Прибегает Дороти. Запыхалась.

– Что? Бил? Был здесь? Что произошло?

Увидела остатки дубинки.

– Это так сильно он тебя ударил? Куда?

Полезла задирать мне свитер.

– Покажи! Гад! Гады! Твари! Где? Покажи.

Уселась и заглядывает в глаза.

– Что сказал? Я так боялась – у него пистолет есть. Ну куда он тебя ударил?

Попыталась заплакать.

– Ты ничего не понимаешь, ты не знаешь, как мне не везло с мужиками, мой муж, он такой был гад…

Попыталась меня обозвать:

– А ты, ты такая сволочь, ты специально надо мной издевался, ты презирал меня, гад. Ты мной брезгуешь. Ты…

Поникла и засентиментальничала:

– Почему я такая? Так всё надоело. Я сама себе надоела. Я же на самом деле лучше, чище… Ты не придавай значения моим выкидонам… Может, мне не стоит жить?

Замолчала, изобразила задумчивость.

Потом с совершенно иной тональностью:

– Мы какие-то уроды. Живём в таком фантастическом доме, на такой замечательной планете, а занимаемся какими-то гадостями, всё мелкие страстишки, деньги, нажива, всё эти похотливые рожи и похотливые отношения. Тебя не тошнит?

И так томно-томно, по детски:

– Я тебя обидела? Я так перед тобой виновата, хочешь, я попрошу у тебя прощения на коленях? Или поставь меня в угол. Или – избей меня!

Прошлась, встала за спиной, взъерошила мои волосы.

– Ты обиделся за Жака? Но это же от отчаянья, от твоей холодности, чтобы тебе понравится. Чтобы ты внимание обратил. Хочешь, возьми меня. Прямо здесь, за пультом. Как угодно! Хочешь, я тебя маслом натру? Ты же меня хочешь, я же знаю, я чувствую. Я всё тебе сама сделаю.

Отошла в угол, и истерически, кусая ладонь:

– Хоти меня! Хоти меня! Ты не можешь не хотеть меня! Ты должен хотеть меня. Должен! Должен!

Потом застыла и помрачнела.

– Да, это я сказала Сашке и братьям, что ты меня хватал – здесь и здесь! Что ты лез ко мне своими слюнявыми губами, что ты хотел меня изнасиловать. Ну, ударь меня, давай, я прошу!..

Я понял, что всё это добром не кончится и сжалился, проявив истинное сострадание:

– Я не могу вас хотеть, Дороти. Я – импотент.