– Вроде здесь, – остановилась Таня.

– Хороший домик, – сказал Вадим, поправляя на плече спустившиеся лямки. Он нёс две сумки – одну на плече, другую в руке. Обе сумки были Танины, свою собственную, совсем невесомую, он положил в одну из них.

– Она спать легла наверно, – отозвалась Таня, поднимаясь по скрипучим ступенькам крыльца. Постучала в дверь.

– Ну вот, дома нет, – Вадим снял с плеча сумку и поставил на ступеньку.

– Дома, – мотнула головой Таня. – Спит просто. Не вовремя мы конечно, разбудим её.

– А холодно как стало! – поёжился Вадим. – Ты чувствуешь?

– Да.

– Сегодня снег наверно выпадет.

– Нет, снег не выпадет.

– Почему?

– Рано ещё.

– Ноябрь месяц – самый срок!

– Нет, рано.

– Что, народная примета какая?

– Нет, просто мне так кажется.

Таня постучала ещё. Негромко очень.

– Э-э, ты так не достучишься! – воскликнул Вадим. – Дай – ка я.

Он что есть силы забарабанил кулаком в дверь.

– Тише, тише! – схватила его за рукав Таня. – Все соседи повылезают.

– Всё же нет её похоже, – сказал Вадим.

– Где же она тогда? – задумчиво смотрела на него Таня.

– Я не знаю, – покачал он головой.

– Постучи ещё раз, – сказала она. – Только не сильно. Если нет, обратно пойдём.

Вадим снова забарабанил в дверь и посреди этого стука в доме вдруг раздались шаги.

– Кто там? – послышался женский голос.

– Открывай, свои! – крикнул Вадим.

Таня схватила его за руку.

– Кто это? – вопрошала женщина.

– Тётя Таня, это я, Татьяна, – подала Таня голос.

Несколько секунд женщина раздумывала.

– Какая Татьяна?

– Племянница, из Сомова.

– Гришина дочь?

– Да, из Сомова.

– Кто это с тобой?

Таня обернулась к Вадиму.

– Это муж мой.

Вадим стрельнул в неё глазами, но она уже не смотрела на него.

– Муж?

– Муж.

– Больше никого нет?

– Нет, мы вдвоем.

– Сейчас открою, – донеслось наконец до них.

В замочной скважине заскрежетало, раздался щелчок и дверь открылась.

– Таня? – морщилась от света коридорной лампочки, смотрела на них женщина в кофте, одетой поверх ночной рубашки.

– Я, тёть Тань, я. Разбудили мы вас наверно.

– Да я не спала, – тётя Таня впустила их внутрь. – Так, лежала только... Ох, сумки у вас какие! Едете что ль откуда?

– Нет, уезжаем, – сказала Таня. – Ну, здравствуйте что ли!

Тётя Таня поняла намёк. Изобразив на лице улыбку, она раскрыла объятия.

– Давно я вас не видела, – говорила Таня. – Как живете?

– Да как живу... Вы проходите, проходите, – кивнула она Вадиму. – Входите в избу... Болею всё, болею. Почки вот покоя не дают. Операцию делали недавно – камни вырезали, да что-то неудачно. Совсем плохо после неё.

Они вошли в комнату.

– Садитесь за стол, – показала тётя Таня. – Сейчас я чай поставлю.

– Мы есть не будем, тётя Тань, – сказала Таня.

– А я вам и не предлагаю, – отозвалась та. – У меня нечего есть, – добавила она с натянутой улыбкой.

Таня с Вадимом тоже улыбнулись ей.

– И поставить нечего. Может к соседям сходить, за бутылкой.

– Нет, нет! – бурно запротестовала Таня. – Мы не будем.

– Как мужа – то звать? – кивнула тётя Таня на Вадима.

– Вадим, – сказал Вадим.

– Вадим, – повторила тётя Таня. – Имя какое странное.

– Почему странное? – удивилась Таня.

– Нерусское какое-то.

– Нерусское?!

– Так у нас не называют вроде.

Тётя Таня налила воду из ведра в чайник.

– Это турецкое имя, – сказал Вадим. – Я турок по национальности.

Тётя Таня поставила чайник на стол, воткнула шнур в розетку и искоса посмотрела на Вадима.

– Он шутит, – сказала Таня. – Он любит так.

Тётя Таня открыла створку шкафа и достала тарелку с дюжиной печеньев на ней. Поставила её на стол, рядом с чайником.

– Давно поженились? – спросила она.

– Вот только что, – отозвалась Таня.

– А меня что на свадьбу не звали? Как что, так уж и не тётка что ли?

– Не, тёть Тань, мы свадьбу не играли.

– Так что ль прям?

– Да.

– Расписались и всё?

– Ага.

– Молодцы! Живо сейчас всё делают – хоп, и здрасьте вам.

Тётя Таня достала заварочный чайник и распечатанную пачку чая.

– А сейчас куда едете?

– В Челябинск, – сказала Таня.

– В Челябинск? Это к тебе что ли?

– Угу, – отозвался Вадим.

– Далеко – в Челябинск.

– Да, не близко, – сказала Таня.

– Так ты тамошний что ли? – продолжала расспрос тётка.

– Ну да, там живу. А мать у меня из Сомова.

– Кто такая?

– Чиркова, Анна.

– Чиркова? Что-то слышала. Не помню уж. Но Сомовская фамилия, Сомовская.

Чайник закипал.

– Во сколько ваш поезд?

– В полночь почти. Без десяти.

Тётя Таня взглянула на настенные часы.

– Почти три часа... Ну правильно сделали; что зашли. Я – то сама рано ложусь. Так, бывает, телевизор ещё посмотрю, а сегодня и по телевизору что-то ничего нет. Ну давайте, чай попьём, что ли.

Она достала из шкафа чашки и стала разливать чай.

"Я ведь даже не знаю, люблю ли его. Вот он сидит – темноволосый, кареглазый, чернобровый – совсем чужой человек по сути и кто-то внушает мне, что я должна его любить. Почему? Ещё два месяца назад я не знала о нём. А сейчас... Я сказала ему "да", я поехала с ним, я отдавалась ему в конце концов – я обязана его любить! Я не могу его не любить, я сделала шаг – вот только где они, где эти явные ощущения, эти чёткие образы, эти верные импульсы любви? Нежели сумятица в мыслях – это и есть они? Я слышала, я читала где-то: сумятица бывает, неуверенность ещё, неконкретность – но я не хочу сумятицы, я хочу ясности. Если чувство это действительно дало во мне ростки, я хочу ощущать его сильным и всеобъемлющим. Но ничего этого нет... Может быть оно приходит не сразу, может быть оно медленно и кропотливо вызревает. Но тогда где магия первого момента, где водоворот первого взгляда? При первом, впрочем, было что-то: и магия, и водоворот. Были и во втором они, и в третьем, возможно бывают и сейчас – но существование их словно скрыто за пеленой, словно не сами собой рождаются они, а я позволяю им рождаться, я позволяю им проявляться из ниоткуда. Это словно игра, и я чувствую, что в любой момент могу прекратить её, но ведь так не должно быть. Она не может быть прекращена одним моим желанием, она должна быть неподвластна мне, всесильна, запредельна. Возможно, так оно и есть, и моя уверенность в способности контролировать её – всего лишь иллюзия, так положено ей – казаться управляемой. Ведь я не прекращала этого и даже не пыталась – могу ли я вообще? Бывает, что и в самых простейших ситуациях я не в силах разобраться, а эта – далеко не из простейших. Такого не переживала я раньше. Нет, нет, те стародавние чувства были глупы, и я сама понимала это. Их невозможно было удерживать долго – они потухали, как я ни старалась поддержать в них пламя. Они были не живые, эти же... И эти не кажутся живыми, и это пугает. Он рядом, он совсем близко – дотянувшись, я могу прикоснуться к нему. Вот его лоб, вот его нос, вот его щёки и рот, вот его подбородок. Вот его тело, спрятанное под свитером и брюками – и я должна впустить всё это в себя, совместить с собственными зарядами. Это сложно, это архисложно – он другое существо, он другой человек, природа позволяет сближение, но всё же он – иное. У него свой образ мыслей, своё сознание, и пространство его души соткано совсем из другого материала. Совместим ли он с моим, возможно ли это, предусмотрено ли? Может все вокруг просто лгут? Может нет никакого единения, никакого слияния душ, может просто они выдают желаемое за действительное, может просто так принято – говорить эти звучные слова? Может это одно из правил, не усвоенное мной? Я цельна пока, я пока под защитой своего недоверия, но она рушится постепенно, защита. Она разъедается сомнениями, а ещё больше – желанием чуда, она раскрывает места для вторжений. И он просачивается в них. Просачивается своим голосом, своей усмешкой, своим молчаливым взглядом. Я не могу сдерживать это – я ощущаю его присутствие внутри, ещё не полностью, ещё частично, но с каждым днём оно увеличивает объёмы. Я должна бы радоваться этому, ведь это, то ради чего живёшь – но я совсем не рада. Я напугана и обескуражена, мне совсем не хочется этого – я не могу обманывать себя. Но тогда что же я такое, если то самое единственное, то самое сущее кажется тебе враждебным и чуждым? Я должна стремиться к нему всем своим сердцем, всем своим существом, но я делаю это с оглядкой. Это неправильно, это неестественно, но это есть, это есть, чёрт возьми! Он близко, он рядом, до него можно дотронуться рукой, но как же сложно принять его, впустить в себя и быть радостной, быть счастливой. Быть благодарной за это".

– У нас ведь тут убийство недавно было, – говорила тётя Таня. – Вот прям буквально под окнами моими парня зарезали. Милиция приходила, вопросы задавали – да разве я видела что? Крики – слышала, ругань какую-то. Разве там разберёшь что?

– Мы только что с какими-то парнями столкнулись, – сказала Таня. – Я так напугалась...

– А они что?

– Они ничего, увидели Вадима – ушли. Но недалеко.

– Ой, хулиганства у нас, хулиганства!

– Вот обратно ещё идти.

– Вы уж поосторожнее.

Она предложила ещё по чашке.

– Нет, спасибо, я всё, – поблагодарила Таня.

– А я не откажусь, – сказал Вадим. – Хороший вы чай делаете, крепкий.

– Давай, давай, – придвинула тётя Таня его чашку. – Я крепкий люблю, хоть говорят, что и нельзя такой.

– Вы на пенсии сейчас?

– Второй месяц, – ответила тётя Таня и засмущалась почему-то.

– Дома сидите, или работаете ещё?

– Да нет, какая уж работа, сижу. Работать здоровье не позволяет. Я ведь обходчицей работала. Двадцать с лишним лет. А что обходчица – зарплата маленькая была, пенсия – вообще крохотная. Ну да ладно, корову держу, огород есть – живу кое – как.

– Нравится на пенсии?

– Ой, непривычно! Первые дни поверить не могла – просыпаюсь и на работу не надо! До сих пор привыкнуть не могу.

– Привыкните.

– Ну дай бог... А ты кто по профессии?

– Так – то я киповец, – отозвался Вадим. – Но давно уже по специальности не работаю.

– Киповец? Это что такое?

– Контроль измерительных приборов. Муторная профессия, мне не нравилась.

– А что же учился?

– Податься было некуда.

– Ну, в городе выбор побольше. У нас вон хочешь – не хочешь, а приходится работать. Любимая профессия, не любимая – приходится.

Воцарилась пауза. Вадим, отхлёбывая из чашки кипяток, осматривал комнату. Тётя Таня была прилежной хозяйкой – комната была чистой и аккуратной. Светлые обои, цветастые дорожки на полу. Настроение у комнаты было весёлое, приподнятое, хотя сама хозяйка особой радости не вселяла.

– Да-а, семья это хорошо, – подала она голос. – Я тебе, Танюш, завидую просто.

– Ну уж, – отмахнулась та. – Есть ли чему ещё, – и коварно стрельнула глазками в Вадима. Тот остался безучастным.

– Я вот всю жизнь одна – знала бы ты, как это плохо! Другие женщины жалуются – вот муж, мол, алкоголик, вот, мол, никудышный, ругаемся с ним день-деньской – а всё равно, хоть гвоздь забить, а есть кому.

– Ну разве только гвоздь забить, – сказала Таня.

– Ну, не только гвоздь конечно, – отозвалась тётя Таня. Обе они хихикнули.

– Я в туалет схожу, – сказал Вадим, ставя чашку на стол. – Можно?

– Да, да, – закивала тётя Таня. – Там он, на заднем дворе. Найдёшь?

– Найду.

– Тапки надень. Вон, у порога валяются.

– Во-от, напился чаю, – сказала Таня, провожая Вадима глазами.

Тот надел тапки и вышел на задний двор. Спустился по лестнице к нужнику. Корова в загоне сонным взглядом провожала его. Внезапно включенная лампочка разбудила её – она поднялась на ноги и попыталась помычать. Но обнаружив, что тревожиться не о чем, лишь вяло пошевелила скулами.

– Руки бы помыть, – сказал Вадим, возвращаясь в избу.

– Вон рукомойник, – привстала тётя Таня, показывая, – у печи. И мыло там же, и полотенце.

Вадим тщательно намылил руки.

– Вадим! – позвала его Таня. – Тут вот тётя Таня спрашивает, сколько тебе лет.

– Ну скажи, – отозвался он, вытираясь.

– Она не верит.

– Тридцать два, – сказал он.

– Так ты её чуть ли не в два раза старше! – нехорошо улыбалась тётя Таня.

– Не в два раза, – ответил он серьёзно. – Если бы в два, то мне тридцать восемь было. Или ей шестнадцать.

– Всё равно, тринадцать лет разницы.

– Это не разница. Тридцать лет – разница. Тринадцать – нет.

– Я тоже так думаю, – сказала Таня.

– Ладно, ладно, – поспешно согласилась тётка. – Я ведь ничего не говорю.

Но через пару минут снова начала о том же.

– А отец как воспринял?

– Что?

– Свадьбу вашу.

– А его никто не спрашивал, – вставил Вадим.

– Ну почему не спрашивал? – стрельнула в него глазами Таня. – Он в курсе был. Просто вы ведь знаете отца, – повернулась она к тётке, – он ведь всю жизнь себе на уме.

– Да, это точно, – кивнула та.

– Не понять его. То ли ему нравиться, то ли нет, то ли он за, то ли против – не ясно.

– Да что тут понимать! – начинал злиться Вадим.

– Вадим! – осадила его Таня.

Он замолчал.

– Он в курсе, папа, только ему жаль наверное дочь единственную терять.

– – Ну а как же! – воскликнула тётка.

– Вот поэтому он не очень-то и рад был.

– Ну да, ну да, – кивала тётя Таня.

Когда часы показывали без пятнадцати одиннадцать, Вадим стал склонять Татьяну к отбытию.

– Ну что, идти наверное надо?

– Сколько сейчас?

– Почти одиннадцать.

– Час ещё.

– Поезд может и раньше быть. И стоит всего минуту.

– Да, да, да, – закивала тётя Таня. – На полчаса раньше может приехать.

– Ну пошли тогда, – сказала Таня.

Стали прощаться с тёткой.

– Заезжайте, не забывайте! – говорила она им вслед. – Не чужие ведь люди.

– Обязательно, – махали они ей. – Обязательно.