Несколько дней назад, у дома справа, что стоял по тому же ряду метрах в тридцати, застрял трактор. Часа два тракторист безуспешно пытался выбраться из жижи, каким – то чудом это ему удалось – уехав, он проклял деревню и всех её жителей. Результатом его возни стала глубочайшая колея, превратившаяся за эти дни в настоящую яму. Подойдя сейчас к ней, Вадим даже и не знал, как обойти ее – она занимала всю ширину слободы, от дома до дома. Почти до краев была наполнена грязной глинистой водой.

– Ты вброд давай, – услышал он откуда – то сбоку чей – то дряблый голосок.

Обернулся. Древняя старуха, выглядывая в окно, скалилась уцелевшими обрубками зубов.

– Не, – покачал он головой, – не пойдет.

– Вброд, вброд давай, – снова заверещала старуха.

Вброд эту яму конечно же перейти было невозможно.

– Я по вашему накату переберусь, а? – крикнул ей Вадим. – Ладно?

Старуха молчала, потом поняла, что обращаются к ней, выставила ухо в окно и переспросила:

– Чего?

– По накату вашему переберусь, ладно?! – повысил он голос. – По стене прям, по брёвнам!

– Вброд, вброд, – замахала рукой старуха.

Вадим огляделся.

– А, ну тебя, – буркнул себе под нос и зашагал к стене. Встал ногами на выступ фундамента, уцепился руками за наличники и перебрался на другую сторону.

– Ой, не сломай только, не сломай! – верещала бабушка. – Дом – то старый ведь.

Вадим на неё внимания не обращал.

– Коль! – заорала она ему вслед. – А Коль! Ты не в магазин ли?

Он обернулся

– В магазин.

– Купи мне хлебушка. Я тебе и денежку дам.

Пришлось возвращаться назад. Старуха исчезла на какое – то время, потом возникла опять с грязной, помятой бумажкой. Чтобы взять ее, Вадим снова взобрался на выступ.

– Сколько? – спросил он.

– А?

– Хлеба покупать сколько? Буханку?

– Две буханочки, две. Мироновой скажи, бабе Саше.

– Ладно, – кивнул Вадим.

Зашагал, но бабушка снова подала голос.

– Коленька!

Остановился.

– Ты ведь Коленька? Коленька?

– Да, – кивнул он – Коленька.

От дома до магазина было метров шестьсот – в обычный день дорога до него занимала пять минут. Но дни сейчас стояли необычные, потому шел он туда минут двадцать. Каждый шаг давался с трудом. Жижа обволакивала сапоги, они съезжали с ног и никак не хотели вытаскиваться.

Всю дорогу он вглядывался в здание магазина, пытаясь определить, не закрыт ли он. Так бывало часто : магазин, которому положено было работать с восьми утра до пяти вечера, работал лишь часа два от силы. Продавщица – здоровенная рыжая баба по имени Валентина – открывала магазин когда хотела. Случалось, что не открывала вовсе. Никто ее за это не осуждал. Оставшаяся в живых кучка жителей в продуктах питания особо не нуждалась. Рискну предположить, что не нуждалась совсем, а лишь делала вид. Более того, за те утренние часы, что магазин бывал открыт, жители эти успевали посетить его по несколько раз. Магазин был скорее местом общения. Встретившись здесь, старики и старухи бестолковыми разговорами поддерживали в себе иллюзию существования. Иллюзию продолжения жизни. Это и вправду иллюзия. Жизнь давным-давно остановилась, существования нет как такового. Оно было когда – то, наверняка было – поверим на слово тем говорунам, что, горячась, рассказывают нам о славных деяниях прошлого. Вы как хотите, но я им верю – мне нравится их слушать. Они так непосредственны, так занятны – даже если всё то, о чём они вещают, неправда, я не в обиде на них. Они хорошие, они вносят разнообразие в обыденность. Они, а еще те романтики, что пытаются придать значимость настоящему. Они снабжают нас иллюзиями, а это очень важно. Иллюзии необходимы. Потому что без иллюзий не могу пребывать здесь даже я.

– О – о – о! – приветствовала его широчайшей улыбкой огромного рта продавщица Валя. – Какие люди!

Магазин был все же открыт. Единственный посетитель – древний старичок в рваной ветровке – покидал его в тот момент, когда порог переступил Вадим.

– Здравствуй, Валентина, – сказал он, выжимая из себя улыбку. – Как жизнь молодая?

– Да как – как, – тряхнула она головой. – Неважно.

Вадим усмехнулся.

– Что так ?

– Так чему нам радоваться ? Жизнь у нас скучная, погода вон – и та муторная.

– А муж что тебя не развлекает?

– О, муж! Я его неделями не вижу. Они как уедут на заготовку – и чуть ли не месяц там.

– Да-а? Так ты, выходит, в некотором роде, одинокая женщина.

– Да не в некотором роде, а попросту одинокая.

Вадим осматривал полки.

– Печально мне это слышать. Надо будет зайти к тебе как – ни будь.

Облокотившись обеими руками о прилавок и подперев ими большую свою голову, Валентина взирала на него сейчас снизу верх. Взирала хитро.

– Да навряд ли ты ко мне заглянешь, – вздохнула она. – Ты ведь больше по молоденьким лазаешь.

Вадим потянулся к карману за деньгами.

– Мне ведь рассказывали, – продолжала Валя.– Вадим – то, говорят, красавец наш, с Танюшей бродит... Почту, что ли разносят вместе, или чего ещё там...

– Три буханки хлеба, – сказал Вадим.

Валентина продолжала коварно на него посматривать.

– Три буханки хлеба мне, – сказал он ей вкрадчиво.

Она приподнялась, взяла с полки хлеб, положила перед ним на прилавок.

– Консервы вот эти, – кивнул Вадим,– банки две давай.

Она подала консервы.

– И крупы гречневой пакет.

Достала гречку.

– Водочки? – спросила.

– Нет. Это все.

Валентина придвинула к себе счёты, перекинула на них несколько костяшек. Вадим положил на прилавок деньги. Сложил продукты в сумку.

– Не понимаю я, зачем ты сюда приехал, – бормотнула Валя. – В городе жил, работа была. Женщина, наверное... Это потому, что она тебя разлюбила, ты приехал?

Вадим собирал с прилавка сдачу. Собрав, засунул в карман.

– А, чё молчишь?

– Угу, разлюбила.

Он зашагал к двери.

– Приходи, не забывай! – примирительно крикнула вдогонку Валентина.

"Пошла на хуй!"– мысленно ответил он, выходя наружу.

На пороге столкнулся с Иваном, закадычном другом поневоле.

– Вадька, ты! – тянул тот к нему руку.

– А, Ванька... Здорово.

До приезда в Сомово, Вадим его не знал. Но здесь сблизились как-то.

– Чё, Валька там?

– Там, – кивнул Вадим.

– Чем сегодня занимаешься?

– Ничем.

– Пойдём, зайдём. Купить надо кое – что.

– Иди, я подожду.

– Подождёшь?

– Угу. А ты чего хотел?

– Да ничё. Так.

– Ну, иди, я покурю.

– Щас я, быстро.

Иван скрылся за дверями, а Вадим достал сигарету. Начинался дождь. Отсюда, с порога магазина, вся деревня была видна как на ладони. Он окинул ее взглядом.

" Нечего, нечего. Просто надо привыкнуть, притереться. На новом месте всегда трудно. Кому – то, наверно, еще тяжелее. А у меня, разобраться если, ситуация ерундовая. Спать есть где, на еду хватает. Расслабиться просто надо. Не получается вот почему-то. Не помню, получалось ли когда-то. Нет вроде. Всегда воспринимал всё буквально. Серьезно. Проще бы, с улыбкой. Но натура не позволяет. Против натуры не попрешь, нечего даже пытаться. Просто надо приспосабливаться к обстоятельствам, намечать главное и пробираться к нему, отбрасывая лишнее и наносное. Человек ко всему привыкнуть может. Люди и в каменоломнях живут. Иногда думаешь – может особенные они? Из другого теста сделаны? Крепче, терпеливее. Теоретически возможно, но в принципе, ресурсы у всех должно быть схожие. Чуть больше, чуть меньше. Дело не в них, а в свойствах мозга. Удастся ему развиться в герметичном коконе – повезло. Пробоев не будет и дальше, терпения и выдержки хватит. Появится же трещинка – дело дрянь. Вся дурь через нее просачиваться станет. У меня видимо не просто трещинка, а целые пробоины имелись. И неясно, кто их выдолбил – не я же. Нанесло дребедени всякой – ручьями, потоками. До конца жизни избавляться придётся. Возможно ли? Глупым надо быть, тихим. Нестись по течению и не сопротивляться. Открывается проход – заходи, тем более, если все так делают. Ни раздумий, ни сомнений. По одной колее, в едином ритме. Выбился когда – то, теперь приходится исправлять. Ладно бы кто руководил. Направлял. Тогда бы легче. А самого себя – трудно. Это всё равно, что вслепую делать себе операцию. Подумаешь, что опухоль, а вырежешь сердце. Но что-то резать надо, дальше так не пойдёт. Тупики, ушибы, травмы. Если и руководит кто, то злобно. С издёвкой, с желанием причинить боль... Погода тоже... Дожди, дожди".

Я всегда знал Вадима как городского жителя и даже не догадывался, что первые годы его жизни прошли именно здесь, в деревне. Тогда Сомово выглядело куда лучше: деревня была большой и многочисленной. На скамейках перед домами сидела молодёжь, звучали песни. Каждый вечер деревенский клуб набивался под завязку. Пацанва бегала на речку рыбачить. Иногда брали и Вадима, хоть был он тогда совсем еще карапузом. Бабушка очень волновалась, отпуская его с соседским пацаном Павликом. Но никаких эксцессов не было. Бабушка всегда за него волновалась – был Вадим далеко от неё или близко.

– Вадим! – звала она его, – Вадимчик! Ты куда подевался?

Он прятался в траве. Трава была густой и высокой. Вадим приседал на корточки и горизонт медленно исчезал за её стеной. Оставался лишь клочок неба, но он был таким крохотным и скромным, что с каждым порывом ветра так и наровил спрятаться за колыханием травинок. Ни дядьку, ни тётку уже не было видно, лишь звуки кос доносились до него теперь. Он оглядывался, словно опасаясь нежданной атаки сзади, но трава защищала его и там. Если сжаться в комок, то и вовсе казалось, что он укутан ею полностью, она склоняется над ним, переплетается, уплотняется. Теперь ее не раздвинешь ладонями – она туга и упруга, она не выпустит больше. Ни один солнечный луч не пробивается сюда – слишком густой покров, и травы совсем не те сейчас – почему– то коварными и злыми кажутся они. Они нашептывают что-то, бормотание их тоскливо и пугающе, и мелодии, что издают они сейчас, лишь усыпляют, тяжело, но настойчиво .

-Вадим! – звала его бабушка. – Где ты?

Он поднялся в полный рост. Она не видела его, смотрела куда-то в сторону.

– Вади-и-и-им! – кричала.

– Вот он, мам, – кивнула в его сторону тетя Вера.

– Забери его отсюда, а то под косу попадёт. Выбрал тоже место – в траве прятаться.

– А ну-ка, иди сюда, – махала ему рукой бабушка.– Ты что, разве можно в траве прятаться?! Калекой остаться хочешь?

Выступил и дядька:

– Ты не отпускай его вообще от себя, – повернулся он к бабушке. – Пусть сидит на месте и не встает.

– А ты тоже соображай, – это уже ему. – Люди косят, а ты в траве кубаряешься. Это ведь просто бывает – раз, и без ног останешься.

Вадим побрёл к бабушке.

– Сядь вот на пригорочек, посиди, – кивнула она ему – Есть не хочешь?

– Пить хочу.

Она открыла термос, стала наливать в кружку чай.

– Не, чай не хочу, – сморщился Вадим. – Холодного чё-нито.

– Ах ты, – качала бабушка головой, выливая чай обратно в термос. Дала ему бутылку с водой.

– Только много не пей, они тоже пить захотят.

Он сделал два больших глотка, а потом, подумав, ещё один, маленький. Бабушка уселась рядом, он вернул ей бутылку, она тоже отпила.

– Смотри-ка ты, непоседа какой, – продолжала она его отчитывать, убирая воду в тень. – Ни минуты спокойно не посидит. Мне ведь сейчас тяжело за тобой уследить, я не такая как ты резвая, так что ты давай не балуйся. А то баловство, оно ведь до добра не доведёт.

Вадим молчал, ковыряя прутиком землю.

– Мать приедет, я вот всё ей расскажу. Что ты вёл себя плохо, что не слушался.

– Хорошо я себя веду. Что я сделал-то?

– Что, что – не слушаешься.

Вадим изобразил недовольную гримасу.

День был жарким. Бабушка то и дело вытирала со лба пот и грузно пыхтела. Ещё помахивала веточкой, изображавшей веер. Прохлады он приносил немного, но зато отгонял мух.

Дядя Коля косил сейчас в одних трусах, но всё равно лоснился от пота. Трусы его намокли и наровили забиться между ягодиц – время от времени он одёргивал их. Было что-то неправильное в его фигуре: то ли кривые ноги, то ли слишком большая задница, то ли сутулый позвоночник, а видимо, и то, и другое, и третье. Всё это производило впечатление неуклюжести. Будто помешало что-то ваятелю, лепившему дядю Колю, и он взял, да бросил это дело. Так и остался дядя Коля не долепленным и удивлял теперь всех своими нечеловеческими движениями. В недоделанности его можно было с абсолютной уверенностью убедиться, заглянув ему в лицо. Тут уже никаких сомнений в том, что природа совершила небрежность по отношению к нему, не было. Лицо его словно перепахали трактором – так бугристо и впадинно было оно. Вадим всегда удивлялся, почему тётя Вера вышла замуж за такого некрасивого дядьку. Была она и сама не красавица, но тем не менее наружности вполне сносной, если, правда, не смеялась. Во время смеха лицо её преображалось совершено : на лбу появлялась вмятина, скулы чересчур явно выступали над щеками, а рот становился таким огромным, что в него можно было забивать мячи. Что больше всего удивляло – это совсем не некрасивость тётки в такие моменты, а то, что становилась она абсолютно другим человеком – вовсе не тем, кого Вадим знал раньше. Всё это производило на него настолько сильное впечатление, что он просто открывал рот от удивления, не в силах отвести от тётки глаз. Как-то раз она застала его за этим и, посмеиваясь, спросила: "Что, красивая?". Он тогда засмущался очень и наверно даже покраснел. Сейчас тётя Вера в выцветшем платьице и с косынкой на голове косила рядом с мужем. Косила медленно, то и дело останавливаясь и хватаясь за поясницу. Боли в спине были одним из многочисленных её заболеваний.

– Скучно в деревне, – серьёзно произнёс Вадим, отводя взгляд от тётки.

– Эх, – крякнула бабушка, – скучно ему! Городской ты житель! Я вот всю жизнь в деревне прожила, для места лучше нет. Ты оглянись вокруг, Вадим, посмотри красота какая ! Лес какой, птицы поют, солнце светит.

– Фу, подумаешь! Чего тут такого?

– А в городе чего такого? Телевизор смотреть?

– Да хотя бы.

– Ага, чтобы зрение портилось.

– Ничего оно не портится. У тебя нет телевизора, поэтому ты так говоришь.

– Не спорь, не спорь. Ты просто маленький ещё, вот подрастёшь – поймёшь, что к чему. Это ведь сейчас только в городах люди зажили более – менее. А раньше городов мало было, да и людей там жило немного, в основном все в деревнях жили. После уже перебираться в города начали. Вот хоть мать твоя – уехала зачем-то в город, а по деревне всё равно скучает.

– Ничего она не скучает. Я же слышал, как она говорила: "Век бы эту деревню не видела".

– Ну, это в сердцах она наверное. А разобраться если – она ведь деревенская, в деревне родилась, в деревне большую часть жизни прожила.

– Она в деревне родилась?

– А где же?! В нашей деревне, в той самой избе, где мы и сейчас живем. Потом вот в город уехала.

– Зачем?

– Учиться поехала. Поступила в техникум, окончила его. Ну а потом с твоим отцом познакомилась.

– А как они познакомились?

– Точно не знаю, как они познакомились, где-то в компании вместе были. Как люди знакомятся? Случайно всё больше. Познакомились, встречаться стали. Быстро у них всё там закрутилось. Как-то письмо получаю от твоей матери: так, мол, и так, встречаюсь с одним молодым человеком, скоро поженимся. Ну что, женитесь – я разве против. Привезла его потом нам показать, отца твоего. Смотрю: ну что, парень хороший, симпатичный. Да если бы даже и не симпатичным был, от меня уже тут ничего не зависело. Сами всё решили. Сыграли свадьбу, жить в город уехали. Отец твой – он городской человек конечно, ты в него.... Ну, а в скором времени и ты появился.

– А как я появился?

– Ну, как дети появляются. Сначала у мамы в животе живут, потом наружу выбираются. Она с тобой очень мучилась.

– Почему?

– Ты большой родился. Толстый такой, крепкий. Это сейчас исхудал что-то. Вылезать не хотел. Брыкался. Я – то сама не видела, но догадаться можно было по твоей матери. Я потом приехала вскоре, раз только на неё глянула – а батюшки, еле узнала дочь! До того худющая, до того страшная – сил нет. А ты рядом лежишь – довольный, щёки розовые, пухленький такой. Как назовёшь, спрашиваю. Вадимом – говорит. Почему Вадимом? В честь кого? Ни в кого, так просто. Вадимом. Ну что же, думаю, Вадимом так Вадимом. Имя хорошее. Так вот ты и стал Вадимом.

– Мать твоя – хорошая женщина, – услышал он голос дядьки. – Все её любят. Особенно мужики.

– Тебе что надо? – спросила его бабушка строго.

– Пить захотелось.

– Вот, пей, – протянула она ему бутылку с водой.

Дядька взял её и перед тем, как глотнуть, подмигнул Вадиму. Тот опустил глаза в землю. Пока он пил, бабушка поднялась на ноги.

– При нём, – шепнула она дядьке, – разговоров таких не заводить. Ясно?

Дядька ничего не ответил, передал бабушке бутылку и бросил взгляд на Вадима. Усмехнулся и зашагал обратно.