Умит Салиев. Программа Высшего Разума. Философский роман. Книга первая. ИЗБРАННИКИ. Глава 27.
Страница 30. <предыдущая> <следующая>
Глава 27
Павел придавал огромное значение Церкви, ибо она крепко удерживала в христианских силках прихожан. Ещё при учреждении первой церкви он настаивал на том, чтобы дары Святого Духа и власть апостолов передавались путём непрерывного апостольского преемства церковной иерархии. Когда кто-либо из апостолов учреждал церковь для уверовавших в Христа и уходил проповедовать дальше, он должен был рукоположить на своё место духовных наставников – епископов и пресвитеров. А они, в свою очередь, заканчивая жизнь, должны были рукополагать на своё место других, выбирая достойных такого служения. Таким образом, по преемству такой порядок и законодательство должно было сохраняться впредь. И так как стада Христовы будут приумножаться, необходимо увеличивать число монахов из показавших делами твёрдую веру в Христа, дабы они пасли и работали вместе с пресвитерами на спасение тех, которые должны будут быть спасёнными.
Апостолы, по простодушию своему и необразованности, уловили из слов Павла единственное: им предлагается учредить подобие синагог, а сами они уподобятся высокопоставленным священникам-левитам. Такое предложение пришлось им по нраву, и апостолы с ним согласились.
Павел никогда не оставлял без внимания церковных пастырей и наставлял их постоянно:
«Епископ должен быть непорочен, – писал он в своих посланиях церквям, – должен быть трезв, целомудрен, быть одной жены муж, благочинен, честен, учителен. Он должен быть не пьяница, не сварлив, не корыстолюбив, тих и миролюбив. Хорошо управлять домом своим, содержать детей своих в послушании, со всякою честностью. Разве не умеющий управлять собственным домом, будет заботиться о Церкви Божией? Епископ не должен быть из новообращённых, чтобы не возгордился и не подпал осуждению с дьяволом. Надлежит также епископу иметь доброе свидетельство от окружения его, чтобы не впасть в нарекание и сеть дьявольскую.
Диаконы также должны быть честны, не двуязычны, не пристрастны к вину, не корыстолюбивы; хранящие таинство веры в чистой совести. Их надобно прежде испытывать, а потом, если они беспорочны, допускать до служения. Равно и жёны их должны быть честны, не клеветницы, трезвы, верны во всём. Диакон должен быть мужем одной жены, хорошо управляющий своими детьми и домом своим. Ибо хорошие служители церкви приготовляют себе высшую степень и великое дерзновение в вере во Христа Иисуса».
Пресвитеров церкви Павел нравоучал:
«Старца не укоряй, но увещевай, как отца; младших – как братьев; стариц – как матерей, молодиц – как сестёр, со всякою чистотою. Вдовиц почитай. Если же какая вдовица имеет детей или внучат, то они прежде пусть учатся почитать свою семью и воздавать должное родителям: ибо сие угодно Богу. Истинная, одинокая вдовица, надеется на Бога и пребывает в молениях и молитвах день и ночь; а сластолюбивая – заживо умерла. И сие внушай им, чтоб были они непорочны. Если же кто о своих домашних не печётся, тот отрекся от веры и хуже неверного.
Достойным пресвитерам надобно оказывать сугубую честь, особенно тем, которые трудятся в слове и учении. Ибо Писание говорит: «Трудящийся достоин награды своей». Обвинение на пресвитера принимай не иначе, как при двух или трёх свидетелях. Согрешающих – обличай пред всеми, чтобы и прочие страх имели. Рук ни на кого не возлагайте поспешно и не делайтесь участником в чужих грехах, храните себя чистыми. Пейте не одну воду, но употребляйте немного вина, ради желудка и частых ваших недугов…»
После длительных походов в Грецию и Македонию, Павел пришёл в Кесарию, чтобы, отдохнув в доме Филиппа благовестника, отправиться в Иерусалим. И когда он отдыхал там, некто пророк, по имени Агав, пришёл из Иудеи к Филиппу. Войдя в дом, Агав взял пояс Павла и, связав себе руки и ноги, сказал.
– Мужа, чей этот пояс, – вот так свяжут иудеи в Иерусалиме и предадут в руки язычников.
Услышав о таком пророчестве, ученики в Кесарии сильно встревожились и стали просить Павла не ходить в Иерусалим. Он же сказал им.
– Не плачьте, не сокрушайте сердце моё. Я готов умереть в Иерусалиме за имя Господа Иисуса, ибо, бывши ещё в Македонии, я положил в душе идти в Иерусалим, чтобы, побывав там, увидеть и Рим.
И тогда ученики сказали: да будет воля Господня!
Отдохнув в доме Филиппа, Павел отправился в Иерусалим. С ним пошли и некоторые ученики из Кесарии.
Иерусалимская братия радушно приняла Павла и пришедших с ним. Павел рассказал им о своих походах, о великом числе уверовавших язычников. Они же, выслушав, прославили Бога и сказали ему.
– И у нас, брат, множество уверовавших иудеев, и все они – ревнители Закона Моисеева. А о тебе они наслышались напраслины, что ты, мол, всех иудеев, живущих между язычниками, учишь отступлению от Закона, говоря им, чтоб они не обрезывали детей своих и не поступали по обычаям. Наверное, соберутся они, услышав, что ты пришёл. Сделай же, что мы посоветуем во благо тебе: есть у нас четыре Еллина, имеющие на себе обет. Взяв их, очистись с ними и возьми на себя издержки на жертву за них, чтоб остригли себе голову, и тогда узнают все, что слышанное о тебе – несправедливо, и что ты продолжаешь соблюдать Закон Моисеев.
Согласившись с братией, и взяв на следующий день тех Еллинов и очистившись с ними, Павел вошёл с ними в храм и объявил, как полагалось, окончание дней очищения, когда должно быть принесено в храм за каждого из них приношение. Когда же семь дней очищения оканчивались, Ассийские иудеи, увидевши Павла в храме, возмутили народ и, наложив на Павла руки, возопили.
– Мужи Израильские! Этот человек повсюду учит всех против народа и Закона Моисеева, притом и Еллинов-язычников ввёл в храм, осквернив святое место сие!
Весь город пришёл в движение, и сделалось большое стечение народа; и схвативши Павла, повлекли его вон из храма. Когда же его хотели убить, до тысяченачальника римского полка дошла весть, что весь Иерусалим возмутился, и он, взяв сотников и воинов, поспешил к храму. Увидев римлян, народ перестал бить Павла, а тысяченачальник приказал сковать Павла двумя цепями и взять его, чтобы узнать: кто он? и что сделал? В народе же некоторые кричали одно, другие – другое. По причине большого смятения тысяченачальник не мог узнать ничего верного и приказал вести Павла в крепость. При входе в крепость Павел обратился к нему по-гречески.
– Могу я сказать тебе нечто?
Тысяченачальник удивился.
– Ты знаешь по-гречески?
Павел усмехнулся.
– Я иудеянин из Тарса, гражданин небезизвестного тебе Киликийского города. Прошу тебя позволить мне говорить к народу.
Получив разрешение, Павел обратился к народу, пришедшему к крепости и требовавшего его смерти. Но, услышав, что Павел заговорил с ними на еврейском языке, народ утих.
Павел стал рассказывать, как он пришёл к последователям Христа, явившегося ему по дороге в Дамаск.
– Когда же я возвратился в Иерусалим и молился в храме, пришёл я в исступление, и увидел Его, и Он сказал мне: поспеши и выйди скорее из Иерусалима, потому что здесь не примут твоего свидетельства обо Мне. И Он сказал мне: иди; Я пошлю тебя далеко к язычникам…
При этих словах в народе поднялся возмущённый крик.
– Отступник! Тебе не должно жить! Истребить от земли тебя!...
Тысяченачальник, видя такое, велел ввести Павла в крепость и бичевать его, чтобы узнать, по какой причине так кричал народ против него. Но когда воины растянули Павла ремнями, он сказал стоявшему рядом сотнику.
– Разве дозволено вам бичевать римского гражданина, да ещё без суда?
Услышав такое, сотник позвал тысяченачальника, говоря:
– Смотри, что ты хочешь делать! Этот человек – римский гражданин.
Тысяченачальник подошёл к Павлу.
– Разве ты римский гражданин?
– Да, – сказал Павел, – я римский гражданин от рождения.
Тысяченачальник удивился.
– Я за большие деньги приобрёл это гражданство!
– А я родился в нём, – ответил Павел.
Испугавшись, что связал Павла, тысяченачальник приказал воинам отступить от него.
На другой день, желая достоверно узнать, в чём обвиняют Павла, тысяченачальник повелел собраться первосвященникам и всему синедриону и, выведя Павла, поставил его перед ними. Но Павел, заявив собрвшимся в зале Совета, что его обвиняют за чаяние воскресения из мёртвых, содеял сильную распрю в синедрионе между саддукеями и фарисеями, ибо первые утверждают, что нет ни воскресения, ни Ангела, ни Духа, а фарисеи признают и то, и другое. Тысяченачальник, опасаясь, чтобы Павла не растерзали в поднявшемся раздоре, приказал воинам увести его в крепость. А на другой день, узнав о заговоре иудеев убить Павла, отправил его в Кесарию к правителю Феликсу с письмом следующего содержания:
«Клавдий Лисий достопочтенному правителю Феликсу – радоваться. Сего человека иудеи схватили и готовы были убить. Я, придя с воинами, отнял его, узнав, что он римский гражданин. Потом, желая узнать, в чём обвиняли его, привёл его в синедрион их. И нашёл, что его обвиняют в спорных мнениях, касающихся закона Иудеев, но что нет в нём никакой вины, достойной смерти или оков. А как до меня дошло, что Иудеи замышляют на этого человека покушение, то я немедленно послал его к тебе, приказав и обвинителям говорить на него пред тобою. Будь здоров».
По прибытию в Кесарию Павла и пришедших из Иерусалима представителей синедриона, Феликс выслушал их и отсрочил дело. Он оставил Павла в узах, чтобы угодить иудеям и, надеясь получить от Павла взятку за освобождение.
Так сбылось пророчество Агава.
И потекли для Павла однообразные, томительные дни узника.
В претории при крепости дожидалось суда много разного люда. Содержали их хуже скота; арестанты лежали вповалку на грязном каменном полу, кормили их впроголодь, и многие умирали от истощения. Невозможно было без содрогания смотреть на беглых рабов и разбойников с караванных дорог, чьи тела покрывали гнойные язвы, а на исполосованных плетьми и палками спинах роились мухи в кровавых струпьях.
Павла же поместили в отдельную камеру с небольшим окном под потолком, выходившим не в глухой дворик крепости, а на городскую улицу. Он спал на чистой тростниковой циновке, ел хорошие кушанья, и тюремщики относились к нему с подобострастием. Такое положение объяснялось не расположением к нему Феликса, а золотом Иоханана бен Заккаи, который, узнав об участи Павла, заботился о нём через его сестру Оголу.
Несмотря на сносное содержание в узилище, Павел сильно сдал, головные боли донимали его постоянно, но взгляд его по-прежнему горел фанатичным, горячечным блеском. Положение узника не тяготило его. Убеждённый, что Иегова видит его стойкость в выпавшем испытании, и, желая ещё более усугубить своё положение, он отказался от приносимых кушаний, предпочтя им хлеб и воду.
Поначалу Феликс часто вызывал его к себе, беседовал с ним о христианстве, надеясь, что узник всё же предложит откупные за свою свободу. Но со временем, римский наместник забыл о нём.
Шёл второй год заточения Павла.
За тюремным окном стояли благодатные, весенние дни. Всё в природе пробуждалось к жизни. Через открытую форточку зарешеченного окна вливался животворящий, весенний воздух; слышались звуки проезжающих экипажей, шарканье ног прохожих; иногда под окном раздавался дробный перестук женских каблучков, и в камеру долетало благоухание ароматических притираний. Но Павел, всецело погружённый в свой внутренний мир, не замечал весны, не прислушивался с жадностью к звукам улицы, как свойственно это каждому узнику, тоскующему по воле.
По прошествии двух лет, Феликса сменил Порций Фест. Обеспокоенный тревожной, напряжённой обстановкой в Иудее, новый римский правитель старался ничем не обострять взрывоопасное положение в стране.
Через три дня после прибытия в Кесарию Фест отправился в Иерусалим. Там его обступили иудеи с жалобой на Павла, и он обещал им разобраться.
Покончив с делами в Иерусалиме и вернувшись в Кесарию, Фест сел на судейское место и велел привести Павла. Прибывшие из Иерусалима жалобщики – иудеи высказали против Павла множество тяжких обвинений, но не могли их доказать. Он же в своё оправдание сказал.
– Я не сделал никакого преступления ни против закона Иудейского, ни против кесаря римского.
Желая угодить иудеям-обвинителям, Фест спросил Павла.
– Хочешь ли идти в Иерусалим, чтобы я там судил тебя?
Павел пожал плечами.
– Зачем? Я стою перед судом кесаревым, где мне и следует быть судиму. Иудеев я ничем не обидел, как и ты теперь знаешь. Если я не прав и сделал что-нибудь достойное смерти, то не отрекаюсь умереть; а если ничего того нет, в чём меня обвиняют здесь сии люди, то никто не имеет права выдать меня им. Я требую суда кесарева!
Такое требование соответствовало римскому судопроизводству. И Фест решил отправить Павла в Рим.
Спустя две недели Павла с некоторыми другими узниками претории отдали под надзор сотника Августова полка, по имени Юлий, и повели в порт. Вместе с Павлом в Рим отправляли христиан Аристарха и Македонянина из Фессалоники.
В порту большой Адрамитский корабль, закончив погрузку товара, принял на борт пассажиров и узников с воинами сотника Юлия.
Корабль был стар, давно отбегавший свой срок по морским просторам. Судно имело неухоженный, затрапезный вид, что, видимо, совершенно не удручало капитана, старого низкорослого толстяка с меланхоличной физиономией, заросшей до самых ушей косматой, седой бородой.
На топ-мачте взвился сигнальный флаг к отплытию. Под палубой раздались мерные удары барабана и вёсла гребцов опустились на воду; барабанный ритм участился – и в такт ему заработали вёсла.
Корабль держал курс вдоль Ассийских мест, хорошо знакомых Павлу по прежним миссионерским походам. И когда через день пристали к Сидону для выгрузки некоторой части товара, Павлу удалось с разрешения добросердечного сотника Юлия навестить тамошнюю церковь и своих знакомых.
Отплыв из Сидона, корабль попал в сильный шторм и, чтобы уйти от бушевавшей стихии, повернул в сторону Кипра. Переплыв море против Киликии и Памфилии, прибыли в Миры Ликийские, где сотник Юлий нашёл Александрийский корабль, направлявшийся в Италию, и пересадил на него своих узников.
Судно попалось тихоходное, валкое и скрипучее. Погода не благоприятствовала плаванию. В первую же ночь из-за нависшего над морем плотного тумана видимость совершенно отсутствовала. На следующий день, к вечеру, задул сильный ветер, и поднявшиеся волны стали перехлёстывать через борта. Но настоящего шторма, так и не случилось. Через два дня ветер утих настолько, что паруса на мачтах обвисли тряпкой. Небо очистилось, и солнце палило с немилосердной силой, обжигая кожу.
Много дней прошло, прежде чем впереди по курсу появились очертания Крита. Пассажиры, толпясь на палубе, с любопытством разглядывали этот благословенный остров, поднимавшийся будто из морской пучины; его крутые берега, поросшие оливами, увеличивались и ширились прямо на глазах. Но скоро Крит остался за кормой, в стороне от заданного курса.
Из-за отсутствия ветра судно всё время шло на вёслах. Капитан, огромный рыжебородый грек, потерявший много времени из-за штиля, в бешенстве ходил по палубе, сжимая кулаки и яростно поглядывая на чистое синее небо. Рабы-гребцы дошли до полного изнеможения. Но капитан, не желая делать остановку, приказал кормить гребцов посытней, а умерших выбрасывать за борт.
Видимо, капитан чем-то прогневал богов. С северо-западной стороны вдруг приплыли угрюмые, тяжёлые тучи. Поднялся свежий ветер. Поверхность моря вздыбилась высокими волнами, и набравший силу ветер осатанело срывал с их гребней клочья белой пены. Скоро волны стали захлёстывать судно. Капитан не уходил с мостика и, закаменев лицом, крепко держал штурвал, умело лавируя между горами волн.
Так продолжалось несколько дней. Пассажиров одолела морская болезнь. Воины сотника Юлия, иигравшие дни напролёт в кости, лежали на полу в собственной рвоте. Легко переносивший качку Павел всё время проводил в заботах подле укачавшихся Аристарха и Македонянина.
Капитану всё же удалось привести корабль к берегу, близ города Ласея, к месту, называемому Хорошие Пристани. На радостях он принёс в своей каюте щедрую жертву богам моря и своим богам-покровителям.
Дальнейшее плавание представляло собой чрезмерную опасность: пост уже прошёл, после него в этих местах наступала пора жестоких штормов, смерчей и ураганов. Зная здешние места, Павел посоветовал сотнику Юлию обратиться к капитану и воспрепятствовать дальнейшему плаванию, ибо оно стало бы чревато большим риском не только для корабля и груза, но и для пассажиров. Но Юлий более доверял капитану, нежели проповеднику.
Хорошие Пристани были не приспособлены к перезимованию кораблей. Местные жители советовали капитану немедля отправиться далее, чтобы дойти до Финика, пристани Критской, лежавшей против юго-западного и северо-западного ветра, и там перезимовать. Но тут подул попутный южный ветер, и капитан, подняв якоря, вышел в море.
На другой день южный ветер сменился ураганным ветром, называемом в здешних местах – эвроклидон, и корабль, увлекаемый им и не в силах противостоять его ураганной силе, отдался воле волн. Под вечер ураган настолько усилился, что сильно встревоженный капитан приказал выбросить в море из трюмов все мешки с пшеницей.
Многие дни не было видно ни звезд, ни солнца. И так как буря не унималась, пассажиры утратили всякую надежду на спасение. Все, кроме Павла, пали духом, и никто на корабле все эти дни не брал в рот даже крошки хлеба.
Однажды ночью, находясь подле своих собратьев по вере, Павел почувствовал вдруг, что с судном творится что-то неладное, и вышел на палубу. Ураганный ветер достиг своей наивысшей силы. Судно стремительно взлетало на вершины гигантских водяных гор и резко проваливалось в чёрную морскую бездну, и если бы Павел не ухватился сразу же за поручень, то оказался бы за бортом. В такт сумасшедшей качке открывались и с треском захлопывались двери палубных кают и было видно их обитателей, перекатывающихся брёвнами по разлившейся по полу рвоте; в каютах царил невообразимый хаос: вещи из них то выбрасывало на палубу, то стремительно вбрасывало назад.
Корабль не управлялся, место у штурвала пустовало. Отчаявшийся капитан напился вдребезги и громко храпел в своей каюте. Волны со всех сторон разбивали неуправляемый корабль, и судовая команда суматошно металась, не успевая латать открывающиеся в корпусе течи. Павел в ужасе увидел вдруг над своей головой чёрную водяную стену, если бы она обрушилась на палубу, кораблю пришёл бы конец. Но судно под ударами волн круто повалилось на левый борт, и сотни тонн воды с грохотом обрушились в море…
Несколько дней ураган целиком распоряжался кораблём. Люди безвольно ожидали конца, оставив всякие надежды на спасение. Никто так и не прикоснулся к пище. Видя такое, Павел обратился ко всем.
– Мужи! Убеждаю вас ободриться, потому что ни одна душа из вас не погибнет, а только корабль. Ибо Ангел Бога, Которому я принадлежу, явился мне в эту ночь и сказал: не бойся, Павел! Тебе должно предстать пред римским кесарем, и вот Бог даровал тебе всех плывущих с тобою. Посему, мужи, ободритесь, ибо я верю Богу, что свершится так, как мне сказано: нам должно быть выброшенными на какой-нибудь остров. Посему прошу вас принять пищу, что послужит к сохранению вашей жизни, ибо ни у кого из вас не пропадёт даже волос с головы.
Сказав так и взяв хлеб, Павел поблагодарил Бога пред всеми и, разломив, начал есть. Тогда и другие ободрились и приняли пищу. Когда же все насытились, стали выбрасывать в море всё, что могло облегчить корабль.
По прошествии двух недель, в течение которых корабль носило в Адриатическом море, команда судна около полуночи определила по знакомым им приметам, что судно приближается к какой-то земле. Бросили в воду лот, и глубина оказалась чуть больше 20 сажен; через некоторое расстояние лот показал уже 15 сажен. Опасаясь каменистых мест, бросили с кормы четыре якоря и стали дожидаться рассвета.
Ночью команда корабля, вознамерившись тайно сбежать, стала спускать на воду лодку, делая вид, будто хотят для большой устойчивости судна бросить якоря также и с носа. Но Павел, заметив такое, сообщил об этом сотнику Юлию.
– Если они покинут корабль, – сказал Павел, – то никто из нас не сможет спастись, ибо мы не владеем управлением корабля.
Тогда воины Юлия набежали на нос, отсекли мечами верёвки у спускаемой лодки, и она упала в воду.
С рассветом следующего дня глазам открылся залив, имеющий отлогий берег. К нему и решили пристать с кораблём. Капитан приказал поднять якоря. Развязав рули и подняв запасной малый парус, стали держать к берегу. Но не достигли его, ибо корабль попал на песчаную косу и крепко сел на мель; нос судна увяз, а корму стало разбивать сильными волнами. Оставалось одно – достичь берега вплавь. Воины решили умертвить узников, опасаясь, что они, выплыв, убегут. Но сотник Юлий удержал их.
Все, умевшие плавать, бросились в воду и поплыли к берегу; прочим же пришлось спасаться на досках и обломках полуразбитого корабля. И таким образом все спаслись и вышли на берег.
Земля оказалась островом, называемым Мелит. Островитяне-язычники гостеприимно встретили спасшихся и тут же на берегу разложили большой костёр, чтобы они обогрелись и обсохли.
Когда же Павел, чтобы не утруждать островитян, собрал в ближнем подлеске хворост и стал класть его на костёр, на его руке повисла ехидна. Увидев на его руке опасную змею, островитяне удивлённо заговорили между собою: наверное, человек этот – убийца, когда его, даже спасшегося от моря, суд Божий не оставляет жить. Но когда Павел спокойно стряхнул ехидну в огонь, островитяне, изумившись, что змея не укусила Павла, сочли его Богом.
Потерпевших кораблекрушение пригласил в своё поместье начальник острова, по имени Публий. Он принял их со всем дружелюбием и особым радушием, свойственным людям, привыкшим жить уединённо и для которых любое событие в их однообразном уединении представляет радость. Три дня он привечал и угощал гостей, уговаривая их побыть подольше. В то время отец Публия страдал горячкой и сильными болями в животе. Узнав о том, Павел вошёл к нему, помолился и, возложив на него руки, исцелил больного. После такого чуда и прочие островитяне стали приходить и исцелять свои болезни у Павла.
Через три месяца, когда погода на море наладилась, узники и воины сотника Юлия покинули остров на Александрийском судне, которое зимовало на Мелите. Приплыв в Сиракузы и пробыв там три дня, поплыли дальше и достигли Ригии, а оттуда с попутным южным ветром прибыли в Путеол. В Путеоле Павел нашёл братьев-христиан, и те упросили его побыть у них. Через неделю, когда пришёл корабль, направлявшийся в Рим, вся братия пошла проводить Павла.
В Риме сотник Юлий передал узников римскому военачальнику. А Павлу позволили жить на воле в наёмном жилье под надзором стерегущего его воина.
И жил Павел так в ожидании суда целых два года на своём иждивении, принимая всех приходивших к нему и проповедуя Царствие Божие.
Умит Салиев. Программа Высшего Разума. Философский роман. Книга первая. ИЗБРАННИКИ. Глава 27.
Страница 30. <предыдущая> <следующая>