Александр Сотник. Судные дни. Роман. Глава «ЦАРЬ ДОДОН ВСЕЯ РУСИ».
Страница 13. <предыдущая> <следующая>
ЦАРЬ ДОДОН ВСЕЯ РУСИ
Близился Новый, 1999 год, и Валечка испугался:
– Это три перевернутые шестерки! Что-то будет!
– А что может случиться? – Спрашивал я.
– Все перевернется! А ты и Зыкина – безбожники! В будущем году гора родит мышь.
– Откуда взялся этот Апокалипсис?
– Из астрологии. Или ты за то, чтоб роды состоялись?
– В исключительных случаях я – за аборты.
– А я, – не унимался Валечка, – за выкидыш! От выкидыша – к вышвыриванию!..
Самым досадным было то, что некоторые люди, коих до этого я считал вменяемыми, говорили приблизительно то же: «ужасный год: перевернутые цифры»… Это было похоже на массовое помешательство. И лишь Боря Ельников не унывал, утверждая:
– Не волнуйся: все равно всех угнетут.
– Быть такого не может! – Возмущался я.
– Но ведь меня же угнели!.. – И это являлось главным доказательством его правоты.
Боря родился в цирковой семье. Его отец был клоуном, мать – акробаткой. Однажды она выступала перед Сталиным на Красной площади. Помнила его прокуренные желтые усы и неровные передние зубы. Не забыла и то, как вождь помахал толпе рукой, когда она, двенадцатилетняя девчонка, крутила перед ним сальто. Это было первого мая 1941 года, а третьего числа забрали ее отца. Его расстреляли 10 ноября того же года. Им с матерью было очень голодно, а потом – еще хуже, потому что началась война. В сорок втором мать умерла, и сироту забрали к себе родственники. В те годы она училась в цирковой школе, и уже после войны, во время гастролей, познакомилась с молодым клоуном Леонидом, а спустя полгода вышла за него замуж. Леонид оказался мягким и грустным человеком – несмотря на то, что его репризы очень смешили зрителей. Ему прочили большую карьеру, но как-то раз он поссорился с главным клоуном СССР Румянцевым, после чего ни о каком признании не могло быть и речи. Вскоре у Ельниковых родился Боря. Его мама, будучи больше не в силах делать трюки на трапеции, решила выступать вместе с мужем как клоунесса. Она стала первой женщиной-клоуном в России. Хрущев отметил ее заслуги орденом и «трешкой» в Сокольниках.
Маленький Боря с трех года выступал на арене цирка. С раннего возраста взрослые отмечали в нем природную органичность, живость ума и физическую выносливость – именно поэтому его пригласили сниматься в кино. К десяти годам он снялся в пяти детских фильмах, а в двенадцать лет выступал перед Брежневым на съезде КПСС, приветствуя партию от лица советских пионеров.
Боря мечтал поступить в цирковое училище, но на первом же экзамене его забраковали, сказав, что у юноши проблемы с вестибулярным аппаратом. Семнадцатилетний Борис переживал полгода, а потом устроился в Комиссионный магазин. Поначалу дела шли неплохо: он работал рядовым продавцом, получал зарплату, приносил деньги домой, и чувствовал себя обычным парнем. Но однажды его познакомили с человеком по имени Гриша, который объяснил, что продавцом быть, конечно, хорошо, но – недостаточно для столь перспективного юноши, как Борис.
– Ты имеешь право на достойную жизнь, – пояснил Гриша. – Более того: для этого у тебя есть все возможности!
– Какие именно? – Уточнил Боря.
Гриша объяснил. Оказалось, что для полного счастья нужны деньги, и чем больше – тем лучше, и нечего надеяться на партию. А через неделю сообщил, что есть другая партия, и это – партия кожаных монгольских пиджаков, которые необходимо срочно пристроить по слегка завышенным ценам.
– Должны же мы получить законное вознаграждение! – Заключил Гриша.
Бориным вознаграждением стали пять лет общего режима за спекуляцию. В тюрьме он научился варить «чифир» и курить анашу, пользуясь неизменным уважением у заключенных: ведь он был единственным, кто мог грамотно составить кассационную жалобу или написать «маляву» на волю.
Отсидев, Боря Ельников долго не мог устроиться на работу. Среди его знакомых были, в основном, те, кто недавно вернулся из тюремного заключения. Так что второй срок он получил за хранение наркотиков.
Вернувшись еще через шесть лет, Борис вспомнил о своей прежней профессии – тем более что в новой России не осталось ничего от советского режима, и появился шоу-бизнес. Борис вел концерты, а под Новый Год – елки в детских учреждениях. Родители разменяли свою «трешку» в Сокольниках на «двушку» в районе Курской и «однушку» в Печатниках для сына.
Меня с ним познакомил Валечка: когда-то они сидели в одной колонии, и Боря писал от его имени письма «на волю». Валечка объяснил:
– Я слепошарый и матерюсь, а на воле надо видеть и ругаться сдержанно.
Боря оказался практически моим двойником, только со шрамом на носу. Видя нас вместе, люди интересовались: «Вы случайно не братья?..», на что Боря отвечал:
– Мы могли бы ими стать, кабы не родители…
Словом, сошлись мы мгновенно, и Боря зачастил к Валечке – точнее, ко мне. Иногда жаловался:
– Мне снова нахамила Примадонна. Сказала, что тридцать лет работала лобковой костью, и теперь имеет полное право говорить все, что думает!
– Естественно, – отвечал я. – Эта кость – закрома ее интеллекта.
– А я-то думал: чем она поет?.. – Делал он открытие.
Иной раз восхищался:
– Никто не сомневается в алкоголизме гитариста Кузькина. Но чтобы, валяясь по сцене, играть?..
Итак, близился 99-й год. Боря примчался ко мне с просьбой «выручай».
– Сколько, – спрашиваю, – нужно? Правда, я и сам едва на плаву…
– Деньги – фигня! Я завтра «дедморозю», причем в двух детсадах одновременно.
– Это как?
– Очень просто. Во втором «отдедморозишь» ты. Мы же – братья, никто не заметит подмены! Заодно и заработаешь…
– Какой из меня Дед Мороз?! – Из последних сил упирался я.
– Ты просто не в курсе своих возможностей. Я принес валенки, бороду и костюм. Надень! Тряхни стариной!..
Я нацепил на себя эту прелесть. Посмотрел в зеркало. Понял, что воплощаю собой не мороз, а оттепель. Но Боря убеждал:
– Исключительный дед! Ну-ка, скажи «раз, два, три, елочка, гори»!..
Я сказал.
– Живой как царь Додон! – Восхитился он, и предупредил: – Только к детям близко не подходи, потому что внутри ты – Кащей. Соглашайся же, черт возьми! Ты мне брат или Муссолини?
Диктатором быть не хотелось…
В девять утра я пришел в детский сад, расположенный недалеко от станции метро «Сокол». Меня встретила пожилая женщина в строгом черно-белом костюме. Ее прическа напоминала хорошо уложенную копну соломы. Дама представилась:
– Лариса Платоновна. А вы – Борис?
– Дед Мороз, – уклончиво ответил я.
– Что-то не похожи.
– На Бориса?
– На Мороза. Дедушка должен быть большим и справедливым.
– А я, значит, ничтожен и коррумпирован?
– Извините, я не хотела, – отступила Лариса Платоновна. – Но Дед Мороз говорит басом.
Я пробасил:
– Здравствуйте, детишечки!.. Вы имеете в виду, так?..
– Почти. Но ваш рост… Родители не поверят. Впечатление, что вы – блокадник.
– Тогда ступайте в Великий Устюг, – вспылил я и засобирался. – Закажите там верзилу. Думаю, пары тысячи долларов хватит…
Лариса Платоновна тронула меня за плечо:
– Не обижайтесь. Просто я волнуюсь. Родители сдали большие деньги и хотят дедушку поконкретнее.
– Конечно, можно погнуть пальцы, – согласился я, – но подумайте о последствиях…
Этот довод ее убедил. Она дала мне сценарий, предупредив, что утренник начнется через час.
Сценарий представлял собой небольшую пьесу, в которой Баба Яга вкупе с Бармалеем бесцеремонно похищала детские подарки, а Снегурочка безуспешно пыталась их найти, время от времени задавая детям идиотские вопросы, звучавшие примерно так: «А, может быть, они под елкой?» или «Куда же бандиты их засунули?». Дед Мороз появлялся под занавес, как король дискотеки, прекращал воровство и бандитизм, после чего выслушивал ребячьи стишки, читал нудную мораль и, наконец, раздав вожделенные подарки, удалялся в небытие. Самым тяжелым было запомнить стихотворные строчки:
Это кто под Новый год К малым детям пристает? Кто их дергает за нос? Это… |
Дети должны были отвечать. Вообще, все утренники рассчитаны исключительно на взрослое восприятие, поскольку платят именно родители. Малыши всегда органичны, ибо преследуют «шкурный интерес»: получить сладкий подарок. Впрочем, я циничен…
В назначенное время праздник начался. Дети водили хоровод, Баба Яга совершала кражу, Снегурочка занималась тщетными поисками. Наконец, настал мой звездный час. Я появился в зале под оглушительные аплодисменты, и, сам того не желая, звучно продекламировал:
Это что за обормот К малым детям пристает?.. |
Клянусь, что сделал это не специально: просто вырвалось; в дальнейшем, правда, следовал тексту. Спасибо малышне: отгадав загадку, они меня выручили. Дальше все шло, вроде бы, гладко. Пока не началось чтение стихов. Снегурочка, подвижная дама лет сорока, пододвинула ко мне стульчик, пояснив:
– Дедушка устал, пусть отдохнет. Ты ведь устал, дедушка?
– В принципе, да, – ответил я, изобразив одышку. – Перся тыщу верст, а тут хороводы…
– Дедушка, – не унималась она, – а можно, дети почитают тебе стихи?
Помнилось, что в этом месте персонаж должен был ответить рифмой: что-то типа «я люблю играть в снежки, а еще люблю стишки», но сей сложный монолог напрочь вылетел из моей головы, поэтому я предпочел ответить:
– Пуркуа бы не па?..
– Что? – Не поняла Снегурочка. Она вообще не блистала интеллектом по ходу пьесы.
– Почему бы нет? – Перевел я.
– Наш дедушка выпил? – С подозрением шепнула Снегурочка, пододвигаясь ко мне вплотную и принюхиваясь.
– Дедушка в маразме, – тихо ответил я, чем ее и удовлетворил.
Первым чтецом был Максим. Он артистично рассказал про Новый год, пресловутые подарки и детское веселье. Второй выступила Наденька. Ее стишок про зайчика, промокшего под дождем, навевал тоску. Третьей была Настенька. Не могу сказать, что она вышла. Узрев меня, она осознала, что ей – конец. Тем более что я взял ее за руку и поставил рядом с собой, проговорив:
– Ну, читай…
Здесь можно было бы добавить «дочь моя», но я, действительно, был трезв…
Настенька глубоко вздохнула, еще раз посмотрела на меня, и не нашла ничего лучшего, как внезапно побледнеть и шлепнуться в обморок. Хорошо, что я успел ее подхватить. Пришлось импровизировать:
– Дедушка случайно дыхнул на нее…
– Заморозил? – Снегурочка тоже пыталась выкрутиться перед растерявшимися родителями.
– Что ты, доченька, – ответствовал я, – это случайно. Это даже не перегар…
Настенька оказалась достаточно упитанной девочкой, и пока я носил ее на руках, пришлось изрядно попотеть. Придя в сознание, она спросила:
– Ты весь мокрый. Ты растаял?
И я признался:
– Почти…
…Лариса Платоновна была недовольна.
– Родители в ужасе, – призналась она. – Интересуются: «где вы нашли это чудовище»? Почему вы испугали девочку? Вы строили ей рожи?
– Просто она боится клоунов и сказочных персонажей. Ее наверняка напугали в раннем возрасте.
– Зато ее отец – бывший бандит, и никого не боится!
– Думаю, вы ошибаетесь.
– Чего же он может бояться?
– Страшного Суда…
…Боря сдержанно меня поблагодарил, не преминув добавить:
– Главное: они не поняли, что ты – не я!
– Нашел чем гордиться, – говорю. – А тебе что, тоже не заплатили?
– Представь: даже родители сказали «спасибо», но заведующая заявила, что я – дешевый клоун.
– Ты – замечательный клоун.
– А какой я Дед Мороз?..
– Этот старик мог бы у тебя поучиться…
…Он еще съездил на гастроли в Хабаровск, вернулся в Москву и раздал долги; покуражился на собственном дне рождения и уже почти влюбился. Утверждал:
– Ты, как и я, обязан влюбиться. Это очищает от прежних грехов.
– Полагаешь, я невыносимо грешен?
– Тебе не удастся компенсировать серьезность своего положения природным легкомыслием. Говорю тебе: влюбись!
– Как же я пообещаю?..
– Честно! И смотри: я прослежу!..
Он убеждал меня шестого августа. А восьмого взорвался его дом на улице Гурьянова.
Александр Сотник. Судные дни. Роман. Глава «ЦАРЬ ДОДОН ВСЕЯ РУСИ».
Страница 13. <предыдущая> <следующая>