Стояли в очереди позвонить по междугородному телефону,

Петрозаводские с обнажёнными торсами,

Вздутыми грудями, бритыми головами не шире шеи.

За ними московские дамы давали телеграмму,

У которых домашний адрес без квартиры,

Только улица и корпус.

А я стоял и думал, кто страшнее?

А потом придумал, что лучше я буду радоваться на двух московских,

Которые тоже были передо мной в очереди.

Один с обнажённым торсиком

И с какими-то звенящими шариками в пальцах,

Которые надо вертеть всё время,

То ли для медитации, то ли для физкультуры.

Другой в футболке, рубахе, свитере, штормовке

И с поясом, на котором вышита молитва.

Оборони мя, Боже, от всякой напасти.

И с лицом, на котором юродивое выраженье

Меняется на ожесточённое всякую минуту,

Так что некогда бояться.

Ну и смотрел же на них петрозаводский,

Если можно съесть глазами,

Они должны были давно перевариться

У него в животе кубиками.

Звонил маме и думал, ну вот, трое юношей.

Один тащится от того, что не стесняется на людях,

Другой, чтобы не стесняться крутит шарики,

А третий обвязался молитвой.

Сначала я подумал, что федеральный центр

Гарант стабильности на местах.

Уж больно петрозаводские были быковаты,

Эта провинциальная болезнь – всех забодаю.

Когда пришли дамы, не спрося очереди,

Стали у окошка телефонистки и стали беседовать,

Что когда на них алмазное ожерелье,

У них всё получается по жизни,

В платочках паломниц.

Я подумал, что вряд ли федеральный центр

Гарант стабильности на местах.

Уж больно много ему надо денег,

Одиннадцать миллионов корпусов без квартир

И алмазных ожерелий, как минимум.

Это как у наших знакомых

Крупорушный заводик в уездном центре.

На них наехали местные бандиты,

Но дело в том, что у них у самих дети

В джипах по Москве ездят.

И вот туда на место поехала бригада,

Гарант стабильности на местах.

Я вовсе не бахвалюсь, мне нечем бахвалиться,

Я десять лет безработный.

Просто если не будешь рассказывать подробно

Как ты добрался до благодати,

То никакой ты не писатель,

А занимаешь чужое место.

На всяких там перфоменсах и фигоменсах тусуешься,

Чтобы оттяпать себе гранд пожитнее.

А настоящий писатель в это время

Писает в трёхлитровую банку

В коммерческой палатке,

А по ночам описывает этот феномен.

Как моча в банке замёрзла,

Потому что в палатке минус тридцать,

А всё равно Бог есть.

Потому что приходится отвечать не только за себя,

Но за своего папу и за тирана Сталина,

Потому что первородный грех.

Этот перфоменс будет покруче,

Не правда ли, господа редактора?