Колонна бойцов выстроилась на трассе, и командование начало подводить итоги боя, подсчитывать потери. Результаты подсчета оказались трагичными: погибло десять человек. Еще двух не нашли: Юрку Колеватова и Азаматова. Двадцать раненых. Вот такая получилась «мясорубка». Выходит, каждый второй из попавших в кишлак ранен или убит.

Я пытался отряхнуть маскхалат. Чего на нем только нет! Пыль, грязь, кровь, колючки…

— Никифор, кто будет командовать батальоном? — спросил Вересков. — Чухвастова увезли в медсанбат. Ему руку в двух местах осколком раздробило.

— Черт! Как же так? Ну, нелепость! Бедняга Вовка! — огорчился я. — Руку сильно покалечило? Какую руку и в каком месте?

— Правую. Возле запястья. На нее было страшно смотреть. Месиво из сухожилий, костей и мяса, — вздохнул зампотех. — Опять остались без начальника штаба.

— Ты — старший по званию, вот и возглавляй колонну. Нехорошо, если старший лейтенант будет майором руководить. Я, кажется, после сегодняшнего дня отвоевался. А где был наш новый комбат?

— Хрен его знает. Где-то при штабе отирался. А Метлюк за каналом остался с третьей ротой, с другой стороны «зеленки». Если командиры отыщутся, тогда будут они «рулить». А не найдутся — ладно, сам поведу батальон домой, — согласился со мной зампотех.

К нам подошел Хмурцев и сообщил, что Ошуев приказал съездить в морг, в Баграм, опознать трупы.

— Но погибшие, все из разных подразделений. Кто поедет? Не собирать же команду из пяти офицеров! — поинтересовался Вадик.

Вересков посмотрел на меня вопросительно:

— Никифор! Поедешь? Ты практически всех солдат батальона в лицо знаешь. А я только механиков. Может, сгоняешь?

«Вот черт! Еще одно испытание на прочность и крепость нервной системы!» — подумал я и внутренне содрогнулся, представив то, что увижу… В морге опознать десяток изувеченных солдат!

— Да я там сам останусь при виде этой жуткой картины, лягу рядом! — вскричал я в полном отчаянье.

— Ну и какие предложения? Собрать толпу офицеров и пусть отправляются узнавать своих подчиненных?

— Ладно, хрен с вами! А на чем ехать? — вздохнул я.

— Спроси у Героя или у командира полка, — ответил Хмурцев. — Это они распорядились.

На мой вопрос о транспорте, «кэп» указал на два БТРа полковых связистов:

— Бери эти «коробочки» и езжай быстрее!

Я подозвал попавшихся на глаза стоящих в сторонке сержантов.

— Якубов, Муталибов! Парни, поедете со мной. Живо!

— Куда, товарищ старший лейтенант? — с опаской спросил Гурбон.

— В Баграмский морг.

— О, шайтан! — взвизгнул Гасан Муталибов. — Я не могу! Я боюсь мертвецов.

— Эти мертвецы — твои вчерашние приятели, папуас!

— Ну, чего вы сразу обзываетесь? Я ведь действительно боюсь крови и мертвых! Вы же помните прошлый год…

— Хорошо, постоишь возле дверей, позову, если кого-то не узнаю или понадобится твоя помощь! — махнул я раздраженно рукой. — Поехали! Кто-то должен меня охранять перед заменой, в конце-то концов!

Психовали не только сержанты, но и я. Тело била сильная нервная дрожь и неприятно сосало под ложечкой. Не вырвало бы при виде крови. Очень этого не хочется…

На окраине медсанбата стояли два ангара. Это и был морг. У ворот на цинковых ящиках сидели и курили три солдата-дембеля, с выбритыми до блеска головами. Чувствовался посторонний подозрительный запах (наверное, анаша). Выглядели они устрашающе и вызывающе нагло: голые по пояс с толстыми серебристыми цепочками на шеях, с огромными наколками на теле. На плечах и груди красовались броские надписи и рисунки: «ОКСВА» (ограниченный контингент советских войск в Афганистане), «2 года под прицелом», «Баграм», «ДМБ 87». Надписи кричали о героической службе парней (очевидно, в этом морге), об их боевых буднях и ежедневном риске. Тыловые герои, от безделья, испещрили себя воинственными надписями с головы до пояса. Под штанами было не видно, есть ли «иероглифы» ниже поясницы или нет. Но наверняка какой-нибудь из обкурившихся балбесов что-то боевое написал и на ягодицах. Чуть в стороне, на земле, прислонившись к забору из аэродромной арматуры, полулежали пятеро дремлющих молодых бойцов. Видимо, похоронная команда.

Гасан присел на корточки в сторонке и закурил папироску. Гурбон схватил за шиворот узбека-земляка, обнял его и затараторил о чем-то быстро-быстро на своем родном языке. Везде у него находятся земляки и родственники!

— Эй, черти! Это морг? — спросил я у бойцов.

— Ну… — издал звук, судя по всему, старший.

— Что «ну»! Морг? — рявкнул я.

— Морг, — ответил самый стройный из них.

В моем батальоне таких здоровяков не было. В горах жирок не нагуляешь! Отожрались на госпитальных харчах, в тишине и покое.

От солдат слегка разило спиртным. В тенечке — я приметил — стояла трехлитровая банка, наполненная какой-то жидкостью и наполовину опустошенная.

— Да вы все пьяны!

— Вовсе нет! А ты по трезвому делу тут поработай! — стал оправдываться наиболее вменяемый из этой троицы.

— Сопляк! С тобой замкомбата говорит. Повежливее!

— Виноват! — ответил он.

— Кто тут старший?

— Я. Сержант Панков! — представился разговорчивый. — Какие проблемы?

— Нужно опознать десять человек, которых сегодня привезли из «зеленки».

— Тринадцать. Сегодня поступило тринадцать трупов. Может, тут и ваши. Сейчас попытаемся разобраться, кто есть кто. Внутрь пойдете или сюда выносить?

Муталибов при этих словах охнул и побледнел.

— Там в помещении прохладно или духота? Запах ужасный? — поинтересовался я у сержанта. — Тошно?

— Нет, там прохладно и не воняет. Они еще не успели испортиться, свежие. В камере для этого поддерживается холодок. Лучше войти на «склад». Тут вы сразу сомлеете.

— Ну, открывай врата ада, привратник.

…Лучше бы я туда не заходил. Холодный полумрак «некрополя» вселял ужас. Сразу от порога, вдоль стены, стоял длинный ряд стеллажей, на которых лежали носилки. На носилках — мертвецы, скрюченные, в тех позах, в каких их настигла смерть. Только руки и ноги стянуты веревочками, чтоб в гробы вместились, иначе окоченеют и не поместятся. Обнаженные обмытые тела молодых парней. Будто бы спящие. Но нет, они были с пулевыми отверстиями и рваными осколочными ранами. Мои солдаты и сержанты. Бывшие...

— Ваши? — участливо задал вопрос сержант.

Я молча кивнул в ответ. Я был в состоянии глубокого шока и с трудом приходил в себя. Руководитель похоронной команды взял в руки планшет, ручку, связку бирок и приготовился к работе.

— Мои! Это Орловский! — показал я пальцем на ближайшего. Сержант что-то написал, а другой солдат повесил одну бирку на шею трупа, а вторую на большой палец ноги. — Вот этот Насонов! Этот Филимонов! Это Гогия. Этот Ахметгалиев. Вот с наколкой на плече Велесов. Этот Башметов, Это Лапин. Тот Исламов. Боец без головы…

— Так точно! Одно тело доставлено без башки, — буркнул санитар.

— Это, наверное, Азимов. Разведвзвод. Взводный говорил, что ему голову гранатометом оторвало. — Я на минуту задумался. — Других таких нет?

— Нет. Но нужно по иным признакам, по приметам определять. Родинки, татуировки…

— Значит, это точно он. Татуировок не было. Родинки — не знаю, какие есть. Были… Маленького роста, смуглолицый, — тихо произнес Якубов. — Без головы стал еще меньше…

— Он таджик. А этот, лежащий, определенно азиат, — предположил я и обернулся для поддержки к Гурбону, тот в знак согласия быстро закивал головой.

Солдаты надели всем бирки, внесли записи во множество журналов и тетрадей и дали мне в них расписаться. Дата, фамилия, подпись.

— Прапорщика не было среди трупов? — спросил я.

— Никто не признался. Мы спрашивали… — ухмыльнулся сержант.

— Но ты, шутник! Это мой старый приятель! Он сегодня, может быть, погиб! Пропал без вести! В ухо сейчас схлопочешь за хамство.

— Ну, как я определю, кто прапорщик, кто офицер! — начал оправдываться и заминать неловкую шутку санитар. — Они молчат, не говорят. Голые люди — все одинаковые. Вот еще три чьих-то тела. Не ваши?

Я заставил себя пройти вдоль стеллажей еще раз, но эти парни были не из нашего батальона. Юрика тут не оказалось.

— Нет. Остальные из других подразделений.

— Ну, значит, ваших подвезут позже. Заезжайте завтра. Сейчас будем разыскивать, чьи эти, неопознанные…

— Пошел ты, знаешь куда, юморист! — разозлился я.

— Уже иду. Меня часто туда посылают. Служба в этом заведении располагает к юмору, философии. Нам для успокоения нервов нужно выдавать водку и «травку». Иначе крыша съедет, и быстро чокнешься. Думаете, легко покойников каждый день мыть, упаковывать.

Сержант-санитар вышел во двор и прикрикнул на загорающих молодых солдат. Бойцы нехотя погасили окурки и потянулись к ангару. В углу у забора стояли и лежали гробы, чуть в сторонке — цинковые ящики. У ребят началась работа. Неприятная, тоскливая. От такого каждодневного труда, действительно, очень даже легко свихнуться.

Я спросил угрюмого сержанта:

— Ты здесь постоянно или на время прикомандирован?

— Я постоянно. Уже почти год тут загружаю «Черный тюльпан». А пацаны после болезней прикомандированы. Выздоравливающие. От желтухи они очухались, но психику тут наверняка подорвут. Сейчас по стакану самогонки бабахнем и пойдем упаковывать и оформлять по адресам. Спиртик есть и бражка. Не хотите дерябнуть? — вежливо предложил сержант.

— Ты меня удивляешь! Жара! Трупы! После всего увиденного боюсь, что сразу вывернет мой ослабленный желудок наизнанку. Как ты сам-то выдерживаешь, сержант? Покойники часто снятся?

Парень нервно махнул рукой и побрел к ангару.

Я быстро вернулся назад к дороге, где собиралась полковая колонна. Приехал и почти сразу сцепился с зампотехом, по прозвищу Динозавр, начался неприятный скандал.

— Товарищ замполит! Вы почему взяли без спросу бронетранспортеры? — воскликнул возмущенный подполковник Голенец.

— Что? Взял без спроса БТР? Я не на гулянку катался, а на опознание погибших.

— Прекратить пререкаться, товарищ замполит! Воевать не умеете, к дисциплине не приучены, — продолжал тупо бубнить зампотех полка.

— Что ты сказал? Повтори! — взвизгнул я.

— Не хами, замполит!

— Да пошел ты…, придурок! Научись называть офицеров правильно, по званию, а не по должности! В нашем батальоне даже хреновый последний солдат это умеет.

— Я вас арестую! Под трибунал отправлю.

— Ну-ну! Посади! Крыса штабная! Залезь в «зеленку», сходи в горы, а потом рот разевай. Полгода в полку в штабе просидел и думаешь, ветераном стал!

— Мальчишка! Я тебя быстро обломаю! — и он схватил меня за рукав.

Я перестал себя контролировать. Негодование переполняло меня, и вся накопившаяся ярость выплеснулась наружу.

— Обломай! Попробуй! Чем испугаешь? Я сейчас десятерых пацанов рассматривал, опознавал! Им уже ничего не страшно. А если затеешь разбирательство… — при этих словах я схватил его за ворот х/б и за гимнастерку на груди, — то считай, что проживешь только до первого рейда…

— Наглец! — воскликнул зампотех полка, хватаясь в свою очередь за мое х\б. — Под трибунал! Это угроза старшему начальнику! Все слышали?

Он закрутил головой по сторонам, но наткнулся только на угрюмые взгляды офицеров батальона. Шкурдюк потянул меня за плечи назад, а Хмурцев нахально вызвался лично начистить физиономию Голенцу. Из-за машин выскочил Ошуев, услышавший перебранку. Он притянул зампотеха к себе и что-то злое громко сказал ему на ухо. Затем рявкнул на меня, чтоб я отпустил х/б подполковника и доложил о проведенном опознании. Начальник штаба, не без труда оттеснил нас друг от друга и развел в разные стороны.

Я сделал пару вдохов-выдохов, чтоб успокоиться, потому что ярость продолжала кипеть и клокотать в моей груди. Меня колотило от возмущения и обиды. Сегодня раз десять меня могли убить, потом на опознании в морге, я увидел погибших ребят. А теперь этот штабной червь угрожает трибуналом и судом «чести офицеров». Сволочь! Просидел от лейтенанта до подполковника в штабе округа писарем и точильщиком карандашей, а теперь поучает, как надо воевать. «Не умеем воевать»! Мерзавец!