Как тебе должно быть известно, все психоделики условно подразделяются на два рода – галлюциногены и диссоциативы.

Галлюциногены (ЛСД, ДМТ, псилоцибин, мескалин...) иногда способны открывать сознанию его фрактальное единство со всей Вселенной. Поэтому эти вещества весьма ценятся за свои странные свойства различными идеалистами и мистиками, для которых мир – это исполненный святости Организм и живая осмысленная Система.

Диссоциативы (кетамин-калипсол, Пи-Си-Пи (РСР), декстрометорфан (DXM)...), напротив, утверждают сознание в его безысходном одиночестве, в его сугубо дискретной природе и разложимости на бесчисленное количество конструктивных элементов и запчастей (в буддистской терминологии – скандх), полная деструкция которых обнажает не “Дух”, а “Ничто”. Отсюда становится понятным, почему диссоциативы – это излюбленные вещества пессимистов и атеистов, гностиков и агностиков, похуистов и экзистенциалистов, полоумных сектантов санкхья, тхага и чарвака; всевозможных депрессивных невротиков и потенциальных самоубийц, для которых вселенная – это обездушенный дьявольский “конструктор”.

Декстрометорфан – это диссоциатив. Для того, чтобы стать его случайной мишенью, иногда бывает достаточно переболеть тяжелой и запущенной формой бронхита...

Декабрь 1988-го. Вторую неделю подряд свирепый кашель сводил тебя с ума, целенаправленно изнурял и методично изматывал. Днем и ночью он терзал душу и рвал внутренности стальными крюками. И никакие средства не в силах были помочь тебе избавиться от него. Лишь ингалятор “Каметон” и некоторые таблетки (бекарбон и мукалтин) дарили тебе краткие минуты передышки и временного успокоения.

Когда страдания, вызываемые кашлем, стали совершенно невыносимыми, знающие люди посоветовали тебе прибегнуть к крайнему средству. Крайнее средство – это тошнотворный сироп от кашля “Гликодин”, в просторечии именуемый также “Глюк-1”. (Продукт компании “Alembic Ltd.”, Алемебик роуд, г.Вадорара, 390003, Индия. Дозировка: 1 чайная ложка 3-4 раза в день. Один пузырек с сиропом (100 мл) содержит 200 мг декстрометорфана.)

Употребление сиропа чайными ложками давало ощутимый, но слишком кратковременный эффект. И потому однажды, находясь в припадке отчаяния, ты патетически воскликнул: “Банзай! Кха-кха... Свобода или Сме... кхе-кхе... рть!” – После чего взял да и замахнул целый пузырек... И, недолго думая, еще один…

Через пару минут кашель исчез, будто его никогда и не было, а спустя еще полчаса выяснилось, что, оказывается, в мире существует не один, но как минимум три Антона Золотарева.

Первый из них был пустотелый и пластмассовый. Он неподвижно лежал на диване с махровым полотенцем на шее, прикрывая мертвенно-бледное лицо правым манипулятором с двумя отростками для захвата, остро пахнущими расплавленным поливинилхлоридом. Его глаза лежали отдельно – в стакане с водой, стоящем на тумбочке. Причем один пластмассовый глаз глядел куда-то вниз, а другой – куда-то в сторону и вверх. (Ты условно назвал первого Антона “Я-Этот”.)

Другой Антон (“Я-Тот”) незримо присутствовал где-то рядом, невесомо зависнув где-то между полом и потолком.

Третий Антон, не будучи нигде и никак, тем не менее был призван засвидетельствовать наличие двух предыдущих и сохранить для себя память о них.

– Вот говорят, будто дорога в Ад вымощена благими намерениями. Но тогда какими намерениями вымощена дорога в Рай?” – задумчиво пробормотал Я-Этот.

В ответ на столь странное вопрошание Я-Тот сосредоточенно промолчал и бесшумно переместился чуть выше. Сфероидные шарниры нижних конечностей и верхних манипуляторов Я-Этого пугали его своим нечеловеческим устройством и приводили в явное замешательство. В его невидимой голове панически вращался плотный клубок белой призрачной пряжи.

– Или вот еще, – размышлял вслух Я-Этот. – В газете “Правда” (ты только вдумайся в название!) пишут, будто левые во всем мире борются за правое дело. Тогда как правые, наоборот, втихую обстряпывают свои “левые” делишки... Тебе не кажется, что те и другие занимаются не своим делом?

Я-Этот медленно убрал правый манипулятор с пластмассового лица и обратил на Я-Того свои пустые темные глазницы, вызывающие непристойные ассоциации с двумя синхронно разверстыми вагинами. Я-Тот с удивлением отметил про себя, что пустые человеческие глазницы, оказывается, выглядят гораздо выразительнее и кажутся гораздо более осмысленными, чем те же глазницы в комплекте с глазами.

– И почему у нечестивых персиян-огнепоклонников дэвы – суть злые черти, а у богооставленных язычников Ост-Индии дэвы – это добрые боги? – продолжал вопрошать Я-Этот, сосредоточенно уставившись пустыми глазницами в потолок. – И почему английская собака, когда она задом наперед, вдруг превращается в бога, который к тому же “един в трех лицах нераздельно и неслиянно”, – точь-в-точь как трехликий греческий Цербер, охраняющий пути в преисподнюю... Непостижимо!.. Тут на память невольно приходят непотребные гностические стишки: “Кто к Марии приходил, Объяснить непросто: Он высокий господин, Маленького роста...” Поразительно!.. Иногда мне кажется, что за всей этой языковой неразберихой, которой мы со всех сторон окружены, маячит Чья-то незримая глумливая ухмылка...

Вдруг из левой глазницы Я-Этого высунулись два длинных подвижных усика. Опасливо ощупав пространство вокруг себя, усики торопливо исчезли во тьме глазницы.

– У тебя в голове завелись тараканы, – констатировал Я-Тот. – Ты знаешь это?

Я-Этот криво усмехнулся и возразил:

– Не стоит воспринимать все видимое настолько буквально. “Тараканы в голове” – это пошлый эвфемизм. Так говорят из ложной скромности, когда на самом-то деле хотят, но не решаются сказать: “да ты, брат, спятил” или “ты, чувак, рехнулся”, или “ты, балда, в натуре, с катушек слетел”... Кстати, в твоей башке, насколько я могу судить, вращается тревожный клубок белых ниток. И это уже не эвфемизм. Это кое-что посерьезнее.

(Между тем, непонятно где притаившийся Антон №3 мучился подозрением, что в действительности он, возможно, отнюдь не субъект и свидетель всего здесь происходящего, а такой же исполнитель и объект, как и те двое, и что настоящий зритель и субъект, то есть настоящий Антон, кажется, имеет порядковый номер “7”...)

– Каких тараканов принято называть пруссаками? Рыжих или черных? – вежливо полюбопытствовал Я-Тот.

– Кажется, черных, – сказал Я-Этот. – Таков цвет мундира бравых солдат прусской армии... Фридрих Великий, восемнадцатый век, Жан-Анри Фабр и все такое... Кроме того, те и другие пруссаки носят длинные усы.

– Они функциональны или самодостаточны, эти прусские усы? – спросил Я-Тот.

– Как все на свете, они безусловно функциональны и несамодостаточны, – ответил Я-Этот. – Солдатские усы призваны устрашать противника на поле боя, а в промежутках между сражениями привлекать половозрелых самок, способных к спариванию и овуляции... Тогда как усы черных тараканов являются средством общения с особями своего вида. Они делают это вот так...

Я-Этот пошевелил вытянутыми в форме буквы “V” двумя латексными отростками правого манипулятора, подозрительно смахивающими на спаренный анально-вагинальный фаллоимитатор. Я-Тот протянул ему навстречу два невидимых подвижных пальца – указательный и средний. Они коснулись друг друга, изображая двух тараканов, общающихся посредством усиков.

– Любопытно, что тараканий словарь крайне беден и состоит всего лишь из двух слов, точнее сказать, из двух смысловых кластеров: “там-есть-еда-хорошо” и “там-нет-еды-плохо”, – заметил Я-Этот.

– Что же тут удивительного, – возразил Я-Тот. – В человеческом языке также имеется всего лишь два понятия: “Удовольствие” и “Страдание”. Все остальные слова, сколько бы их ни было – это всего лишь конкретизирующие синонимы. Например, такие концепты, как любовь, радуга, улыбка, секс, сытость, радость, – обычно относятся к категории “У”. Тогда как понятия боль, смерть, слезы, голод, увечье... – ну, и так далее, продолжать можно до бесконечности, – принадлежат к категории “С”. Точно так же, как и пруссаков, людей привлекают объекты и состояния, относящиеся к категории “У”, и отпугивают состояния и объекты, принадлежащие к категории “С”.

– А ведь и правда... И у нас тоже... Да... Всего два понятия... Никогда не думал об этом... – растерянно бормотал Я-Этот. – Выходит, любой человеческий язык, как ни крути, это прусский язык... Ну да!.. Прусский язык, то ли обогащенный, то ли засоренный уточняющими синонимами... Поразительно!.. Но с другой стороны, к какой категории относится, например, слово папайя в языке эскимоса?

– Прежде, чем реальный эскимос отведает настоящей папайи, это слово будет оставаться для него пустой фонетической оболочкой, не относящейся ни к какой категории из двух возможных, – ответил Я-Тот. – Но вот наш эскимос наконец вкусил от ломтика спелой, сладкой, терпкой папайи. Если этот тропический фрукт придется ему по вкусу – он немедленно отнесет его к категории “У”. Но если такая еда покажется ему отвратительной, то он, естественно, навсегда задвинет эту фонему в категорию “С”.

– А что... Пожалуй, ты прав, – согласился Я-Этот. – Но вот как быть со словосочетанием “кожаная плеть” для пассивного соучастника садо-мазо? И куда задвинет “голую бабу” извращенное сознание активного педераста?

– А ты подумай сам, – сказал Я-Тот. – Тут нет ничего сложного для понимания.

– А я подумаю сам... Там нет ничего ложного для непонимания... – рассеянно пробормотал Я-Этот и надолго затих.

В комнате воцарилась гнетущая тишина, и продолжающий сохранять инкогнито Антон №3 в ужасе осознал, что самое страшное в декстрометорфановом трипе – это исполненное содержательных смыслов Молчание.

– Скажи-ка мне, любезный, как ты воспринимаешь окружающее, если твои глаза лежат в стакане, стоящем на тумбочке? – обратился к Я-Этому незримый Я-Тот, и уставший от вязкой и тягостной тишины Антон № 3 наконец-то смог облегченно вздохнуть.

Я-Этот лукаво прищурился влажными вульвами пустых глазниц.

– Я вижу все, что видишь и ты. Ну какая разница, где именно находятся мои глаза? Главное, что они имеются в наличии.

– А чеховское ружье ты тоже видишь? – поинтересовался коварный Я-Тот.

– Чеховское ружье, которое висит на стене? Которое должно выстрелить?

– Да, чеховское ружье, которое висит на стене. И которое должно выстрелить.

– Я его вижу, но не слишком отчетливо, – признался Я-Этот. – Минуточку...

Я-Этот протянул левый манипулятор в сторону тумбочки и осторожно вынул из стакана с водой свои глаза. Затем он аккуратно вставил их в лакуны глазниц – сначала один, потом другой, – и, поморгав, внимательно осмотрелся по сторонам.

– Ружье, которое должно выстрелить, действительно висит на стене, – сказал Я-Этот. – Сделай одолжение, принеси мне его, ибо я слаб и немощен, и не в силах подняться со своего одинокого ложа.

– Нет уж, дружок! Ты ведь знаешь, что должен взять его сам, – решительно возразил Я-Тот.

– Увы, это так, – вынужден был согласился Я-Этот. – Я действительно должен сам это сделать.

Я-Этот протянул правый манипулятор по направлению к стене, на которой висело чеховское ружье, и телескопические сегменты его пластмассового запястья начали медленно выдвигаться и вытягиваться на всю длину, пересекая комнату по диагонали. Достигнув противоположной стены и поддев ружье за ремень, Я-Этот втянул в манипулятор телескопические сегменты и таким образом приблизил одностволку к своим изумленным пластмассовым глазам.

– О-о! Да это Майнлихер! Не хухры-мухры! Наш знаменитый тезка знал толк в охотничьих ружьях! Курковка двенадцатого калибра, ореховый приклад... Червлёный ствол, дульное сужение “получок”... Начало двадцатого столетия... – Правильный дробовик... Обалденная хлопушка! Надеюсь, она заряжена...

Я-Этот взвел бесшумный курок, приблизил дуло к губам и принялся с непристойным сладострастием облизывать его края влажным языком.

“Экая скотина!” – подумал про себя Я-Тот и брезгливо поморщился. Отвращение к Я-Этому было настолько сильным, что белый клубок завертелся в его пустотелой голове еще стремительнее.

– Мне будет не с руки обращаться с курком. Ты мне поможешь?

– Also, ist naturlich! – охотно согласился Я-Тот и, подплыв ближе, утвердил невидимый указательный палец на холодной стали спускового крючка.

Я-Этот медленно погрузил дуло в рот и, вступив таким образом с Майнлихером в порочную связь, слегка покраснел и стыдливо зажмурился.

Подглядывая из ниоткуда за всем этим безобразием, Антон №3 невольно задумался над тем, к какой категории значений – “У” или “С” – следует отнести словосочетание “чеховское ружье, вставленное-в-рот”? Но он так и не успел решить для себя этот вопрос, так как Я-Тот, прикусив невидимую губу, с наслаждением нажал на курок. В ту же секунду герр Майнлихер бурно и гулко еякулировал...

Когда облачко сизого дыма немного рассеялось, Я-Тот увидел лоснящиеся ошметки красно-серого студня, вперемешку с дохлыми тараканами медленно стекающие по стене. Затем он опустил глаза вниз и взглянул на то, что осталось от головы самоубийцы. А от головы его осталось немного: всего лишь нижняя челюсть да раздробленный фрагмент кости, острым шипом торчащий из позвоночника.

Между тем Я-Этот агонизировал. Его нижние конечности мелко дрожали и поскрипывали, а спаренные фаллоидные отростки обоих манипуляторов беспорядочно трепетали и сокращались. Наконец он затих, напоследок выдавив из разорванной аорты порцию розовой пены, остро пахнущей жженой резиной.

Я-Тот сосредоточенно прищурился и обратил внимание на то, что один из зубов на уцелевшей нижней челюсти покойника, предпоследний справа, как будто поражен кариесом. “Надо будет сходить к стоматологу и поставить пломбу”, – машинально отметил он про себя.

Вдруг нижняя челюсть дрогнула раз, другой, а затем часто-часто завибрировала. Я-Тот затаил дыхание и прислушался.

“Х-х-о-р-о-ш-ш-о-т-о-к-а-а-к...” – беззвучно вещал Я-Этот из своего посмертного зазеркалья. – “П-и-з-з-д-е-ц-ф-ф-с-е-м-у-у!.. В-в-в-а-у!.. П-о-л-н-о-е-У-У-У...”

Я-Тот снисходительно ухмыльнулся и деликатно заметил:

– Между прочим, Сократ в таких случаях говорил: “Критон, мы должны Асклепию каплуна...”