
* * *
И музыка звучит над каменною башней,
даруя небесам ночного сна покой,
и мир уходит, словно день вчерашний,
случайно прожитый и позабытый мной,
и пёс за окнами, уставши от печали,
не воет больше в бледный лик луны...
Как мы бессмысленно устали,
как мы бессмысленно мудры.
* * *
Здесь все встречаются, как будто на том свете,
и вспоминают жизнь забытую свою,
слова и чувства, до явленья лика смерти,
и что блаженному покой и что – царю,
и что сбылось уже, и что ещё случится
средь сновидений, сумасшествия и лжи...
Как будто жизнь – оранжевая птица
и может задохнуться от любви.
* * *
Это вдруг – из стакана хмельного
мутным взглядом уставится жизнь,
сумасшедшим бессилием слова,
бесконечным падением в стыд.
И не важно уже – кто виновен
и кому благодарным мне быть
за прозренье моё хмельное
и за эту разбитую жизнь.
* * *
Что невозможное случится –
известно мне уже давно,
я знаю: смерть – оранжевая птица,
моё склевавшая зерно.
Но что мне знание – в пространстве,
где нет того, что я люблю?
Не с жизнью я боюсь расстаться,
а с верой в то, чем я живу.
* * *
А он садится, он садится на пень
и ест свой толстый батон.
Как долго, долго тянется день
со всех четырёх сторон.
Как голыми губами, губами
он улыбается до ушей, проклятый.
И только солнце над облаками
корчится Иисусом Распятым.
* * *
Это просто солнце
расправило крылья
и взлетело в небо
с ветки вишни Ю.
Почему же стало нам,
почему – больнее,
когда сердце вишни
разорвалось вдруг?