Мелодичные трели птиц разносились по всей округе. Бледное солнце торопливо разгоняло густые клубы холодного осеннего тумана, но воздух по-прежнему был сырым и влажным. Зеленой ящерице, вылезшей погреться на уступы высокой, подпирающей небо скалы, предстала следующая панорамная картина: далеко внизу, возле широкой прорези входа в одну из пещер, горел большой костер, рядом крепкосложенный седобородый мужчина рубил дрова, немного поодаль, фыркая и отряхиваясь, паслись три бурые темногривые лошади. А если бы ползающее пресмыкающее смогло вопреки законам физики заглянуть внутрь пещеры, выпученным пуговицеподобным глазам ее явилось зрелище, по природе своей неприятное и даже в высшей степени отталкивающее.

Итак: повсюду валялись пустые сосуды, источающие резкий запах прокисшего вина. Серыми горками возвышались окурки от самокруток. Мощный храп сотрясал стены этого жилища – на сваленных в углу грязных тряпках, кольчугах и оружии сплелись воедино два чудовищно могучих тела с испачканным чем-то желтым бородами. Апогеем же этой непринужденной обстановки была вульгарная распатланная девица, невменяемо свернувшаяся калачиком в небольшой лужице близ условного порога.

– Эй! Вставайте, лодыри! – завопил вдруг седобородый мужчина, опуская топор. Прикрыв ладонью глаза, он устремил свой взор на черное пятнышко вдали у опушки леса, постепенно приобретающее очертания всадника верхом. – Кто-то едет, вставайте, матушку вашу! Слышь?!

Из пещеры послышалось недвусмысленное бормотание. Вскоре свет солнечный озарил своими лучами еще одного человека.

– Илюша, что за крик, что за шум? – вяло поинтересовался он у застывшего в позе наблюдателя великана.

Бородач довольно крякнул.

– Бургомистр пожаловал, – пробасил, с интересом переводя взор на грязную рубаху и замызганные штаны своего друга. – А где Добрыня?

– Спит, – раздался в ответ завистливый зевок.

– Буди эту скотину, – деловито приказал седобородый и уже отеческим баском присовокупил: – Ты б харю-то прибрал, родной. Прямо, как голь кабацкая. Дело ведь серьезное.

Алеша, широкоплечий орел с неровной русой порослью на лице и мутными, как обломок слюды, глазами, нетвердым шагом отправился обратно в пещеру. Тем временем всадник уже подъезжал к острозубым скалам, призывно размахивая серой шляпой.

– Илья, куда мир этот катится? – философски изрек он вместо приветствия.

«Сто золотых и не меньше», – промурчал под нос великан.

Утренний гость сполз с лошади и отбил поклон.

– Народ запопсел. На вашу месячную рекламу у меня ушел весь годовой доход месяца и фермы. Видевших живого дракона скоро начнут сжигать кострами, как еретиков. Будет стоять противный запах, а у меня аллергия.

«Двести. А то и триста. Чую пи-ар, грязный и нечестный», – снова обратился к самому себе Илья, тут же обнажил сочувственно зубы:

– Здравствуй, батюшка. Понимаю. Знакомо. Сожалею. Чем можем – тем поможем. А пока присядь с дороги.

Бургомистр, маленький толстый человечек с большим приплюснутым носом и блестящей на солнце лысиной, неохотно плюхнулся на указанную ему корягу возле костра.

– Я очень страдаю, – пробурчал он, насупившись.

– Страдание – вещь добровольная… – пожал плечами Илья. – А вот и братец мой названный, Алеша Попович. Рекомендую. Двойное гражданство, в Киевской Руси известен под фамилией Котигорошко. Сейчас еще средненький пожалует, гуртом соберемся и ты по-человечески поведаешь о своем горе.

– Это не горе! – понуро помотал опущенной головой бургомистр. – Невыносимая трагедия. Люди перестали верить в сказки.

– Разве не об этом писал Шпенглер в своем «Закате Европы»? Общество, не воспринимающее с уважением мифы и предания своих предков, движется по регрессирующей к социокультурному упадку, – изрек уже опрятный Алеша, подсаживаясь к костру.

– Не мелите чушь, молодой человек, – раздраженно шмыгнул носом толстяк. Он вытянул к огню свои персты и обреченно вздохнул. – Во-первых, он ничего такого не писал, а во-вторых, он еще не родился, хотя какая к собакам разница, у нас проблема глобальнее мифических закатов. И не обижайтесь, я нервничаю, когда обижаются.

– Ладно, ладно… – по-девичьи захихикал Алеша, дружески хлопая по плечу не в меру опечаленного бургомистра.

Источая сильнейший запах непереработанного печенью алкоголя, за их спинами материализовался еще один мужчина, облаченный в кованые латы, в плаще и с мечом на поясе.

– Ой ты гой еси, добрый молодец! – певуче, нараспев протянул он, – зачем пожаловал в край далекий, супостатный, али для…

Илья нахмурился.

– Добрынь, хорош трепаться. Видишь – по понятиям мужик. Горе у него. Да и у нас.

– Рейтинг падает, – вставил молодец с двойным гражданством.

– Неужто наш?

– Угу, – мрачно подтвердил бургомистр.

– А че надо-то? – зевнул Добрыня.

– Ну, ты вроде не знаешь. Знамо дело че, Змея Горыныча победить. Колдуны и ворожки без дела сидят, мужики в церковь не ходят, попы оброк не видят, кабаки закрываются, скоморохи и глашатаи с голодухи мрут… А вот появится, проклятый, так все и зафункционирует исправно – и нам опосля честь и слава, и мужику этому бонус, почет и прибыль с налогов. Верно?

– Верно, верно, – влюблено, с неземным чувством высшего страдания посмотрел на Илью бургомистр. – Только я ж говорю, народ шибко грамотный пошел. Чучелом не обойтись уже, факт…

В глубинах его одежды что-то негромко характерно звякнуло.

– Я вот вам гостинцев привез, ребятушки, подсобите, не дайте на старости лет поводырем к кобзарям пойти. Вы уж подсобите.

– Че тут думать? – беззаботно сказал Илья, принимая холщевый мешок, набитый до отказа. – Мы дело свое знаем. Эх, погодка нонче погожая, ласковая. Чай, не ждут лиха землячки твои?

Толстяк внезапно повеселел.

– Ой, не ждут… – хохотнул он, поднимаясь. – А у молочницы дочка из стольного града прибыла. Кровь с молоком.

– Учтем, – сухо отозвался Илья, глядя на небо и посвистывая. – До встречи, батянь. Себя береги, на улицу нос не высовывай. А еще лучше съедь в соседний городишко.

– По обмену опытом, – вставил Алеша.

– Да сам знаешь, не маленький.

– Знаю я, знаю…

Бургомистр короткими шажками добежал до своего средства передвижения и оседлал его с невесть откуда взявшейся прытью заправского кавалериста.

– Не нравится мне он, – пробурчал Алеша. – Кацап. Скользкий какой-то.

– Н-да… Это не герой из твоих рассказов, – закурил Илья. – Кровушка у него подстать монеткам, желтого цвета. И вообще поганенькой человечишка, но крайне выгодной. Так что…

Всадник удалялся все дальше и дальше.

– Ну что, поработаем? Покажем Змею-Горынычу, где раки… – оглянулся Илья по сторонам.

– Ненавижу я это дело, – скривился Добрыня. – Может, обойдемся чем-нибудь?

– Или после обеда? В кабак ведь надобно сбегать. Держаться мочи нет! – поддержал Алеша.

– Давай в круг, – приказал Илья, суровый и непреклонный, – неча тут ерничать…

… Солнце уже встало. Туман почти рассеялся, несильный ветер лохматил пушистые облака и играл с костром, то раздувая, то задувая его. Держась за камни, прекрасная, как семь смертных грехов, голая девица вышла из пещеры, протерла сонные глаза и с удивлением уставилась на обнявшихся по-братски молодцев. В небо неслись отрывистые фразы на непонятном языке, откуда-то из-под земли валил дым, юркие голубые молнии плясали вокруг огнища и дрожали суровые скалы, грозя рассыпаться каменным дождем. Густые сизые клочья ползли по всей поляне, девица закашлялась.

– Мальчики, где вы? – испуганно пропищала она, отступая вглубь пещеры.

Она услышала громко: бух! Трах!! Пух!!! Крах!!!!

А кончилось все внезапно.

Дым рассеялся и на месте широкоплечих красавцев-мужчин перед потухшим костром стояла неприлично громадная зеленая туша с чешуйчатым хвостом, массивными крыльями и тремя зубастыми головами.

– Ее куда? – хмуро поинтересовалась одна из голов чудища. – В расход пустим?

Пролепетав что-то невнятное, барышня мешковато плюхнулась в обморок.

– А ну-у… – меланхолично рыгнула пламенем другая голова, больше размерами. – Полетели, что ли?

– Никуда я не хочу лететь, – закапризничала внезапно третья голова. – Мне сон вещий, нехороший снился. Какой-то преподобный старец, пиковая дама, казенный дом, животинка с языком человеческим. А еще…

– Слышь, Лех, думаешь, нам это интересно?

Голова явно опешила.

– Ведь мы того… это…

– Дело у нас есть. Со Змеем-Горынычем бороться. А как же с ним бороться, коль окромя нас, его пока в глаза никто не видывал?

– На взлет, – Ильюшиным басом прорычала средняя голова и тут же хвост чудища неистово завертелся, замотался змеей, поднимая фонтанами желтую каменистую пыль. Крылья распрямились, а тело изящно вытянулось. Весело шурша чешуйками, зеленая громадина сделала с десяток тяжелых шагов, подпрыгнула и зависла в нескольких метрах над землей.

– Разве не романтика? – возбужденно опалила огнем воздух крайняя слева голова. – А ты «сон, сон…»!

– У-у, так бы и цапнул… Ты же не хотел лететь, сволочь пьяная! И вообще: может, это я там живу, а вы мне снитесь?

– Какая ужасная банальность. Пошло, голубчик. Сейчас ты скажешь, что жизнь – это смерть, смерть – это рождение, рождение – это пробуждение ото сна, сон – это смерть и соответственно смерть – это смерть, а жизнь – это жизнь али еще какой эзотерический бред.

– Нет, почему бы не сказать, что жизнь – это…

– Еще скажи, что это одно и тоже!

– А почему и нет?

– Э-э-э…

– Довели меня, проклятые, сколько можно?! Править мешаете, слева крылом не увлекаться, хвост выше, лапы поднять! Ну ровно индюк летит!

– Нет, Илья, ты послушай лучше. Разве известно, что чем начинается, что первичное...

…Вот так, степенно и размеренно разговаривая друг с другом и обсуждая самые невероятные вопросы касательно истинных особенностей нашего бытия, три головы держали воздушный путь в сторону небольшой деревушки к западу от цепи песчаных гор, прямо навстречу рождающемуся каждое утро солнцу.