НовостиЯ всегда им улыбался, сим всевластным сволочам, пусть другие умирают с мольбой и проклятьями, я же твердо знал, что с улыбкой помру; и противников кроша, на ногах оставаясь, к трибунам оборачивался – и улыбался; они вопили от восторга, думая, что им угождаю, не зная одного: не ради них я дрался, меня не заставишь, я – с наслаждением дрался, от несокрушимости своей – блаженствовал. Только раз подвело меня это: двоих искромсав, взмокнув от брызжущей крови, я отвлекся, оскалился дерзко ревущим трибунам, и тут одноглазый негр по кличке Черный Гигант, подскочив, сбил меня с ног нечеловеческим ударом; я от обиды взвыл, не от боли, кусая песок, не радуясь даже увиденному снизу вверх – дивное лицо, вперед поддавшись, поизучало меня, и пальчик взмыл вверх. Позже я узнал детали: ослепительной Сабине, в честь которой устраивались игры, и меня пощадившей, был я подарен хозяином.
Меня, ошалевшего от роскоши и от ее лица, поставила она на колени и, сидя напротив, разглядывала, взяв за подбородок; спросила: знаю ли о своей красоте? Я ответил, что не красота меня спасает, но сила; она рассмеялась: глупец, только внешность спасла тебя от Черного Гиганта, впервые подняла я палец вверх, внешность, и дерзкая улыбка твоя тоже. Тут она оперлась ступнями на мои плечи, пригнулась ко мне, так что колени стали выше головы, я сходил с ума от запаха; просунув руку под ногу, вновь взяла за подбородок, сказав: ты раб, ты презрен, но красота твоя – богоподобна, а главное ведь тело, а не душа, душу то она взрастит и воспитает, введет меня в сонм богов, ей равных, только вот выдержу ли пытку наслаждением, смогу ли принять счастье как должное, с улыбкой, как раньше – удары и боль? И с ума сходя от запаха, я ответил, что смогу.
Я крепко держался; свободу, блюда, вина, благовония, ванны, одежду и слуг – принимая как должное, и когда пришла ко мне ночью, я не выказывал телячьего восторга, лишь к утру изобрела она такую ласку, что я вопил и кричал: вот оно, вот – нынче чувствую себя я богом! Но, иссушив мои слезы, села на меня верхом и говорила, также взяв за подбородок: то не все еще, последнее испытанье – завтра. Так мы заснули, и видел я сон, трижды, один и тот же. Гигантский одноглазый негр выбегал со мною на арену, я мчался на него, исходясь звериным воплем, но невиданным ударом он валил меня с ног, и не от боли, от обиды кричал я, кусая подушку, просыпаясь в поту. И в третий раз уже очнувшись, выдал ей, недоумевающей, все. Вовремя же сны тебе снятся, рассмеялась она.
Понял я это на следующий день, на трибунах – да, мы явились на гладиаторский бой, и впервые я был среди зрителей. Трибуны ревели, только некому было мне теперь улыбаться, и тут обратилась ко мне: «Вот подарок, тебе уготованный! – крик всеобщий вскипал волною: Черный Гигант прошел на середину, ожидая соперников. – Нынче настанет конец твоим снам; будет повержен тебя смущавший, вдавлен в пыль на глазах твоих; станешь вконец, как мы!»
И тогда я вскричал: «Это ценный подарок!»; я вскочил и схватился за меч. Она пыталась удержать и говорила что-то, я тоже многое хотел сказать: что ведь тошно быть богом, что нельзя уходить от Черного, который у каждого свой – только не было времени, и ревела трибунная сволочь, так, что слов не расслышать; и потому, сбегая на арену, я только улыбнулся ей – прежней своею улыбкой.