Дмитрий Заяц. Конструктор. Повесть. Глава 3.
Страница 5. <предыдущая> <следующая>
Глава 3. Профессор.
Над рынком уже опускался вечер. Бабки уже три раза снизили цены на гладиолусы, «челноки» паковали свой «adibas» и «Ribok» по тюкам, рынок пустел потихоньку. Зато заполнялись кабаки и столовки. В воздухе прибавилось запаха перегара и дешевого табака. Музыка гремела из дверей кабаков, слышалась нецензурная брань, вопросы об уважении, «штрафные» и «на посошок». В парке начинали курсировать гетеросексуальные пары, которые часто целовались взасос, и нередко дело доходило до треска трусиков в кустах. Как говорит одна частушка:
«Одеяло, одеяло. Одеяло красное! Как под этим одеялом, моя целка хряснула!» |
В общем, наступал вечер. «Аборигены» тоже потихоньку расходились. Федор уже собрал свой инструмент и ждал «Гамбургского». Тот ждал чего-то и не уходил.
– Валера, может пойдем?
– Да подожди, паренек еще не вернулся. Сумки у него здесь остались...
– Да дома уже, наверное, забыл про свои сумки. Видал как ты его своими «флойдами»... Аж сопли распустил! Впечатлительный...
– Может, случилось что?
– Да ну-у...
– А кто его знает. Всякое бывает.
– Да я говорю тебе: все с ним нормально.
– Ну пойдем. Ладно. Так ты ко мне?
– Ну да... Только вот забежать бы в одно место... Знаешь дочке двадцать лет сегодня... Хочу поздравить...
– Что, рубанок подарить?
– Ну, зачем ты так... Я же отец ей все-таки...
– Ну смотри... На стакан не сядь опять...
– Ну что ты! Я только зайду, поздравлю и назад.
– ...
«Гамбургский» смотрел вслед Федору и думал о старой русской поговорке: «Зарекалась ворона теплое говно не клевать...».
* * *
В аппаратной внутренней охраны работали шесть мониторов. Пять из них показывала коридоры, камеры, главный вход и вестибюль. Всего было двадцать три камеры. Можно было вызывать любое изображение с клавиатуры на любой из мониторов. Один из них использовался как телевизор.
По телевизору шла какая-то передача, где ведущий останавливал девушек «лолитовского» возраста и задавал им один и тот же вопрос: «Каким вы видите своего будущего мужа?».
Вася расхаживал по аппаратной взад и вперед, и комментировал их ответы двум другим «камуфляжным»:
– Ну ты эту «пургу» послушай! Прынца понимаешь ли ищут. Ой! Красивый, богатый, умный, нежный, добрый... ядрен-батон! А трахать их все равно х... ми будут. Да может быть еще и немытыми! Да в темной комнате под «ламбаду», после водки с димедролом... А потом с корешами впечатлениями делиться, кто кому «целку сбил»!
– А ты Вася, откуда знаешь?
– Я-то?
– Ну да.
– Да знаю... Все они одинаковые.
А знал Вася некоторые вещи не понаслышке. Было ему еще тогда семнадцать лет. Встречался он с одной девушкой – Мариной. Она была на год его младше. И все бы хорошо, но как дело до трусиков дойдет, то ни в какую. Вася и вина возьмет, и цветов, и на коленях постоит. Нет! «Я, – говорит, – девственница и для мужа себя берегу! Вот выйдешь за меня замуж, тогда – пожалуйста...». Он умолял, на оральный секс намекал. А она ему: «Ты что! Это же грязно!». Вася ей и замуж предлагал, но не хочет. А семью, мол, на что содержать будешь? Сколько в твоей школе милиции стипендии платят? На карточку автобусную не хватит!
Аргументов у Васи не было. Только злость копилась. А потом узнал, что Марина его, пока он в наряде стоит, на трассе «минетчицей» подрабатывает, а иногда и на ночь ее берут. Всех женщин он с тех пор возненавидел. И сейчас помоложе любил, да чтоб в темноте и под «ламбаду», а водка с димедролом у него всегда была.
– Да знаю... Все они одинаковые.
– Ну, ты загнул!
– Да ладно проехали... Сегодня двоих тут отловил... – Вася хотел перевести разговор на другую тему.
* * *
Олег медленно отлеплял широкую клейкую ленту от руки. Эдик делал то же самое. Оба закончили с лентой и переглянулись. Потом снова уставились на свои руки.
– Слышь, это что? – спросил дрожащим голосом Эдик.
– Ну, я...
На руке у Олега были какие-то черные полосы и цифры. Полосы были одинаковой высоты и разной ширины. Под рядом полос был ряд цифр. У Эдика:
А у Олега:
0 345 55 660 45 56.
– Где-то я такое видел ... – задумался Эдик.
– Знаю! На жевачке, на сигаретах везде! Это же «штрих-код»!
– И что он значит?
– Не знаю...
– А как его прочитать?
– Ну... это специальные в магазинах машинки есть...
Эдик послюнявил палец и стал тереть по полосам. Ничего не получалось. Полосы были на месте.
– Даже краска не расплылась! Масляная! Во менты придумали...
– Ты знаешь, кажется, она не на коже...
– Ну, ты дал! А где же?
– ПОД НЕЙ!
* * *
Георгий Георгиевич Захарьян родился в городе Тбилиси. Его отец был аптекарем. Он приехал в Тбилиси из Еревана. Отец очень хотел, чтобы сын пошел по его стопам. Он учил его, как делать отвары, как собирать травы, какие пить таблетки и как держать аптеку. Сын все тщательно исполнял, держал аптеку в чистоте, многое знал про лекарства, но после окончания школы пришел к отцу и заявил: «Отец, я хочу стать врачом!». Отец помрачнел, насупился и ответил: «Так значит, зря я тебя всему учил, зря погубил жизнь на твою учебу? Ты будешь жалким докторишкой? Будешь вечно жить без денег? А старый отец будет тебя содержать? Ну, нет! Я всю дурь из тебя выбью!»
Отец в тот день долго бил Георгия по спине плеткой. А на утро Георгий убежал из дома. Он убежал пешком в деревню к школьному другу и отсиживался у него. Через неделю пришел отец и принес деньги на учебу сыну. Георгий взял деньги, но фельдшерскую школу заканчивать не захотел, а на перекладных добрался до Ленинграда и поступил в Первый Медицинский Институт. Закончил его с отличием, хотя учеба не давалась ему легко. Его все время дразнили то «шашлыком», то «Гоги», то «хачипури». Потом были два тяжелых года клинической ординатуры, работа в «скорой помощи», потом в стационаре. А потом он незаметно защитил «кандидатскую» по хирургии и также легко «докторскую».
Но работать бесплатно Георгий не мог. Еще отец приучил его к мысли, что каждый труд должен быть достойно оплачен, иначе работа перестанет приносить удовольствие, и даже будет вызывать отвращение.
До девяносто пятого года Георгий занимался научной работой и обслуживал своих знакомых, естественно, за деньги. Тем и жил. И казалось ему, что сбылось отцовское пророчество – стал он докторишкой. Но не заставили себя ждать перемены. Постреляли по «белому дому», погоняли на танках по Москве, и настал звездный час Георгия Захарьяна.
Он открыл свою клинику по пластической хирургии. Пять упорных лет работы по пришиванию сосков к силиконовой груди элитной даме. Или восстановление девственности дочке газетного магната. Ух, какие бабки потекли. Появилась и дача, и «шестисотый», и отдых в Греции. Да и уважаемым человеком стал Георгий. А по последним слухам... занялся Захарьян генной инженерией. Но кто его на самом то деле знает...
* * *
На вокзале Федор купил букет цветов. Букетом это можно было назвать лишь формально. Это были три гвоздички, купленные по дешевке в цветочном киоске. До завтра они уже не дотянут, так хоть этому придурку спихнуть.
Упаковывать Федор не стал, тем более, что упаковка обошлась бы ему дороже чем сами цветы. Ему цветы и так казались очень нарядными, праздничными.
В подъезд дома, где жила его бывшая жена с дочерью, пустили его не сразу. Консьержка сурово осмотрела Федора и спросила:
– Вы к кому?
– К ... Галине Григорьевне...
– Вы кто?
– Муж... то есть, бывший муж, – виновато ответил Федор.
– А вас приглашали?
– Нет, но ведь день рождения у дочки, я отец ведь... Пропустите...
– Сейчас позвоню, спрошу про вас.
– Спасибо.
Бабка сняла в своей будке какую то трубку и набрала на ней номер. Через минуту ей ответили:
– Слушаю.
– Это консьержка, к вам тут ... как вас? Федор. Да Федор. Отец, говорит. Да... Да. Пропустить?
В воздухе повисла пауза. Бабка ожидала ответа. Федор сжимал в руках цветы и сверток с подарком. Целый год он копил деньги на этот подарок. И вот, теперь, он был завернут в разноцветную бумагу, перевязанную золотистой ленточкой с бантиком.
Наконец, консьержка ответила:
– Проходите. Ноги вытирайте...
– Спасибо большое.
Сердце Федора было готово вырваться из груди от счастья. Он взлетел по маленькой лесенке к лифтовой площадке. На стене была единственная кнопка с надписью «OTIS» над ней. Федор нажал на кнопку, и она загорелась ядовито-зеленым цветом. В шахте лифта появился едва уловимый шум. Федор разглядывал площадку и двери лифта. Все здесь значительно отличалось от того, что он привык видеть каждый день. Пол под ногами был мраморный, стены с какими-то блестками, под потолком множество маленьких ярких лампочек, в углу росла пальма, почти как на Тенерифе 11, везде была какая-то неестественная чистота.
Двери лифта плавно откатились влево. Федор вошел и нажал на кнопку с цифрой «4». На четвертом этаже стояла такая же пальма. Дверь с цифрой «17» была отделана красным деревом , покрыта тремя слоями лака, ручка и глазок были латунными и ярко сверкали.
Перед дверью Федор замешкался. Десять долгих лет прошли с тех пор. Ровно десять лет назад он видел дочь последний раз. С Галиной они расстались, мягко говоря, не очень мирно. Бывшая жена долго не разрешала дочери видеться с отцом, рассказывала множество небылиц про него. Федор случайно узнал адрес дочери. Сегодня, по прошествии десяти лет, он не знал к чему готовиться. То, что его впустили, было хорошим знаком. Федор не мог знать, что трубку интеркома, подняла подружка Галины, которая не знала что ответить, по причине алкогольного опьянения, и просто сказала: «А-а-а пропускайте! Веселее будет!».
Федор нажал на кнопку звонка.
* * *
– Нам что татуировки сделали? – Эдик округлил глаза.
– Похоже. До сих пор болит. Ну может это временные, потом пройдет...
– Только зачем этот «штрих-код»? И почему никто не спросил, хотя бы как нас зовут? Кстати, я – Олег.
– Я – Эдик. Ветров. Слышал, наверное...
– Что? «Ветровдрев»? Твой папаша – тот самый Ветров?
– Ну да...
– А ты не паришь?
– Да бля буду! Хотя, если ты мне и не веришь, ничего от этого не изменится. Мы тут сидим с этой хренью на руках, ждем чего-то. Что дальше!?
– Я не думал, что тебя могут вот так в «трезвяк» забрать. Вы ведь – ЭТИ! «Новые русские».
– И я не думал...
– А ты им говорил?
– Что?
– Ну, кто ты.
– Нет... Не спрашивали.
– Так не жди, скажи. Сразу отпустят.
– Ладно, попробую. А ты уверен, что это «трезвяк»? Как-то все странно...
Дверь пискнула замком и открылась. Вошедший, Вася показал пальцем на Эдика и рявкнул:
– Ты! На выход!
– Я... моя фамилия – Ветров. Мой отец ...
– Мне насрать какая твоя фамилия. Ветров, Х..етров... Все равно. И кто твой отец мне тоже все равно! Хоть Папа Римский. Руки за спину. Выходи!
Вася был хорошим работником, но вот с памятью у него было плохо. Где-то он эту фамилию слышал, но Васе приказано – Вася сделал. Все остальное – сантименты. Пусть начальство само с ним разбирается. Его задача выполнена. Здесь Вася сделал свою вторую, непоправимую ошибку.
* * *
Клиника Захарьяна была весьма популярна в определенных кругах общества, в основном, хорошо обеспеченных, ведь за свою работу он брал немало. В последнее время особенно. Ведь раньше, специализация клиники была очень узкой, но теперь, открывались новые горизонты.
Как и все гениальное, идея родилась случайно. Как-то вечером, Захарьян лежал на диване и смотрел телевизор. В программе «Вести» говорили об Английских ученых, показывали какую-то овцу Долли, говорили про генетический код, упомянули непривычное тогда, слово «клонирование» и говорили обо всем этом так серьезно, что Георгий заинтересовался. Он сделал погромче и дослушал до конца. На следующий день он связался со своими знакомыми в крупнейших институтах страны, центре генетики и даже пытался звонить на Туманный Альбион. Вскоре он собрал множество полезной информации. Это стало толчком для него.
Захарьян расширил клинику, открыл несколько исследовательских лабораторий, закупил несколько грузовиков нового оборудования и работа закипела. В свои лаборатории он собрал своих бывших однокурсников и единомышленников. Почти все его сбережения ушли на исследования. Около года он проводил исследования в области генной инженерии. Еще через год клиника пережила второе рождение.
Никто не знал, к чему привели исследования, но очереди на операции к Захарьяну стали просто немыслимыми. Люди с немалыми кошельками записывались к нему за несколько месяцев, деньги за услуги теперь не передавались «наличкой» в конверте, а пересылались на счет в Швейцарии. Коллеги называли его «профессор», хотя вкладывали в это слово совсем другой смысл, не относящийся к ученой степени.
* * *
Дверь открылась и из нее выглянула наголо выбритая голова, а за ней вылезло тело комплекции Майка Тайсона. Голова оглядела Федора и спросила:
– Те че надо, чудило?
– Вы извините, – начал Федор, – я на день рождения Лены. Я ее папа. Вот, хотел поздравить...
Голова втянулась обратно в дверь и где-то внутри заголосила:
– Галка-а-а! Это чо такое? Кто ето такое пришло-о?
– Где, Эдичка?
– Там! У двери стоит...
Из квартиры на площадку вышла Галина. Она совсем не постарела за эти десять лет, даже наоборот – помолодела! На ней было черное вечернее платье с декольте, на котором красовалось жемчужное ожерелье, а спина была открыта почти до трусиков, хотя может, оных и не было. Почти на каждом пальце у нее было по золотому кольцу, а на безымянном пальце правой руки – перстень с рубином. Левое запястье украшали часы «Rado».
Увидев Федора, лицо Галины исказила гримаса отвращения. Она смерила его взглядом и прошипела:
– ЗАЧЕМ ТЫ ПРИШЕЛ?
– Я на день рождения. К Лене. У меня подарок есть, да и увидеться бы...
– Ты ее десять лет не видел, зачем сейчас?
– Так ты же сама не разрешала...
– Я не разрешала!? – лицо Галины побагровело от злости, – Я не разрешала?..
Тут в дверном проеме показалась еще одна голова с длинными светлыми волосами. Это была красивая стройная девушка, которая была так похожа на мать двадцать лет назад. Федор понял – это она.
– Мам это кто?
– Никто, адресом ошиблись. Иди, я сейчас приду.
– Здравствуй, Лена. – произнес Федор, – С днем рождения... дочка.
– Чт... о-о-о?
– Лена, мужчина шутит. Уходите.
Но ей было уже не десять лет. Обмануть ее было труднее. Она до сих пор помнила отца. Он даже снился ей иногда, и она все еще скучала по нему. Она помнила как он катал ее на карусели, как они ходили в кино на утренники для детей, как катал на лодке по озеру и рассказывал про Африку.
– Папа?
– Да...
– Федор! Уходи! Немедленно!
– Нет, мама! Папа пришел ко мне. Сегодня МОЙ день рождения и я хочу чтобы он зашел!
– Нет!
Но Лена уже схватила Федора за рукав и увлекла за собой в квартиру. Она была так рада неожиданному счастью и не хотела его сразу же потерять.
* * *
Вася Круглов подвел Эдика к двери с надписью «ВТОРИЧНАЯ». Электронный замок пропустил их внутрь. Комната была похожа на солярий с душевой. За маленьким столиком, почти тумбочкой, сидела женщина в белом халате. Она закрыла книгу и подняла глаза на Эдика:
– Проходите, любезнейший. Раздевайтесь. Да догола. Да, и трусы. Все снимайте и бросайте одежду в тот синий контейнер.
– Зачем?
– Не задавайте вопросов. Бросайте в контейнер. Да. Проходите в кабину.
Эдик шагнул в душевую кабинку в углу комнаты. Это был какой-то странный душ. Там не было смесителя.
Женщина в халате закрыла за ним дверь кабинки. В следующий момент в кабинке начался «Душ Шарко – Dolby Surround». Вода лилась отовсюду. Не лилась! Стреляла! Мощные струи били все тело Эдика сверху и снизу. В воду было что-то добавлено. Какая-то моющая жидкость. Она попадала ему в рот и в нос, вся кабинка была в пару и мыльной пене. Потом вода сменилась чистой, а потом вообще, прекратилась. Откуда-то сверху подул теплый воздух и через минуту Эдик был уже сухой.
Кабинка открылась и женщина в белом халате сказала:
– Проходите к аппарату и ложитесь.
– Сюда? – Эдик показал на «солярий».
– Да. На спину.
Эдик лег на пластиковое покрытие. «Докторица» одела резиновые перчатки и достала из тумбочки стола банку с белой эмульсией. Она открыла банку, зачерпнула оттуда и вылила на грудь Эдику почти половину содержимого банки, затем стала тщательно растирать крем по телу Эдика. Она промазала его везде, даже подмышки. Когда она смазывала промежность, у Эдика возникла непроизвольная эрекция. Лицо Эдика побагровело от смущения и стыда. «Докторица» оставила этот момент без внимания и продолжала размазывать «крем» по ногам Эдика.
* * *
Еще два года назад Ветров пришел к Захарьяну с болями в сердце. После электрокардиограммы Захарьян сказал:
– Петр Иванович, ситуация критическая. Через некоторое время возможен инфаркт...
– Что же делать? Помогите!
– Пока могу лечить вас только медикаментозно. Измените образ жизни. Оздоровительные процедуры, отдых, не пейте, соблюдайте диету...
Хмурый ушел тогда Ветров от Захарьяна. Накупил в аптеке кучу лекарств, сел на диету, бросил пить, даже пиво не пил, но продержался всего две недели и все началось заново. «Фемины» в бане и коньяк на бильярде.
Первый инфаркт не заставил себя долго ждать. Ветров снова оказался на больничной койке и пролежал на ней около месяца. Прогнозы Захарьяна были еще более пасмурными. Но и это не остановило Ветрова.
Около полугода назад эскулап сам позвонил Ветрову и попросил о встрече. Он встретил его в своей лаборатории за столом с хромированным «мобайлом». Несколько колец на кордановом подвесе вращались друг в друге. Ветров сел в кресло напротив и бросил нехотя:
– Ну,что звал?
– Слюшай, панниаэшь, каккой штука тэбэ пиридложить хатэл, да? – Захарьян любил изобразить из себя дитя гор и зачастую так коверкал русский язык, что разговаривать было невозможно.
– Только не надо вот этого говна, и так тошно.
– А что такое? Что случилось? Боли замучали?
– А ты не знаешь?! – язвительно уточнил Ветров.
– Ну, как же, как же. Вот про это и хотел с тобой поговорить, показать тебе одну любопытную вещь.
– Что еще?
– Ну пойдем посмотрим.
Они шли по коридору, а Захарьян, тем временем, рассказывал:
– Любовь Васильевна Соколова. Сорок девять лет. Всю историю болезни рассказывать не буду, только последние несколько строк. Она была обречена. Я не брался дать ей и полгода. Она согласилась на мой эксперимент. Третьего октября прошлого года я взял у нее анализ крови и провел над ней некоторые манипуляции. Сейчас ты увидишь результат этих манипуляций.
Он открыл дверь перед Ветровым и пропустил его вперед. Посредине огромной лаборатории, заставленной множеством компьютеров, индикаторов и лампочек стоял стеклянный цилиндр. К нему шли провода, шланги и какая-то гофра. Ветров не сразу понял, что находится в цилиндре. Он подошел к нему поближе и стал внимательно рассматривать его содержимое.
* * *
В комнате было около двадцати человек. Все громко разговаривали, смеялись, пили вино, звенели бокалами и стучали вилками. «Тайсон» сидел во главе стола и жевал жареную отбивную. На лице было нарисовано явное сосредоточение на еде и крайнее удовлетворение.
С другой стороны стола скучал миловидный молодой человек в синей рубашке и бордовом галстуке. Он ковырял вилкой холодец с фигурной морковью и зеленю. Он склонился головой к тарелке и никого не замечал.
Лена подвела Федора к столу и громко сказала:
– Минуточку внимания! Дорогие гости, сегодня ко мне на день рождения приехал мой папа. Он был в дальней командировке. В ... Африке. И вот, сегодня, специально приехал, чтобы поздравить меня. Его зовут Федор...
– Николаевич. Здравствуйте, – закончил за нее Федор.
В комнате повисла пауза. Казалось, даже стереосистема стала играть тише. Стук вилок прервался, и все взгляды устремились на Федора. Толстая тетенька в дымчатых очках даже развернулась на стуле и оценивающе рассматривала гостя. Ее звали Изольда Матвеевна Рубенштейн.
Внешний вид Федора разительно отличался от присутствующих. На ногах у него были одеты старые сандалии, через которые были видны застиранные носки, а брюки были несколько помяты. Рукав фланелевой рубашки был испачкан солидолом.
– Чо в натуре из Африки приехал? – нарушил молчание «Тайсон».
– Да, – ответила за Федора Лена, – вчера. Из Касабланки. Познакомься, папа. Это – Эдуард Станиславович – муж мамы.
Она показала на «Тайсона».
– А это – Вадик. Он мой жених. – Елена показала на молодого человека в синей рубашке.
– Очень приятно. Федор.
– Ну, садись, папа. Сюда... – она показала ему место рядом с Изольдой, на что последняя пренебрежительно фыркнула и отвернулась.
Лена села рядом с синерубашечным, а Галина рядом с «Тайсоном». Лицо Галины было перекошено от злости. Она налила себе рюмку водки, выпила одним махом и дрожащим голосом проговорила:
– Господа, Федор Николаевич у нас проездом, сегодня у него поезд, он спешит... очень. К нам не надолго... На минутку забежал...
– Мама! – резко прервала ее Лена.
– Что, Леночка?
– Хватит врать!
– Как тебе не стыдно! Делать матери замечания при гостях!
Всю совместную жизнь Галина держала Федора «под каблуком». Он мирился с этим. Никогда не хотел он ссориться с Галей, всегда отмалчивался, подчинялся. А Галя, всегда решала за Федора, что ему делать, а чего не делать, кому мыть посуду, а кому выносить ведро.
С тех пор прошло уже десять лет. Семейная жизнь была уже позади, и Федор был уже сам по себе, но осталась старая рана, боль молчания и слепого повиновения, которая сейчас снова заболела.
– Давайте ему «штрафную» нальем! – предложил «Тайсон».
– Да, спасибо... – Федор встал со стула и поднял рюмку водки.
Уже пять лет, он был «в завязке», но сейчас почему-то захотелось выпить эту рюмку. Он повернулся к дочери лицом и сказал тост:
– Я хотел бы выпить за тебя, Леночка. За то, что ты стала такой взрослой, умной и доброй девушкой, за то, что я наконец-то тебя увидел. Я много думал о жизни и понял только сейчас, насколько я счастлив, что у меня есть ты, хотя ты и далеко от меня. В другой жизни. Я рад, что ты теперь в достойной обеспеченной семье и не занята вопросом, где взять соли, чтобы посолить картошку. Я хочу, чтобы ты простила меня за такую долгую разлуку и то отцовское внимание и любовь, которой ты была лишена все эти годы. Я хотел бы когда-нибудь восполнить эту пустоту в твоей жизни, хотя многое уже невосполнимо. Я слышал, что теперь ты учишься в институте на журналиста. Я очень рад этому и горд за тебя, – Федор достал сверток и протянул его дочери, – Это мой подарок тебе. Я хочу, чтобы он был для тебя символом моей веры в твои способности и талант. Чтобы ты смотрела на него и вспоминала обо мне, и знала, что отец верит в тебя и очень тебя любит. С днем рождения!
Федор выпил рюмку и сел. Остальные тоже выпили. Только Галина сидела, как статуя, сжав губы. Кто-то хлопнул пару раз в ладоши. Лена распечатала сверток. В нем была прозрачная пластиковая коробочка с ручкой «Parker». Обычная автоматическая шариковая ручка с фиолетовым корпусом и хромированной стрелой – фирменным знаком.
– Спасибо, папа, – в глазах у Лены стояли слезы.
Тут оживился молодой человек в синей рубашке. Он поправил галстук и тоже встал. Похоже, он хотел сказать встречную речь. Откашлявшись, он начал:
– Присоединюсь к предыдущему оратору. Хочу так же поздравить тебя, Лена, с двадцатилетием. Это круглая дата и подарок должен запомниться, – он дал Лене похожий сверток, и пока она его открывала, продолжал, – Ты будешь мастером пера и поэтому, хочу подарить тебе золотое перо! Это настоящий «Waterman» с золотым пером и платиновым корпусом, инкрустирован изумрудами с твоими инициалами. Ну, а... папиной ручкой будешь кроссворды разгадывать...
Федор опустил глаза в тарелку. Ему хотелось под землю провалиться. Зато Галина почему-то громко, на всю комнату, захохотала. Все гости сидели в недоумении и наблюдали за развернувшейся комедией. У Галины даже щеки покраснели от смеха, она никак не могла остановиться. Наконец она взяла себя в руки и сказала:
– У нас тоже есть подарок для тебя, даже три. Эдик, скажи...
– Ну, это. Ленка. У нас тут два ключа и «ксива». Первый ключ от твоей новой квартиры, чтоб поближе к институту типа. Второй ключ от нового «Лэндровера», чтоб не пешком туда типа ботать. А «ксива» вот, пластиковая карточка на твое имя с некоторой суммой американской валюты, чтоб в институте не так скучно было.
Он вынул из кармана ключ от квартиры, от автомобиля с брелоком-ключом сигнализации и пластиковую карточку «Виза». Галина смотрела в упор на Федора и сияла счастьем. Ее глаза как будто говорили: «Ну, что, съел? Так тебе!».
Федор и так понимал, что его ручка выглядит как-то неубедительно. Он встал и со словами «Ну, мне пора...», стал двигаться к выходу. Он был просто раздавлен.
– Ну, зачем ты так, мама?! – всхлипнула Лена.
– А что такое, Леночка? Тебе подарки не нравятся?
– Мама, я не об этом...
– Ничего, – сказал на пороге Федор, – ничего, Лен, все нормально, мне и правда пора. Все будет хорошо...
Федор, едва сдерживая слезы, вышел из подъезда.
Дмитрий Заяц. Конструктор. Повесть. Глава 3.
Страница 5. <предыдущая> <следующая>