Содержание:

1.      Ловушка   2.      Возглас из-под тесного колпака   3.      Разбитая чашка   4.      Тщета   5.      Разрушитель   6.      Чужой   7.      Тормози!   8.      Видимые ноги   9.      Поиск 10.      Лес на краю села (Элегия) 11.      Любопытство

 
 
 
 

Ловушка

      Я вхожу в увитое плющом окно, которое повисло в воздухе. Пахнет трауром и прелыми плитами старого заброшенного замка. Скорбь подпоясала меня. Из-за горизонта раздаются стаккато и глиссандо разложения. Кучные облака упорядочены. Они подкрашены сиреневыми, бордовыми и иссиня-черными цветами. Над равниной звенит печаль. Трупы воздевают изможденные руки к толпам равнодушных облаков.
      На пригорке стоит унылый скрипач. Его скрипка лакирована, как спинка майского жука. Над стонущей землей парит красивый мальчик. Он легко взмахивает крыльями и смотрит сверху на происходящее. Это он, Ангел Смерти! Пари, пари, мой ангел! Вдруг парящий печальный мальчик осеняет меня. Я опускаю глаза на свою тень и понимаю, что нахожусь в мире теней. Звучат литавры. Легкая барабанная дробь превращается в сердцебиение. Мертвые осенние листья заводят свой последний хоровод. С неба падает кровавое перо ангела. Оно кружится и вонзается в землю. Та вздыхает. Полумрак. Торжественность.
      Я призываю в свидетели доктора, который вылечит мою жизнь! Мне кажется, что я уже никогда не выйду из царства печальной и музицирующей смерти.


 
 
 
 

Возглас из-под тесного колпака

      Знаете ли Вы, что на земле существует вездесущая и своевольная богиня, именуемая Тихой Смертью. Она хранит каждого из нас под колпаками, выполненными в форме обыкновенных телесных оболочек. Колпаки безмолвно бродят по поверхности планеты и взирают друг на друга, ожидая появления божества.
      Людям дано чрезвычайно ограниченное познание мира, определяемое чувственностью, размазанной по внутренним стенкам дышащего колпака. Почти все, что вы знаете, опирается на опыт, полученный не вами. Вы мыслите о предметах по аналогии, принимая за аксиому свидетельства других людей. Таким образом, все достижения цивилизации представляют собой лишь жалкие крохи, которые в основной массе своей вышли из обобщения.
      Немногие из людей, жившие на земле, подали голоса из-под своих колпаков, потому что Тихая Смерть вставила всем удушающие кляпы, тем самым, обрекая человечество на препятствующее прогрессу молчание. Меня пробирает дрожь, когда я думаю о том несметном количестве умерших тел-колпаков, которые хранили недоступные многоцветные украшения человеческой чувственности. Все эти люди были прибраны Тихой Смертью и варварски свалены в кучу, именуемую Бренные Останки Регресса. Каждый человек, будь у него на то способность и желание, мог бы рассказать о себе другим и внести свою лепту в многообразие существующих чувственных форм. Его форма попала бы на всеобщее обозрение. Но, увы, каждый из нас в отдельности будет застигнут врасплох всевидящей Тихой Смертью, которая не любит свидетелей и злорадно прибирает к рукам, в первую очередь, тех, кто слышал слабый возглас какого-то отважного околпаченного безумца. Это боль миллионов, миллиардов белковых организмов, потенциально способных сказать свое слово, но разобщенных, ослепленных и введенных в заблужденье Тихой Смертью.
      Я стремлюсь разорвать мой непроницаемый телесный саван и испускаю отчаянный крик. Он секунду висит в воздухе, а потом умирает, услышанный немногими, также осужденными Тихой Смертью, как и я. Мой крик и есть мое бессмысленное существование.
      Через мгновение меня настигнет Тихая Смерть и разрежет на тонкие цветные полоски тот мир, который я вижу и который помню. Тихая Смерть погребет навсегда окровавленные бинты моих надежд и сомнений. Хаотичная мозаика образов, повисших на внутренних стенках моего колпака, обсыплется так же безнадежно, как отжившие еловые иголки, как небрежно разбросанное конфетти. Все идеи, кружащиеся вокруг меня, потускнеют и, подобно потрепанным игральным картам, ринутся внутрь моей черепной коробки, чтобы остаться там навсегда, ожидая своевременного разложения. Интересно, как пахнет разлагающаяся чувственность?! Мои отношения с предметами окружающего меня ландшафта в миг потеряют свою скрытую сущность, парализованные всемогущей Тихой Смертью.


 
 
 
 

Разбитая чашка

      Служанка: Когда я выметала мусор из-под вашей кровати, мне на глаза попался осколок разбитой фарфоровой чашки.
      Господин: Мне было бы неприятнее, если бы вы там обнаружили мое разбитое сердце.
      Служанка: Какой был чудесный фарфор! Как жалко, что вы её разбили!
      Господин: Нельзя жалеть вещи. Они существуют, чтобы служить людям. В конце концов, всегда можно купить другую чашку.
      Служанка: Но вы же не купили. Пожалели денег на красоту.
      Господин: Я не купил новую, потому что подумал, что рано или поздно потеряю эту дребедень, едва успев к ней привыкнуть.
      Служанка: А я бы все равно купила, и новая чашка стала бы служить мне, тогда как вы служите сэкономленным деньгам.
      Господин: Деньгам нельзя служить. Над ними можно только издеваться.
      Служанка: Но вы согласны, что из красивой чашки пить приятнее, чем из обыкновенной?
      Господин: Я согласен, что пить приятнее, когда хочется.


 
 
 
 

Тщета

      Очень часто мне кажется, что люди занимаются странными делами. Ни один поступок на земле не заслуживает привилегии быть сделанным. Все делается просто так. Скорее всего, люди играют с собой и с вещами.


 
 
 
 

Разрушитель

      Каждый понимает, что мир несовершенен. Меня не устраивает, что звезды висят на небе. Я бы с удовольствием смел их своей мощной рукой и бросил в колодец. Дайте мне час, и я легко придумаю свое небо, полное чудес, которые красивее, чем звезды. Главное с рождения иметь быстрые и ловкие пальцы, и тогда можно оперировать мир, вырезать его язвы и лечить таблетками дерзких мыслей. Я бы еще смел с земли дороги, и мне совсем не нравится глупое строение моего тела. Я хочу состоять из одних пальцев, чтобы по суставам моих цепких фаланг текла ясная память.


 
 
 
 

Чужой

      У меня не получается извлечь у себя глаза и повесить их на стену, чтобы они посмотрели на меня со стороны, но совсем недавно я увидел себя идущего, то есть я шел и смотрел на свои штанины так, словно они мне чужие. И тогда я подумал: "Что делает это непонятное существо здесь в переходе метро?"


 
 
 
 

Тормози!

      Однажды я увидел целый килограмм окурков на лестничной площадке. Мне почему-то захотелось их собрать в пакетик и, потрясая над своей головой, воскликнуть: "Я играю с чьей-то быстрой жизнью!"
      Просто в жизни я всегда куда-то спешил. Быстро выполнял школьные задания, молниеносно ходил в магазин, делал искрометно все, что нужно было, а потом, когда дело сделано, я останавливался и ждал продолжения. Зачем я торопился, если все равно меня подстерегало бездействие. Я экономил минуту, а выбрасывал на свалку час. Вот так я и жил, глотая второпях кипяток, бросаясь галопом по Европам, чтобы испытать свою волю, пока случайно не наткнулся в коридоре на черного кота, блаженно развалившегося на грязном паркете. Негодяй смотрел на меня зелеными люминесцентными глазами, и тогда я все понял: чем медленнее живешь, тем больше видишь.


 
 
 
 

Видимые ноги

      Мне нравятся ощущения чистые, как морозный воздух. Он не щекочет легкие, он наполняет и пронизывает. Морозный воздух свеж и однороден. Когда он мне надоедает, я его выдыхаю, и он улетает весело в небо, оставляя место новому воздуху. Так однажды зимой я был счастлив оттого, что был одинок и колоссален. В тот день над городишком нависли тучи, серые, как грязные носки. И я посмотрел на небо и проткнул его своей головой, потому что внезапно вырос. Для всех людей я оставался виден только по пояс. Верхняя часть моего тела закуталась в зимние тучи серых мыслей.


 
 
 
 

Поиск

      Однажды я попытался стать оригинальным. Раскрыл зонтик в жаркий день, а потом увидел, что люди носят зонты от солнца. Я стал есть землю, но оказалось, что её предостаточно съели мученики и черви. Тогда я решил, что небо свободно, и прыгнул вверх, но упал, а когда падал, заметил, что в воздухе парят самолеты. Тогда я сел, выпил стакан воды и стал придумывать новое.


 
 
 
 

Лес на краю села
(Элегия)

      Труп, лежащий в углублении, созданном не мной, хлюпает разлагающимися ноздрями. Мне кажется, что он хлопает в ладоши, хотя не совсем, ведь руки его заняты перебиранием камушков, указывающих судьбу. Ржавый дубовый лист садится на вздувшийся живот. Лист, словно пучеглазый воробей, выклевывающий семенные пузырьки, птица, извергнутая слюнявой осенью. Теперь они братья, я имею в виду лист и труп. Уши последнего колышутся на ветру, подталкиваемые муравьями. Жалко, что здесь нет муравьеда, который бы смог все поставить на свое место. Черное место в небе - это моллюск, которым старается стать каждый. Я наблюдаю за вездесущими шершнями, прокалывающими зелень листвы. Шершни чего-то ищут, и я уже догадываюсь чего. На их пути летают гениталии и кусочки отгрызенных хомячками ногтей.
      Эта трупная идиллия примыкает к выросшему неподалеку поселению двуногих. Я слышу песню жаворонка, мучимого нереализованными испражнениями. Ну вот, наконец... Плям, плям, и труп в порядке. На оголенном плече выросли бугорки своеобразных фекалий. Это татуировки, которые будут пожраны и проколоты насекомыми, такими, как я, ведь я всего лишь навозный жук, выползший на прогулку в отхожее место. Странно, но нет каннибалов. Они здесь всегда прогуливались, когда у них случались приступы меланхолии. Их голые пятки обнюхивались и отвергались. Это дупло, и я уверен, что зловещее. Ах, это глаз. Везде столько глаз, карих и бородавчатых, смотрящих вкось и вширь. Дупло смотрит, словно глаз, на который наступили. Он вытек, оставив неясный отпечаток, чтобы в нем поселилась голодная белка, мечтающая наколоть сухие яблоки на несуществующие иголки.
      Теперь я понимаю, что лес извергает когти, преследующие живых ползающих и сосущих. Везде следы ног, лапок, крылышек и босых ступней. Кровоподтеки на деревьях оставлены для того, чтобы служить азимутами. Это смола. Боже, деревья плачут, ведь они живут. И это всегда. Я это видел еще в детстве, когда залазил в шалаш, который мочился мне на спину августовским дождем. Я лежал и думал, что это пройдет, хоть мне и было приятно. Кажется, что все приятное должно пройти. Это страх плачущего леса, который щетинится иглами и шишками. Иглы - это слезы. Труп лежит оплаканный. Он теперь превратился в муравейник, а я-то думал, что такое эти гигантские муравейники! Жизнь притаилась везде, пытаясь спрыгнуть с шепчущих ветвей, чтобы упасть в диковинную кучу.
      Я уползаю, нехотя шевеля неповоротливыми крыльями, на которые упали семена одуванчика. Одуванчиковый навозник пополз мастурбировать, чтобы вспомнить о чудесах, которые преподносит лес, стоящий на окраине села. Я ползу к реке. Мне щекотно от трупно-иглокольчатой реальности, мечущей икру в кустах зловонной осоки. Квакающие лягушки мечутся и рвутся на свободу, и я распахиваю нижнюю челюсть, чтобы понять, что я не лягушкоед. Я просто могу приглушить их дерзкие мечты, вот и все.
      Хвощ. Мне здесь приятно, потому что никто не может видеть, как я размышляю и как мне здесь удобно. Я знаю, что за темной рекой кладбище, а на прибрежье растут ландыши. Их белесые цветы разбросаны по дороге нетерпеливыми детьми. Они, будто колокольчики, окрашенные известкой, втоптаны в грязь шершавыми подошвами. Я чувствую запах резвящейся форели. Я - личинка, но уже крылатая. Мне бы только взобраться на ландыш, и тогда я смогу увидеть все сразу, а не фрагментарно. Лес дышит, иглы колют, мертвые мотыльки-однодневки разлагаются. А вот и дохлый зяблик. Я хочу вскарабкаться на его пыльное оперенье, рассеивающее дух свободы. Безграничность, вот что меня окружает, а еще непроходимые кусты болотной травы, да еще этот труп, который везде, даже там, где нечистоты впадают в речку, делая из нее совершенство. Творение реки произвольно, как и её русло. Река всеядна. Закидываешь в нее мертвую капустницу, и река её обсасывает, а потом дает в обмен корчащегося хариуса. И все это я вижу. Впереди еще один труп. Нет, это тот же самый, и он будет везде, куда бы я не пополз. Я запутался в шишковидно-трупном лесу. Я заблудился, как сосунок. Я - никто, лес - все! Ветер сдувает пот с моих склеившихся крыльев. Порядок. Я замираю навсегда, потому что вижу парящий в воздухе клюв. Он опускается и клюет меня до тех пор, пока моя телесная жидкость не опрыскивает пробегающих мимо муравьев. Боже! Блаженство! Мне больше никогда не увидеть кровавого леса, озаренного туманно-молчаливой рекой.


 
 
 
 

Любопытство

      Когда-то очень давно я знал только свою комнату с мягкой кроватью и старым радиоприемником. Потом я спустился по ступенькам вниз и узнал, что есть улица и фонари, освещающие падающий невесть откуда снег. Прошло время, и я ужаснулся, до чего велик город, в котором я живу, но я не ведал, куда ведут уходящие вдаль дороги. Потом я узнал еще множество роскошных городов, красивых стран и умных людей, плавающих в морях. Лучше бы я знал только свою комнату и сидел там, изнемогая от своего ненасытного любопытства.