- Командир! Командир!!! - дикий вопль разбудил нас в укрытии. Перед "эСПСом" на коленях стоял солдат и что-то визжал несвязное.

- Ты кто? Чего орешь? - спросил, продирая глаза, ротный.

- Я Джумаев. Мы мимо вас проходили. Пятая рота восемьдесят первого, спасайте! Там всех убивают!!! - Лицо солдата, серое от пыли и залитое потом, было перекошено от ужаса.

- Как убивают, кого? Стрельбы нет никакой, - удивился я.

- Вам не слышно, но там почти всех наших убили и ранили "духи".

- Чего ж связь молчит? Где командир? - заорал Кавун.

- Убит, нас окружили, помогите, это рядом, совсем рядом, - продолжал верещать солдат.

- Рота, подъем! Первый и второй взвод, за мной, Сизый и ГПВ с нами! Остается третий - наблюдать!

Солдаты схватили оружие, боеприпасы, и мы помчались вместе с Джумаевым на помощь гибнущим. На ходу ротный доложил по связи обстановку, матеря командование соседей.

Перебежав через хребет и лощину, мы попали под прицельный огонь, "духи" стреляли издалека.

На небольшом пятачке, за грудой камней лежал солдат и поливал автоматным огнем противника, чуть выше стрелял еще один боец. "Духи" отвечали гораздо более плотным огнем, били с хребта напротив и сверху по нашему склону.

Пули с визгом улетали вверх, ударяясь о камни, голову поднять было совершенно невозможно. Страшная картина открылась передо мной.

Солдаты лежали вдоль спуска, окровавленные, без признаков жизни, мешки и оружие валялись тут и там. Я подполз к одному телу, потрогал его безжизненную руку, заглянул в лицо. Глаза открыты, в них бесконечность и боль, смерть. Солдат лежал холодный, безмолвный. Отмучился. Рядом валялась снайперская винтовка. Отложив автомат и взяв ее, посмотрел в прицел. На большом валуне через ущелье стоял бородатый мятежник и что-то орал, размахивая автоматом. Приплясывая на камне, он время от времени стрелял в нашу сторону.

"Оборзел, козлина", - подумал я, прицеливаясь. Ба-бах - и вместе с выстрелом удар, словно кто-то злобно врезал мне кулаком в глаз. На прицеле не было смягчающей резинки наглазника. Прицел вместе с отдачей ударил прямо в бровь. Держась за глаз, я потихоньку завыл от боли.

- Ты ранен? - подползая ко мне, встревоженно спросил взводный Сережка Ветишин. - Что случилось?

- Да, вот эта херня, зараза, в глаз. Посмотри, на выступе был "дух".

- Был. Теперь под валуном лежит. Вон еще один бежит к нему. - И Серега, прицелившись, стрельнул.

- А-а-а, у-у-у. Твою мать, больно! - закричал Серега, бросил винтовку и тоже схватился за лицо.

Он взглянул в бинокль и расплылся в улыбке.

- Еще один лег! К черту эту снайперку, все глаза повышибаем. - И Ветишин потер бровь.

Мы ползли по хребту вверх, мимо трупов и стонущих раненых. Огонь усилился. Мятежники взбесились, увидев, что добыча, почти добитая и так легко доставшаяся, уходит из рук. Нашей помощи, а тем более такой дружной и эффективной они не ожидали.

Откуда-то снизу летели гранаты и разрывались невдалеке. Бах-бах. В ответ мы бросили несколько своих гранат. Бах-бах-бах.

Выстрел из гранатомета пришелся в разрушенный СПС. Осколки просвистели над моей головой. Тьфу! Пронесло.

Чумазый солдат лежал за ручным пулеметом и вел непрерывный огонь. Рядом, раскинув руки, лицом вверх лежало большое тело офицера. В голове, точнее во лбу, зияло пулевое отверстие.

- Кто?

- Зам. командира роты. Тяжелый очень! Дальше я его тащить не мог, всех рядом ранило. Мы несли "Утес" и старлея, а снайперы и гранатометчики поливали нас сверху. Всех повалили. Спасибо, вы спасли! Выручили. Еще минут пять - и крышка, обошли бы со всех сторон.

Под рукой оказалась "муха", взведенная, но не отстрелянная. Присев за камнями, я выстрелил в "духовское" укрытие.

- Бу-бух!!! А-а-а. Аллах-акбар. А-а-аа!!!

Крики и стоны раненых. Может, кого и убил. Человек пять-шесть наших вели огонь по скоплению мятежников на вершине, остальные солдаты ползком вытягивали раненых и убитых.

К нам подполз здоровенный сержант.

- Ты кто? - спросил я у него.

- Я - Карабод, сержант, зам. комвзвода.

- Как все получилось? Куда вы бежали?

- Мы утром вылезли туда, где сейчас "духи" окопались. Поставили пулемет, бахнули по какому-то пастуху. Нам нужно было еще чуть дальше пройти: вся рота сидит через ущелье за изгибом. Только двинулись, по нам как дали из миномета и гранатометов. Стреляли снайперы! Старшего лейтенанта сразу снесло пулей в лоб. Мы побежали с ним на руках вниз, к вам. Они как "реактивные" нас нагнали, прижали, начали расстреливать сверху и снизу, подходили совсем близко. Что было, что было...

- Что ж по связи не вышли на нас? Мы и боя-то не слышали.

- Да связиста убили сразу, а я частот не знаю, ну и не до того было. Этот "Утес" и раненых тащили, еще испугались все. Офицер-то сразу вырублен, без командира хреново. Совсем хреново.

Пули продолжали свистеть и, рикошетя, с визгом выбивали искры из камней, разлетались по сторонам. Патроны пока не кончались. Отлично! Можно жить! Солдаты стреляли короткими очередями. "Духи" очереди веерами пускать перестали. Экономят, как и мы, патроны. Огневых точек стало заметно меньше, значит, уходят. Отползают, утаскивая раненых и убитых.

Артиллерию на них не навести, мы лежим друг от друга в тридцати-пятидесяти метрах. Специально не уходят, сидят, пока не стемнеет, чтоб не добили.

Перестрелка все никак не стихала, время почти шестнадцать часов. Уже три часа, как мы ведем бой. Желудок вдруг включил свой двигатель, внутри заурчало. Эх, поесть бы, а то меня желудочный сок изнутри растворит. Это, наверное, от нервов.

Первый толковый бой, первый убитый рядом. Трупы лежат вплотную, на расстоянии протянутой руки.

Позиция моя была еще та, аховая. Груда камней, под ней остывало тело солдата, затем лежал я и с другой стороны еще одно тело, а за ним лежит боец Карабод.

- Сержант, у тебя есть что-нибудь пожрать? Тебя как звать?

- Василием! Мой мешок где-то там дальше, где я отстреливался.

- А есть хочешь?

- Еще как, с утра ни крошки. Вообще, в мешках у ребят что-нибудь есть. Им-то уж ни к чему.

Последние слова он произнес с грустью, словно пожалел не только их, но и себя, ведь сам мог лежать на их месте. Вот тут или чуть дальше. Но повезло. Могло и не повезти. А повезет ли дальше? Ведь этот бой не последний.

Он раскрыл ближайший мешок, вынул штук шесть маленьких баночек с мясом, вскрыл их открывалкой и разделил на троих. Вот что всегда при мне, так это ложка, которая засунута вместе с сигнальной ракетой за магазин от АКМа. Сержант достал свою ложку из-за отворота сапога. Я обтер ложки салфеткой из набора и поставил баночку на спину солдата. На тело. Больше ставить некуда. Карабод сделал то же самое. Пулеметчик есть с нами не захотел, и мы с сержантом приговорили все вдвоем. Время от времени мы посылали очередь за очередью вперед и по бокам: ближе нас к "духам" никого.

Я вдруг прислушался и услышал какой-то хрип. Хрип, еще, еще.

- Хр-хр-хр-х-х-хы.

Перебравшись через мертвых к лежащему офицеру, увидел, что его тело содрогалось мелкой дрожью, глаза были закрыты, а рот приоткрыт. Ожил?!

Он с хрипом дышал. Дышал! Был жив. Несмотря на ужасное ранение в голову. Кровь чуть запеклась вокруг раны, от пулевого отверстия по лбу шла бороздка запекшейся крови, коркой засохшей в волосах. Живой...

- Парни! - зашипел я стреляющим в стороне солдатам. - По цепочке быстро найти ротного, передать, что офицер лежит с пулей в голове, но еще живой.

Минут через пять подполз ротный, быстро взглянул на раненого и посмотрел выразительно мне в глаза, затем выдал длинный витиеватый мат.

- Да, дела! Минут через десять вертушка раненых заберет, пятерых мы вытащили на площадку. Как же его нести? Волоком нельзя - голову повредим, да и пуля может сдвинуться. Давай, лейтенант, бери этих двух бойцов и наших пулеметчиков, вот тех. - Он махнул головой в сторону лежащих рядом двух пулеметчиков-таджиков. - Даете море огня, бросок двух-трех гранат, из гранатомета еще долбанешь по вершине и изображай атаку. "Ура" кричи. Сейчас начнет темнеть, и дождь помаленьку накрапывает.

Дождь действительно пошел, мелкий-мелкий, как пыль. Ротный продолжил:

- Может, отойдут. Не успеем загрузить его, больше не будет вертушки. Через минут двадцать солнце совсем зайдет. - Солнце уже почти зашло за горную вершину, и лишь багрянец пробивался сквозь пелену сырости.

- Зибоев, Мурзаилов! Ползком к камням и с криком " ура" расстреливаете по ленте пулеметной! Ясно? - спросил я.

Солдаты кивнули головами, однако желания выполнять приказ на их лицах не читалось, но они слышали все, что я сказал.

Карабод и второй солдат с ПК, оставшийся живым и невредимым, поняли наш замысел, но приняли его с сомнением. Что-то пробурчали, но не возражали.

- Ура! Ура! Ура!!!

- Бам! - выстрел из "мухи".

- Трата-та-та, - отвечает пулемет.

- Бах-бах-бах, - брошена граната.

- Та-та-та, - вторят автоматы. -Ура! Ура! Ура!!!

На четвереньках, пригибаясь и беспрестанно стреляя, мы продвигались вперед к вершине. После выстрела из "мухи" и взрыва гранат ответный огонь прекратился.

Бросок вперед на четвереньках, полуползком - и мы на вершине. Там никого. Бинты, кровь, патроны, упаковки лекарств, стреляные гильзы. Никого! Ушли. Только сквозь пелену дождя, в мутном мареве слышен топот убегающих врагов. "Духи" бегут!

Очередь, очередь, очередь, еще, еще, еще... в темноту. Гады! Сволочи!!!

Я схватил пулемет у Зибоева и с криком "А-а-а" расстрелял половину ленты вниз в сумерки. Потом выпустил ракету в воздух, чтоб свои случайно не накрыли по ошибке.

Вертолет уже приземлился на площадке, солдаты быстро грузили раненых.

Сержант Карабод и второй солдат бросились обратно к командиру, осторожно положили его на плащ-палатку и с помощью наших бойцов понесли быстрее к вертушке.

Эх, не успели! Не успели... Еще на полпути к площадке вертолет взлетел и, раскачиваясь, удалился в надвигающиеся тучи. Быстро смеркалось.

Вдруг кто-то вылез из ущелья и закричал:

- Нэ стреляйте, я свой.

- Ползи сюда! - подозвал ротный. - Кто такой? Что за свой?

- Я из восемьдесят первого. Меня ранило, командиры! Гогия моя фамилия.

- Степан! - окликнул ротный санинструктора. - Осмотри и перевяжи!

Мы присели возле охающего солдата, который поведал жуткую и невероятную историю.

Он и еще один солдат несли раненого по склону с левой стороны. По ним ударили из автоматов и гранатомета. Напарника наповал, раненый получил еще несколько пуль и привалил грузина своим телом. Гогию тоже ранило. "Духи" подошли, взяли автоматы, полоснули очередями по лежащим, но все пули принял мертвый солдат, которого тащили. От страха Гогия обоссался, но молчал. Ногой кто-то пнул его в бок, вырвал автомат. Тут мы сверху кинули гранаты, начали стрелять, "духи" убежали. Со всех сторон грохот, голову не поднять, да еще придавило телом. От страха вырубился.

- Товарищ капитан! Что-то раны найти не могу, весь в крови, но вроде в чужой!

- Смотри хорошо, может, внутреннее кровоизлияние?

- А вот царапин несколько. Где болит?

- Нога, пятка болыт! - ответил гортанным голосом раненый.

- Да там осколок торчит большой в подошве ботинка, сейчас сниму. Во! Осколок ботинок пробил и в пятку попал, но только рассек кожу, кровь уже засохла! Грузин, ты шо, это усе? Чи ни? Все ранение?

- Нога болна!

- Нога! Болна! Как тресну по башке, чурка. Болна!

- Я не чурка, я грузин.

- Вставай, нечего ползать! - зло заорал санинструктор.

- Товарищ капитан, да его пару раз поцарапало! Обосрался просто!

- Воняет?

- Да нет, я в переносном смысле. Трус он!

- Ну, трус не трус, а повезло, могли и яйца отрезать.

- Валяй бегом к сержанту Карабоду и помогай своим. Где убитые лежат, видишь, Степан? Надо их выносить.

Уже в темноте подняли обоих мертвых солдат из ущелья, собрали вещи, оружие, понаставили растяжек и вернулись к себе на точку. Кара-бод и его три солдата стояли над командиром, натянув палатку, защищая его от хлынувшего вдруг ливня.

- Да, жаль, не успели к вертолету. Как мы раньше не заметили, что он живой?

- Иван, ведь с такой раной, по-моему, ничем не помочь. Что увезешь, что не увезешь.

- Ника, когда получишь пулю в лоб, не дай бог, конечно, и будешь валяться в грязи, тогда посмотрим, что ты скажешь!

- Ворон! Каркаешь!

- Ну, а ты тоже брякнул! Надеяться нужно до последнего. Наш закон - раненых и убитых не бросать! У "духов" такой обычай, кстати, тоже. А раненого любого, даже безнадежного, надо спасать, чудеса бывают всякие.

Итог боя был трагический: из разбитой роты шесть убитых и шесть раненых, да оцарапанный Гогия, но он не в счет.

Всю ночь по очереди с нашими четырьмя солдатами эти бойцы стояли над старшим лейтенантом. На рассвете прилетел вертолет и всех их увез. Старший лейтенант скончался через три дня в госпитале. А вдруг выжил бы, если б сразу вывезли. Вот так-то... Прав ротный... Стало пять раненых, не считая Гогии, и семь убитых. У нас в роте потерь не было, нет даже раненых. На утро ротный с грустью мне сказал:

- Запомни! Чаще всего убивают в первых рейдах и последних. Никогда не откладывай отпуск и особенно берегись после отпуска!

- Это ты к чему?

- Железобетонные, проверенные кровью и смертью приметы! Старлей в отпуск должен был ехать, дочка родилась. Бойцы сказали: уговорил его командир роты отпуск перенести. У человека уже мозги на дом переключились, а его в рейд! Это уже из области психологии. Бдительность потерял, концентрацию. Расслабился. - Иван принялся жевать сухарь, глядя вдаль.

- А чего ты так задумчиво на меня смотришь? - удивился я.

- Да у меня этот рейд последний, тьфу, тьфу, крайний, надеюсь, - вздохнул Иван.

- Кстати, Ваня! Я спал ночью в свободные от проверки постов часы вполне спокойно, кошмары не мучили. Переживания нахлынули, когда под утро пришла очередь бодрствовать.

- Сволочь ты, равнодушная, - вздохнул ротный.

Вчерашний бой я видел снова и снова, как в кино. Убитые наши, подстреленные душманы, раненый офицер, кровь, пули, взрывы, едкий страх перед надвигающейся со всех сторон, смертью четыре часа непрерывной перестрелки. Война перестала быть прогулкой, альпинизмом, туризмом, приключением, она стала жестокой реальностью. Ко мне прикоснулась война и обдала своим смердящим, трупным дыханием.