НовостиЗаметка 1. Се ля ви.
Я ненавижу людей. А хотите знать, почему? Наверное, хотите. Что ж, я скажу. Я ненавижу людей за то, какие они есть. За то, что они сами не знают, что творят. За то, что они готовы перегрызть глотку ближнему своему ради одного доллара. Или полдоллара. Или даже банки пива. Неважно ради чего. Важно, что они на это готовы, даже если сами об этом не подозревают. Стремление к предательству заложено в каждом человеке, хотим мы того или нет. И рано или поздно... у одних оно вылезает на поверхность, другие прячут его так глубоко, как могут.
Я вас еще не слишком утомил? Надеюсь, что нет; ведь подобной белиберды вам придется читать еще очень много, а моя - всего лишь верхушка айсберга. Ведь таких ненормальных, как я - миллионы, только они прячутся, чтобы их не нашли. А то ведь общество у нас сами знаете - найдет и горло перережет, если пойдешь против него. Вот я пошел против - а ведь до сих пор жив! Живее всех живых, живее всех вас... зомби вы хреновы! Зачем вы вообще это читаете, а? Вам заняться больше нечем? Пойдите детей на прогулку сводите или, по крайней мере, дайте им денег на сигареты. Или съездите по магазинам. Наверняка где-нибудь найдется очередная распродажа, не так ли?
Вот и все вы так. Любишь вас, любишь - а вы поступаете, как полные негодяи. Хотя за что винить человека? Таким рожден он, во грехе, понимаешь. Ну ладно, что-то у меня вступительная часть затянулась. На самом деле я хотел рассказать очень интересные для меня заметки из истории моей же жизни. Если для вас это не представляет интереса - отложите в сторону и забудьте. Не для вас, значит, писано. Ну а для тех, кто остался, я начну.
Заметка 2. Мое раннее детство. Ирония и ненормальность.
Зовут меня, вернее, родители при рождении назвали (царствие им... какое-нибудь) - Кэмерон Фицпатрик. Ничего имечко, да? Интересно, какому из этих двух идиотов пришло в голову меня так назвать? А может, еще кто из родственников подключился... Родственники - они ж вообще такие, лезут всегда куда не просят. Вот родственники, кстати о птичках, самые отвратительные из людей - когда вы хотите у них что-нибудь одолжить или просто попросить о чем-нибудь, у них немедленно появляются неотложные проблемы и непредвиденные расходы. А как только вы вдруг разбогатеете - они тут же появляются, роятся, как навозные мухи, со словами вроде "Томми, ты не одолжишь мне тысяч десять баксов? Это верное дело, через год верну с процентами!". Ежу понятно, что через год вы не увидите ни денег, ни родственника. Потому я родственников и не люблю. Жадные они очень.
Ну так я отвлекся. Как меня назвали эти болваны (я их всех сразу имею ввиду, на всякий случай), я уже сказал. Не скажу, что в семье я был единственным ребенком, формально у меня была сестра, которая родилась на три года позже меня и, как я понимаю, была совершенно нормальным ребенком. Возможно потому, что мой папуля был совершенно ей не папулей. О чем он прекрасно догадывался и иногда устраивал мамуле перегон из одного конца дома в другой, а мамуля во время этого вопила, как машина скорой помощи. Первое время я очень пугался этих звуков, а потом привык. Поскольку считал их неотъемлемой частью своей жизни. Порой я даже иногда с интересом наблюдал со второго этажа, как папуля с тростью наперевес несется на мамулю, а мамуля бежит изо всех сил и воет. Потом они бежали в другую сторону. И так продолжалось до тех пор, пока папуля не уставал. Мамуля, как я подозреваю, в детстве была спринтером и чемпионом мира по бегу.
Как бы то ни было, но такие занятия спортом, как я думаю, были первой соломинкой, сломавшей спину моей психики. Ну какой нормальный ребенок будет в детстве колоть папуле ногу шилом, чтобы посмотреть, пойдет ли у папули кровь, и когда эта кровь остановится? Папуле, понятное дело, мои упражнения с его конечностью совсем не нравились, и я пару раз был битым. После этого папуля спрятал все острые предметы в доме, и я довольствовался тем, что резал гусениц кухонным ножом в саду.
В киндергартен, или, выражаясь по-нормальному, в детский сад меня отправили сразу же по достижении нужного возраста, поскольку всех гусениц я уже перерезал, папуле один раз случайно проткнул сухожилие, от чего папуля стал прихрамывать (интересно, надолго ли), стеклянная посуда в доме была заменена на пластиковую и алюминиевую, - в общем, простору моей деструктивной деятельности податься было некуда. Предки определили меня в детсад с надеждой, что я найду выплеск своей энергии в каком-нибудь творчестве.
Поначалу мне это даже нравилось. Незаметно положить ложку каши в штаны к соседу по столу слева Лоренцо, а потом с удовольствием наблюдать, как Лоренцо с криком бегает по комнате, держась за свои причиндалы и винит во всем своего соседа справа Антонио. Поскольку эти два мексиканца - единственные латинос в нашей группе, то они вечно борются за первое место. Естественно, что они друг друга ненавидят и порой с удовольствием мутузят друг дружку на ковре так, что от ковра во все стороны летят нитки, а воспитателям приходится их (детей, а не нитки) растаскивать в разные углы.
Или, например, я развлекался тем, что острым лезвием (ни разу не порезавшись, кстати) надрезал резинки на трусах у девчонок. Тихонько заберусь рукой под платье, пока девчонка чем-нибудь занята, сделаю наощупь надрез, а затем жду. Она встанет, трусы хлоп об пол, малявка в рев, а я веселюсь от души. На фоне общего веселья мое особенно не выделялось.
Еще я практиковал шутку с заменой ключей от шкафчиков. Ключи-то, ясное дело, в замок не влезают, и тупые сверстники мои долго думают, почему есть дырка, есть пиписька, а эта пиписька к этой дырке не подходит. Как всегда, умные взрослые приходили и ставили все на свои места. Правда, пару раз особо настойчивые и пытливые юные исследовали все-таки умудрились впихнуть ключи куда не положено, и они там благополучно застряли. Шкафчики взломали, замки поменяли, и после этого все дети стали носить ключи не в рюкзаках, а в карманах. Новые требования безопасности, понимаете ли. Меня это не особо расстроило, потому что с моим неуемным исследовательским талантом я за несколько минут находил новых источник развлечений.
Однажды я, правда, чуть не попался. Я подлил акварельной краски в чай тем, кому успел, а когда им стало плохо, и их увели в медкабинет, оказалось, что все раненые сидели вокруг меня. То есть я остался один, которого не тронула эта странная болезнь. На меня вся группа косилась и шушукалась, а воспитательницы смотрели с большим подозрением. Но я напустил на себя равнодушый вид и, как ни в чем ни бывало, пил свой чай.
Постепенно воспитатели стали замечать, что все неприятности происходили в непосредственной близости от меня. Сложили два и два, порылись в моем шкафчике (нарушив мои конституционные права!), нашли лезвие и еще кое-чего. Много ума этим кретинам не потребовалось, чтобы понять, кто во всем виноват. Родителей вызвали, меня отчислили, и вплоть до школы я продолжал резать гусениц, прочих мелких тварей, запускать пауков в жуткие огромные трусы и лифчик нашей соседки (которые сушились на веревке во дворе!) - старой перечнице мисс Гордон (старухе было лет семьдесят пять, а до сих пор МИСС! Наверное, последняя девственница на планете), изредка ласково тыкать спящего в кресле папулю шилом в ногу, отчего папуля с бледным лицом подскакивал до потолка... И делать разные другие пакости, на которые хватало моей фантазии.
Напоследок расскажу о моей сестре, о которой я совершенно забыл. Поскольку мамуля у ней была одна (которой вполне хватало и меня), а папуля совсем другой (я его и не знал), то девчонка жила с ним. Тем более у него и средства позволяли жить гораздо роскошнее, чем жили мы. Иногда мама уезжала, а когда возвращалась, то сидела подолгу в комнате, запершись, и плакала. Папуля, видимо, прекрасно понимал, в чем тут перец, и не трогал ее. А мне было до черта любопытно, почему ж мамуля так переживает? Впрочем, любопытство мое немедленно кончалось в тот момент, когда она вручала мне очередную куклу, привезенную от сестренки.
Ах да, куклы. Совсем забыл. Мои обожаемые родители пытались сделать из меня нормального ребенка - покупали мне машинки, солдатиков и прочую дребенень для мальчиков. Все это меня совершенно не интересовало, а вот что действительно занимало, так это куклы. Я так любил взять какую-нибудь барби, раздеть ее догола, затем подрисовать что надо (и где надо), а затем медленно, с наслаждением отрезал у куклы сначала головку, потом ножки и заканчивал ручками. Потом проделывал в низу живота большую дырку и выкидывал останки в мусорный ящик. Головы я оставлял себе, как трофеи. В конце концов этих трофеев скопилась целая коробка, и, когда я подрос, не знал, что с ними делать. Но, повинуясь какому-то внутреннему голоcу, я их не выбросил, а сохранил.
В общем, любой психиатр вам скажет, что в моем детстве не было абсолютно ничего нормального. Стоит ли удивляться, что потом я свихнулся окончательно?
Заметка 3. Мое позднее детство. Случай.
...Свое первое убийство (как банально, правда? Ну как, у вас еще не пропало желание читать? Завидую вам. У меня бы уже пропало) я совершил в школе. В младших классах. На самом деле убийство было совсем непредумышленное, но я решил начинать отсчет своей карьеры именно с него.
Это произошло вскоре после того, как мне исполнилось четырнадцать лет. Тогда у меня уже появилась подружка из параллельного класса (старше меня на год), и мы с ней сначала ходили за ручку, как я это делал с предыдущими подружками, а потом как-то так неожиданно получилось, что мы случайно оказались в подвале школы... Забрели.
В подвале мы нашли укромный чулан, стали там обниматься и тискаться; я обнаружил в углу какой-то старый диван, из которого во все стороны торчали пух, перья, гвозди и пружины. Каким-то образом устроившись там, мы продолжали свои невинные игры, и тут со мной в первый раз произошло ЭТО... Как только мы достаточно оголились, мой любимый друг неожиданно упал. Моя подруга была от этого не в восторге, впрочем, как и я, но поскольку девушка она была с приличным опытом (у меня на тот момент опыта не было вообще), то правильными частями своего тела помогла мне восстановить боевую позицию маленького Кэмерона. И даже не смеялась над этим, что мне очень польстило, так как я слышал, что все неопытные девушки над таким размером обычно смеются.
А потом мы принялись упражняться на этом диване, пробовали разные позы, пару раз я даже кончил. Она же все не унималась (нимфоманка чертова). А потом...
В общем, я дрючил ее сзади, ее голова с красивыми длинными волосами ритмично покачивалась вперед-назад, подруга стонала, я ловил кайф. А потом как-то так произошло, что я начал очень бурно кончать и вцепился в нее мертвой хваткой. Сам не заметил, как с силой прижал ее к дивану.
Подруга закричала и забилась (я подумал, что в пароксизме страсти, так сказать), а я, помня из умных учебников по сексу, что если женщина хочет кричать-стонать во время оргазма, удерживать ее или затыкать не стОит. Поэтому я и сам заорал в такт ей, и с каждым последующим толчком прижимал к дивану еще сильнее.
А когда я кончил в нее изливаться, то увидел, что она не двигается.
Сначала я подумал, что она в обмороке от мощного оргазма, а потом я заметил кровь.
- Неужели она была девственницей? - почему-то подумал я.
До меня как-то не сразу дошло, что кровь была на диване и волосах, которые полностью скрывали от меня ее голову. И никак ни внизу, где она по идее должна была бы быть, если бы она была девственницей. И уж никак не после -дцатого раза.
Дрожа от какого-то странного предчувствия, я отодвинул волосы... а затем выбежал прочь из чулана. Меня стошнило. Причем рвало меня несколько минут, по истечении которых я откинулся на стену подвала и под непрерывный гул водопроводных труб сполз по этой стене, невидящим взглядом уставясь в дверь чулана. За этой дверью лежала подруга, мертвая, мертвее всех мертвецов. Видимо, я слишком сильно прижал ее к дивану и из него выскочила очередная пружина. Выскочила, вероятно, с огромной силой и впилась ей в горло, пронзив всю шею насквозь. Сейчас подруга так и лежала с выпученными глазами и ртом, открытым в уже безмолвном крике.
Стекая с шеи и волос на диван, ритмично капала кровь. Потом она медленным темным ручейком, поблескивающим в темноте, поползла на пол... Лужица крови становилась все больше и больше.
Интересно, а подруга успела кончить до того, как умерла?..
И тут внезапно во мне заработал какой-то механизм. От которого я четко понял, что мне делать дальше. Я понял, что это хоть и непредумышленное, но убийство - и по головке меня за это не погладят. Да еще и ни одна девчонка со мной больше встречаться не захочет, если узнает, что я убиваю своих подруг во время секса.
Механизм в мозгу заработал еще сильнее, и я начал быстро и слаженно работать - убирать улики.
Я нашел какую-то тряпку и протер все, чего касался. Я вытер все следы спермы, даже как-то умудрился сделать подруге спринцевание (использовал водопроводный кран и случайно найденный кусок шланга) и вымыть все следы своей бурной деятельности. Я старался не двигать труп, обходил его стороной, даже старался не смотреть его. Но пока я занимался уборкой, я как-то уже привык к соседству с НИМ. Даже немного сроднился. Мне даже в тот момент не приходило в голову, что это тело, этот труп раньше было живой девчонкой, которая бегала, прыгала, смеялась. Которую дома ждали родители, у которой были подруги и друзья, любовники и любовницы. Которая ЖИЛА! И которую я лишил этого дара. Этого самого бесценного дара - жизни. Вот так просто - взял и лишил.
Подругу нашли через две недели, когда она уже стала ощутимо вонять, и этот запах проник в вентиляцию. Сначала думали, что кто-то очень сильно пернул, потом - что целый класс пернул, потом - что в подвале сдохло семейство крыс и теперь отравляет своим запахом атмосферу. Наконец, начальник школьной охраны (ветеран войны в Заливе) сообразил, что этот запах слишком трупный, чтобы быть крысиным.
Были организованы поисковые группы, и, само собой разумеется, труп подруги вскоре нашли. Эксперты объявили, что ее изнасиловали (?), а потом садистским способом убили.
Не скажу, что я был очень уж сильно напуган. Но я был по меньшей мере удивлен таким странным, нелогичным и не соответствующим истине выводом. Тогда я впервые подумал о том, что могу творить все захочу и при грамотном подходе к делу выйти сухим из воды...
Случившееся настолько потрясло меня, что я целую неделю ходил как в воду опущенный. Меня угнетало все - и то, что я совершил убийство, и то, что за него не было никакого возмездия. Детективы приходили и ко мне (как и ко всем ученикам моего класса), задавали разные глупые вопросы с таким видом, что мне сразу стало понятно - это дело им глубоко до задницы, и они с нетерпением ждут того часа, когда положат его в архив и присвоят ярлык "висяк".
Я отвечал на их вопросы, как мне казалось, максимально правдоподобно. Да, видел; нет, не знал; близко не общался; да что вы? И, вылив на меня свою порцию глупостей, детективы ушли, удовлетворенные еще одним придурком, который ничего не знает.
Но меня пугало другое - некий суеверный страх перед тем, что придется пережить на Страшном Суде. После убийства я стал как-то ужасно суеверен. Я отнял то, что дал Бог, и Бог мне этого не простит - эта мысль грызла меня не одну неделю и долго не отпускала до того момента.... до того момента, когда я совершил свое второе убийство.
Заметка 4. Второе убийство. Осознание.
Я тогда довольно долго размышлял над всем тем, что произошло с подругой и пришел к выводу, что неплохо бы испытать судьбу еще раз. Если волей случая мне выпадет такая возможность. Вы удивлены? Молодой человек случайно убил девушку во время секса, был потрясен, а потом захотел сделать это снова? Да, вы будете правы... Наверное, мне понравилась та буря ощущений, наверное, что я испытал при виде человека, у которого я сам отнял жизнь. Наверное мне понравилось ощущать себя в роли Бога, этого вершителя судеб. Сначала Бог вертит мной как хочет, а теперь я скинул его с трона и сам развлекаюсь с людьми.
Ну в общем, что тут бумагу переводить, я в конце концов признался сам себе, что мне это понравилось. Хоть я сделал это и случайно. Не зря ведь говорят, что все решает случай... Вот он и решил это со мной. Несмотря на то, что все предпосылки к тому, каким я стану, были еще и в детстве.
Со вторым убийством я решил особенно не заморачиваться и убить того, кто:
а) был бы наиболее бесполезен и
б) чье отсутствие было бы совершенно незаметно.
Ради этой цели я готовился целую неделю. Нашел старый ржавый нож, отполировал и наточил его как следует; спрятал в школьном рюкзаке и носил его, чтобы привыкнуть. На самом деле нож совершенно не чувствовался, мне нужно было просто ощущение, что он у меня есть. Что _я_ могу делать то, что захочу.
Своей целью я выбрал бомжа. Неважно какого. На другом конце города была огромная свалка, рядом с которой постоянно копошились десяток-другой этих оборвышей. В ту пору моральная сторона дела меня не заботила, мне важно было лишь доказать себе, что я могу это сделать, и могу это сделать с легкостью. А также чтобы меня никто не заметил.
Это случилось в пятницу вечером. На улице уже темнело, зажглись фонари, а прямиком из школы, отделавшись от своих школьных приятелей (редкостные болваны) я сел на автобус и покатил на свалку. В автобусе я спокойно смотрел в окно, не обращая внимания на других пассажиров. Старался не привлекать внимания и к себе, вести себя естественно. Никто бы не заподозрил в скромном опрятном мальчишке с рюкзаком за спиной начинающего убийцу. Мне это начинало нравиться все больше и больше.
До свалки я добрался, когда уже совсем стемнело. Оно и лучше - так меня точно никто не заметит. Я бодро сошел с автобуса и направился в ТОТ квартал. По пути краем глаза я успел заметить старую черную бабульку, которая со странным выражением лица проследила за мной из окна автобуса. Вот это мне не понравилось. Надо будет обязательно найти ее и убить. А то еще растрезвонит кому не надо, что я замочил того бомжа... Впрочем, пока что я никого не замочил.
Меня даже передернуло. Такое впечатление, что чертова старуха навела на меня порчу. Бррр... Тряхнув головой, чтобы избавиться от лишних мыслей, я, стараясь быть как можно незаметнее, быстрым шагом шел к свалке, которая вырисовывалась на горизонте огромной, черной, неровной кучей.
Свалку эту давно хотят запретить, потому что она наносит, как говорят, существенный ущерб экологии города. Да только жители окрестных бедняцких кварталов все равно предпочитают свозить все на этот пустырь; в результате этого свалка возрождается каждый раз, как Феникс из пепла. С этим всем мог бы покончить один какой-нибудь предприимчивый бизнесмен... Но кому нужна земля в таком убогом месте?
ЕГО я увидел сразу. Он валялся пьяный в каком-то узеньком пространстве между двумя полуразвалившимися домами, привалившись к ржавому мусорному баку, и с натугой храпел. Уже с пары метров я ощутил стойких запах спирта, который источал собой этот отброс общества... Выглядел он тоже подобающе; лет пятьдесят на вид, грязное лицо, так что даже не поймешь национальности; еще более грязная шапка с помпоном на голове, драное пальто, в котором дыр было больше, чем подвале нашей школы, где водилось множество крыс. Штаны, заплатанные так, что на них уже живого места не осталось. И сапоги. Черные резиновые сапоги.
Признаюсь, на какой-то момент мне даже стало жалко это несчастного старика. Но для него это будет даже лучше, убеждал я себя. Ведь зачем ему жить? Он же ничего светлого в жизни не видит! Может быть, когда-то у него что и было, но ведь сейчас... сейчас у него нет ничего, а смерть... Смерть будет лучшим для него избавлением.
Так я решил судьбу этого бомжа. А затем я достал нож из рюкзака, полюбовался на то, как его лезвие слабо блестит (я сегодня его еще раз заточил) в свете уличного фонаря... Подошел к бомжу, скривился от нестерпимого запаха испражнений, который он распространял... Одел перчатку...Взял нож в руку.
Глубоко вздохнул, еще раз поглядел по сторонам и со всем силы вонзил нож по рукоятку туда, где должно быть его сердце. И так же быстро выдернул.
Старик дернулся, еще раз дернулся и затих, а изо рта у него вытекла тонкая струйка крови.
Потом он повалился на бок на асфальт, сразу как-то обмяк и стал меньше. Я стоял где-то с минуту и смотрел на него. Вот был человек - и нету. И это сделал _я_... Я, и никто другой. Я посмотрел на лезкие ножа, который я все еще сжимал в руке, в свете фонаря на котором отчетливо были видны причудливые кровяные узоры. Это была кровь человека. Кровь человека, убитого мной.
Я аккуратно обернул нож в полиэтиленовый пакет, положил его обратно в рюкзак и потопал к автобусной остановке. В голове у меня гудело. Я сделал все это с каким-то странным чувством, даже не могу его описать. С никаким чувством. Я не чувствовал НИЧЕГО. Машина. Я - машина. Машина для убийств.
Да, я машина для убийств. Думающая, хладнокровно мыслящая машина д л я у б и й с т в... В тот момент в моем мозгу что-то сверкнуло, и я отчетливо увидел свое призвание - наемный убийца. Может даже и не наемный, а просто убийца. Но я буду лишать людей их жизней. Я был уверен в этом на все сто.
Заметка 5. Просто треп. Можно пропустить.
На следующий день я проснулся с каким-то странным ощущением - мне снилось, что я убил какого-то бездомного бродягу. Приснится же такое, подумал я и отправился умываться. Совершив утренний туалет, я решил разобрать свой бэг, чтобы уложить книжки и тетради на сегодня. И вы уже догадываетесь, что я там увидел - нож с пятнами крови, завернутый в полиэтиленовый пакет.
Меня прошиб холодный пот. Значит, это не сон! Я прислонился к шкафу, чтобы отдышаться и перед глазами у меня все поплыло. Значит, я _действительно_ это сделал! Я убил бомжа! Вот и доказательство. Я не отрываясь, смотрел на нож и в моей голове вдруг стало абсолютно пусто. Я тупо смотрел на этот нож и думал, что же будет дальше. Азарт охотника у меня уже пропал, радость от убийства тоже. Что мне делать?..
... И в таком духе я мог бы описать свою жизнь от начала и до конца, или хотя бы до середины, как это скрупулезно делали очень уважаемые мной писатели. Но я этого делать не буду, потому что вам это чрезвычайно наскучит, не так ли? Ну одно убийство, второе, третье... Десятое. Тридцать второе. Что изменится? Для меня изменится многое, потому что каждое убийство для меня - это как картина для художника. Я ведь тоже в какой-то степени художник. Я творю Смерть. Женщина творит Жизнь, Кэмерон Фицпатрик творит Смерть... Жизнь и Смерть - две противоположности, находящиеся в постоянной борьбе между собой. Грубо говоря, если не будет таких психически неполноценных личностей, как я, то не будет и развития общества, правильно? Не может жизнь состоять только из одного Добра, равно как и из одного Зла (я опускаю даже тот факт, что для каждого Добро и Зло - понятия относительные). Потому что в противном случае границы Добра и Зла размываются, и уже невозможно понять, что есть что.
Я специально развожу эту демагогию, чтобы мое жизнеописание стало кратким и не похожим на другие. Не знаю, какие извращенцы это читают - те, которые меня знают, или те, кому я совершенно до asshole.
...Я убивал людей по-разному. Я не знаю, почему я это делаю. Я знаю, что мне нет места в этом мире, и поэтому я этим занимаюсь. Описывать каждое свое злодеяние кропотливо и подробно - зачем? Это не дневник, это всего лишь отрывки из моей жизни, которые помогли бы вам понять, почему я стал таким, какой я есть. Но даже этого будет недостаточно, потому что я и сам не знаю, почему я такой... Наверное, в прошлой жизни я был кем-то вроде камня, если меня так наказал Бог... Да, наказал. Я трезво смотрю на свои поступки, я отдаю себе отчет в том, что сейчас, отрезая ручки у этого одиннадцатилетнего мальчугана, я не делаю ничего хорошего. И наверное, на небесах сейчас смотрят на меня ненавидящами взглядами. Да черт меня возьми, я сам себя ненавижу! Я как наркоман. Наркоман-охотник. Выследить-запугать-убить_с_наслаждением-разрезать... Ну не обязательно разрезать... Но убить.
Я часто думаю, что было бы, если бы моя Первая не умерла? Стал бы я таким, какой я есть? Я думаю, что стал бы. Как сказал кто-то из древних, "Божьи мельницы мелют медленно, но верно". Кажется, так. От судьбы не уйдешь, и все такое. А ей предрешено было умереть. Она была нимфоманкой.
Я вас достал? Я вас утомил? У вас глаза слипа-а-а-аются, а рот постоянно зевает? Ну не скучайте, я скоро закончу. Я не проживу долго, и написать все эти заметки мне стоило больших трудов... Так что потерпите или вообще идите к чертовой бабушке.
Заметка 6. Ярость.
...Я всегда с большой болью реагировал на мучения животных. На живодеров. На бойни. Я терпеть не мог мяса. И то, как папаня уминал свой бифштекс за обедом, у меня всегда вызывало чувство отвращения. Как можно есть живую плоть! Как можно пожирать существо, которое только недавно жило, бегало, махало хвостом, преданно смотрело тебе в глаза, и ты точно знал - вот оно тебя никогда не предаст, потому что животное на это просто неспособно! Как можно поедать своего собрата? Чем мы лучше каннибалов, которые буквально столетие назад (да и сейчас кое-где) едят людей? Чем мы лучше лордов, баронов и князей, всех этих диких людей времен Инквизиции, которые жрали огромные куски жареных туш и блестящий, масляный жир стекал у них по их лощеным, отвратительным подбородкам? Чем мы их лучше? Ничем! Только у нас это все облагорожено, надо есть вилочкой, ножичком... Аккуратненько отрезать кусок плоти и отправить его себе в в рот. Все культурно.
И однажды я сорвался. Тогда мне было лет семнадцать, в моем послужном списке количество жертв перевалило за дюжину. Поползли слухе о новом маньяке-убийце, который убивает всех подряд и совершенно бессистемно. Полиция всего Чикаго безрезультатно охотилась за мной уже два года, но разве они могут меня поймать? Город большой, а в нашем районе я убил всего в общей сложности четверых... Смерти в других районах со мной не связывали, хотя мои способы раз от раза становились все извращенней. Я не мог насытить свою фантазию... Стоп, я немного увлекся.
Был самый обычный вечер, был самый обычный традиционный семейный ужин, у папы был обычный традиционный вечерний бифштекс.
День у меня не сложился с утра, и поэтому к вечеру я был совершенно не в духе. Надо сказать, родители почти всегда правильно понимали мое настроение, и если видели, что я угрюмый или злой, неразговорчивый или просто хмурый - не лезли в душу и ужин проходил практически в полном молчании, что меня, собственно, совершенно устраивало. И черт дернул папашу за язык начать очередную душеспасительную беседу! В такие минуты я его ненавидел больше остальных.
- Кэм, - жуя говядину (сволочь!), спросил папочка, - как прошел твой день?
Тупее вопроса придумать было нельзя! Я ел свой любимый капустный салат, и мне было совершенно не до дурацких разговоров. Я любил есть свой капустный салат, всегда делал это с удовольствием и не позволял никакому ублюдку мне мешать.
- Нормально, - лаконично ответил я, подцепил палочками кусок капустного листка и отправил в рот.
- Как у тебя с Дженнифер? - продолжал папаша, отрезая очередной кусок мертвечины у себя на тарелке.
Дженнифер - моя очередная временная подружка. Как только он узнает об этом? Да и вообще - какое его фиолетовое дело, с кем я сплю?!
Мне бы отмолчаться или сказать "нормально", но тут черт дернул меня за язык. Может, это было оттого, что я был в раздражении от неудачного дня.
- Трахаю каждый день, - с ухмылкой сказал я, засунул в рот пол-помидора и стал жевать, специально громко чавкая.
Мамочка (которая не принимала до сих пор участия в беседе) громко ахнула и выронила ложку. Мне стало так смешно, что я чуть не подавился помидориной, но вовремя сдержался. Это ж надо! Мамуля изображает из себя примерную светскую даму! Обалдеть можно. Ханжа несчастная.
Папа удивился. Только лишь. Вообще, человек он стал в последние несколько лет достаточно флегматичный, мало двигался, немного потолстел и наверное из-за этого стал подобрее.
- Сынок, ты поосторожнее с выражениями, - посоветовал он, кивнув на мамочку, - а то у твоей матери нервный припадок будет, - и он отправил в рот очередной кусок бифштекса.
Мать лишь кинула на меня возмущенный взгляд, громко отодвинула стул от стола, встала, повернулась спиной и ушла.
Внутри я веселился от души. Это ж надо! Не ожидал такого ни от себя, ни от отца.
Само собой, отцу это даром не прошло. Помимо всего прочего, я еще был и чрезвычайно мстительным человеком... Любой, кто нанес мне обиду, рано или поздно за нее расплачивался. Если родителям я раньше как-то сносил все их придирки, колкости, наезды, упреки - только потому, что они родители - то с недавнего времени я перестал их воспринимать как своих предков, а стал воспринимать как взрослых самостоятельных людей, который (это важно!) не имели ко мне уже никакого отношения. Как говорится, Мавр сделал свое дело - Мавр может уходить. Навсегда.
У меня были мысли, как вы уже догадались, наверное, прикончить своего папулю.
Ready or not?
Я здесь... Я вижу тебя... Я вижу твою руку, я вижу свою руку. Я вижу твое отражение в зеркале, но ты меня не видишь. Я стою недвижим, как тень, как бездушная статуя доспехов рыцаря в средневековом замке. Комната мертва, она освещена только падающим из окна лунным светом. Ты щелкаешь выключателем и не понимаешь, почему свет не зажигается. Дурак, мысленно говорю ему я, свет не зажигается, потому что я вырубил внизу пробки! Выдрал их с корнем к чертовой матери! Наконец ты оставляешь бесплодные попытки дрочить выключатель и, повернувшись, собираешься выйти из комнаты. Э-э-э, нет, дружок. На этот случай у меня кое-что есть. Я смотрю на часы...
За окном раздается душераздирающий нечеловеческий крик. Ты меняешься в лице, подбегаешь к окну, распахиваешь створки и видишь внизу толпу грязных оборванных детишек. Слышен второй крик.
- Черт побери, "свиной шар"! - ругаешься ты, - А ну пошли отсюда, маленькие мерзавцы!
Дети с хохотом и свистом уносятся вниз по кварталу. Их было слышно, наверное, в каждом доме. Особенно крик. А теперь и моя очередь. Я выступаю из тени. Нож поблескивает в лунном свете, я от нетерпения облизываю пересохшие губы. Наверное, мои глаза сейчас горят адским пламенем... Сейчас я только хищник... Только хищник... Охотник...
Ты хочешь закрыть окно, поворачиваешь одну створку, видишь меня и замираешь, держа дверную раму и не в силах больше ничего сказать.
- Ты? - только и сказал ты.
- Я, - согласился с ним я.
Мы смотрим друг другу в глаза. В его глазах - страх, жалость, непонимание... В моих - решительность, злоба, любовь... Да, наверное, любовь.
Он переводит глаза на нож и выдавливает:
- Ты пришел меня убить?
- Да, - отвечаю я, и ни один мускул не дрогнул на моем лице. Мои глаза по-прежнему смотрят в его.
Неизвестно, сколь долго мог бы продолжаться этот молчаливый поединок, но в квартале от нас вновь раздался крик "свиного шара", так похожий на человеческий. Мой мозг воспринял это как команду "Огонь!".
Я резко дернулся вперед, с силой выбросил руку с ножом и попал ему прямо в сердце. Я распорол тебя сверху вниз.
Ты бесконечно удивленным взглядом, в котором читалась только одна фраза "За что?", повалился на пол, но я поймал тебя на руки.
Осторожно опускаю тебя на пол.
Ты мертв. Ты лежишь здесь как холодный кусок мяса, как туша быка перед разделкой. Разница лишь в том, что тебя разделывать никто не будет, а так и похоронят в этом костюме. Из тебя торчит твой же кинжал из дамасской стали, который тебе подарил твой отец. А сейчас ты лежишь здесь, и ты мертв.
Внезапно силы оставили меня. Я оглянулся вокруг. Мир раскололся на тысячи кусков и каждый из этих кусков меня ненавидел. Каждый из кусков горел кроваво-красным пламенем, из каждого смотрели на меня чьи-то глаза, показывали на меня пальцем и с ненавистью кричали "ОН!!". Я почувствовал, что во мне что-то поднимается, какая-то неотвратимая сила... Я задрожал всем телом, мою голову словно разрывало сорокатонным грузовиком...и я заплакал.
- Папа! - зарыдал я, уткнувшись в твой распоротый живот, из которого лилась черная кровь, - Папа! Скажи что-нибудь! - Я тряс его, хотя это было бесполезно. Его красивые голубые глаза навсегда застыли в этом безмолвном вопросе "За что?". - Папа! Прости меня, папа!
Я всхлипывал, дрожа всем телом, очень долго. Я обнимал труп отца, которого я убил, и плакал, плакал и все никак не мог остановиться. Зачем я его убил? Почему я такой? Почему я не могу быть нормальным? Почему? Почему?! Почему я не могу быть таким как все?! Папа... Папа... Папочка...
Я обнимал труп отца, смотрел на восход за окном, и моя голова была пустой, как выеденный арбуз. Я не слышал, как вошла мать, я не слышал звука полицейских сирен, я услышал только топот ног сзади и покрепче прижал к себе моего папу, чтобы его никто, никто не отнял...