Коммуналка начинается после третьего звонка. Дальше – грохот опрокинутой кастрюли, «кого еще черт несет», и едва слышный шелест шагов вечнозеленого Гоши.

Гоша курит марихуану. Выращивает коноплю в цветочном горшке и курит. Считает себя адептом растений, мичуринцем. Пока адепт возится с задвижкой, «звонок номер два» – дышащая парами портвейна соседка Октябрина по кличке «Дракон» – толкает речь:

– И главное: все мужики да мужики. Хоть бы баба какая зашла. А то и выпить не с кем.

– Мы – индейцы, – говорит Гоша. – Чингачгуки и шаманы. Посредством магии открываем чакры.

– Я в магию не верю, я верю в половник! – заявляет Октябрина и остается у порога взглянуть на меня.

Я вхожу в коридор и вдыхаю едкий влажный пар. Октябрина отбеливает белье.

– Привет, – сказал Гоша. – Проходи. – И плавно полетел по коридору в свою комнату. Ходить он не умел, а именно летал. Низко, но надежно.

Я проследовал за ним в задымленную, и оттого тесную комнату. Она напоминала убежище еретика, выжившего одновременно в мире и из ума. Закрыв за мною дверь, Гоша преобразился:

– Саня, я понял, отчего весь мир пахнет дерьмом!

– Ну, и?..

– От совести. К примеру, мне надо в уборную, я пошел и отлил. Так вот, Саня: совесть ссать не умеет, она умеет только срать!

– А как же, – говорю, – цветочки, запахи любви, красавицы?

– Макияж, Саня, косметика. Кто больше всех в мире знает о косметике?

– Кто?

– Мумия Ленина.

– Допустим. – Меня уже опьяняет дым марихуаны. – А как насчет запретных плодов?

– Шоколадка, смазанная калом – уже не шоколадка, а дерьмо. Посмотри в окно. Что ты там видишь?

Я посмотрел.

– Красивую женщину с хорошей прической.

– Нет, – уточнил Гоша. – Ты видишь хорошо уложенную женщину.

Он так и сказал: «хорошо уложенную».

– Давно ты спал с женщиной? – спросил я.

– Месяц назад ей было нельзя. Не надо грязного фрейдизма. Советский народ утверждает, что каждый мужчина должен построить дом, вырастить сына и посадить дерево. Придет время, и у меня будет дом с обитой крышкой. В этом случае мне дадут собственный участок. Сына я посадил. А дерево – вот оно. – Гоша указал на конопляный куст. – Сначала оно дало росток, потом потянулось лестницей в небо. Хочешь курить?

– Я бросил.

– И правильно. Лестница не выдержит двоих.

– Может присядем? – предложил я.

– Конечно! Садись, куда хочешь.

«Куда хочешь» означало на топчан. Другой мебели у Гоши не было. Когда-то у него были стол и стулья, фортепиано и жена; потом был развод. Сын остался с матерью, вырос, как выражался Гоша, «пригретым отморозком», и сел за квартирную кражу.

– И ведь куда залез! – сокрушался Гоша. – К пенсионерке с голосом сирены. Нет, чтобы в Грановитую палату...

– Я хочу создать джаз-бэнд, – робко начал я.

Гоша молча набивал травой папиросу.

– Слышишь?

– В отличие от Бетховена я не глухой, – заявил Гоша, закуривая. – Принеси водки.

– Денег нет.

– Нет денег – нет и джаз-бэнда. Партитура, как амбарный замок, ничто без ключа. Скрипичный ключ – это вам не отмычка в расчете на талант. Вот был у меня талант...

– И сейчас есть, – почему-то сказал я.

– Сейчас у меня не талант. Сейчас я знаю, что он у меня был.

Я тихо встал, направился к двери.

– В следующий раз пользуйся моим звонком, – сказал Гоша.

– Я же звонил три раза...

– Да. Но не в мой звонок. У «Дракона» – си-бемоль, а у меня – ля. Чистая ля. Понял?