Вадим спал, положив под голову куртку. Таня лежала на нём, тоже пыталась заснуть, но не получалось. Автобус урчал, трясся – и это выбивало её из сонного настроя. Она закрывала глаза, считала до ста, но сон даже и не думал являться.

– Нет, купил, купил, – разговаривали шёпотом сидящие впереди мужчина с женщиной. Женщина с ребёнком на другой стороне вроде бы спали. – Купил. Подержанная правда, но ездит.

– Сколько? – спрашивала женщина.

– Я и не знаю даже, не говорил. Не так, чтобы дорого, она с неполадкой какой-то была, они её ремонтировали – не должно быть дорого.

– Так вообще дёшево должно, если с неполадкой.

– Наверно. Я не спрашивал. Главное, что ездит. До работы доехать хватает.

– А он работает ещё?

– Работает. Два года на пенсии, но работает.

– Ну и правильно. Денег хоть накопит, помочь кому можно – детям тем же.

– Да дети встали уже на ноги, его помощь и не требуется. На себя все деньги тратит.

– Ну, и так верно. Самому тоже надо пожить когда-нибудь.

– Но тяжело, говорит, сейчас.

– Работать?

– Да. Год назад ещё не так было. А сейчас – очень тяжело. Одышка, сердце... Говорил, ещё годика полтора, два, поработает – и всё.

Лежать стало совсем неудобно. Таня села. Супруги оглянулись на неё, но ничего не сказали. Несколько бесконечных минут она смотрела в окно, потом достала из сумки бутылку с водой. Выпила её до дна.

Вадим спал крепко. Глубоко и ровно. Таня почувствовала вдруг себя виноватой: воды больше не было, она не оставила ему ни капли.

– Да как сказать... – продолжали разговаривать супруги. – Плохо в общем-то. Он выпивал тогда, у ней тоже ветер в голове шумел. Глупые были.

– Это уж всегда так!

– Что на уме, то на языке. Тут ведь где смолчать надо, где как. А они... Сейчас вон опять сходиться думают.

– Да что ты!

– Да. Он помыкался, она тоже. Лучше уж не найти – по-новому начали.

– Вместе живут?

– Нет ещё. Но собираются. Разговоры, по крайне мере, к тому клонят.

– Ну и слава богу! Пусть, раз уж так.

Завхоз тоже не спал. Он сидел рядом с шофёром, оба они курили, но молчали. Дым достигал и пассажиров, Таня уже не раз досадливо морщилась. Завхоз, сняв шапку, оказался с плешью на макушке. Сейчас, при тусклом свете, походил на какого-то скорбного, но бодрящегося пенсионера – неудачника, который рассказывает всем историю своей жизни. Поймав Танин взгляд, он широко ей улыбнулся. Из вежливости Таня тоже ответила улыбкой.

Пошарив в пакетах, что стояли рядом, завхоз извлёк что-то, встал и направился в конец салона. Присел как раз напротив Татьяны.

– Вот вам, – протянул два апельсина. – Полакомтесь.

– Спасибо, – ответила она, смущаясь.

– Не спится?

– Да, не могу что-то.

– Я тоже. Всю жизнь в дороге и не могу привыкнуть. Тишину люблю, покой.

Таня молчала.

– Вы, значит, В Челябинск ещё потом? – продолжил после паузы завхоз.

– Да, – кивнула она.

– Оставайтесь в Карталах лучше. Город хороший, а разницы большой ведь нет – что в Челябинске, что в области жить.

– А где мы там жить будем?

– Я найду где. Да хоть у меня живете! Я один, квартира позволяет.

– Чтобы у вас жить, надо мужа бросать.

Завхоз хохотнул.

– А что, – коряво улыбнулся он, – действительно, бросай! Я материально тебя обеспечу. Да и в других отношениях я хоть куда.

– А вы добрый?

– Очень добрый.

– Детей любите?

– Ещё как!

– Я много детей хочу.

– Я только за!

Таня очищала апельсин.

– Ладно, – сказала, вскинув голову, – я согласна. Но тогда вам придётся его задушить.

– Зачем?

– Он же за нами охотиться будет.

– Точно, точно, – повернулась к ним женщина. – Разве он оставит это просто так!

Завхоз захихикал.

– Да-а, – тряс головой, – не увезёшь к себе молодую. Охотиться будут, убьют. Одних старушек бери, пень трухлявый!

– Ну вы крепкий ещё, – сказала женщна. – За вас и молодая пойдёт.

– Молодая, лет пятидесяти.

– Да нет, и моложе пойдёт.

– Не идёт что-то.

Таня принялась есть апельсин. Второй оставила Вадиму. Завхоз молчал, видимо ничего интересного в голову ему не шло.

– В туалет не хотите сходить? – сказал он, вроде как и Тане, и женщине.

– В туалет? – переспросила женщина. – А вы остановите?

– Да, конечно.

– Ты хочешь в туалет? – спросила она у мужа.

Тот не хотел.

– Я бы сходила, – сказала Таня.

– И я тоже, – присоединилась женщина.

– Сейчас остановимся, – сказал завхоз, поднимаясь.

Вадиму снился сон. В нём он с кем-то разговаривал.

"Одна темнота, – говорил он. – Скажи, ты видишь что-нибудь?"

"Да, – отвечали ему, – цвета являются мне. Они не складываются в картины – родившись на секунду, меняются другими. В их череде нет никакой логики".

"Я бы тоже хотел видеть цвета".

"Они очень блёклые, едва различимые. И вовсе не радуют."

"Но чувства – какие при этом чувства?"

"Странные. Я ощущаю тяжесть .Она неподвижная, застывшая, её можно принять за что-то иное – но она приносит печаль. Она рождает гнёт".

"Тебя гнетёт что-то?"

"Да, и я не понимаю что. Я словно должен совершить что-то. Что-то, чего очень боюсь, чему противлюсь всей душой, но что неизбежно. Эта обязанность свершения ужасна – от неё невозможно укрыться".

"Ты можешь просто прогнать её".

"Может быть. Я вполне могу представить себе это, но сил не хватает. Я словно парализован своим знанием".

"А цвет, какой цвет приходит чаще? Возможно – причина в нём".

"Я не могу понять. Кажется, я забыл его название".

"Красный, синий, жёлтый – ты видишь их?"

"Возможно. Я не помню, как они выглядят".

"Я же вижу лишь чёрный. Это даже не цвет, это – ничто".

"Как бы я хотел видеть ничто".

"В нём нет ничего привлекательного".

"Оно никуда не зовёт, ни к чему не обязывает".

"Разве это не страшно?"

"Мне куда страшней другое: постоянная схватка, неподвластная тревога, лживое стремление".

"Ты обязан к чему-то стремиться".

"Но почему?"

"Ты – явное. Явное не может пребывать здесь безучастно".

"Но эти позывы – они порочны, они ведут к гибели".

"Передай мне немного твоих красок".

"Я не умею".

"Надо лишь позволить им".

"Они разочаруют тебя. Они зернисты и злы, в них блуждает ярость".

"Я укрощу их".

"Они неукротимы".

"Я рискну".

"Попытайтесь, но это не доставит тебе радости".

"Всё же позволь".

Он проснулся резко и неожиданно. Какое-то время водил глазами из стороны в сторону, соображая, что его разбудило, но ни урчание мотора, ни тряска этими причинами служить не могли. Сон свой он не помнил.

Таня смотрела в окно. Он тоже переместился в сидячее положение.

– Проснулся? – повернулась она. – Что так мало спал?

– Сколько сейчас время?

– Два часа.

– Всего два?

– Да, ночь.

– А ты что не спишь?

– Не могу. На тебе не получается.

– Ложись на сиденье!

– Позже. Сейчас совсем не хочется.

– Мы останавливались что ли?

– Да, по нужде. Ты хочешь?

– Нет.

Супруги впереди всё еще не спали, а вот завхоз задремал. Он спал сидя, распластавшись по сиденью, и громко сопел.

– Вода осталась? – спросил Вадим.

– Нет, я всё выпила. Но есть апельсин.

– Откуда?

– Меня угостили. Будешь?

– Давай.

Таня передала ему апельсин.

– Я в Смоленске несколько раз всего был, – продолжали негромко разговаривать супруги. – Не там, в Пскове наверно.

– В Пскове? Подожди-ка, а вот Вологда далеко от Пскова?

– Вологда, Вологда... Что-то даже не скажу тебе. Не знаю.

– А по – моему недалеко. У меня в Вологде двоюродная тётка – до сих пор жива ещё. Лежит, правда, не встаёт – она вот про Псков часто говорила. Что, мол, ездили туда и всё такое прочее.

– Ну, просто может ездили к кому. Это ведь можно и во Владивосток съездить.

– Так вот именно она говорила, что недалеко.

– Не знаю, не знаю. Ничего не могу тебе сказать.

– Ты плакала что ли? – спросил Вадим у Тани.

– Нет, – ответила она. – С чего ты взял?

– Глаза у тебя какие-то...

– Заснуть не могу потому что.

– В твоём возрасте, и бессонница – ты что?

– Никогда раньше не было.

– Это от дороги.

– Да, наверно.

– Рано я, конечно, проснулся. Надо бы ещё поспать.

– Поспишь.

– Тебе тоже надо.

– Засну, куда я денусь. Ты деньги не отдавал ещё?

– Нет.

– А когда будешь?

– Когда приедем.

– Мы сейчас мимо разбитых машин проезжали.

– Да что ты.

– Да. Авария. Там милиция уже, скорая помощь.

– Погиб кто-то?

– Я не разглядела. Мы быстро проехали.

Они помолчали.

– Но самое главное знаешь что, Татьяна?! – сказал вдруг Вадим ни с того ни с сего.

– Что?

– Самое главное, что мы уже сегодня приедем домой!

"Я закрываю глаза и трогаю его лицо. На ощупь узнаёшь гораздо больше. Эти выступы скул, этот нос, разрез рта, лоб, уши. Под пальцами рельеф его лица приятен. Возвышения грациозны, впадины пологи. Просто кожа к коже и под пальцами любое лицо покажется привлекательным. Его – привлекательно точно. Я трогаю его лицо, а он молчит и не шевелится, но когда пальцы у рта, он пытается укусить их. Это смешит почему-то. Но мне нравится. Я стесняюсь его немного – всё ещё стесняюсь, и не знаю даже, пройдёт ли это когда-нибудь. Должно пройти, но может быть с ним пропадёт и вся прелесть, всё очарование. Когда мы притерёмся друг к другу, сблизимся настолько, что не будем обращать внимания на такие вещи – тогда, возможно, уйдёт и что-то очень важное. Он очень естественен в любви, совершенно не комплексует – но в этой естественности всё же ощущается налёт некой невинной застенчивости. То, как он смотрит на меня, то, как он гладит меня... Он делает это очень трепетно, словно таинственный обряд. Может всё и не так, может просто моя глупая фантазия выдаёт мне эти эмоции... Приятно, безумно приятно прижиматься к чужому телу, чувствовать на себе его объятия, его поцелуи. Вокруг этой приятности и строится всё, к ней и стремишься всегда. Ради одной только приятности – не смешно ли? Ради небрежного объятия, ради ничтожного поцелуя? Нет, нет, я не права, в этом нет ни грамма ничтожности, это таинственно и прекрасно. Только ради этого стоит жить... И тут же черви сомнения вылезают из своих нор: так ли, не заблуждаешься ли? Да, заблуждаюсь, и признаю это. Окружающее всегда опережает тебя на шаг и оставляет в дураках. Это не познать – органы чувств слишком ничтожны для этого. Логика действий не вырабатывается, они выходят с изъянами. Так и предстоит: блуждать в потёмках, натыкаясь на углы и выступы, стремиться к теплу, к свежести, к приятности. В этом какая-то обречённость – унылая, но неумолимая. Я наверно фаталистка и всегда готова плыть по течению, но зато здесь присутствует естественная последовательность – течения влекут не просто так. Возможно и меня вынесет на что-то настоящее".

Таня тихо посапывала, уткнувшись в вадимины колени – она положила голову на них. Голова была тяжелой и сон, казалось, вот-вот должен явиться к ней, на этот раз обязательно. Момент этот, однако, снова задерживался.

– Просто я сбилась с ритма, – сказала она шёпотом, почти не разжимая губ. – Привыкла к одному распорядку, а тут вдруг другой.

Вадим смотрел на неё сквозь щёлочки век. Молчал.

– Вроде и глаза смыкались – а как легла, всё по – новому. Бодрая и энергичная.

Дорога на этом участке была не очень качественной – трясло довольно сильно, а в отдельные моменты и вовсе швыряло из стороны в сторону. Компьютеры в коробках уже не раз изъявляли желание разбиться. Что-то их пока удерживало.

– Просто лежать буду. Сон сам придёт. Лежать, вспоминать что-нибудь. И не замечу, как засну.

Вначале сон ожидаешь как друга, как спасительное забытьё, и если он является быстро, то именно в этом качестве. Но стоит ему задержаться, и каждая новая минута превращает его если и не во врага, то в недоброжелателя без сомнений. Если это игра, задуманная им, то такая игра лишь раздражает. Если испытание, то оно озадачивает и смущает – испытаний достаточно пережито за день, ночью хочется отдохнуть, а не терзаться волнениями. Глупый организм, он не понимает таких простых вещей и постоянно преподносит тебе сюрпризы. Твой собственный организм, даже он норовит нагадить тебе при удобном случае.

Признаюсь честно, я не вхожу в число тех несчастных, кто из ночи в ночь терзается бессонницей. Слава богу, хоть от этих мук меня избавили. Я, конечно, знаю, что это такое, мне приходилось испытывать её несколько раз, но давно и это никогда не превышало критических отметок. В бессоннице, впрочем, есть немалая доля разумного: тебе предоставляется возможность задуматься над собственной жизнью, оценить пути её развития и правильность. Один раз в год бессонницу испытать неплохо, будь моя воля, я бы всем в обязательном порядке предписывал пережить бессонную ночь.