АНТИСВОЛОЧЬ

Шефу стукнуло пятьдесят. Вообще-то, ему исполнилось, но все утверждали, что именно стукнуло. Он и вправду поначалу ходил как пришибленный, а потом смирился. Сказал Карпиной:

– Вот мне полтинник, а не верится. Кстати, как я выгляжу?

– На все сто! – Брякнула Светка.

Тогда он объявил, что приглашает всех сотрудников в клуб. Принял позу римского императора и провозгласил:

– Я проставляюсь!

И все огорчились, потому что теперь надо было ломать голову по поводу подарка. Гудман тут же заявил, что никуда не пойдет.

– Он меня обидел, – объяснил Лева. – Вызвал вчера к себе и соплями забрызгал.

– Не специально же, – вступилась Карпина.

– Не защищай.

– Болеет же человек. И жена уехала в Бразилию.

– Отдыхать?

– Ясно – не работать. Они с ней поругались. Шеф сказал – «посрались в хлам». А он напрягся. Надо расслабить.

Гельфанд оживился:

– Идеи кончились? Заперло? «Пурген»! – и из тебя поперло! Подарим слабительное. Устроим оживляш!

Деревьев махнул рукой:

– Пошляк. Я могу написать его портрет. Обнаженку.

– Представляю себе комод, а из него торчит маленький ключик, – захихикала Карпина.

– Все вы тут пошляки, – обиделся Деревьев.

Бекетов предложил:

– У меня есть знакомый композитор. Пусть он песню для Шефа напишет. Он и стихами балуется. По дружбе выйдет недорого.

Все согласились. Вечером Бекетов привел композитора в офис. Карпина тут же влюбилась, а Деревьев увял. И было отчего: композитор до боли напоминал белокурого красавчика Сергея Есенина. Правда, излишняя манерность и высокий тенор частично разрушали внешний образ, но, с другой стороны, кто знает, каким Есенин был при жизни?

– Сразу видно: бездарность, – резюмировал Деревьев.

– Он для мясокомбината корпоративный гимн написал, – с гордостью парировал Бекетов, и тут же процитировал: «Мясники, мясники, все в кровище мужики!..»

– Какой кошмар, – сказал я.

– А по-моему, прикольно, – возразила Карпина. – Как вас зовут?

– Юлиан, – сладко пропел Есенин.

– Он еще и Юлиан, – с ненавистью передразнил Деревьев.

– Юлик пишет для рекламы, – тараторил Бекетов. – Ролик туалетного освежителя видели?.. Ну вот!

– Что-то не припомню там музыки, – вредничал Деревьев.

– Да ты вообще глухой! – раздражался Бекетов. – Там в ритме вальса пшикает баллончик.

– Прикольно! – вторично восхитилась Карпина. – Нам как раз с композиторами не везло. Можно посотрудничать.

– И сколько стоит этот гений туалетов? – съязвил Деревьев.

– Полтинник с носа, и песня зазвучит? – Бекетов вопросительно посмотрел на Юлиана. Тот кивнул.

Деревьев напрягся, подсчитывая убытки:

– Да я за такие бабки Чайковского воскрешу!

– Жмот, – заявила Карпина. – Лично я – за! Женька, что ты молчишь?

Я пожал плечами:

– Да мне как-то все равно.

– Пусть пишет, – сказал Гудман. – Только чтобы нот побольше.

– И прикольнее, – вставила Карпина.

– Смени пластинку, – буркнул Деревьев.

Бекетов поставил задачу:

– Шеф у нас нормальный, с чувством юмора. Не сказать, чтобы сволочь, скорее, наоборот. Музыку уважает. Когда добрый, даже поет.

– Что поет? – спросил Юлиан.

– Марши вермахта. Сам слышал. Так что музон должен быть резкий и терпкий, чтоб бил наповал.

– Ты ему про свой запах не рассказывай, – встряла Карпина. – Юлик, напиши… Можно на «ты»?.. Напиши в стихах его человеческую характеристику, чтобы стало понятно, как мы к нему относимся.

– А как вы к нему относитесь?

– Херово, – злобно молвил Деревьев.

– Не сбивай автора! – возмутился Бекетов. – Мы относимся к нему как к источнику благосостояния.

– Как к носителю геморроя, – добавил Гельфанд.

– Как к соплежую, – вставил Гудман.

– Короче, типичное начальство, – подвел итог Бекетов. – Все ясно? Песня должна быть готова послезавтра.

Юлиан снова кивнул. Мне показалось, мы его смутили. Но истинный профессионал всегда найдет достойный выход. По крайней мере, я так думаю…

Через день после обеда Шеф уехал на переговоры. Все собрались в его приемной. Бекетов светился от счастья:

– Это будет суперсюрприз! Юлик уже в пути. Везет диск. Песня записана!

Композитор вальяжно вплыл в помещение. Он выглядел как лауреат, отхвативший государственную премию. Достал из кармана диск:

– Готовы к прослушиванию?

Карпина закатила глазки в предвкушении. Гудман саркастически усмехнулся. Деревьев вздохнул. Гельфанд потер руки. Бекетов воскликнул:

– Йес, маэстро!

Маэстро вставил диск в проигрыватель. Первые аккорды напомнили о реализации нацистами блицкрига, за ними последовала шокирующая барабанная дробь, как перед расстрелом и, наконец, зазвучали слова. От первых же строк я едва не лишился дара речи. Певец, следуя истеричным интонациям фюрера, по-рэпперски внушал:

Наш любимый Шеф – просто душка…

«Кто такая Простодушка?» – подумал я, и бросил взгляд на вытянувшиеся физиономии присутствующих. Солист, между тем, не унимался:

Мягкий, – йо! – как большая подушка;

Пусть иногда он сопли пускает,

Челюсть роняет, быстро вправляет!

Это прикольно! Это вставляет!