На Главную
Новости Авторы Проза Статьи Форум Карта
О проекте Цитаты Поэзия Интервью Галерея Разное

 


        Дан Маркович


        Паоло и Рем


        Роман, ч.III, гл.3.




Дан Маркович. Паоло и Рем. Роман, ч.III, гл.3.
<предыдущая глава> <следующая глава>





ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ


ГЛАВА 3


ПАОЛО. Потери.


* * *

Теперь бы поесть вспомнил о себе Паоло. Он сегодня не видел детей. Слышал иногда в коридоре отдаленные голоса, их смех, там все в порядке, он знал. И больше не хотел знать . Не видеть, не разговаривать. Хотя бы один день. Позволить себе. Он всегда делал то, что нужно, без чего не обойтись, и давно уверил себя, что огромный дом, сад, земля за домом, его картины, древние рукописи, он собирал их много лет - все это следует поддерживать и сохранять, и тратить на это деньги, время... Несколько событий поколебали его уверенность. Но об этом не надо! Он умел уходить от неприятных тем.

В столовой было пусто, все уже пообедали и исчезли. Сегодня он занят, они знали. Они любят меня, только я редко с ними. Вечером жена с детьми уезжает к родителям, полчаса езды, там они проведут два праздничных дня, церковные какие-то праздники, он не вникал. Его отношение к вере было тяжелым и неприязненным. "Уверуйте в Христа, и спасете себя и дом свой..." Вот засранец, угрожает... Он с детства привязался к греческим богам, с их особым отношением к человеку - ругали, благодарили, наказывали... иногда спасали... это были нормальные человеческие боги.

Ему принесут поесть в мастерскую. Последнее время он редко ел за общим столом, опаздывал из-за дел, но и другое было.

У него постоянно болели десны, не смертельная болезнь, но она преследовала его годами, наследие нищего детства. Шатались зубы, и он понемногу сам вытаскивал их, брал пальцами, раскачивал, это было даже приятно, словно чешешь место, которое досаждает тебе щекоткой, такой сильной, что к ней примешивается боль. Никогда не боялся боли, только бесчувствия… Сегодня утром он лишился одного из последних зубов. Вытащил почти без усилий, зуб был длинный, пожелтевший, с черной полоской, отделявшей верхнюю часть от корня. Эта полоска странным образом напомнила ему про сон, про черную трещину под балконом. Может, христианскому богу он кажется таким же бесполезно торчащим зубом?..



* * *


Вырвет очередной зуб, и на время становится легче. А потом все снова, враг выбирает в качестве жертвы следующий зуб… Он не мог есть твердую пищу и тщательно скрывал это от близких. Как-то пришел пообедать, а на столе десерт, его любимые азиатские груши, огромные, зеленовато-серые, с негромким пурпурным румянцем, с виду неказистые, но он знал, каким обильным веселым соком они наполнены, стоит только коснуться зубами... А он не мог, ему даже рот раскрыть было трудно. Он попросил, чтобы принесли в мастерскую, привилегия богатых, да... .

Там, оставшись один, он осторожно взял плод, словно боясь повредить кожицу... достал из заднего кармана штанов любимый выкидной нож, не спеша отрезал от груши крошечные кусочки и осторожно, пересиливая боль, жевал их. Когда он был сильно уязвлен или обижен, или терпел поражение, он не думал ни о чем, глубоко дышал, преодолевая тяжесть в груди, и сосредоточенно делал свое дело, неважно какое… Он жевал и вспоминал Италию, виноград, тепло, картины... нескольких женщин, с которыми легко и весело сошелся, как все происходило - тоже весело, со смехом, как было тепло кругом, постоянно, всегда, везде… Он никогда не жалел себя, просто слегка тупел и делал медленно и тяжело то, что надо было делать. Этому научила его мать, когда он был еще малышом, она говорила - "пока не умер, делай!" и он запомнил это.

Но радости не было.

Радости не стало, да… Последняя его радость, съесть что-то, напоминающее о тех временах, - еда напоминала, и вода там была другая, и земля… Он не любил свою - скупую, серый песок, словно зола пожарища… камни эти, тоже серые, море - свинцовое… Где тепло, мой цвет? Он десятки лет черпал из себя то, что накопил в те два счастливых солнечных года. Вернулся, зачем?.. Шла война за свободу, его чувство справедливости было уязвлено, его позвали, он должен был помочь… А потом - полюбил, женился, стал знаменит картинами… Италия все отодвигалась - молодость, которую не догонишь, в нее не вернуться. К тому же там стало противно, страшно, тоже шла война, и непонятная, чужая… Он остался. Шли годы.



* * *


Несколько лет тому назад он потерял интерес к молодой жене. Нет, он любил смотреть на нее, гордое приятное чувство... И если оказывался в одной постели, то чувствовал обычное волнение, он хотел ее, у них получалось, и он думал, ну, почему так редко, ведь я еще могу... На самом же деле глаза и воображение уже предали его, осталось только осязание, простое и надежное чувство, и самое последнее… Осязание и вкус, да… А ему все еще казалось, что возможно, хоть каждый день, и только случайные препятствия мешают оказаться в ее постели, то одно, то другое...

Не так давно, уже зная о болезни, наклонной плоскости, трещине, он вдруг понял, что препятствие в нем самом. Стоит уйти, и он надолго забывает об этом приятном занятии, в сущности незначительном, даже смешном в своей простоте и незатейливости… а дела вытесняют эти встречи из памяти не случайно, просто силы в нем уже мало, заблуждений, присущих молодости, еще меньше, и его легко отвлечь. Отношения между ними сохранялись теплые, она вообще была приветливой девочкой, доброй, глупенькой… а в будущее он не заглядывал, там была трещина, он знал, это скоро. Они останутся, и не будут бедствовать, вот все, что я могу для них, но это немало. Он знал по себе, как уродует людей бедность, помнил крошки и кошачью еду, никогда не забывал.



* * *


Он был еще мальчиком, но уже работал - днем в адвокатской конторе, переписывал, разносил бумаги, а вечерами давал уроки детям в богатой семье за стол и кров. У него был свой уголок, узкая щель за кухней, можно сказать, своя комнатка, правда, без двери и окна, зато свои стены. Но именно стены оказались для него мучительны, он боялся закрытых небольших пространств, особенно когда оставался один, в темноте и тишине. Стены давили на него, медленно сближались, проседал потолок, он видел это движение, небольшими дробными шажками… Уверял себя, что не может быть, но не помогало. Тогда он должен был решить - "ну, и пусть…", и закрывал глаза, готовый ко всему. Страх отступал, он понемногу успокаивался и засыпал, если голод не догонял его.

Он рос еще, и почти всегда был голоден. Его неплохо кормили по вечерам, на кухне, открывали шкаф, там была еда, потом запирали. Но ему хватало только на несколько часов, потом снова острая грызня в животе… и к ночи, когда в доме затихало, он искал, тихой серой тенью рыскал по кухне, собирал крошки, запавшие в складки скатерти, но это все было мало, мало… Тогда он подбирался к красивому домику в передней, в нем жила кошка, белоснежная, с темными пятнышками на лапках и спине, ее раз в неделю мыли пахучим мылом и вытирали большим махровым полотенцем… Самодовольное существо, она спокойно смотрела на Паоло из круглого окошка. Рядом стояло несколько мисочек с едой, она всегда оставляла про запас: насытившись, ходила вокруг своих мисок и небрежными движениями закапывала еду. Ночью он слышал, как она неторопливо чавкает, хрумкает утиными костями, можно было сойти с ума… И он обкрадывал ее, торопливо очищал ее миски, а она лениво наблюдала, зная, что утром принесут еще. С громко бьющимся сердцем он ускользал в свою каморку без двери, всегда боялся, что заглянут, и потому забивался в самый дальний угол, за кровать, и в темноте, судорожно глотая, доедал…



* * *


Он так любил поесть, и теперь этой радости лишается. Смешно, он сказал себе, какая все-таки мелочь!.. Но его ощущение жизни состояло из радостных мелочей, весь солнечный мир был построен из цветных мазков, крошечных по сравнению со всей картиной, и таких необходимых, потому что каждый был связан со всеми остальными. И в картине, и в жизни это одинаково, да…

И в живописи он почти всего лишился, уже больше года не мог свободно поднять рук. Сначала кое-как удавалось на высоту плеча, потом уже с трудом втаскивал их на стол, за которым обедал, мешала острая боль в локтях и плечах. Он скрывал ее, занимая соседей веселыми разговорами, а сам понемногу тянул, тянул правую вверх, с колен, подталкивая левой рукой, что оказалась посильней… а потом левая оставалась на коленях одна, и никто ей помочь не мог, он искоса посматривал на нее, как на живое существо, которое бросил - помогла, а он отказался от нее. Потом он собирался с силами, и со злостью, упорством - никогда не верил, что его можно сломить - одним отчаянным движением вырывал кисть наверх, и пальцами, пальцами мертвой хваткой за край стола…

Нет, никогда не верил, что вот так! что все! что никогда!.. Ему казалось, он в последний момент выпутается, выкрутится, избежит того, что поджидает каждого…

Неправда, только не его!



* * *


Да, с живописью начались поражения и отступления. Пришлось вот перейти к эскизам, небольшим картонам, а к огромным полотнам он и не подходил. И все-таки, сумел себя утешить, убедить, что так в сущности даже лучше - правильней, логичней, и пользы больше, и ученикам работа… Ведь главное - точный эскиз, достаточно глянуть с расстояния, композиционный гений еще при нем.

И это было правдой, но не всей, радости от живописи убавилось, потому что он любил все делать сам, сам!..

Он не умел смотреть на себя со стороны, его ум не находил применения и скучал, когда перед ним вставала вся жизнь, а не сегодняшнее дело. Все в нем протестовало, он говорил себе, что жизнь складывается из дней, а сегодняшний прожит честно, в трудах… Отказывался, отворачивался, отстранялся от серьезных разговоров с собой, ему было невыносимо скучно, а общие мысли о своей жизни казались бездарными и жалкими. Они, действительно, были такими и сводились к словам - "Ну, что же, надо жить, надо стараться", " ну, мы еще поживем...", "человек должен" - и другим, таким же простым и мало что значащим.

Избегал, причем вряд ли сам понимал, почему так происходит. Если бы его приперли к стенке, он бы сказал, пожалуй, - " скучно, и все неправда, потому что жизнь..." И махнул бы рукой.



* * *


При этом он понимал историю, тонко оценивал картины, умело вел свои дела, талантливо уговаривал властителей, побеждал в спорах дипломатов... Он поразительно много знал, глубоко и точно… но как только речь заходила о том, что называют вопросами жизни и смерти, да еще применительно к собственной персоне, да, да, именно к собственной… это было уже слишком! - он скучнел, отделывался незначительными фразами…

Он чувствовал в себе жизнь настолько сильно и остро, что любые рассуждения, как только касались его самого, казались неуместным вздором.

- О чем вы, ребята… - он как-то выдавил из себя, когда молодые его помощники начали спорить о смысле жизни. - Не с чем жизнь сравнивать… и нечего тут рассуждать. Цвет сравниваешь с цветом, холст с холстом, и то бывает тяжко и трудно. А тут жизнь...

Он отказывался говорить. Ведь неминуемо коснешься собственной жизни, тогда придется вспомнить и о смерти, да? Он не хотел.

Он свою жизнь не понимал, но и не старался, подспудно верил, что понять рассуждением нельзя, можно только жить и в ходе жизни постигать все новые связи вещей, явлений… осваивать их, и, в конце концов, когда станет ясно, что с чем связано и как… то он схватит и вытянет всю сеть, это и есть бессмертие - когда чувствуешь все, все вокруг зависящим только от тебя самого!.. как чувствуешь положение пятен на картине - всем телом, спиной, будто стоишь на остром гребне и чудом сохраняешь равновесие.

Так он и жил, радовался и сохранял равновесие. Считался умным, но мудрым никогда не был. Паоло, да...



* * *


Паоло возвращался в мастерскую. В груди у него клокотало и сипело, он в последние дни скрывал это от окружающих, старался не подходить слишком близко, когда говорил, избегал тишины, а это было легко, потому что по коридорам постоянно бегали дети, расхаживали многочисленные гости, которых он не знал, это были знакомые и родственники его жены, он относился к ним доброжелательно и безразлично. В этой части дома, в переходе от большого здания к флигелю, было тихо, и он слышал свои шаги и тяжелое хриплое дыхание. Никогда не думал, что станет стариком и будет вот так дышать. "Я умру быстро и легко", так он думал в молодости. Или, "я так устану от работы, от славы и денег, что сяду и засну, и не проснусь, вот и все".

Его настиг ужас умирания, мужества и веры в свои силы не хватало, чтобы выдержать натиск страха. Он был один, ему стало жутко. Он обернулся, чтобы увидеть, кто сзади, но там никого не было, и впереди пусто, в мастерской, просторной, теплой… Всю жизнь мечтал о свете и тепле, а сейчас хотел одного - забиться в какое-нибудь тоже теплое, но узкое и темное место, и отсидеться, пусть лучше давят стены… Переждать, чтобы пронесло, чтоб не заметили его, вдруг снова повезет.

Он вошел, и, не зажигая света, сел в свое кресло в углу, напротив стеклянной двери, за ней широкий балкон, там бродили сумерки, поглощавшие остатки дня. Он не хотел больше света, он хотел скрыться и закрыл лицо руками. Так он поступал в детстве, когда оставался один, в ужасе от темноты, и заснуть не мог, потому что придет другая темнота, еще страшней. Он боялся, что не проснется, подступит духота и сожмет горло, стены навалятся и раздавят грудь... Потом приходила мать, прижимала его к себе, они согревались, но в этом мизерном тепле среди огромного холода не было безопасности. Мать умерла, его взяли дальние родственники, устроили работать, так началась его взрослая жизнь. Он понял, что никто не поможет, надо карабкаться и не уставать. Биться, даже не веря в успех, не глядя ни назад, ни далеко вперед - только под ноги перед собой.

Он победил, поверил в свои силы, в удачу, и создал мир огромных картин, не похожих на свою прежнюю жизнь.



* * *


Победил, а теперь оказался побежденным.

Только бы без унижений… Во всяком случае, он умрет в своем доме, окруженный близкими людьми. И картинами, которые любил.

Они многое содержали, в них не было одного - глубины. Не могло быть того, чего не было в создателе. Он обладал гениальной способностью видеть поверхностные связи вещей, но глубоко заглядывать не мог: все, что оказывалось глубже его предела, он мгновенно, почти бессознательно, отталкивал от себя.

Глубина в осознании всех сторон, а он не хотел такой сложности, в ней печаль и ужас, он это знал. Боялся потерять все, что приобрел, упасть обратно в темную ледяную дыру, из которой возник. Мечтал видеть только радость и крупные нечеловеческие страсти, оформленные богато и изысканно, со вкусом, но обязательно - красиво! . Он писал картины о том, к чему всю жизнь стремился.

Не получилось. Построить мир из одного света он не сумел. Он создал сияющую плоскость.

Простая истина, и печальная - все состоит из света и тьмы.



* * *


А эта небольшая картина на ярмарке, она поразила его.

Бродяга, нищий - и с таким спокойным достоинством, без страха, сухо, даже слегка отстраненно… Художник говорил о том, о чем Паоло и думать избегал. Нельзя сказать "не мог" - не хотел. Теперь он был богат и мог писать, что хочет. Он так и делал, он по-другому не хотел. И не скажешь - не получилось, он и не пытался. Не потому, что не умел - чепуха, он умел все, его называли богом живописи, да. При чем тут умение, он и не то умел. Простая вещица, портретик, примитив, лицо застряло посредине, ни справа, ни слева… аховая композиция, да! И все в потемках, какое тут мастерство... Ничего не решает мастерство, оно всего лишь умение, возведенное на вершину ремесла.

Значит, не о чем жалеть, нечего стонать, раз другого и не хотел. Он, что ли, не знал человеческую сущность? Он был дипломатом, видел грязь, предательство, на которое способны люди ради благополучия или идеи. Знал, знал… но в картины не допускал. Когда подходил к холсту, всю эту мерзость забывал начисто.

Но за все приходится платить, и он заплатил: за радость - пустотой.

Ему сказал когда-то старый итальянец, мастер - картина как гроздь винограда, с одной стороны свет, с другой тень... Он понял это как заповедь мастерства и неукоснительно выполнял. Но эти слова таили в себе и другой смысл, который он упустил. Жизнь и картина устроены одинаково, и требуют одинаковой честности перед собой.



* * *


Мы часто говорим о способностях, о таланте. Любим при случае упомянуть, что, мол, многое имели, да не свершилось, не суждено… Чем ближе к концу, тем смешней эта болтовня. Только то, что совершилось - было, остальное… даже смешно говорить… Тени, проблески, задатки, надежды… - все истлеет, растворится в могильной жиже. Человек - то, что с ним было, произошло, сделано, продумано и выражено, рассказано хотя бы одному человеку, остальное - чушь собачья.

Человек - это все сделанное им, и гнилье в деревянном ящике.



* * *


Мысли утомили его, тяжесть в переносице переросла в тупую боль в надбровьях, потом за глазными яблоками. Он знал, как бороться с этим, нужно приложить к виску холодный предмет и закрыть глаза. Ощупью нашел на столике рядом с собой небольшой металлический подносик, который когда-то расписал для второй жены - цветы, фрукты… Паоло не любил натюрморты, но этот поднос расписал с любовью. Он стряхнул с него несколько листков бумаги, поднес холодный металл к виску, закрыл глаза и незаметно для себя забылся. Не спал, но стали наплывать видения; так у него всегда бывало, когда сильно уставал, а теперь все время, стоило только сесть и закрыть глаза. Раньше он как-то управлял этими картинами, чтобы не возникало ничего печального и страшного, а сейчас потерял власть над ними, и увидел то, что было давным-давно. Когда-то у кухарки окотилась кошка…



* * *


Котят было четверо, одного она оставила себе, красивую трехцветку, беленькую с яркими, резко очерченными рыжими и черными пятнами, а остальных надо было утопить. Взялся ее сынок, парнишка лет пятнадцати, нехотя, Паоло видел, что ему страшно. Он пожалел парня, сказал, чтобы тот уходил, "я сделаю сам". Взял высокую кастрюлю, налил в нее теплой воды, подобрал крышку, чтобы входила свободно и оставался просвет со всех сторон для воздуха. Потом, не глядя, схватил трех и без всяких мыслей, тупо и быстро опустил их в воду и тут же прижал крышкой, при этом у него вырвалось что-то вроде - "простите уж, ребята...", но он точно не помнил, что сказал.

И тут же ощутил толчки, очень сильные и неожиданные для таких крошечных слепых существ, которые и жизни-то не видели... Он почувствовал, что долго держать не сможет, схватил со стола небольшой утюжок, которым кухарка разглаживала складки на одежде, и опустил его на крышку, и ждал, наверное, минут десять, а то и больше. Было тихо. Тогда он осторожно снял утюжок, и, наклонив кастрюлю, придерживая крышку одним пальцем, вылил воду, и ждал, пока не перестало капать. Взял бумажный мешок, в котором обычно хранили уголь, не глядя снял крышку и опрокинул кастрюлю в мешок. Что-то безжизненное упало, большой комок, так он услышал. Потом, свернув мешок, отнес его к яме, в которую свозили мусор с участка, положил туда и закопал лежавшей рядом лопатой.

Он быстро забыл об этом, умел чувствовать резко и сильно, но умел и забывать.

А теперь вернулось это, приснилось, хотя и не был сон в полном смысле.



* * *


Он стоял на балконе и увидел, как из ямы, в которой за это время столько всего перебывало и вывезены горы, такого просто быть не может! - выползают слепые существа, один с прилипшей к тельцу рыжей шерсткой, другие два почти голые с черными и белыми пятнами то тут то там. Они были огромны, размером с большую собаку, и медленно ползли, поводя слепыми головами, забирая землю короткими кривыми лапами, со страшным шорохом раздвигая старые прелые листья и мох, которые были свезены сюда во время весенней уборки участка... При этом то один то другой издавали звуки, что-то среднее между стоном и скрежетом, тихо, но отчетливо...

Он резко вздрогнул и очнулся. Что за черт!.. какие странные вещи преподносит память. Снова страшноватый металлический вкус во рту, он медленно вытащил платок и сплюнул розовую слюну. Что-то надо еще сделать сегодня... А, да, эти картины, неуклюжий молодой человек придет утром, не надо его разочаровывать. Всю жизнь он легко очаровывал, а теперь боялся разочаровать.

Он нагнулся и притянул к себе сверток.








Дан Маркович. Паоло и Рем. Роман, ч.III, гл.3.
<предыдущая глава> <следующая глава>






 

 


Рассылки Subscribe.Ru
Подписаться на NewLit.ru

 
 
 
 
 
  Интересные биографии знаменитых учёных, писателей, правителей и полководцев
 

 

Новости Авторы Проза Статьи Форум Карта
О проекте Цитаты Поэзия Интервью Галерея Разное
На Главную
  • При перепечатке ссылайтесь на NewLit.ru
  • Copyright © 2001 – 2006 "Новая Литература"
  • e-mail: NewLit@NewLit.ru
  • Рейтинг@Mail.ru
    Поиск