Вадим и Карнавалов после работы сидели в летнем кафе, пили пиво и ждали, пока официантка принесет котлеты по-домашнему с картофелем фри. Вечер был прохладным по сравнению с жарким днем. Чувствовалось приближение осени. Они увидели проходившего мимо Гену, с которым Сахно разорвал договор аренды. Гена подсел к ним за столик и тоже заказал себе пиво и ужин. Разговор шел о заводе, но появление товарища перевело тему на недавние события, связанные с подозрениями против Стаса. Вадим никак не хотел допускать мысль о том, что его сотрудник может оказаться не чистым на руку, но предъявленные с такой уверенностью обвинения все же посеяли в душе зерно сомнений. Когда Карнавалов на несколько минут отошел, Гена обратился к Вадиму.

– Вадик, я не хотел при Сереге с тобой разговаривать, но я сегодня слышал разговор о том, что Сахно подозревает тебя в махинациях на столярке. У вас там все чисто?

– Гена, да ты что? Ты смеешься? Ты же знаешь, что я приехал сюда для того, чтобы помочь Сахно навести порядок на заводе, чтобы исключить любое воровство! Неужели ты можешь подумать, что я за его спиной жульничаю! Да мы с Сергеем пятнадцать лет – лучшие друзья! Мы друг другу доверяем больше, чем себе! Я его первого сына крестил!

– Вадим, да ты не заводись! Я-то знаю о ваших отношениях, и о том, что вы кумовья, и о том, как вы вместе в Польше работали. Но Сахно уже не тот человек, которым был раньше. Я сам знаю его несколько лет и вижу перемены, в нем произошедшие. Большие деньги его испортили. Ты не хочешь замечать, а я на себе уже это ощутил. Теперь вот он и до тебя добрался. Ты Карнавалову не говори пока ни о чем, потому что узнает он – узнает и Сахно. Тебе лучше самому сначала поговорить с Сергеем. Но ты осмотрись вокруг, ведь у Сахно, кроме тебя, нет ни одного друга. А это неспроста! Зато у него есть жена, которая не пожалеет ради денег ни чужих, ни тебя. Ведь это ее мама тащила у Сахно из-под носа, пока он спал до двенадцати дня. А яблочко от яблоньки не далеко падает. Будь внимательнее!

Гена поужинал и ушел, но оставил в душе Вадима такую смуту, с которой нелегко было справиться самостоятельно. Вадим заказал водки и, выпив на двоих с Карнаваловым бутылку, рассказал ему о разговоре с Геной.

– Вадик, не бери дурного в голову. Сахно может сегодня одно сказать, а завтра совершенно противоположное. Мы с ним уже несколько лет вместе, он вечером принимает решение и дает мне распоряжение, а, переспав ночь, приезжает утром и все кардинально меняет. То ли Татьяна ему там что-то советует, а иногда мне кажется, что она ему подливает чего-то. Он с ней грызется при всех, а делает в конце концов – по ее. И, как правило – наутро. Наверно, ночью у нее есть убедительный аргумент на все случаи жизни! Тебе стоит с ним поговорить открыто. Спросить, что это за слухи о твоем участии в Стаса делах.

– Сергей, ну и ты туда же! Нет у Стаса никаких дел. Мы пересчитали остатки леса – двадцать кубов перелопатили, каждую доску записали, каждый обрезок. Все сходится. Пацан какой-то ляпнул своим языком, а все подхватили сплетню и разнесли. Он сам, наверное, и разнес! Хорошо, что я Стаса предупредил о враге в бригаде, пытающемся его очернить. Но только не могу понять – зачем? Если бы Денис мог метить на место Стаса – тогда все объяснимо, но ведь он совсем еще не умеет работать. На что он может рассчитывать?

– Вадик, ты ведь знаешь, чей Денис друг? Правильно, Игоря, Таниного брата. Он не только друг, а еще и дальний их родственник. А ведь ты видишь, как вся ее семья вцепилась в этот завод: Татьяна кассу всю держит, сестра ее ведет учет и кадры. Подруга главным бухгалтером работает. Мама больше года жульничала, да вот случайно попалась. Один Игорек пока без дела слоняется. А ему ведь тоже нужно кусочек какой-нибудь оторвать. Я не удивлюсь, если он на столярку глаз положил. Он хоть и молодой, хоть в глаза и улыбается, а задних мыслей у него гадких – полная голова. У него во взгляде хитрость и подлость сверкает.

– Сережа, если бы ты знал, как мне тяжело все это слушать! Ведь это о семье моего лучшего друга идет речь. Давай еще водки закажем!…

На следующий день Вадим пригласил Сахно выйти с ним на улицу. Он сразу в лоб задал другу вопрос.

– Сергей, скажи, неужели мы дошли с тобой до таких отношений, что ты можешь подозревать меня в воровстве?

– Ты что, Вадим! Кто тебе сказал такую глупость?

Вадим понял, что для выяснения истины придется идти ва-банк, и назвал имя Гены, которому это признание не могло ничем навредить, но от которого Сахно не сможет отказаться, если такой разговор имел место. И тут вдруг Сергей начал юлить и выкручиваться. Тот Сергей, который всегда говорил то, что думал, и предпочитал прямой разговор тайным обидам, начал говорить, что Гена его неправильно понял, что он не Вадима имел в виду, а то, что Вадим очень хорошо умеет считать, а вот столярку не может до ума довести. И что-то еще и еще.

Вадиму стало, от такого низкого поведения друга, жаль его и обидно за себя. Он не хотел продолжать этот неприятный разговор, а только еще раз отметил, что Стас ни разу не был пойман на воровстве, и этот факт никому не дает права беспочвенно его подозревать.

Отныне с каждым днем отношение к Вадиму со стороны семьи Сахно становилось все холоднее и холоднее. Через несколько дней Сергей распорядился снова сделать на столярке ревизию и отчитаться по остаткам леса. А вечером того же дня Вадиму сообщили, что умерла его бабушка. Он набрал номер Сахно.

– Сергей, привет! У меня сегодня умерла бабушка. Я утром поеду домой, – произнес он упавшим голосом.

– Хорошо! А вы посчитались на столярке? Я понимаю, сейчас, наверное, не время спрашивать, но вы посчитались?

– Я вернусь и посчитаемся! – Вадим еле-еле смог сдержать порыв негодования по поводу подобной черствости старого друга. Неужели у него не нашлось слова соболезнования? Неужели не пришло в голову спросить – не надо ли денег, предложить машину? Он понял, что его лучший друг, его Сережка, стал совершенно другим человеком. Он стал бездушным бизнесменом, возлюбившим деньги и ради них позабывшим о душе.

К этому времени Вадим уже не жил в квартире, первоначально предложенной Сергеем, он не питался в заводском кафе и не пользовался машиной, потому что по секрету Сахно запретил Карнавалову давать ее кому-либо, в том числе и Вадиму.

Самым большим противоречием, которое Вадим никак не мог себе объяснить, было то, что уже два года Сергей считал себя верующим человеком. Он каждое воскресенье посещал собрания свидетелей Иеговы, ежедневно читал Библию и не раз поднимал религиозные вопросы в разговорах с Вадимом, чувствуя себя в этих беседах духовным поводырем. Именно из уст Сергея Вадим услышал выражение, что Библия является инструкцией к человеческой жизни и нужно читать ее ежедневно, чтобы уже в этой жизни человек смог ощутить благодать Господню. Вадим видел ошибки, которые допускал Сергей в своем праведном, как сам он считал, пути. Он понимал, что, обращаясь в нетрадиционную религию, Сергей незаметно становится заложником исковерканных понятий благодати, ища награду за свою веру на Земле и объясняя эту благодать материальным достатком. Но, попытавшись однажды поспорить, Вадим понял, что собрания проводятся не дилетантами и что Сергей серьезно втянут и одурманен софистикой религиозной секты. Он не стал бороться с невидимым врагом, потому что Сахно не хотел слушать ничего и никого, кто мог позволить себе нелестные отзывы о его духовном выборе. Сергей раздражался и замыкался при любой попытке возразить тому, что он слышал на собраниях. Вскоре они с Вадимом вообще перестали касаться этой темы.

Однако противоречия веры и поступков обострялись. Однажды на совещании Вадим поднял два вопроса, касающиеся минимальных финансовых выделений.

– Ребята, – такое обращение на совещании было позволительно, потому что в нем принимал участие самый узкий круг сотрудников. Это были Сахно и его жена, главный бухгалтер, Карнавалов, Танина сестра и три мастера. – У нас в охране есть три собаки, которых кормят рабочие, принося из дому в баночках еду. Я предлагаю выделить две гривны в день на покупку им крупы и костей, а сторожа сами будут варить супы и каши.

– Нет вопросов! – сразу положительно отреагировал на предложение Сахно. – Таня, давай каждый день по две гривны и веди у себя учет. А какой второй вопрос?

– На заводе есть единственная женщина, которая работает во вредных условиях – это Катя на гальванике. Я если захожу к ней в цех, то больше десяти минут не выдерживаю. Мне кажется, что кислота разъедает мои внутренности. Давайте покупать ей молоко, а я сам буду следить за тем, чтобы она его выпивала, а не несла домой. В день надо всего пятьдесят копеек.

– Нет, не надо никого баловать! Она работала всю жизнь без молока и еще поработает! – неожиданно возмутился Сахно.

– Вот еще, – тут же поддержала мужа Татьяна. – Сегодня молоко, завтра они кофе захотят, чтобы им в цех приносили!

– Подождите, – растерянно вставил Вадим. – Она ничего не просила, она даже не знает об этом разговоре. Это я предлагаю.

– Никакого молока! – заключил Сахно.

Вадим не находил слов от возмущенного непонимания.

– Вы только что выделили собакам две гривны, а человеку отказываете в пятидесяти копейках? Мне это непонятно!

– Все, тема закрыта. Совещание окончено.

Все эти мелкие эпизоды налипали и росли как снежный ком на новое восприятие Вадимом своего старого друга, которого он считал для себя давно известным и совершенно понятным. С каждым новым шагом, с каждым словом у Вадима все яснее вырисовывался образ бездушного, злого, психически неуравновешенного руководителя, одурманенного исковерканной религиозностью и опьяненного большими деньгами. Деньги действительно были немалые – около сорока тысяч ежемесячной чистой прибыли, которые ложились в Танину семейную кассу. И при таких доходах тем более становилась непонятной Вадиму появившаяся крайняя жадность и подозрительность и у Сахно, и у его жены.

Когда Вадим вернулся с похорон, он так и не услышал слов соболезнования от своего друга. Зато Сахно, выйдя с Вадимом на улицу, объявил ему, что с завтрашнего дня столяркой будет заведовать Игорь – брат его жены, но за Вадимом по-прежнему остается его половина от чистого дохода. Стаса они увольняют, а на его место берут другого мастера. Вадиму стало бесконечно грустно оттого, что все предостережения со стороны его новых друзей оказались пророческими. Он понял, что теряет не только работу, но самого верного и надежного друга, которым когда-то был для него Сахно.

– Сергей, ты должен понимать: как только Таня узнает, что я получаю деньги со столярки, не работая там, а узнает она об этом сразу же, то она меня выживет. – Вадим говорил совершенно спокойно и открыто, потому что отчетливо понимал свою обреченность.

– Вадик, Таня к нашим делам не имеет никакого отношения. Я сказал, что все остается по-прежнему!

– Сергей, я даю месяц на полное свое уничтожение. Посмотришь, что начнется с Татьяной, когда она узнает о твоем обещании мне. В течение месяца она меня съест.

Через три недели Вадиму пришлось оставить завод, потому что лишенный возможности заниматься столяркой он очень быстро был негласно отстранен и от заводских обязанностей. На ежедневных совещаниях ему не давали никаких поручений на следующий день, ему не задавали вопросов по производству и, вообще, и Сергей, и Татьяна делали вид, будто его здесь и нет.

– Сергей, с завтрашнего дня я не выхожу на работу, – начал разговор Вадим, когда в конце дня они с Сахно вышли на улицу к машине директора.

– Да! Почему?

– Мне больше нечего здесь делать. Я ведь предупреждал тебя!

– А куда ты пойдешь?

– Еще не знаю. Что-нибудь придумаю.

– Вернешься домой?

– Пока нет. Я ведь теперь не один. С Аней вместе будем решать.

– Ну, смотри, как хочешь. Удачи!

Это был последний их разговор. Хотя нет, еще один раз они встретились на заводе, когда при очередной сверке по столярке выяснилось, что Гене, бывшему арендатору, Вадим не заплатил восемьдесят гривен за установленный на станок двигатель. Сахно говорил раздраженно, избегая смотреть в глаза. Вадим предложил высчитать эти деньги из четырехсот гривен, так и не выплаченных ему при увольнении. И тут Сахно начал орать, что ничего ему не надо и никаких денег, и никаких друзей, потому что у него есть Бог. Вадим, не дослушав эти нервные выкрики, вышел из кабинета и на несколько лет из жизни своего бывшего друга, так и не получив расчета.

На следующий день Гена пригласил его на подработку, а затем помог купить необходимые инструменты, и Вадим арендовал столярный цех, пригласив туда мастером Стаса. Полтора года после увольнения с завода Вадим провел в этом неприветливом городке, пытаясь бороться с трудностями, постоянно сопровождавшими его на тернистом пути потерь и разочарований. Бедность, граничащая с нищетой, преследовала по пятам. И только одна отрада оставалась в жизни – его Анна. Они не расписывались, потому что Вадим надеялся заработать достаточно денег для свадебного путешествия. Пусть даже на пляж Азовского моря, но чтобы это навсегда осталось в памяти. Но такой возможности все не представлялось. Зато свои чувства к Анне он выразил на бумаге и отправил на радиоконкурс о самой романтичной любовной истории. Их историю трудно было назвать романтичной, но любовной – уж это точно.

«Самая романтичная любовная история вряд ли может гарантировать долговременное пребывание на вершине эйфорической восторженности, как правило, превращающейся с привыканием в серую повседневность семейной жизни. Как это ни грустно, но пора пьянящей влюбленности, отважной на подвиги и самопожертвования, если не приводит к расставанию, замаскированному под предлогом «побыть наедине и еще раз хорошо все обдумать», то в лучшем случае, а зачастую – и наоборот, приводит к свадьбе, такой же пышной и бурной, как и сам период ненасытности первых поцелуев, страстности первых объятий, смущения первой близости, грандиозности планирования бесконечно счастливой семейной жизни. Все проходит!

Не верьте, что семьи разрушает нехватка денег. Семьи разрушает – и нехватка денег! Стоит присмотреться к достаточно обеспеченным вашим знакомым, и не трудно понять, что они счастливы не более, чем их соседи, перебивающиеся с хлеба на воду. С сожалением признаю, что из множества моих друзей, независимо от материального положения, не могу назвать ни одной пары, имеющей право заявить, что они по-настоящему счастливы.

Разделив понятия влюбленности и любви, хочу отметить, что влюбленность – сыра, как свежая глина в руках гончара. Она еще не чаша, из которой можно утолить жажду, она еще не знает горна, который, закалив ее, превратит в ценный сосуд, лишенный излишней влаги, и поэтому твердый как камень. Влюбленность сильна страстью плоти, умопомрачительностью желания, затмевающего разум и объективность взора. Это – первобытное влечение, основанное на инстинкте продолжения рода, способное разрушать крепости родительских несогласий и презирать товарищеские мольбы о прозрении. Недаром сказано, что лицом к лицу – лица не увидать! Очень тяжело, сливаясь в бесконечных поцелуях неутолимой страсти, разглядеть непреодолимую пропасть, вырастающую между влюбленными и питающуюся банальностями, сегодня незначительными, а завтра – определяющими стереотип отношений молодой семьи. Разность интересов, музыкальных и литературных вкусов, телевизионных пристрастий, несоответствие темпераментов, несовпадение ценностей, заложенных еще в детстве – все это начинает подтачивать кажущееся на первых парах непоколебимым семейное счастье. Все проходит! И неизбежно наступление момента, когда влюбленные, пережившие свой звездный час, разрываются скандалом по причине невынесенного мусора. И уже летят из окна седьмого этажа вместе с мусорным ведром осколки вчерашнего счастья, казавшегося вечным.

Зачем писать о романтизме влюбленности, если это безумное чувство так же быстротечно, как воды горной реки. Много шума, много пены, но главная ценность ее вовсе не в этом, а в том, что своими водами она наполняет море. «Отверните реки, впадающие в море, – говорил Эзоп, – и вы сможете его выпить». Важность же влюбленности в том, что она может перерастать в любовь. А вот это уже именно то чувство, о котором мне и хотелось рассказать.

«Золотится в бокале вино, в сигаретном дыму ностальгии», – поет в колонках Григорий Лепс, а он сидит в кафе и топит в водке воспоминания о потерянной двенадцатилетней любви. Девушка официантка порхает по залу и оживляет своей веселостью темные тона интерьера. Удивительно, что, так часто приходя в это кафе, он никогда до сих пор не попадал на ее смену. Она легка! Нет, не худа, а легка. Это легкость характера, воздушность неутомимой молодости. Она не ходит, а парит между столиками.

Водка будоражит воображение, и он, еще не заговорив с ней, уже обнимает и ласкает ее в своих фантазиях. Ему хочется тела! Ее тела! Что может он еще желать, проведя несколько последних месяцев в винном головокружении лиц и форм. Апокалипсис в одной отдельно взятой душе. Инстинктами он хочет тела, а сознание – заполняет пустота. Сердце очерствело после развода. Потребность в любви и нежности заливается вином и пустыми, мимолетными встречами. А тут она – еще одно желание, хотя и самое светлое в послеразводный период.

Чем брать? Неординарностью! В этом случае – именно неординарностью. Посмотрим, чем Вы тут кормите в вашем кафе?… Не вкусно! Давайте я вас угощу! Вот копченая курочка из магазина, вот бананы. Молочка попейте! Холодненькое… Что? Вас еще никто не кормил в кафе купленными в магазине продуктами? Так в этом-то и суть. Вас каждый день угощают шампанским и кофе, и это все приелось и скучно? Так вот Вам новизна впечатлений!…Потанцуем?! Мою бабушку так зовут – Анна. Никогда не обращал внимания, какое это красивое имя!… Что, уже рассвет? Никто и не заметил. А как насчет встретиться завтра? Так значит – вечером!..

Сработала импровизация! А как могла не сработать! Ведь есть еще порох в пороховницах! И все прошло бы как обычно, если бы на следующий день он не попал в травматологию на долгие две недели.

Она пришла в три часа дня и принесла ему обед. Вчера она ждала, а он не пришел. Она подумала, что все пустое – а он в больнице. Она жарила ему курицу, пока он трезвел и заплывал гематомой после пьяной драки. Она так испугалась! Она так торопилась и переживала! Она так обрадовалась, что не пустое, а, хоть и травмированное, но живое! Не где-то и с кем-то, а один, такой несчастный и смешной с этим заплывшим глазом. И она может его покормить и пожалеть. Кто же еще, если не она! Ведь она-то в ту ночь не была пьяна. И она от души радовалась его вниманию и комплиментам. И засыпая, она вспоминала его лицо, и, наверное, где-то в подсознании уже ревновала его, еще не своего, но уже и не чужого. Ревновала не к женщине, а к его отсутствию, к расстоянию между ними. Она продолжала ощущать его руки на своей талии во время их единственного танца. «Свет озарил мою больную душу…». Что же в нем такого особенного? Может, эта курица с бананами, может, его руки, может, голос? А может, все особенное? И руки, и голос, и эта курица с бананами. Ей так хотелось снова его увидеть, а он все не шел и не шел. Ей было уже почти больно… Боже, как иногда плохие новости могут обрадовать!

Она пришла в три часа дня и принесла ему обед. Он так рад был ее увидеть. Он даже ждал ее. Иногда нужно получить по голове, чтобы открылись глаза! Он отрезвел и увидел ее. Она такая же легкая, как и в кафе. Она такая же естественная, как и тогда. Она отпросилась с работы, чтобы проведать его и накормить. Почему? Ведь они едва знакомы. Может быть, она ждала, когда он не пришел? Может быть, она, засыпая, вспоминала его лицо? А может, в нем есть что-то особенное? Он трезвел не только телом. Он пробуждался сознанием. Участие и забота девушки, приглянувшейся с первого взгляда, начинали долгий процесс растапливания его сердца.

С тех пор прошло два года. Он – это я. Она – это моя Аннушка. Мы любим друг друга любовью, закаленной трудностями с первого дня своего рождения. Пока я лежал в больнице, в снятую мной квартиру въехали другие люди, и Аня пригласила меня к себе. Вскоре я потерял работу, благодаря предательству друга, и мы практически голодали, пока я открывал новое дело без копейки начального капитала. Ужас охватывал меня, когда ее пятилетняя дочь, называющая меня папой, проснулась однажды утром и заплакала от голода, а нам нечего было ей дать. Анна успокаивала меня своей верой в мои силы, и уже через месяц мы пили с ней шампанское в постели прямо из горлышка. Были ночи, когда заканчивался уголь, и от холода мы не могли утром подняться, но Аня говорила, что зима не вечна, а холод ее не пугает, пока я рядом. Она помогала мне тянуть доски на циркулярке, когда я работал столяром, она спала со мной в подвале, когда мы арендовали кафе, она ездила контролером в автобусе, который мы с товарищем пустили по маршруту. Она никогда не сказала мне, что устала от неустроенности нашей жизни. Она только продолжает говорить, что готова на все, лишь бы быть рядом со мной.

Такое глубокое чувство может порождать только такое же чувство ответное. Я точно так люблю свою Анечку! Мы всегда вместе. Мы пронесли свое чувство через такие испытания, которых не вынесла бы ни одна знакомая мне пара. Я с благоговением вспоминаю все наши трудности за то, что они закаляли наши чувства. Не разрушали, как обычно происходит от бытовых неурядиц, а наоборот, усиливали, взращивали. И чем сложнее были преграды, тем теснее мы прижимались друг к другу. Конечно, в этой стойкости великая заслуга моей Аннушки. Она нежностью и заботой, а самое главное – верой в мои силы поднимала меня на подвиги. Ничто не может придать столько уверенности, как надежда на тебя любящей женщины, как ее убежденность в твоих способностях и талантах. И еще – моя ответственность за нее, за них, за нас. Любовь порождает любовь! И чем больше ты готов отдавать свою, тем больше будь готов принять ее в ответ. Я знаю у Есенина слова: «Тот, кто любил, уже любить не сможет!». Ошибался поэт! Видимо, он просто не успел дожить до этого счастья. Да многим и не дано испытать того чувства, которое переполняет наши с Аней сердца. Мы любим честно, во всей глубине понимания этого слова. Любим души и тела друг друга. Не положения, не мнения, не финансовые состояния, а друг друга. Не хочу, чтобы мой рассказ напоминал сказку. Мы любим не просто, потому что любим, мы любим друг друга с благодарностью за встречную любовь. Конечно, если бы кто-то из нас был хамом или гулякой, вряд ли мы могли бы сохранить свою восторженность, да и невозможно было бы возникнуть такому взаимоуважению на неблагодарной почве отношений. Наши чувства возможны лишь благодаря полному доверию, непреувеличенному взаимному уважению и готовности на бескорыстную самоотдачу и даже самопожертвование. И если кто-то, отбросив все сомнения и иллюзии, захочет понять наши с Аней чувства, то пусть просто прочитает следующую фразу: МЫ ОЧЕНЬ ЛЮБИМ ДРУГ ДРУГА, Я И МОЯ АННА!»

Вадиму было обидно, когда его рассказ не прошел конкурс. Он слушал выдержки из других авторов и удивлялся примитивности их слога и простоте историй. А может быть, его письмо просто потерялось где-то на почте? А может, просто непрофессионалы там, на радио, работают? А может, просто не везет?