На Главную
Новости Авторы Проза Статьи Форум Карта
О проекте Цитаты Поэзия Интервью Галерея Разное

 


        Павел Шкарин


        Куб


        Роман. Глава 4




Павел Шкарин. Куб (роман).
Глава 4. <предыдущая> <следующая>








ГЛАВА 4.

Лето.





Ох уж я загуляю,
Запью, заторчу !..

          В.С.Высоцкий.


Жарко... Как же жарко! Мой напичканный трамалом организм изнемогает, растворяясь в кипящем воздухе пыльного "Икаруса", раскалённого добела обезумевшим июньским солнышком. Кажется, будто целая вечность минула с того момента, как мы выехали из Галича, и я уже понемногу начинаю терять всякую веру в то, что когда-нибудь я всё-таки доеду до Москвы. Две недели учебной практики позади, я оттрубил своё и теперь автобус везёт меня домой, в направлении родного Дегунина. Когда я вернусь, я буду мыться, есть, спать... Ну и, разумеется, позвоню Олегу. Но пока что надо доехать. Плавится мозг, хочется выпить пару литров холодной воды, которой нет. Весь кайф давно уже улетучился из меня вон, выпаренный немилосердной жарой, и сейчас мне просто плохо. Не надо было жрать трамал - жара, духота и качка превратили его действие в мучительное полузабытьё. Сидящий рядом одногруппник Сергей советует мне одеть на всякий случай тёмные очки - в автобусе едут преподаватели. Да, пожалуй, очки и правда стоит надеть.

Свежим весёлым утром, когда мы стартовали из Галича, всё было значительно лучше. Устроившись на заднем сиденье, я быстренько заглотил пять заветных капсул, предусмотрительно припасённых мною, чтобы отметить окончание практики, и ещё до Костромы меня накрыло тёплым благостно-сонливым дурманом. В автобусе я вялым тусклым голосом пел задорные песенки про голубого банщика и про дятла, не обращая никакого внимания на слегка опешивших преподавателей.

По древним монастырям Костромы я рассекал, уже будучи "нарядным". По-детски добрыми глазами любовался я красотами старины, непрестанно щёлкая фотоаппаратом, словно буржуазный турист, и иногда чинно беседуя с преподавателями, которые всё почему-то стали казаться такими хорошими, свойскими людьми. На местном базаре я даже купил маме в подарок берестяной туесочек - мне захотелось порадовать её костромским сувениром.

Втыкаю всё чаще и чаще. Глаза закрываются сами собой, голова медленно стекает вниз, и, когда она достигает низшей точки траектории падения, я стремительно и как бы испуганно впрыгиваю назад в реальность, распахивая ей навстречу свои эфемерно-мизерные зрачки, вскидывая голову вверх, какие-то считанные доли секунды наблюдая иллюзорные завихрения зелёного фона листвы за окном автобуса или серого фона холщовой обивки на потолке, трудноописуемые роения, дробления и растекания структуры наблюдаемой поверхности (т.н. "мультфильмы"). Я тону в этой листве, в этой обивке, в тёмном омуте стёкол своих очков.

Москва... ВДНХ. 36-ой троллейбус до конечной остановки "Бескудниковский переулок". Тяжеленная сумка. Уже вечер, и жара спадает, но всё ещё страшно душно. В квартире пустота. Не находя в себе сил даже мыться, падаю на диван и мгновенно отключаюсь.


Пьеро под лунным светом
Идёт по парапету,
Московским душным летом
Танцует менуэт,
Покачиваясь плавно,
Как старенькие ставни,
Вершит свой достославный
Классический балет.

Во флейту дует ветер,
Собаки спят, как дети,
А он танцует в свете
Слепого фонаря
Под злые переплёты
Свирели и фагота,
Царапаясь об ноты,
Об острые края.

Глаза - две капли сажи,
Шаг чёток и отлажен.
Я с ним танцую там же,
В полуночном дворе,
Пляс на краю болота,
Лихого поворота,
Последнего чего-то,
Как листья в ноябре.

Жара лежит на крышах,
Весь город еле дышит
И сам себя не слышит,
Контуженый жарой.
А взгляд из глаз-миндалин
Задумчив и печален -
Он слышит фортепьяно,
Валторну и гобой.

Ну что ж теперь поделать,
Такое наше дело -
Одеться чёрно-белым
И выйти в тёмный двор.
Живите без печали.
Я выбрал. Я причалил.
Я не пляшу на бале.
Я - уличный танцор.



Понимал ли я, что подсел, самым простым, обычным и банальным образом подсел на ширево? Вопрос непростой. Я отдавал себе отчёт в том, что меня так и подмывает "повторить", что я думаю о том, "как было бы неплохо..." чаще, чем о чём бы то ни было ещё. Но до поры до времени я тешил себя иллюзиями на предмет того, что "этот раз-последний (ну в крайнем случае-предпоследний !)", что я способен одним усилием воли выкинуть из головы эту стрёмную забаву, вот только вдоволь ею наиграюсь - и брошу! Избитые фразы, непременный атрибут исповеди любого нарка (или алкоголика, или игрока, или ещё кого-либо, страдающего какой-либо болезненной зависимостью). Всё старо, как мир, но только замечаешь это уже потом.

Позже, уже к концу лета, когда винтовки с моим участием стали часты и регулярны, я начал верить в то, что "последнего раза" может не быть никогда. Сначала мне стало жутко. Но, поверьте, ненадолго - может быть, на пару минут. Потом я просто смирился со сложившимся положением вещей (отдав себе отчёт в том, что не в силах его кардинально изменить). Да мне этого и не надо было. Цой в песне "Транквилизатор" поёт: "Мне даже нравится это - такой мой характер". Мне нравилось всё это, нравилось даже тогда, когда я действительно понял, что попал...

Тем летом всё было легко и весело: отходняков ещё пока почти не бывало, хаты были свободны от родителей, деньги водились. Сначала, правда, из-за бесконечных университетских практик я имел очень мало свободного времени, и поэтому в первую половину лета я баловал себя винтом нечасто. Но когда практики кончились!... Я как с цепи сорвался, уйдя в необузданный винтовой загул, протарчивая все деньги и всё время. Мозг не успевал фиксировать периодичность муток, счёт им был потерян, пространство и время слились в едином всепоглощающем вихре, где днём и ночью танцевали железные миски, пылающие салютом, маленькие пластиковые бутылочки с загадочным двухслойным содержимым, где нервная бритва скребла рыжие пятна на газетах, а элегантные иголочки искали, искали всё новых дыр.

Мне не было плохо, не надо меня жалеть - мне было хорошо! Спокойный трезвый мир с привычными и относительно безопасными развлечениями рушился, но разрушение это происходило весело и красочно, как бывают красивы в голливудских фильмах картины чудовищных по своей сути катастроф. Это была та недолгая пора, когда каждая удачная винтовка была праздником, отдыхом, развлечением. Мне нравилось не спать тёплыми летними ночами, кипя от избытка неестественной безбрежной энергии, болтая с друзьями и подругами.

Кстати, о винтовых друзьях и подругах. С начала лета их число стало заметно расти. Причина этому была одна: в начале июня Олег научился варить. Свершилось! Теперь мы могли варить в Дегунино, имея в качестве компаньонов лишь тех людей, кого хотим видеть. Теперь мы могли обходиться без психопата Сергея Г. и без его не менее напряжных попутчиков. Олег каким-то непостижимым образом научился варить вполне достойный раствор с первого раза, не запоров, как это обычно водится, первой банки. Сам Сергей Г., отведав Олеговского варева, довольно высоко оценил его способности (во всяком случае, на словах) и стал одним из его клиентов.

Вообще же число последних росло и росло: Олег выгодно отличался по личным качествам от сторчавшихся невменяемых опытных варщиков, не кидал акционеров так бессовестно, как это делал Серый, обращался с ними достаточно вежливо и корректно, не страдая приступами психопатии. Люди к нему потянулись. Недостатка в деньгах не стало по определению. К костяку новоиспечённой "системы" <Олег - А. - я> стали присоединяться новые члены: Инна, Аня З., Аня И., их друзья и подруги. Девушки были под стать нашему формирующемуся образу жизни: протравленные московским наркоассортиментом призрачные цветы-эфемероиды. Но в то же время "конченых/отпетых/безнадёжных" торчих со слишком уж большим стажем в нашем кругу не было. Это были живые умненькие девочки с широким артистическим кругозором, в заметной, но некритической степени тронутые тлением химического декаданса.

Об Инне - новой подруге Олега - я был немало наслышан ещё в мае, когда старина Олег был увлечен "медленным". Обдолбившись хорошенько беленьким, Олег упорно рассказывал мне о чудесной девушке по имени Инна, с которой они познакомились 1 мая на винтовом сейшене у него на даче (её вместе с Аней З. привез Дэн; я тогда воздержался от поездки) и с которой они "во всём очень похожи... замечательно понимают друг друга... созданы друг для друга". Ну и разумеется, девушка Инна относилась к активным любителям различных drugs, что их как нельзя лучше роднило. Олегон показывал мне фото: он и она, два миниатюрных существа с черным ёжиком волос на голове, в почти одинаковых белых ветровках - у Олега на голое тело - в обнимку растекаются по зелёной стене лестничной клетки, оба удолбанные в самое говно. И вот как-то раз в июне после очередной винтовки мне представилась возможность познакомиться с пресловутой Инной.

Мой друг, движимый нежными чувствами к чудесной Инне, повёз ей куб раствора на электричке до станции метро "Тимирязевская", где они должны были встретиться. Я составил приятелю Олегу компанию.

Инна оказалась именно такой, какой и рисовало её мне моё воображение, если довести воображаемые характеристики до совсем экстремального уровня: восемнадцатилетняя девочка, выглядящая лет на четырнадцать, пэцильная до крайности - как говорится, в чём только душа держится, с коротенькой стрижкой под мальчика, стильно и аккуратно прикинутая, с довольно-таки симпотной живой мордочкой, как у маленького чёрненького хорька. Учится на художника, в свободное время увлекается употреблением наркотиков. Начала не так давно, и с ней пока всё в порядке. Все мы тогда ещё только начинали, и у всех всё пока было в порядке.

Олег отвёл её в ближайшие кусты и помог вмазаться. Пыльная, залитая солнцем платформа. И вот мы уже лучшие друзья, повязанные одной общей темой. Мы трещим языками без умолку, пьём водичку, мы все трое друг другу нравимся, нам доставляет удовольствие всё, что мы только ни делаем, всё, что мы только ни говорим. Мы любим почти всё содержимое этого бренного мира лишь за то, что оно просто есть.

 

Почему для этого нужно обязательно завинтиться?

Почему в обычном трезвом состоянии люди не могут так относиться друг к другу?

 

Вообще надо сказать, что Олег с особенной благосклонностью принимал в ряды нашей концессии именно девушек, причём посимпатичнее. (Думаю, не стоит объяснять, почему. Быть варщиком - очень большая ответственность, но и большая власть. Олегу, без сомнения, немало льстил его новый почётный статус.). Серый с Денисом тоже зачастили к нам в Дегунино. Чуть позже - в пору увядания летнего великолепия и появления жёлто-багряных флагов очередной осени - к нашему кружку юных химиков присоединится Игорь.

Расширение нашего винтового микросоциума (особенно женской его части), формирование некого подобия "системы" - всё это давало ощущение роста "многоцветности сада жизни", успокаивающее понимание того, что ты не один такой - что параллельно с тобой этот весьма сомнительный путь проходят такие же начинающие бойцы, как ты, и практически со всеми из них (за исключением прокопчённых жизнью и уже не контролирующих себя более опытных джанкеров Дениса и Сергея) ты можешь посидеть и приятно побеседовать, причём далеко не только на наркотемы. Все ведь как на подбор: каждый второй - литератор, почти каждый первый - живописец. Квазибогемная тусовка поэтов/писателей/художников, которые никогда бы не узнали о художественных потенциях друг друга, если бы не "одна, но пламенная страсть".

В тугом жарком воздухе витал дух какой-то бешеной и саморазрушительной свободы, в нас жила иллюзия, что вот он - тот образ жизни, тот круг общения, та манера проведения бесценного времени, та духовная ниша, которую мы искали всю жизнь, и вот, наконец, нашли. Иллюзия эта владела нами (Олег, А., я) в очень разной степени, и рушиться ей было суждено у всех из нас по-разному и в разное время.

Чем обширнее становился круг специфических знакомых, тем чаще становились варки: когда приспичивало кому-то одному (и этот кто-то мог предложить деньги - хотя бы и не всю необходимую сумму - или же часть компонентов, или банку, или свободную квартиру), то неизбежно по его зову подрывалась вся толпа, общими усилиями наскребая недостающие деньги и улаживая многочисленные организационные аспекты. Постепенно накапливались знания и умения, связи, опыт. Мы теперь знали, где можно достать банку или компоненты, если их нет на Лубянке, знали, где быстрее надыбать бензин, как лучше производить ту или иную операцию в процессе варки. Олег звал меня почти на каждый подобный сейшн, и я уже не способен был сказать "нет". Если у меня ну никак не получалось выкроить время для мутки, то Олег тормозил для меня куб (или то, что удавалось от него оставить; или то, что он считал нужным мне оставить).

За весельем винтовых пиршеств, которые ещё не успели стать лишь будничной бытовой деталью - грязной, стрёмной, но неизбежной - остались мною почти не замечены крушения целого ряда обетов, принципов, которые я намеревался беспрекословно блюсти, начиная свои винтовые изыскания. Эти правила служили в моих глазах некими свидетельствами того, что я - не опустившийся торчок, как все эти люди вокруг меня, а экспериментатор, познающий известное вещество, но не теряющий при этом контроля над своей психикой, отдающий себе отчёт в том, чего можно, а чего нельзя. Все эти правила одно за другим превращались в экспонаты моего весьма обширного "собрания заблуждений".

Я обещал себе никогда не использовать чужих, бывших в употреблении баянов. И что же? Когда бьёт мандраж, когда все вокруг уже давно вмазались и наслаждаются результатом, а ты стоишь и вафли сушишь, потому что тебе не хватило баяна - неужели удастся заставить себя одеться/обуться и добежать до аптеки, отстоять там очередь, купить инсулинку и добежать обратно? А если работает только дежурная аптека, расположенная не так-то близко? А если ты не можешь быть уверен в том, что пока ты будешь бегать, твоя доза не уменьшится стараниями твоих соратников? Не-е-ет... Ты просто окинешь взглядом груду обторченных особей вокруг, выберешь из них того, в чьём здоровье можно было бы быть более-менее уверенным (а в ком из этой публики можно быть до конца уверенным?), возьмёшь его баян, промоешь водичкой и используешь его по назначению.

Я обещал себе никогда не варить в собственной квартире. Изготовление и употребление винта сопряжено с необходимостью использования целой кучи разного хлама - т.н. "кухни": банок, склянок, тарелок, тряпок, бутылок, пакетов, шприцов. Кроме того, этот процесс подразумевает переливание, взбалтывание, выпаривание весьма вонючих жидкостей, а также пересыпание таких пачкотных порошков, как йод и фосфор. Длится вся эта пантомима не меньше минут сорока. Действующие лица при этом находятся в полувменяемом состоянии - поначалу от мандража, а потом от воздействия данного вещества. Вот и получается, что хозяин помещения, где всё это происходит, должен проследить, чтобы в квартире не потерялось никакого палева, чтобы к приходу родителей всё было чисто прибрано и чтобы выветрились зловонные пары, а главное - чтобы успели сварить и вмазаться. Малейшая оплошность при этом может привести к разоблачению со всеми вытекающими последствиями. Постоянное сиденье на стрёме, точное вычисление момента возвращения родителей, уборка и тщательный обыск квартиры - вся эта параноидальная суета чрезвычайно мешает как следует расслабиться и насладиться приходом и дальнейшими плодами винтилова.

Всё это так. Ну а если больше варить негде, то что тогда? Можно, конечно, варить на лестнице в подъезде, но это ещё гораздо больший стрём. Да и неудобно это очень - без стола, без плиты... Короче, когда варить больше негде, то тут уже не до принципов. Приходится вести всю эту ораву к себе домой и там производить все эти сраные манипуляции, поглядывая время от времени в окошко - не идёт ли кто из родственников домой.

Я обещал себе никогда ничего не протарчивать из дома. Т.е. приобретать винт лишь тогда, когда это позволяет моё финансовое положение. Когда же денег нет - обходиться без него. Не тут-то было. Очень скоро я уже выпрашивал у родителей энные суммы под множеством мыслимых и немыслимых предлогов, тратил на мутки деньги, "отложенные строго на покупку компакт-дисков (кассет, книжек, билета на футбол и т.д.)", протарчивал избранное из домашней библиотеки. Очень скоро я поймал себя на мысли, что я давненько что-то не покупал себе новых дисков, книг и проч. Все правила и моральные устои летели к чертям. Постепенно на алтарь самодельного рая перекочевало всё или почти всё: деньги, квартира, собственная безопасность, всё свободное и несвободное время, все силы и мысли. Прямо строка из журнала "Здоровье"!

 

В день "симпозиума" я оказался занят делами в университете, которые я при всём желании ну никак не мог отложить или просто продинамить. Как это уже не раз случалось, я заранее договорился с Олегом о том, что он мне забронирует мой дежурный куб, скинулся деньгами и уехал восвояси. Думаю, излишне говорить, что учебные дела в тот день абсолютно не хотели помещаться в моей голове - вместо этого я то и дело нервно поглядывал на часы, страдая тяжёлым мандражом. И вот, наконец, я приехал домой. Я открываю дверь подъезда, сажусь в лифт, поднимаюсь на свой этаж, дверь лифта открывается...

То, что я увидел в следующую секунду, без сомнений, являло собой яркое и загадочное зрелище. Вся лестничная клетка моего этажа была сплошь затянута величавыми клубами едкого белого дыма, что создавало полную иллюзию попадания либо на фанатский сектор после взрыва пары дымовых шашек, либо на чрезвычайно туманную родину сыщика Шерлока Холмса. Впрочем, наверное, даже лондонский смог не пахнет так, как пахло в тот день в моём подъезде.

Источник дыма явно располагался на площадке между седьмым и восьмым этажами, где в дальнем углу что-то лениво тлело. Учитывая то, что откидного лотка-приёмника мусоропроводной трубы на этой площадке не было (сноска - когда варят винт на лестнице в подъезде, всегда выбирают площадку без мусоропровода, как менее людную), я начал смутно догадываться о причинах пожара. Поднявшись и осмотрев место аварии, я сразу всё понял. Кафель был усеян сгоревшим и разгромленным винтовым хламом: закопченый пузырёк из-под салюта, разбитая литровая банка, растёкшаяся по полу пластиковая бутылочка из-под бензина, кучи пепла и всякой прочей сифни. И в центре всей этой безумной композиции возлежала не-в-рот-ебательских размеров катушка с толстыми белыми нитками ( ! ), которая, собственно, и тлела, источая вонючие удушливые пары. Стоит сказать и об огромных черных разводах на стене, говорящих о том, что был взрыв. Вообще же вся обстановка свидетельствовала о том, что пожар возник внезапно, ситуация полностью вышла из-под контроля, и Олег & Со (не было сомнений, что всё это организовал именно мой беспутный друг, несмотря на строгий запрет когда-либо варить в моём подъезде) были вынуждены спешно ретироваться, бросая все свои пожитки.

Понимая, что добра не жди и покрыв матом Олега и его присных, я пошёл в квартиру, взял веник и совок и принялся убирать весь этот догорающий бардак, наличие которого на моей клетке могло скомпрометировать меня перед соседями. Выбрасывая остатки переносной самодельной нарколаборатории в мусоропровод, я услышал робкий голос из-за двери моей соседки ниже этажом:

- Ребята, уходите, что вы тут хулиганите?

- Это я - Паша, тут мусор на клетке - так я решил прибрать, - было ей ответом.

- А-а, Паш, это ты... А я уж и не знаю, что думать, хотела милицию вызывать. Сижу в комнате, слышу - хлопок на лестнице сильный, вроде взрыва. Я выглянула - всё в дыму, вонь стоит... Поднимаюсь на восьмой - там парень какой-то, я его запомнила: худой такой, в очках. И девчонка с ним. Они как меня увидели, сразу мимо меня вниз по лестнице шасть - и бежать. Как ты думаешь, что это было, бутылки какие-то, банки?...

- Ой, даже и не знаю. Наверное, шашку дымовую взорвали или петарду какую. Хулиганов-то нынче много. Ходят по подъездам, хулиганят...

- Да, что творится ! Надо давно в подъезде домофон ставить. Ты, Паш, молодец, что прибрал...

Завершив уборку и беседу с соседкой, я поспешил к Олегу, полон мрачных предчувствий. Олег оказался дома.

- Здорово, - поприветствовал меня Олег, пребывавший в злобном возбуждении, - Паша, всё пропало. Всё сгорело. Пиздец.

- Да я уже понял. Что ты за хуйню устроил у меня в подъезде, на моей лестничной клетке?! Я же тебе говорил, чтоб ты не варил у меня ! Как ты умудрился всё сжечь?

- Когда я отжигал, воспламенились пары бензина - я забыл закрыть крышку у бутылки. Всё взорвалось, вспыхнуло... Салют спасти не удалось, мы с Аней пытались что-то вытащить. Я даже руки себе обжёг... Ещё соседи твои на нас навыёбывались..., - бессвязно гнал Олег, округляя до предела глазёнки за круглыми стёклами очков.

Далее между нами шла матерная ругань по поводу неудачного места варки и грубейшей ошибки, допущенной Олегом. Когда страсти чуть-чуть схлынули, мы принялись обсуждать варианты следующей мутки. Но дело не в этом.

Дело в том, что лишение обещанного ширева сделало меня подлинно несчастным на несколько дней. Я злился на себя прежде всего за то, что мне было плохо по причине облома мутки, облома очередной порции радости и счастья. Я понимал, что нельзя огорчаться этому, что это весьма плохой признак, но ничего поделать с собой не мог.

А вообще было весело. Может быть, потому что летом было тепло, а может быть, потому что винт не утомлял, он был всё ещё в новинку, демонстрируя пока исключительно свои плюсы, пряча минусы до поры. Что ж теперь поделать - нету рая на нашей грешной земле, и чем ярче благодать, тем тяжелее за неё будет расплата. Да, наверное, я это знал ещё тогда. Но маховик уже крутился помимо моей воли. И теперь мне остаётся лишь сидеть и вспоминать то лето...

К тому времени как я вернулся из Галича, Олег уже умудрился вовремя расстаться с практикой систематического употребления медленного. Проторчав на белом более месяца в достаточно интерактивном режиме в компании Инны, Ани З., Дениса Р. и Серого, Олег однажды внезапно обнаружил, что его кумарит:

- Инна, - вещает в трубку Олег, обращаясь к пресловутой junky-девочке, - что-то я плохо сплю в последнее время, голова болит, суставы как-то... есть не хочется... ну и вообще... короче хреново себя чувствую. Не знаю даже, в чём дело.

- А-а-а, - нарочито-спокойно выдыхает в трубку Инна, - ты, приятель, доигрался: тебя уже кумарит... Тебя кумарит.

На его счастье, у Олега хватило желания и времени не стать овощем, раненым говном, бесплотной тенью, летающей в погоне за чеком. Олег перестал белиться. Пару дней черти позабирали его худосочную душу, но, видно, не судьба парню была стать героинщиком - соскочил. Чтобы вернуться "назад к основам", вернуться к первой и единственной любви - ему. Как то раз Олег сказал так: "Что мне в этом героине? Это простой анестетик. Под ним я остаюсь здесь, на земле. А винт уносит меня туда, в иные миры, в коооооосмос."

И вот Олег звонит мне солнечным июльским утром и предлагает добить у меня на квартире фракцию. Проделав это и втеревшись раствором, пусть и не слишком хорошим, мы отправляемся за город купаться. По дороге заходим к Кате.

Широко-расцветшими зрачками я упираюсь в её насмешливый пристальный взгляд и с выражением глупого, ничем не замутнённого веселья на лице сообщаю новость:

- А мы сейчас идём купаться.

- Купаться... Ты на себя погляди, купальщик херов.

На выходе из подъезда мы встречаем нашего старинного школьного знакомого Мишу. Торопливо здороваясь, он упирается в нас напряжённо-ищущим взглядом и сразу переходит к делу.

- Пацаны, вы чё, винтитесь?

- Ну-у-у... так... время от времени, - глядя куда-то вниз, говорю я, будучи несколько взволнован и удивлён неожиданной осведомлённостью Михаила.

- Мы редко, - добавляет Олег.

- Да ладно, не пизди, винтовые редко не винтятся, - резонно возражает Михаил. Видно невооружённым глазом, что ему глубоко по хую на то, как часто мы винтимся. Он пришёл за чем-то другим. Так оно и есть:

- Пацаны, а я на чёрной сижу... Вы можете достать реладорм?

Миша "Заяц"... Главный школьный хулиган, рубаха парень, заводила, лидер дворовой шпаны, звезда хоккейной коробки, дамский любимец... Давно его не видел, но с той школьной поры он как будто мало изменился. Лишь присмотревшись пристальнее, замечаю, что Миша чуть похудел, чуть побледнел, а в глазах поселился тот особый острый металлический голодный блеск, который непосвящённому трудно описать словами, но по которому можно легко узнать опиатчика, которого кумарит. Кто из нас мог подумать ещё пару лет назад, что мы встретимся в подобных обстоятельствах и будем беседовать на подобные темы? Ведь мы всегда были такими разными. Мы и сейчас разные. И подсели мы по-разному, и на разные препараты. Но все мы в итоге пришли к одному: мы торчим. Торчим, как торчит множество мальчиков и девочек в нашем районе. Как торчат и старчиваются тысячи обитателей нашей необъятной страны. Тысячи таких разных, и таких по сути своей одинаковых мальчиков и девочек.

Лучи солнца пляшут на поверхности грязноватой воды подмосковного канала, мы лежим в траве. Нам не жарко: винт повышает кислотность крови и это, видимо, каким-то образом помогает от жары (может быть, это совсем не так на самом деле, но, так или иначе, жарко почему то под винтом мне никогда не бывало). Олег загорает, подставляя небесному светильнику свои исколотые, в неприглядных дырках и синяках, эфемерные в своей худобе ручонки. Вокруг резвятся неутомимые дети, грузные мужики и тёхи тяжко перекатываются с боку на бок, как сивучи на лежбище, подростки ныряют с высоченного моста, истошно вопя. Мы чувствуем себя по отношению ко всем этим бодрым и здравым проявлениям социума полными чужаками, органически чужими. Но мы не огорчаемся этому. Мы плаваем, загораем, наслаждаемся ценным летом не хуже упитанных здоровяков. А может быть, ещё и получше.

Почему я всё это до сих пор помню? Почему я не могу ответить на простой вопрос: как я теперь, по прошествии немалого времени воспринимаю ту летнюю идиллию, ложную и болезненную по своей сути - приятно или неприятно мне это помнить? светлые это воспоминания или кошмарные? отрицательный в конечном итоге это опыт или хоть в чём-то положительный? Задай мне сейчас кто-нибудь вопрос: если бы ты мог начать 98-ой год заново, сначала, стал бы ты испытывать на себе его действие, стал бы опять проходить через всю эту химическую авантюру, или предпочёл бы остаться чистым? Я не знаю, что бы я ответил. Да это и неважно. Хорошо, что я не имею возможности прокрутить время назад. Всё, что было - хорошего и отвратительного - всё моё. Ни отнять, ни прибавить. И хватит сослагательного наклонения.

 

Всё же некоторые неприятности, связанные с этим чёртовым зельем, постигали меня тем развеселым летом. Я всегда очень заботился о сохранности и респектабельном виде своих вен, и поэтому первая моя физическая травма, связанная с винтом, мне запомнилась.

Это была первая мутка, банку для которой преобретал я самостоятельно, без помощи Олега. Он по каким-то наверняка очень веским причинам не мог подъехать взять банку, так что после долгих увиливаний и даже ругани я был вынужден принять эту миссию на себя. В компанию мне была выделена Аня И. - дачная подруга Олега, которую я немного знал по нескольким нашим с Олегом малолетним алкогольным тусовкам. С тех пор Анна неслабо изменилась, выросла, имела знакомство с героином, хотя тогда ещё не слишком плотное, и изъявляла желание заценить легендарный винт. Аня была не проколотая, полураспавшаяся на "плесень и липовый мёд" торчиха no future (как, например, Тамила из главы 3), а респектабельная и презентабельная "чистая" девушка, достаточно неглупая и знающая себе цену.

Олегу очень нравилась идея приобщения её к нашему увлечению. Итак, я должен был встретиться с Аней на определённой станции метро, купить баночку на территории близлежащего вокзала, по дороге запастись бензином и баянами и прибыть к Олегу, чтоб затем пойти ко мне на квартиру для варки и употребления вышеуказанного накросодержащего препарата.

Аня появилась вовремя. Оба будучи людьми малоопытными в вопросах закупки банок, мы слегка стремались. Подошли к барыге вдвоём. Громко и чётко, чтоб слышали все, мною было сказано:

- А почем у вас банки?

Барыга аж побелела от страха и злости на меня, дурака, и прошипела:

- Ты что орёшь, охуел, мудак?!... Нет у меня ничего...

Ситуацию вытащила Аня, проявившая завидное хладнокровие:

- Извините, - тихо и спокойно сказала она, подойдя к барыге вплотную, - нам нужна одна. Давайте отойдём.

- Так...ладно...пойдём.

Скоро Аня вернулась. В её сумочке покоилась заветная микстура. Дорога в Дегунино прошла в довольно оживлённой беседе и предвкушении. Как нравоучительно говорит персонаж одного рекламного ролика: "Вы знаете, что такое вдохновение? ... это предвкушение".

Для покупки бензина нам необходима была пластиковая бутылочка 0.33. Денег, чтобы купить воду в палатке для получения тары, у меня не было. Аня, которая и так оплатила большую часть замута, на воду тратиться тоже почему-то не захотела. Пришлось нам вдвоём осмотреть урны в подземном переходе метро на предмет бутылочки. Но если я проделывал эту процедуру естественно и деловито, то Аня всё же заметно смущалась: приличного вида девушка в недешёвом стильном прикиде ходит и заглядывает в урны, составляя компанию окрестным бомжам. Что ж теперь поделать, так и хотелось мне тогда сказать, если возиться в грязи, то нельзя не испачкаться. А ты как хотела? Винт и всё, что с ним связано - это грязь, грязь душевная и материальная.

Бутылочку первой нашла Аня. Но на то, чтоб самой залезть в урну и вынуть её оттуда при всём честном народе, её уже не хватило. "Она там, - тихонько промолвила Аня, - кокетливо тыкая пальчиком в урну. Это по её просьбе сделал я - мне-то не стыдно и не противно. Хорошо уж это или плохо, но чувство брезгливости у меня начисто атрофировано.

Потом была бензоколонка. Аня вместе со мной старательно прыгала ногами на толстой резиновой кишке бензошланга, выдавливая из него нужные нам двести грамм бензина. Видно было, что участвуя в замуте, она была готова активно и добросовестно помогать его осуществить. Ну, баяны, конечно, покупал я. И вот, наконец, мы плюс варщик Олег, который после нашего к нему визита вынужден был быстро забыть о компьютере и тарелке наваристого супчика, забросить себя в штаны и присоединиться к нам, добрались до моего флэта.

Деловито и споро, но без лишней суеты, Аня принялась помогать нам в начальных операциях варки. При этом мне всё время бросались в глаза то спокойствие, то лёгкое и непринужденное настроение, которым Аня выгодно отличалась от нас двоих, как обычно пускающих слюни и сопли от мандража, не способных думать больше ни о чём кроме как "вмазаться!вмазаться!вмазаться!быстрее!!" Аню же не мандражило. Она смотрела на все осуществляемые манипуляции легко и спокойно. Пока горел салют на плите, она расположилась пить чай с вишнёвым вареньем. И я не знал, что мне делать: то ли ухаживать за гостьей, принявшейся за трапезу, а затем и за небольшую стирку, уронив варенье себе на белые брюки, то ли помогать варить Олегу, который, разумеется, стал нервничать и орать, с негодованием увидев, что варкой в этой квартире, оказывается, занимается он один.

Загадочный персонаж А. подошёл к тому времени, когда пора уже было втираться. Этот недоёбаный конспиратор и посоветовал мне биться в ногу - я всё боялся палёных дырок на руках. Подобная мысль посетила и Аню, и она уже даже готовила свою ногу к известной процедуре, однако в конце концов передумала. Не передумал я. И вот я пережимаю центряк на левой ноге. Олег со второго раза попадает. Острая боль, которая не проходит ни вскоре после того, как вынута игла, ни на протяжении дальнейшего месяца. Винт получился кислым - вышла не вся использованная кислота, и поганая HCl сожгла мне вену на ноге, она распухла, и в течение месяца с лишним после злополучной инъекции я не мог носить свои любимые высокие ботинки, да и вообще страдал от болей в повреждённом участке вены. Прошло с тех пор немало времени, вена скукожилась и ушла в подполье, но если её потрогать, она болит до сих пор, живо напоминая мне о том памятном лете.

А одной из главных его достопримечательностей явилась наша с Олегом поездка в Крым. Так сказать, каникулы двух Бонифациев...

 

Идея податься летом в теплые морские края жила у нас с Олегом давно. Оба мы давненько не были на морских курортах - со времён советских пионерских здравниц. А повялить свои побитые молью тушки на южном ласковом солнце хотелось. Тем более учитывая неслабую усталость, накопившуюся у меня в ходе очень трудоёмкой практики, перемежаемой пресловутым видом досуга, который больших сил тоже не прибавлял, а скорее наоборот. Я всё острее ощущал необходимость отдохнуть не только от учёбы, но и от пагубного своего увлечения. Возможно, Олег подумывал о чём-то похожем. И вот случилось невероятное: мы воплотили в жизнь эту затею. Нас при этом сопровождал мой отец: отпускать двух распиздяев в свободное плавание наши родители не решились. И вот мы - "два мудреца в одном тазу" - отправились на отдых.

Два торчка посреди солнечного Крыма, так сказать junky on tour... Что может быть забавнее? Главным, пожалуй, впечатлением, привезённым мною из этого вояжа, было ясное понимание того, что наркоман - это не просто человек, употребляющий наркотики, а это особый биологический подвид человека. Между ним и "обычным", "здоровым" гражданином (об условности и призрачности этих эпитетов я говорил ранее) лежит пропасть. Мы неожиданно для самих себя стали другими и не можем объяснить себя, свою маленькую вселенную этому теперь уже во многом чужому миру непричастных людей. Так сытый не разумеет голодного, а здоровый - больного.

(Самое, однако, интересное состоит в том, что, проторчав ещё годик, я понял наконец-то всю истинную ничтожность, а, точнее сказать, мнимость отличий наркомана от ненаркомана. Я был вынужден выбросить вон свои поверхностные первоначальные впечатления о существовании этих отличий, об их истинности, вычеркнуть суждения, изложенные мною в предыдущем абзаце. Более подробно об этом моём изменении мировоззрения - см. в главе 5).

Дорога до Симферополя была ознаменована сожратием трамала, процедурой упрятывания его остатков в щель вагонной обивки, из-за глупого страха перед украинскими пограничниками, а затем мучительными доставаниями его обратно. До потребления трамала производилось непрестанное распитие пива и газированных лимонадов, поедание тульских пряников, курских раков и т.д. и.т.п. Прибытие в Симферополь, долгая процедура закупки моим отцом обратных билетов, такси, и вот мы уже ближе к вечеру прибыли в пункт нашего летнего отдыха.

Как гласит крылатая летовская строка, "словно после долгой тяжёлой болезни..." мы шлялись двумя лёгкими тенями по тёплому ночному асфальту захолустного приморского села Морское, рассыпавшего свои беленькие хаты по седым крымским камням где-то на полпути между Судаком и Алуштой. Болезнь наша совсем ещё не была долгой и, наверное, не самой была тяжёлой, но печать свою она на нас наложила. Круг нашего общения в течение этих двух крымских недель ограничивался лишь нами двумя. Мы обитали отшельниками в отдельном крошечном флигеле, не общаясь ни с семьёй хозяев дома, ни с папиными друзьями, квартировавшими в главном доме, ни с кем бы то ни было ещё, исключая лишь редкие деловые контакты с моим отцом. У нас двоих был свой особый духовный мир, который мы не могли ни с кем поделить.

В первый день нашего пребывания в Крыму на село обрушился сильнейший ливень. Мутные потоки жидкой грязи яростно устремлялись в море, бурля и пенясь, когда мы сидели с Олегоном на открытой террасе приморской чебуречной. Из динамиков вяло выплывал какой-то дешёвый блатной шансон. Мы смотрели на тщетную патологическую ярость волн, отливающих сталью, методично избивающих рыхлое песочное брюхо, мы лениво созерцали ставшие неожиданно такими не по-крымски серыми и холодными море, небо, пляж... Вот несколько бездомных собачек скачут по мокрому песку, покусывая друг друга время от времени. Неожиданно чрево пляжа разверзлось, и из стремительно растущей дыры с тугим клёкотом вырвались грунтовые воды, перемешанные с каким-то жидким говном. И вот мы с глумливым смехом наблюдаем за тем, как беспечная собачка под протяжную блатную песню "Прощай, тайга" проваливается в распахнувшуюся пучину подземного дерьма. Мы смеёмся. Я ловлю себя на мысли, что эта сцена в чём-то символизирует наш жизненный путь.

Девятнадцатилетние старички, мы сдабривали курортом наши тела и души. Мы только тем и занимались, что ели и пили в различных ресторациях, спали, плескались в море, валялись на пляже, читая Пелевина, Олег подолгу мазюкал в каморке троксевазином свои злосчастные вены, иногда мы катались на водном велосипеде, просто шлялись по этой благословенной земле. Мною было написано два стиха, мой компаньон тоже писал вечерами какие-то непонятного жанра заметки. Однажды мы забрались в горы и нашли там заброшенный санаторий, явивший нам живописнейшие развалины в сталинском псевдоантичном стиле, с полуцелым памятником Ленину. Там мы сделали массу наихудожественнейших фотокомпозиций, однако труд наш, к огромному сожалению, оказался напрасен - Олегов фотоаппарат оказался неисправен, и никаких фотографий не получилось. Дебилам нет хода в фотоиндустрию.

Была на нашем счету также и возможность замутить себе сиповок. Этот трагикомический миниспектакль заслуживает отдельного описания. Однажды чудным южным вечером, когда всё вокруг какое-то особенно тёплое и ласковое, мы, как обычно, зависали в ресторане, пожёвывая шашлычки, прихлёбывая винцо и вальяжно пялясь на чернильное море, сливающееся с неохватным невесомым субтропическим небом, на пирс, на пляж, где недавно провалилась в говно собачка, на далёкие и кажущиеся нереальными огоньки соседней Алушты. Меня мучила сильнейшая аллергия непонятного происхождения, выражавшаяся в обилии соплей, слезотечении и периодическом громком чихании. В общем, и чёх, и бздёх. Мой соратник же только-только приходил в себя после весьма неприятного отравления местной копчёной рыбой. И вот в столь роковую минуту к нам за столик подрулили они.

Две отвязно-жизнерадостные прошмандовки лет по шестнадцать-семнадцать, у которых на лбу написано, что на половой контакт они идут весьма охотно. Уж и не знаю, чем этих юных искательниц приключений привлёк наш столик, однако они деловито подсели к нам, спросив не занято ли. Нет, не занято - присаживайтесь. Познакомились. Таня и Ксюша. Ксюша - помоложе и пострашнее, Таня - посимпотнее и на вид чуть постарше. Подруги оказались из Донецка. Так я и знал, что откуда-нибудь с Украины. Помню, они были весьма обрадованы и заинтригованы, узнав, что мы из Москвы. Дончанки предложили нам легенду о том, что к ним якобы пристают какие-то хачи, и им хотелось бы "просто посидеть за нашим столиком".

Но девушки явно выбрали не самый лучший момент для знакомства с нами. Мы предстали полными мудаками. Особенно хорош был Олег. Он первым делом поведал дамам о том, что намедни он, мол, неслабо отравился рыбой, а затем стал в красках описывать не слишком аппетитные симптомы своего отравления. Конечно, более актуальной темы для беседы он найти не мог. Я же в свою очередь отличался тем, что с завидной периодичностью чихал и звучно сморкался в жёваный и засраный носовой платок, страдая от аллергического риноконъюктивита. Если бы я только чуть получше себя чувствовал, я бы, несомненно, проявил больше интереса к нашим гостьям. Но тогда... Тогда мне не было дела ни до чего и ни до кого - мне слишком было плохо. Я был не боец.

Лярвы быстро смекнули, что с этими двумя нездоровыми молодыми людьми каши не сваришь. Один долбоёб того и гляди блеванёт своей рыбой, от другого сопли разлетаются метров на сто... И они свалили, поблагодарив нас за компанию и сославшись на то, что хотели бы посетить развесёлый кабак на горе, именуемый почему-то "Липецк". Ну и хуй с вами. Что то нам, Олег, последнее время не везёт знакомиться с трезвой публикой - всё торчки да торчихи. Ладно, что уж там... Давай съедим шашлычка.

Две недели без наркотика... Что может быть проще? Особенно когда речь идёт не о прокопчёных старых системщиках с двузначным стажем, а о двух сопливых новичках, стаж каждого из которых к тому времени не достигал и полу-года. Но, как мы ни старались, наш лёгкий курортный трёп и обсуждение местных красот неизбежно заканчивались бесконечными разговорами всё о том же, всё о нём же самом. Мы не могли не думать о нём и дня, и не говорить о нём мы тоже не могли. Крым Крымом - хорошо, тепло, море, еда, и т.д., но злобный дух, правивший нашими юными умами, ненавязчиво напоминал нам, что в Москве нас ждёт он. В первые же дни тура мы поровну скинулись, и Олег отложил в какую-то свою потайную мошну 250 р. - стоимость банки, талдыча при этом своим возбуждённым голоском: "Приедем на вокзал 19-ого...сразу возьмём...я не смогу ждать, пока мы новых денег найдём...надо сейчас отложить". Т.о., по возвращении с югов, Первопрестольная должна была встретить нас большой вкусной банкой. Иначе и быть не могло. А пока Олег, заглянув в местную аптеку, нашёл там теофедрин без рецепта. Поначалу мы были обрадованы и сожрали тефы в таком количестве, что у меня даже насморк прошёл. Но теофедрин оказался в итоге, в отличие от винта, мало совместим с жарой, и остатки его были невостребованы.

В последние дни наших крымских каникул всё острее стала вставать проблема финансов: жили мы на широкую ногу, и поэтому довольно быстро остались при довольно скудных денежных ресурсах. Мой папа, спонсировавший нас время от времени, уехал несколько раньше нас. Да тут ещё рубли вдруг перестали менять - нигде не меняют, хоть ты тресни. Случилось это 19 августа. Такое тотальное прекращение обмена славной деревянной валюты, а также тревожные выпуски новостей российских телеканалов натолкнули нас на мысль о том, что что-то не ладно на нашей далёкой родине. Хорошо хоть вся эта разруха произошла в конце нашего вояжа, а не в начале, а то сидели бы без денег.

Олег всё таки поменял в конце концов свои оставшиеся рубли на сельском рынке по какому-то галимому курсу (я свои рубли предусмотрительно обменял на гривны в первый же день поездки), но всё равно в обратную дорогу мы увозили считанные копейки. Тут-то мой желудок и стал посягать на самое святое - пресловутые 250 рублей. Но Олег был твёрд и непреклонен - ни голод, ни неудобства в пути его не волновали. "НЕТ! НЕТ!! НЕТ !!!ЭТИ ДЕНЬГИ - НА БАНКУ ИХ ТРОГАТЬ НЕЛЬЗЯ ДАЖЕ И СЛЫШАТЬ НИЧЕГО НЕ ХОЧУ СЧИТАЙ ЧТО ИХ НЕТ", - вот был ответ этого фанатика. Тон при этом не оставлял мне сомнений в том, что он лучше сам сдохнет с голода, чем отдаст хоть рубль из отложенной суммы.

Всё-таки, при всех прочих равных условиях, Олег всегда относился к винту гораздо фанатичнее и преданнее, чем я. Если у меня даже в периоды самого ожесточённого торчалова всегда оставались за душой какие-то жизненные вектора, ради которых я мог отсрочить винтовку, или потратить деньги, отложенные на винт, то Олег никогда себе этого не позволял. Винт для него был всем. Он им жил. Он до сих им живёт. И будет жить им всегда.

Помимо финансовой неустроенности в последний день на меня обрушилась и другая напасть: я где-то сильно простудился. Меня колбасил озноб, болело горло. Жара. Душный автобус от Морского до Симферополя. Я сижу в горячечном полусне, а мимо меня мелькают за окном роскошные в своей необузданной красоте древние горы, виноградники, хвойные леса. Даже сквозь стекающую раскалённую жижу собственного мозга я умудряюсь любоваться этими тёплыми тонами крымской палитры. Говорят, зимой здесь ещё гаже, чем в Москве. Нету рая. Нигде нету и ни в чём. Каждый кайф имеет свою гадкую банальную цену, как имеет конец любая дорога.

Вот мы и приехали в скучный вокзальный город Симферополь. Я, ёжась и морщась от плохого самочувствия, сел в зале ожидания, а Олег подорвался покупать жрачку. Последние гривны этот умелец истратил сообразно своим вычурным вкусам. Он приобрел кусок весьма вкусного сала (единственная путная его покупка), пакет сушек, с дюжину немыслимых пирожков с какой-то собачей хернёй и здоровенный арбуз! Ну арбуз мы решили съесть сразу же, чем и скоротали время в ожидании поезда.

Обратная дорога была мне отвратительна: высокая температура, боли в горле, кашель, выделения соплей из носовых отверстий, боли в голове, общая слабость, вялость, сонливость и потливость - всё это не добавляло шарма путешествию. Денег не было ни копья. Соответственно, не было и постельного белья, а после съедения сала и ебаных пирожков не стало и еды (есть сушки очень быстро надоело - да так, что я их долго потом ещё не мог видеть). Ехали мы с Олегом в разных вагонах, ходить к нему в гости мне было в падлу ввиду отвратного здоровья, а Олег меня посещал нечасто. Жил я на верхней полке, было душно, а ночью на меня беспрестанно дуло в какую-то сраную щель. Олег своё сало не съел, т.к. оно у него стухло (понюхав, он метнул его в окно, заметив: "Сало не в форме"), зато всё время грыз семечки. Моими соседями по плацкарту была московская семья, возвращающаяся с курорта - мама, папа и сын лет пятнадцати. Слава богу, вели они себя тихо и спокойно, иногда даже подкармливали меня. Зато в соседнем плацкарте ехало сборище студентов-недоумков, громко вопивших и игравших на гитаре. Какие всё-таки ублюдки теперешняя молодёжь...

В синих сумерках на перроне богом забытой в херсонской степи станции Новоалексеевская, куда я вышел раздышаться, в толкучке традиционных бабок и мальчиков с рыбой-картошкой-огурцами-дынями-арбузами-пивом-водой-водкой и хуй знает чем ещё, озадачил меня один мужичок. Как бы случайно проходя мимо меня и даже почти не глядя в мою сторону, этот тёмный тип с загадочным непроницаемым лицом негромко и значительно сообщил: "Парень, сливы". С точно таким же шпионским антуражем забрасывают удочки кидалы на Никольской улице, выцепляя доверчивых несмышлёных наркопотребителей, ищущих барыг. Этот бред, это нелепое наслоение двух параллельных миров на степном перроне меня тогда немало позабавило. Духи из мира теней являются мне порою в самом необычном обличье.

Но вот, наконец то, неуклонное увеличение за пыльным окном плацкарта концентрации машин, людей, домов, коммуникаций, заборов и рекламных щитов говорит мне о том, что я уже почти дома. Мне плохо. Я способен думать лишь о том, как бы мне добраться до койки и лечь. И даже винт мне сейчас не нужен. Другое дело - Олег. В охотничьем азарте он метнулся на поиски банки. Неудача: сегодня банок нет. "Значит, завтра, - подводит итог мой непутёвый попутчик, - завтра..."

 

Странная серая пелена кругом... Что это? Дым? Морось? Туман?... Почему я не узнаю родного города? Это же должна быть Москва. Но какой-то непонятный район. Кажется, заблудился. Мерзкий холодный ветер разметает по ноздрям, глазницам и карманам пыль с тротуаров этой на удивление безлюдной городской окраины. И, похоже, уже скоро стемнеет - надо бы добраться домой. Нужно найти автобусную остановку. Ага, вон она - на той стороне дороги. На остановке топчется парочка поздних прохожих. Я не спрашиваю их, идёт ли автобус до метро. Я почему-то уверен, что он идёт туда, куда надо, и очень скоро я уже буду ехать домой по теплым и светлым подземным кишкам существа, переваривающего в день сотни тысяч людских тел, отрыгивая их и никогда не способного насытиться. Главное - добраться до метро.

Автобус на удивление пуст. Едет долго, петляя по тёмным улицам, слабо насыщенным автомобилями и пешеходами. Начинает зажигаться свет в окнах квартир, а автобус всё едет и едет, не делая почему-то остановок.

- Скажите пожалуйста, а автобус доедет до метро?

Женщина неопределённого возраста с измождённым жизнью лицом. Демисезонное серое пальто, синий берет. Потусторонний взгляд рыбы. Стеклянные рыбьи глаза.

- Метро будет конечная.

Но автобус едет бесконечно. За окном уже совсем темно, и потихоньку холодные капли смутной тревоги начинает просачиваться мне под кожу. Меня настигает чувство потерянности в этом тёмном пустом городе, который кажется почему-то таким чужим и неуютным. Очень скоро тревога превращается в раздражение, а раздражение - в панику. Я очень хочу поскорее попасть домой. Почему мы так долго едем? Где метро?

- Скажи, а к какому метро он доедет?

Невысокий коренастый паренёк в бомбере с плоскими монголоидными чертами угреватого лица, как будто наскоро и небрежно высеченного из сучковатого дерева. Взгляд сухой и жёсткий, не располагающий к беседе.

- До "Рыбной", - раздаётся глухой бесцветный голос. Липкая волна тревоги и непонятного детского страха незамедлительно подступает к самой глотке. Я смят и растерян. По подмышкам стекают струйки пота.

- А что это за станция?

- Как чё за станция? "Рыбная", ёбте, - деревянный собеседник начинает тупо злиться, не понимая, чего мне от него надо.

- А это вообще Москва? - в глухом отчаянии вопрошаю я, уже не боясь показаться идиотом. Я хочу одного: выяснить своё местоположение и попасть в конце концов домой.

Незатейливое лицо урловатого крепыша озаряется искорками глумливой усмешки над моей глупой потерянной персоной. Он смотрит на меня издевательски-снисходительно.

- Бля, ты чё! Это же Питер! - ощеривает он свой хавальник навстречу моей панической безысходности. Широченный рот ублюдка, похожий на ломтик спелого арбуза, разверзается всё шире. Перед глазами прыгают крупные жёлтые зубы. А его сраный рот всё растёт и растёт вширь.

- Это же Пы-ы-ы-ы-тер, - гнусаво воет воздух в распахнутой глотке. И вот я уже ничего не вижу вокруг себя кроме внутренностей его поганого рта. Он засасывает, поглощает меня. Я успеваю лишь издать жалкий птичий крик, переходящий в испуганное бульканье, и вот я вижу перед собой лишь красные скользкие пупырышки его языка. Глухой смех проглотившего меня мудака постепенно стихает, уступая место странному сипению и свисту. Они же, в свою очередь, плавно переходят в пронзительные трели какого-то до боли знакомого звонка. Ааааааааааа... Это звонят мне в дверь. Значит, я дома. Да...Да...Всего лишь сон.

- Паша, привет. У тебя есть кто-нибудь дома?

Олег находится в привычном деловом возбуждении. За его спиной на лестничной площадке слышится оживлённый мат Дениса Р., хлопки банки об колено. Опять они варят у меня на лестнице. Ну это бы хер с ними, но домой я эту банду к себе не пущу. Мне плохо, у меня температура, болит горло. Винт мне сейчас ни в хуй не впился. И хотя соблазнительный голос могущественного порока всё-таки звучит в моём мозгу, уговаривая "полечиться" кубом, но разум побеждает: не буду. И так слишком хуёво, так ещё и вмажусь - давление поднимется. А на следующий день... Да это вообще будет полный мандец. Нет, не буду.

- Паш, у тебя есть лезвие?...И тряпку дай. И тарелку ещё. Ну поищи, пожалуйста.

- Лезвия нет, Дэн...Есть ножницы...Не забудь отдать.

- Бля, ну давай ножницы.

Захлопнув перед Олегом дверь, ложусь обратно в постель, не остывшую ещё от моего горячечного бреда. За дверью орут и воняют знакомыми запахами. Какой противный сон. Мне часто почему-то снится один и тот же сюжет: будто я потерялся в чужом городе, плутаю, мучительно ищу дорогу домой. Всю свою недолгую пока жизнь ищу ту единственную дорогу Домой - туда, где тепло, светло и спокойно. Где нет пыльной пустоты, мрака, чужих отвратительных людей. Ищу дорогу Домой. И не нахожу.

 

Вот и лето кончается. Конец лета для меня - это всегда очередная маленькая смерть. Ежегодный скорбный ритуал прощания с теплом. Его ведь так мало в жизни - тепла, и когда солнце уходит от нас в долгое заморское плавание, это грустно. Ритуал прощания с летом растягивается на пару первых осенних месяцев, и эти долгие проводы всегда навевали на меня лёгкую меланхолию, которая к началу этой зимы перейдет в депрессию. И эфемерный рай, заключенный в маленьком колючем пластмассовом цилиндре, никак не может мне помочь, не может вылечить меня от неизбежности грядущей зимы. А есть ли у меня что-то за душой помимо него - этого сомнительного, но успевшего стать таким необходимым и непреложным, вещества? Неприятно думать об этом. И бесполезно. Пока я могу ещё себе позволить не думать об этом.

Уютно укутавшись в бархатные августовские сумерки, я сижу в квартире А. Мы оба под винтом. Сестра А. Катя даёт мне альбом художника Нестерова. Винт, как обычно, вызывает у меня сопливо-сентиментальное настроение, совсем не свойственное мне в обычном трезвом состоянии. Я умилённо смотрю в незамутнённо-прозрачные неземные полотна Нестерова. Смотрю на просветлённые лица монахов, озарённые каким-то непостижимым светом, светом, недостижимым для меня, недоступным. Почему, стремясь к этому вселенскому свету, будучи творцом, призванным обитать на вершинах духа, я не нашёл для себя лучшего пути, как глупо свалиться в тёмный колодец пустой всепожирающей суеты, съедающей всё самое лучшее, что во мне есть?

И как остро теперь чувствуется вся мизерность моего игрушечного беса, так хитро и искусно правящего мной, перед седым и мудрым ликом вечности, глядящего на меня с этих картин... Да, я очень промахнулся.

 

О чем это я, собственно? Я же знаю, что никогда не отвечу на эти вопросы - они не могут, не должны иметь ответа. Пусть всё будет так как есть. Хватит соплей. Моя жизнь не так уж плоха. Во многом она мне нравится. Лето ещё не кончилось - оно продолжается. И послезавтра мы опять мутим.






Павел Шкарин. Куб (роман).
Глава 4. <предыдущая> <следующая>






 

 


Рассылки Subscribe.Ru
Подписаться на NewLit.ru

 
 
 
 
 
  Интересные биографии знаменитых учёных, писателей, правителей и полководцев
 

 

Новости Авторы Проза Статьи Форум Карта
О проекте Цитаты Поэзия Интервью Галерея Разное
На Главную
  • При перепечатке ссылайтесь на NewLit.ru
  • Copyright © 2001 – 2006 "Новая Литература"
  • e-mail: NewLit@NewLit.ru
  • Рейтинг@Mail.ru
    Поиск