами, сердце Павла наполнилось нежностью и любовью к сестре.

Он ужинал в мрачном, подавленном настроении, какое овладевало им обычно после приступа падучей. Тщетно пыталась Огола развеселить его весёлыми шутками. Это была молодая, красивая женщина, с добрыми глазами и чудесными длинными чёрными волосами. Рано овдовев и не успев народить детей, она, оставшись верна памяти мужа, не помышляла о новом браке и вся отдалась заботам о брате, жалея его до слёз за неприглядную внешность и неустроенность в личной жизни.

Нервно кроша длинными тонкими пальцами хлеб, Павел искоса поглядывал на Оголу: сегодня она должна была получить ответ от родителей сватуемой девушки. Павел не решался спросить сестру о результате сватовства, боясь ответа. Огола же ничем не могла его порадовать и потому оттягивала время.

Наконец, не выдержав, Павел задал мучивший его вопрос. Огола подошла к нему, обняла за плечи и попыталась отшутиться.

– Никуда не отпущу тебя! И не думай! Разве тебе плохо у меня живётся?

Взглянув ей в глаза, Павел всё понял. Встав из-за стола, он молча поцеловал сестру и вышел из столовой. Огола бросилась за ним, но остановилась, присела к столу, уронила лицо в руки и заплакала.

Поднявшись в свою спальню, Павел зажёг масляную лампу, прикрутил наполовину фитиль и бросился на разбросанные по красному ковру шёлковые подушки…

На дворе уже стояла глубокая ночь. А он всё лежал с потухшим взглядом, закинув руки за голову. Потом нащупал рукой лежавшую подле лютню, сел и, понурившись, заиграл тягучую, печальную мелодию – и столько было в ней невыразимой душевной боли и тоски одинокого, отчаявшегося человеческого сердца, что Огола, услышав её в своей спальне, разрыдалась в голос...

Среди ночи он с криком проснулся, продолжая видеть наяву приснившийся кошмар: дым, пламя, кровь, разбросанные повсюду трупы, страшные оскаленные человеческие лица со звериными туловищами и над всем этим – молнии, громы и низвергающийся огонь с небес. Оцепенев от ужаса и страха, Павел сжался в комок. Масляная лампа на низкой подставке освещала лишь ближние предметы, всё остальное в огромной спальне тонуло в густом зловещем мраке. Трясущейся, непослушной рукой он дотянулся до лампы и полностью добавил огня, лихорадочно пытаясь разгадать значение приснившегося кошмара. В голову приходило одно страшнее другого, и Павел в отчаянии воскликнул.

– Господи! Если есть вина моя пред Тобою – горе мне, и не осмелюсь я головы поднять! Если же нет – дай знак Своего благоволения ко мне!..

Свет в лампе вдруг ярко вспыхнул и вновь загорелся ровным пламенем. И, хотя это вспыхнул свежий конец фитиля взамен сгоревшего и отпавшего, Павел возликовал, сочтя это знаком благоволения Иеговы.