Иная легкость бесплодна в силу своей никчемности.

Ваню Котлова звали Котлованыч. Он был шустрый мужчинка, брызжущий талантом словоблудия. Прозвище подчеркивало глубокий провал в логике его мыслей, ибо говорил он исключительно ради красноречия. К тому же, он был удивительно похож на вождя мировой революции. Долгое время Котлованыч брился и хипповал, протестуя против собственной внешности. Однажды он даже пел в церковном хоре, но бунтарская натура расстроено взыграла, когда батюшка попросил его не фальшивить.

– Не блядомудрствуй, отец Апокалепсий, – сказал Котлованыч, и тут же был отправлен с миром за пределы храма.

Года два назад он смирился с оригиналом, купил себе кепку, костюм-тройку, ботинки старого фасона, и спустился в переход на Манежной площади, где картаво спел матерные частушки. За каких-то пару часов иностранцы завалили Котлованыча долларами. Ваня щедро поделился с местной милицией, и сразу получил право петь в любое время, не стесняясь в выражениях.

Безоблачная жизнь солиста длилась почти месяц, покуда его не вычислили двойники-конкуренты. Веселая компашка, состоящая из Ленина, Карла Маркса и Николая Второго, изловила Котлованыча у памятника Минину и Пожарскому, завела в подземку за храмом Василия Блаженного, и приятно поглумилась, изрядно попортив певцу портретное сходство. Зализав раны, Котлованыч претворил в жизнь план изощренной мести: он подстерег пьяного Маркса у гостиницы «Интурист» и выдрал приличный клок бороды, Николаю же Второму сломал челюсть у Музея Революции. Конкурент Ленин пропал сам. С тех пор Котлованыч ощущал себя монополистом, изредка с неприязнью поглядывая в сторону мавзолея.

Я встретил Котлованыча в Отрадном. Он понуро сидел у пивной бочки и, мучительно сглатывая, наблюдал за безразличным продавцом, меланхолично потягивающим пиво из пластмассового стаканчика. Рядом с вождем восседал огромных размеров черный кот. На его боку большими белыми буквами было написано: КОТ. Котлованыч узнал меня, приободрился:

– Саня! Тыщу лет! – И тут же погас.

– Мне говорили, ты завязал с выпивкой.

– Я запутался. Но развязал, – объяснил он. – Блажен обильно пьющий и скудно закусывающий. Щедрость не в том, что глотаю, а в том, что изливаю наружу. Знакомься: вот моя капельница. – Котлованыч указал на трехлитровую банку, стоящую под пивной бочкой. Скупыми слезами в нее плюхались мутные капли. – А это Карацупа. – Ильич снисходительно потрепал кота по загривку. – Пограничник встает в шесть утра.

– Ждешь отстоя пены? – спросил я.

– Эпоха застоя закончилась, началась эра отстоя, – грассируя, ответил Котлованыч. – Это лет на сто, не меньше. Купи ампулу, не то сгорю от вербальной опустошенности! Карацупа, стереги стратегический запас!

Кот лениво зевнул, изобразив эсеровский прищур.

Мы подошли к ларьку, купили чекушку. Котлованыч опустошил бутылку и резюмировал:

– Ни капли для врага!

Я попробовал сменить тему:

– А ты поправился.

– Я опух с голоду, – пожаловался Котлованыч. – Хлеба нет, масло приходится намазывать прямо на колбасу. Сначала мы жили бедно, потом нас обокрали. Сперли, падлы, саксофон.

– Есть работа, – снова рискнул я. – Приличный ресторан, картавый хозяин.

– Я же говорю: буржуи стащили орудие пролетариата. Знали, гады, что я пьяный...

Котлованыч внезапно вскинул голову и, выбросив руку вперед, отчаянно возопил:

– Ленин жив и желает фотографироваться!

Тут же подвалил иностранец и на ломаном русском спросил:

– Сколько рублей есть фото?

– Четвертной, – твердо ответил вождь.

– А на свой пленка?

– Чет-верт– ной! – Котлованыч громко отрыгнул. – Пардон, товарищ: бурлак в трясину провалился.

Товарищ поморщился и слинял.

– Закошмарить и расстрелять! – крикнул вдогонку Котлованыч. – Саня, накорми вождя.

– Что будем есть?

– Завтрак Ильича: сухари, морковный чай.

Поблизости располагалось летнее кафе типа мурлычки, где кучковались местные алкаши – друзья Котлованыча. Ваня пользовался у них глобальным авторитетом. Жуя обжигающий холодом чебурек, он изрекал революционные обращения:

– Петрович-ментозавр, порви с охранкой! Налей вина, наймит капитализма!

Сорвав аплодисменты, Котлованыч посерьезнел:

– Нет, Санек. Прощай, хорошо пропитый саксофон; заглохни, муза; истощись, вдохновенье! Здравствуй, надувное бревно! Пойми, пособник Чемберлена, тебе не осчастливить гегемонов.

Я пожал ему руку:

– В любом случае, заходи в гости.

– Всенепременно, батенька, всенепременно! А теперь – прости: меня ждут на заседании Совнаркома. С юга подуло теплым ветром. Это Деникин взял Орел и поджаривает там красных...

И Котлованыч с криком «Здорово, контра!» энергично перелетел за соседний столик…

Спустя полгода я видел его на Красной площади в окружении истаскавшегося Сталина, и Гитлера с подбитым глазом. Котлованыч весело махнул мне рукой:

– Саня, тыщу лет!.. Есть дело. Хочешь переодеться Пушкиным?..