Хоть и произошла эта история в апрельской Москве образца 1987 года, началась она гораздо раньше – где-то в начале 1952, за год до смерти Сталина. Именно тогда, а точнее, в ночь с четвёртого на пятое марта, в семье профессора Вдовина родилась дочь, названная впоследствии Таисией. Это был первый и поздний ребёнок блестящего и знаменитого в то время физика. Говорят, что такие отпрыски счастливее своих сверстников – детей, сделанных по молодости. Де они наследуют только лучшие качества своих уже умудрённых опытом родителей и буквально с рождения уже обречены быть, по крайней мере, не менее умными и одарёнными. Возможно, такое смелое утверждение верно не всегда, однако в случае с Таечкой, – только так обожавшие её родители и называли, всё происходило именно по этому плану. Английская школа, уроки игры на скрипке, чтение Золя и походы на концерты и выставки по выходным с только недворовыми подружками из её родного Фурманого – вот спланированная матерью и отцом стратегия успеха, приведшая к действительно отличным результатам.

В шестнадцать лет Таечка поступила на физфак МГУ, став там чуть ли не единственной студенткой. Решение это было её собственным – она всегда восхищалась любимым отцом и уже лет с четырнадцати хотела продолжать его дело. Благо, что способности в этой сфере науки у неё были если не блестящими, то, по крайней мере, заслуживающими восхищения – худенькая, невысокого роста девушка с роскошными каштановыми волосами всегда была первой в своём не то чтобы уж слишком гуманитарном классе и по физике, и по астрономии, и по геометрии. Потом, после окончания с красным дипломом «лучшего в мире университета», Тая осталась в аспирантуре. А где-то через полгода она вышла замуж за своего бывшего однокурсника, тоже подающего надежды симпатичного молодого человека. Вот так хорошо всё у неё в жизни и складывалось, на радость ещё живых родителей и старых и новых подруг – от одной из них, двоюродной сестры моей матери, я эту историю, собственно говоря, и услышал.

Таечка, теперь называл её так и муж, писала диссертацию и осваивала азы вождения. Помимо этого она не забывала ухаживать за престарелыми родителями и по вечерам, если настроение было особенно хорошим, музицировала для них и для мужа на своей старинной приятельнице – скрипке. На защиту она пришла уже почти на сносях, и в день своего рождения, пятого марта 1977 года у неё родился мальчик. А через четыре года на свет появился и второй. Вот так она и жила, то работая, то воспитывая детей.

Однако, слишком углубляясь в подробности её биографии, я рискую забыть поведать читателю о том случае Таечкиной жизни, ради которого я этот рассказ и задумал. А случилось, если вкратце, следующее: пятого апреля 1987 года, в воскресенье, Тая отправилась в Пушкинский музей на проходившую тогда там выставку М. Шагала. Пошла она одна, так как её муж, Андрей, был с детьми в цирке на утреннем представлении, а дома ей одной не сиделось. Доехав до Волхонки, она встала в очередь за оживлённо переговаривавшейся о чём-то явно высоком пожилой парой. Солнце, напоминавшее скорее недозревший желток, чем призванное окончательно прогнать зиму яркое светило, то проглядывало из-за облаков, то опять за ними скрывалось. Ветер, холодный ветер Кабибонокка из «Песни о Гайавате», которую сейчас читал и затем цитировал её старший, Коля, то и дело налетал на очередь, и вместе они, в компании с нетёплым солнцем, создавали совсем не апрельскую погоду. Таечку то и дело передёргивало от холода.

Позади неё, пряча подбородок в по-писательски небрежно повязанный шарф, стоял мужчина. Он то и дело смотрел то на темпы продвижения очереди, то на Таю – надо сказать, не без интереса, то на носки своих несколько летних ботинок. Ветер теребил его слегка курчавые волосы, старательно перекидывая их с затылка вперёд на известный только ему одному манер. Иногда люди приходили в движение, и тогда Тая, а вслед за ней и кучерявый сосед, всё ближе приближалась к заветному входу в ограде музея. Тем, кто достиг его, оставалось только пересечь двор – расстояние хоть и немаленькое, но уже значительно более ободряющее.

Внезапно один из сильных порывов ветра сорвал с Таечки берет, и тот, подхваченный Кабибоноккой, покатился вперёд, как будто желая обогнуть здание и пробраться через выход внутрь, оказавшись тем самым там раньше хозяйки. Тая побежала за ним и, споткнувшись, упала. От неожиданности она так растерялась, что не сразу сообразила, что она на земле. В этот момент кто-то взял её сзади подмышки – не каждый знает, что делается это правильно именно так, – и рывком поставил на ноги. Таечка обернулась, чтобы поблагодарить того, кто ей помог – им был тот самый мужчина. Он дал ей носовой платок, чтобы она вытерла руки, и неспешно убежал вперёд. Вернулся он уже с её беретиком. Вот так они и познакомились, для того чтобы разговориться – сначала о Шагале, потом о живописи вообще.

Александр знал о Шагале очень много. Он даже прочитал Тае пару его стихов. У каких-то полотен он останавливался совсем ненадолго, бросал пару реплик по теме (о, например, композиции картины), у других, напротив, задерживался. Таечка, знавшая о жизни Шагала немного и урывками, с удовольствием его слушала. Закончив круг, Александр предложил начать осмотр картин заново. Тая сама никогда не смотрела на выставках на работы всего по одному разу, однако во второй она обычно мельком пробегала мимо каждой, как бы стремясь просто получше их все запомнить. Он же, в принципе тоже нигде не останавливаясь, отмечал в них ещё что-то новое или цитировал личные дневники художника.

Обаяния у него было море. Уже давно Таечка не чувствовала себя так хорошо. Откровенно говоря, к тринадцатой годовщине свадьбы, отношения её с мужем были не очень. Место в них оставалось разве что взаимной привязанности. Но с одной привязанностью, как известно, счастливой не будешь. А каким взглядом смотрел на Таечку Александр! В какой-то момент, остановившись у последней картины, он посмотрел на неё и сказал: «Таис, Вы очень красивая женщина. У вас прекраснейшие волосы и очень глубокие глаза! На всех этих картинах я видел библейских красавиц, но не одна из них не может сравниться с Вами!..» В общем, как сказала моя двоюродная тётка, эта была любовь с первого взгляда. Два эти человека утонули друг в друге – ведь иногда такое случается. Вместе им было очень хорошо – пожалуй, до этого Таечка даже и не подозревала, что может быть так замечательно и легко. Расходясь, оба они были уверены, что им просто необходимо встретиться ещё раз. И чем раньше, тем лучше – непременно завтра, после его работы, часов в восемь вечера на Пушкинской площади. С этим, слегка пожав друг другу ладони, они и расстались.

Обратный путь давался Таечке нелегко. Мысли об Александре вытеснялись из головы мыслями куда более прозаичными – о муже и детях. Как ни крути, а при любом раскладе дети были тем числом, которое, разрешая формулу своего счастья, необходимо было всё время держать в уме. Она не могла вредить их психике; скандалов в семье никогда не было – охлаждение проходило тихо, никого, кроме Таечки, не тревожа. Может быть, когда они подрастут настолько, чтобы понять, – тогда. Но когда ещё это будет? К тому времени ей, наверняка, уже будет немного за сорок. К тому же, если всё оставить, как есть, это будет постоянный обман. Обман мужа, детей, его, себя самой, в конце концов… Раньше Таечка никогда не сталкивалась ни с чем подобным. На ум приходила только Анна Каренина с Вронским, но как закончилась эта история?! Так или иначе, ситуацию эту надо было решать немедленно. Как? Это Таечка для себя уже решила.

Вернувшись домой, она стала искать бритву; она помнила, что одна должна была лежать в бельевом шкафу. Наконец бритва, оставшаяся после отца, большая острая бритва была найдена. Таечка задумчиво подержала её в руках, а потом положила около зеркала. Затем она взяла ножницы и стала обрезать себе волосы. Длинные роскошные пряди падали одна за другой на пол. Таечкино лицо отражалось в зеркале – глаза её излучали решительность, а губы, после каждого щелчка ножниц, чуть-чуть подёргивались. Закончив, Таечка взяла бритву и обрила себя наголо. Потом смыла остатки волос, вытерла голову и руки, и разрыдалась. Вся её худенькая фигурка сотрясалась в жутких судорогах, и голова её, словно проблесковый маячок, ходила из стороны в сторону. Потом, чуть успокоившись, она собрала веником рассыпанные по полу волосы и вынесла их в мусор. «Ну что же», – сказала она сама себе, – «теперь для тебя к нему ход закрыт». И действительно, назавтра, надев на голову косынку, Тая отвела младшего сына в сад, старшего – в школу, и затем отправилась на работу. Так и прошёл для неё без изменений очередной будний день. Александр же ждал её в уговоренном месте до самого вечера. Так приходил он туда ещё где-то с неделю, пока окончательно не понял, что никогда больше не увидит самую красивую женщину из всех когда-либо увиденных им.