- Сунулся в одну фирму, в другую, везде одно и то же, облом. Как услышат, что в “горячей точке” служил, да еще и раненый к тому же, так сразу же - вежливый отказ. Такие в охрану им не нужны. Гуд бай, служивый! Пишите письма!

- Да, верно! Такие, как мы, теперь на хер кому нужны! - прищурив глаза, задымил сигаретой майор.

- Хотел, было, в воинскую часть контрактником податься, ведь специальности гражданской никакой, но “анкета” подкачала, - продолжал молодой парень с коротко стриженой головой. - До армии, когда еще в школе учился, было три привода в милицию. По пьяной лавочке попадал. Как говорится, прецедент есть. На войну посылать можно, жизни класть можно, никто не спрашивает о пьяных залетах; а как на службу, в ту же армию в мирное время уже нельзя! Незя! Незя! Как у клоуна Полунина. В армию “незя”, в милицию “незя”, в силовые структуры “незя”! В бандиты, что ли, идти прикажешь! Мне всего двадцать лет, вся жизнь впереди, можно сказать, а у меня уже дороги перекрыты.

- Валера, успокойся, дорогой. Все будет спок! Неужели я, фронтовик, который видел эту костлявую стерву с косой вот так, как ты меня; неужели я не помогу своему боевому товарищу? Да распоследняя я после этого буду сволочь.

- Понимаешь, Петрович, я ведь мог остаться в Чечне. И жизнь бы сложилась совершенно по-иному. Не пришлось бы унижаться и оправдываться перед всякими чинушами, перед этой мразью. Ведь нам предлагали, упрашивали перед дембелем подписать контракт. Но так хотелось домой, вернуться живыми с этой бойни. Полтора года дома не был. Тоска замучила. А когда вернулся, через неделю потянуло обратно туда, в пекло, в мясорубку, к оставшимся ребятам. Представляешь?

- Считай, что ты уже на довольствии! Заместитель командира части, Устименко, мой друган, да и я не последний человек в полку. Так что, милый мой, никаких проблем! Это я тебе железно обещаю! - майор поднял стакан. - Ну, давай, за погибших ребят! Царствие им небесное! Пришлось в прошлую, под Ярыш-Марды побывать, колонну там боевики расстреляли……

Харин вдруг замолчал, лицо его посерело, сморщилось как сушеное яблоко.

- Петрович, ты чего?

- Кольнуло, бля! Мотор опять забарахлил! Погоди, сейчас отпустит! - собеседник Валерки окаменел, потупив взор, словно прислушивался к чему-то.

- Уф, кажется, пронесло! - выдохнул с облегчением майор. - Помню, крепко скрутило меня в Комсомольском, когда гелаевсикх духов мочили. Ну, думал все, хана! Приплыл, дорогой Александр Петрович! Отвоевался! Ан, нет, очухался, когда эта вся сволота вдоль реки в горы стала пробиваться из окружения. Положили их на берегу не одну сотню. Несколько недель долбили из минометов по селу и ущелью. Перепахали вдоль и поперек. Живого места не оставили, сплошные руины. Все в дыму, дышать нечем от гари. Местные жители на окраине в голом поле стоят, причитают. Дети, бабы вопят. Кошмар какой-то. Мы-то тут при чем? Руслану Гелаеву, мудаку, спасибо скажите! Со спецназом тогда был, попытались замкнуть кольцо с южной стороны, да встретили такой яростный отпор. Не дай бог опять попасть в такую передрягу. Вышли из того боя с потерями, измотанные в конец. Это тебе не в Ханкале на печи прохлаждаться. Ваххабиты, бешенные волки, закрепились в подвалах и погребах, хер их оттуда выкуришь. Если б не наши саперы, не знаю, сколько бы еще там мудохались... По ночам, гниды, выползали из своих нор и схоронов пакостить. Много славных парней снайпера тогда постреляли.

Мрачный майор надолго замолчал, гоняя окурком по пепельнице горстку пепла. Валерка, уставившись остекленевшим взглядом в пространство, курил.

- Тошно становится, когда Ястребов про наши потери лапшу на уши всем вешает. Фантазер херов! А послушать великого стратега хорька Ванилова, так вообще не понятно, с кем мы там воюем. Оказывается, всего-то осталось два десятка плохо вооруженных бандитов. Какого ж хера мы там до сих пор торчим, спрашивается, и пацанов кладем каждый день пачками? - возмущенный майор с яростью придавил в пепельнице окурок в гармошку.

- Тут еще с женой опять не лады. На развод подала. Достал, похоже, своими приключениями. Чуть что - хватает детей и к матери. Впору снова в командировку собираться. А я сыт этим дерьмом. Вот оно у меня где! Ночи не сплю, вскакиваю во сне как ошпаренный, за кобуру хватаюсь. Кровь! Кровь кругом! Мозги, руки, кишки чьи-то! Только горючка и помогает как-то забыться. Выкинут скоро, нутром чувствую, из части к чертовой матери! - Харин вновь наполнил стаканы водкой и, щелкнув зажигалкой, закурил.

- Что меня всегда поражало, так это коварство азиатов, их хитрость, их сволочная изощренность в пытках и издевательствах. Вот, скажи, откуда в них такое? В крови у них, что ли? Подлые подрывы, выстрелы в спину, заминированные трупы, изуродованные тела, отрезанные головы. Мы прямо зверели, когда такое видели. Кровь закипает в жилах от ярости, когда видишь перед собой порезанных, изувеченных пацанов! - он покосился на шум в глубине бара. За стойкой во всю веселился молодняк. Подвыпившие сопляки громко галдели, курили, пуская беззаботно кольцами дым.

- Вот таких мальцов резали, суки, как только рука не отсохла. Куда только ихний Аллах смотрел! Ладно, контрактников или офицеров. Ну, а этих, сосунков, за что? Им еще сиська мамкина нужна! А их на бойню посылают! Дыры в империи латать! Он еще толком сопли-то утереть не может, защитничек Отечества , бля...

- Да, Петрович, ты прав! Был у нас в роте один пацан. Высокий верзила, только толку от него никакого не было. Нескладный какой-то. Ничего не умеет. Тюфяк, одним словом. Помню, отделение было на задании, а его оставили костровым, поручили картошки испечь. Возвращаемся, и что ты, думаешь? Ничего не готово, этот болван, блин, костер толком не смог развести. Оказалось, никогда в жизни костра не разжигал. Мужик, называется! В горах вообще скис. Колотун страшный, промозглый ветер, грязь, жратвы нет. Офицеры злые как шавки. Он вечно голодный, стал у товарищей пайки тырить. Раз начистили репу, два… Не помогло! Замечаем: странный он какой-то. Оказывается - “крыша у него поехала”. Снаряжение свое: каску, “броник”, подсумок с магазинами потерял. Если б в горах еще месяц с нами был, кранты ему! Повезло мудаку - ноги отморозил, отправили его в тыл в госпиталь. Сейчас, блин, герой. А рассказать, как с полными вонючими штанами в окопе скулил и дристал от страха, не поверят. Вот такие слабаки и становятся предателями.

- Ну, не скажи, - возразил Харин. - Приходилось мне допрашивать наемников и некоторых из этих шакалов. Среди них попадаются довольно крепкие орешки, есть даже служившие в спецназе. Отморозки, правда, последние, бля! За “бабки” не то, что нас, они и мать родную пришьют! Ничего святого для них нет!

Майор, глотнув водки, поежился. Подперев кулаками седые виски, уставился в стол.

- Ну, и дрянь! Паленая, бля! Уроды!

Затянувшись сигаретой, продолжил прерванный рассказ.

- Допрашивали как-то одного пленного гаденыша из отряда Хамзатханова. Конечно, пизд..лей надавали, чтобы посговорчивей был. Бывший десантник, красивый здоровый парень, снайпером воевал. А вернулся домой, его обратно потянуло. Решил “зелененьких” срубить на мерседес, балдежной жизни ему, видите ли, захотелось. Мозгов-то нет, одна деревяшка! На кирпичах, наверное, много тренировался! Подался мудак к боевикам. У них расценки другие. Под Сержень-Юртом у боевиков в “Якуб-лагере” подготовку прошел. А потом, гнида, ребят наших стрелял, словно самолетики в тире. Это для него, что два пальца обоссать!

- Иуды!

- Нет, мой дорогой, это поддонки! А иуды, кто из-за бабских юбок стреляет и стариками с детьми прикрывается, - уточнил Петрович, пощелкивая по сигарете, стряхивая пепел.

- Во время движения колонны через Хасавюрт у нас пропал прапорщик. Заглох движок у последнего “зилка”. И сгинул парень вместе с автоматом, больше мы его не видели…

- Немудрено, Валер, там полгорода - чеченцы. Пятая колонна, твою мать. И оружия там, говорят, не меряно!

- Удивляюсь, как они нам тогда еще в спину не долбанули.

- Погоди, еще долбанут! Если уже среди белого дня на улицах стали заваливать федералов запросто так, чего ждать дальше.

- Мне кажется, зачищать надо тщательнее и чаще! Арестовывать пособников, подозрительных. Высылать подальше, к еб…ни фени, чтоб духу их здесь не было, чтоб воду не мутили!

- Валерка, дорогой, не смеши меня, козла старого! Уж высылали! Дедушка Сталин постарался! На нашу бедную головушку! Они теперь русский язык лучше нашего знают, где их только сейчас в России нет, как тараканы расползлись, - язвительно усмехнулся Петрович. - Их полмиллиона к нам переселилось из-за дудаевского режима. Так, какого рожна мы должны за них воевать? Иди, Ахмед, воюй, освобождай свою землю от Басаевых и прочей сволочи. Не идет! Некогда! Бизнесом занимается! Пусть Иван отдувается, сопли кровавые пускает за него!!

- Так что, я за “жесткие зачистки”. Окружай “десантурой” и спецназом населенные пункты и тряси “чехов” до тех пор, пока не посинеют. Иначе, хер ты тут что сделаешь!

Бар закрывался. Валерка и Харин одни из последних покинули уютный столик у окна. На улице было тепло, сверху сыпал редкий пушистый снег. За разговором не заметили, как прошли пару кварталов и остановились у небольшого магазинчика.

- Открывай! - майор настойчиво забарабанил в стеклянную дверь.

- Закрыто! - проорал выгпянувший торгаш, показывая на часы на руке. - Закрываем!

К магазинчику подлетел милицейский “уазик” с “мигалкой”, из него выскочили трое милиционеров. Один с автоматом. Ввалились шумной гурьбой в помещение.

- Наряд вызывали? - гаркнул усатый старшина в шапке, сдвинутой на затылок.

- Да, вот хулиганят, стекло разбили, - объяснял хозяин магазина, молодой откормленный парень в кожаном пальто, лет двадцати восьми.

- Мы уже закрыли, а они вломились, буянят! - завопила из-за прилавка одна из продавщиц, сильно накрашенная блондинка с торчащими на голове во все стороны волосенками. - Чертовы пьянчуги!

- Кто буянит, ненаглядная моя? Девочки, милые, бутылку “старки”, пачку сигарет и мы покинем ваш райский уголок, - покачиваясь, откликнулся добродушно майор, сосредоточенно копаясь в раскрытом бумажнике.- Вот вам за стекло, а это…

- Всем шампанского! Угощаю всех! Братки, я ведь тоже “мент поганый”! Полгода назад служил в милицейском батальоне! - заорал, увидев вошедший наряд, обрадованный Валерка, размахивая, зажатыми в кулаке смятыми купюрами.

- Ладно, хватит бузить! Поехали, мужики! - предложил сержант. - Проветримся!

- Куда? - спросил Валерка, осоловело тараща глаза на милиционеров. - Не понял?!

- В гости, дорогой!

- Нам и здесь не плохо!

- Сейчас будет плохо! Кому говорю! Выходи, пока холку не начистили! - отозвался дюжий сержант, толкая майора к выходу.

- Что за тон, ментура? - возмутился Харин.- Ты как со мной разговариваешь, щенок?

- Да, чего с ними церемониться! Давай ребята!

Милиционер, грубо заломив руку майору за спину, потащил его к выходу. Валерка бросился другу на помощь и схватил сержанта за рукав, но, получив удар локтем в лицо, отлетел к прилавку и шлепнулся на пол.

- Суки!! - взревел Харин, вывернувшись из захвата и сбив сержанта с ног. Сдернул у него с плеча “акаэс” и, предернув затвор, заорал на опешивших ментов.

- Стой! Падлы! Всех положу! Не подходи!

- Ты чего, майор! Не дури! Охренел совсем?

- Не будь мудаком, отдай оружие!

- Назад! - глаза потемнели и сузились на багровом лице военного.

- Слышь, приятель, давай по-хорошему поговорим! Только автомат верни!

- Ты, что?! Неприятностей на свою жопу ищешь?! - рявкнул побледневший старшина. - Будут! Под статью захотел? На нары!

- Заткнись, сученок! Это тебе не старых бабок с семечками и носками у магазинов гонять! Меня, боевого офицера, какая-то шушера будет лапать! Да я вас сейчас стреножу! Или яйца отстрелю! Мудачье поганое! Извинения еще будете просить!

- Майор! Ты не зарывайся!

- Ну-ка, живо! Поднять парня! - Харин повел дулом “акаэса”.

Двое милиционеров попытались поднять отключившегося Валерку с пола. Левый глаз у того основательно заплыл, из разбитого распухшего носа на подбородок и шарф текли кровавые сопли.

- Малец, ну давай! Давай! Хватит спать, здесь тебе не гостиница, - похлопывая по щеке, младший сержант, делал все, чтобы привести Валерку в чувство.

- Вы чего с парнем сделали, козлы ментовские? - майор, опутив автомат, наклонился над лежащим.

Этого движения было достаточно, чтобы милиционеры воспользовались ситуацией. Один из них крепко обхватил сильными руками майора сзади, тем временем двое других вцепились в оружие. После непродолжительной возни поверженный майор лежал на полу лицом вниз с наручниками на руках. Грязно матерясь и извиваясь, он пытался пнуть кого-нибудь из врагов.

Спустя сорок минут он уже метался по “зверинцу” как раненый зверь, крича через решетку проклятия в адрес “ментов”. Валерка, молча, сидел на привинченной к стене скамье без ремня и шнурков, прижавшись разбитым лицом к холодной стене. Тошнило. Гудела голова.

Всю эту неделю подполковник Марголин уходил домой поздно: в понедельник приезжает комиссия из министерства. Требовалось привести все дела и документы в должный порядок.

- Что за шум? Кто там у вас буйствует? - спросил он, спустившись в дежурку.

- Да, только что привезли двоих. Майора и парня с ним. Устроили пьяный дебош в магазине.

- Кто такие? Документы есть?

- Вот удостоверение майора, а это военный билет пацана.

Марголин, листая документы, резко отдал указание:

- Немедленно освободить! Это же Харин, “фээсбэшник”, ветеран чеченской войны. Парня тоже! Ну, молодцы! Ни чего не скажешь! Вы, что не видели, что это не какие-нибудь алкаши, забулдыги?! Это же комбатанты!

- Кто, товарищ подполковник?

- Комбатанты, я говорю. Комбатанты - это те, кто прошел через военные конфликты. У них психика, как правило, нарушена. Они привыкли находиться в экстремальных условиях, в боевой обстановке, ходить по лезвию ножа. И многие, вернувшись с войны, не могут приспособиться к мирной жизни. Отсюда срывы, депрессия, самоубийства. Вечный конфликт со всеми. К ним подход нужен особый. Лечить их надо в реабилитационных центрах! А их у нас нет! Понятно? - Марголин взглянул на дежурного офицера.

- Смотри ты, орден Мужества у одного! А вы их, героев, в “кутузку”! Освободите, извинитесь, да помягче с ними, - сказал подполковник, поднимаясь из-за стола. - А лучше по домам развезите, чтобы еще чего-нибудь не натворили вояки. Нам и без них проблем хватает.

Спустя неделю в городской газете Валерке попался некролог с портретом бравого военного. С фотографии на него смотрело знакомое лицо Харина Александра Петровича. Майор умер. Сердце.