Новости Авторы Проза Статьи Форум Карта
О проекте Цитаты Поэзия Интервью Галерея Разное
Rambler's Top100


Виктор Крючков


Пятое время года




Некогда процветавший специализированный «Колхозный рынок» ныне являл собой разношерстный восточный базар. Овощи, фрукты, семена и удобрения отошли на второй план. Прилавки заняли дешевые польские и турецкие продукты, ядовито-зеленые игрушки, одинаковая одежда и крикливые продавцы. В проходах устроились толстые бабушки с горелыми пирожками и пластмассовые ящики с напитками.

Было шесть часов. Женщины с красными колясками делали последние покупки. Мужчины торопились домой со служб, размахивая дипломатами и выпуская сигаретный дым. Темнело. Широкие тени от машин и автобусов ходили по городу, как облака по небу, сталкиваясь друг с другом, создавая причудливые образы.

– Четыре пива, пожалуста, – четко выговаривая каждое слово, Сергей протянул пятирублевку, – “Чернигов”, «Президент».

Продавщица, женщина лет тридцати пяти, оторвала голову от газеты. Она сидела за штабелями ящиков, как барабанщик за установкой. Газета выпала из рук, когда она потянулась за деньгами.

– Сдачи нет, – равнодушно сообщила продавщица, протягивая зажатые в толстых пальцах четыре темных бутылки, – спички на счастье.

Марина и Андрей спасибнули и взяли по бутылке.

Они устроились на облезлом заборчике, отделяющем проезжую часть дороги от пешеходной, прямо напротив рынка. Мимо туда-сюда непрерывным потоком сновали люди. Слабый ветерок лениво разбрасывал обертки от мороженого по тротуару, кто-то вдалеке надрывным голосом предлагал пирожки с мясом и сумерки медленно накрывали все эти картинки из жизни. Направо темнели силуэты домов и деревьев, которые, казалось, заслоняли собою что-то неведомое и страшное. Небо над домами было черным, с сиреневыми разводами. Налево горизонт залит багровым заревом, напоминая пожар. Даль видна, как и днем, а лиловая окраска, затушеванная вечерней мглой, делала небо похожим на гигантскую картину, начатую и незаконченную.

– Красиво, – указала горлышком бутылки Марина. Ветер играл ее черными волосами, развевая и запутывая.

– Можем увидеть больше, – отозвался Сергей, поворачивая голову туда, куда уже с минуту пялилась Марина. Он был гладко выбрит и стильный пряный аромат Black Diamond ореолом окружал его.

Женя, отхлебывая пиво, лениво посмотрел на небо.

– Какие планы на сегодня? Что будем делать дальше? – спросил он, в основном для того, чтобы не молчать. Он отметил, что Марина снова смотрит на Сергея, в последнее время что-то часто она на него подглядывает, если он не ошибается.

Но после реплики Жени она перевела взгляд на него.

– Ну я не знаю. Все-таки ласт дэй осени, завтра зима. Хотелось бы чего-то особенного и, как говорит один мой знакомый, светлого и воздушного.

– У меня одноклассница бывшая – Женя, ты ее не знаешь, – живет в этих районах, – Андрей чиркнул спичкой. Вокруг горели фонари, четко разделяющие желто-кисельный свет и темноту. Заборчик был на темной половине и на мгновение спичка высветила совершенно нереальное лицо с большими кругами под глазами. – Можем к ней подьехать, посидеть, посмотреть видик.

– А как у нее с родителями? – откликнулся Женя. Он не был фанатом уличных прогулок. – Не выгонят посреди фильма? По шкафам не придется прятаться?

– У нее своя суверенная комната, – ответил Андрей. Дым от его сигареты отнесло на Сергея и тот демонстративно закашлял.

– Андрей, – подчеркнуто вежливо обратилась Марина, – что ты знаешь о пассивном курении?

Андрей улыбнулся.

– Это когда ароматный дым от моей сигареты, купленный на мои деньги, вдыхают другие люди совершенно бесплатно. Говорят, чертовски вредно.

– Пускай свой халявно-ароматный дым в сторону. Не хватало еще, чтобы от меня несло твоей «Примой», когда я прийду домой.

 

– Пошли отсюда, – с видом борца со скукой решительно заявил Женя, спрыгивая с металлической трубы забора. Весь город теперь прятался в темноте, как маленький ребенок под одеялом. Зажглись звезды и за одним из домов виднелся кончик луны, но на западе все еще была видна тонкая полоска оранжевого цвета.

– Все еще успеваем, – отметил Сергей, тоже соскочив вниз и обращаясь будто сам к себе, – если залезем на крышу четырнадцатиэтажки во-о-он напротив. Увидим весь город. Как на ладони, да и закат досмотрим.

– Там холодно. Если здесь около пяти градусов, то там и подавно ниже нуля. И ветер. Нам на это ответит... – многозначительно буркнул Женя.

Подвел итог Андрей.

– В любом случае, надо делать ноги отсюда. Иначе мы очень даже вероятно превратимся в замерзающих пингвинов.

Он помог Марине спуститься с забора. Девушка держала в руках бутылку с пивом и спрыгивая, немного пролила на светлые джинсы.

– Одна мысль должна утешать некурящих, – Андрей бросил свою уже пустую бутылку в мусорный бак, как баскетбольный мяч в корзину, – это то, что рано или поздно все курильщики издохнут от рака легких в тяжелых мучениях и, возможно, не приходя в сознание.

– Мне от этого не легче – это раз. С юмором проблемы – это два. Пингвины не мерзнут. Они весьма морозоустойчивы – это три.

Марина взяла Женю под руку, буквально повиснув на нем. Несмотря на выпитое спиртосодержащее, было холодно. Она прижалась к замшевой куртке парня теснее, положив голову ему на плечо. Тень от них смешно напоминала гигантского паука, семенящего ногами, с двумя головами и толстым пузом.



* * *

Двухполосную дорогу разделяла аллея с покрытой плитами дорожкой, над которой нависли голые, напоминающие корни, ветки деревьев. Горевшие через один фонари освещали лавочки с выломанными брусьями, торчавшими, как свечки на пироге. Бездомные собаки и кошки исследовали неубранные пирамиды листвы и мусора в поисках пищи. Андрей подбирал мелкие камушки, гуманно и неприцельно швыряя их по облезлым животным.

– Странно.Не выпал еще снег. – нарушил что-то затянувшееся молчание Сергей. – Обычно под конец ноября все уже белое, как мука.

Марина все так же висела на руке у Жени, слегка склонив его на свою сторону.

– А мне в детстве казалось, что у каждого времени года свои границы, как в сказке, помните? – заговорила она, – Зима начинается с первого декабря, весна с первого марта, лето с первого июня, хотя нет, с двадцать пятого мая, когда последний звонок в школе. Вот тогда и приходило лето, когда я была молодая. /»А сейчас ты шаркающая и выжившая из ума шестнадцатилетняя старуха»- немедленно пошутил Андрей и получил шлепок по спине./ – поправилась Марина и улыбнулась, погрузившись в воспоминания о детстве, а Андрей подумал, что она похожа на кого-то из знаменитостей, или, по меньшей мере, на полузнаменитостей. Взгляд, царственный и непосредственный или овал лица... Он никак не мог сообразить, на кого именно.

Волосы у нее были темные, легкие, лицо еще сохранило детскую подвижность. Если разглядеть как следует, можно было угадать, что лет десять назад она была толстой и смешливой. Когда она говорила и увлекалась – часто глотала суффиксы и окончания, тараторила и спрашивала, не дожидаясь ответа.

– Да, кстати. – подал свой голос Сергей, идущий со стороны Жени и молчавший до сих пор. – Я ведь завтра уезжаю. В университет. Который имени Шевченко.

Это прозвучало, как гром среди ясного неба. Куда? Зачем? Андрей забежал немного вперед и теперь шел спиной. В глазах его читалось закономерное и естественное удивление.

– Ну да, в Киев. На прошлой неделе сдал документы на подготовительное отделение.

– На какой факультет? Куда хотел? – поинтересовался Женя.

– Угу. Социалогия и психология с уклоном на второе.

– А почему нам ничего не говорил? – словно обидевшись, Андрей вернулся на свое место и незамедлительно полез в карман за сигаретами.

Сергей недоуменно пожал плечами. Он живо напустил на себя надменный вид учителя, терпеливо разьясняющего простейшие вещи.

– А вы и не спрашивали.

– Значит, сегодня мы собрались в последний раз? – поинтересовался Женя голосом, полным надежды. Разумеется, он хотел пошутить, но тон, слишком дрожащий от сарказма, придал фразе неожиданную серьезность.

– Что за некрологи? “В последний раз...Поплачь о нем...Пока он живой...”, – перекривила Марина, высунув язык и состроив жуткую рожицу, которая, однако, сразу же сменилась на очаровательную улыбку. – Да, и знаете, мне что-то расхотелось идти к этой подружке, – обращаясь к Андрею, добавила она.

– Начинается капризы. Детский сад, дошкольная группа? – недовольно цокая, брякнул Андрей. Он всегда болезненно воспринимал любые изменения намеченного «плана» прогулки, вечера, недели, принимая это как факт измены и предательства.

– Мне тоже расхотелось, – невозмутимо заметил Сергей, – и если мое мнение чего-то значит, я предлагаю погулять по улицам и выпить еще пива или в этом роде. Угощаю.

– Другое дело! – мгновенно поменял тон Андрей. С тех пор, как он не поступил в столичный институт легкой промышленности этим летом, он стал откупоривать крышки от портвейна и банок с «Оболонью» гораздо чаще, чем по праздникам и дням рождения друзей. Словно заглянул в бутылку /»...А не стал ли ты, парниша, алкоголиком?»- спрашивал себя по утрам иронично и с несвойственной возрасту тоской/ и увидел там ответы на все свои вопросы. Женя тоже обрадовался, но по другой причине. Выпитого не хватило даже для того, чтобы согреться и сейчас только теплая зимняя куртка со старым белым свитером с заношенными до дыр рукавами спасали его. Но любимая девушка Марина, его подруга, напрягала мышцы на руках и прижималась тесно, ища защиту от холодного ветра. Бедняга замерзала.

– Предлагаю проехаться в троллейбусе до «Маяка» от Крытого рынка. Там есть кафе со более чем странным названием «Пентагон». – предложил Сергей, грея руки дыханием.

– Зря мы значит шли столько...Теперь обратно. А контролеры? – Женя недоверчиво покачал головой, – конечно, пивком на шару мы с удовольствием угостимся, но денег-то небось не полный карман.

– Сергей у нас ходячий бумажник на ножках, – гордо продекламировала Марина, но никто не отреагировал.

– Я на нуле... – вывернул почему-то только левый карман застиранной джинсовки Андрей.

– Если бы та курва дала сдачу, а не спичечных коробков для роты солдат, – неопределенно махнул назад Сергей, нисколько не обращая внимания на ужимки Андрея, – то было бы больше. Только пятерка. Дома еще есть, но на дорогу там и всякое...

– С первой пенсии я прикуплю тебе пива, – пошутила Марина, но снова никто не засмеялся, даже Женя, всегда отвечающий улыбкой на ее не всегда удачные шутки.

– Ничего, попробуем, – быть может, картинно смело, словно бросая вызов неким невидимым врагам, сказал Женя. – Вот.../впереди виднелась круглая будка, белая от наклеенных обьявлений и афиш в паре со скамеечкой под навесом/...остановка, где мы и подождем. Как нибудь проедем.

Контролером оказался маленький тщедушный мужичок, нервный и трясущийся. Он с интересом выслушал просьбу Жени /всегда ведущего такие переговоры/ о бесплатном проезде, но в ответ суворо и непреклонно покачал головой.

– Контроль на линии. Премии лишат, – коротко пояснил он.

Женя тем не менее продолжал что-то нашептывать, напоминая демона, искушающего смертного богатством и славой. В конце концов мужичок несколько брезгливо отпрянул от парня и ткнул пальцем на выход. Женя стоял невозмутимо, но пассажиры в троллейбусе начинали беспокойно оглядываться – двери были открыты и машина не ехала. В позе контролера и билетера одновременно было нечто выразительное, смелое, вызывающее, надменное. Но в тоже время в высшей степени жалкое и комичное, словно пародия на эдакую грозу безбилетников. Осознав это, Женя улыбнулся и повернулся к друзьям.



* * *

– Мы, ребят, сходим. Мариш, оставайся. Тебя это чудо довезет на одну остановку.

– Я без тебя на поеду. Можем другого троллейбуса подождать вместе и... – неуверенно затараторила Марина, – и вообще пешком согреемся если быстро пойдем.

– Жди нас на остановке. – буквально приказал Женя. – Андрюха, сходим.

Обычно он был наглым и самоуверенным в подобных ситуациях, а тут успокоился – странно!

– Жень!.. – Марина хотела что-то сказать, но следом за Андреем и Сергеем ее парень выпорхнул из салона троллейбуса. Двери со стоном закрылись, троллейбус вздрогнул, будто очнулся от сна, и поехал. Девушка откинулась в изрезанном перочинным ножом сидении и уставилась на темноту за пыльным, с разводами, стеклом. Она пыталась разглядеть за задним окном свою честную компанию, но оно было настолько заляпано грязью, что возможно, даже днем было непроницаемым для солнечных лучей.

Троллейбус лениво и вальяжно /с гордостью, словно это был не обычный обшарпанный зеленый антиквариат, а по меньшей мере, микроавтобус «Ford» экстра-класса/ отползал от остановки, рассекая фарами холодный воздух.

– Как насчет бесплатной поездки? – возбужденно прошептал Женя. – Только решайте быстрее. На рогах?..

Сергей и Андрей переглянулись. Так и есть. Вот почему Женя сдался практически без боя этому маленькому контролеру! Они почти одновременно кивнули головами. Они, дескать, без приключений, как Карлсон без варенья.

– Тогда вперед, пока эта колымага не уехала, – и Женя, сломя голову, бросился к уезжающему троллейбусу. Следом за ним, как бегуны на старте по сигналу пистолета побежала и пара друзей. В одно мгновение оба догнали ни о чем не подозревающий троллейбус.

Женя первым схватился руками за лестницу сзади и поставил ногу на выступ у края обшивки. Холодный металл жег руки. Краем глаза он заметил закутанную в плащ старушку, с удивлением наблюдавшую за происходящим. Она стояла на тротуаре, раскрыв рот и не замечая, что ее собачка тянет поводок куда-то в сторону. Больше на остановке некому было вертеть замерзшими пальцами у висков.

За одну из перекладин ухватился Андрей, запрыгнув на небольшой крюк для отбуксировки. Он сделал это ловко, легко и играючи, как будто всю жизнь этим и занимался. Сергей бежал изо всех сил, комично размахивая руками и напоминая дивную взлетающую птицу, но начинал отставать. Водитель выехал на ровную прямую дорогу и набирал скорость.

– Не успею! – заорал запыхающийся Сергей и сам себя не услышал.

Женя втащил его на лестницу, изогнувшись дугой и покраснев помидором. Андрей громко матерился. Через несколько секунд все трое поняли, какую ошибку совершили и в какие неприятности вляпались. Очевидно, троллейбусное депо не рассчитывало на использование лестницы на крышу к токонесущим основам, как пассажирского места для троих человек. В крайнем случае, один мог бы в относительной безопасности прокатиться там, ощущая себя Джоном Маклейном или кем-то покруче. Но втроем!

Сергей чертыхнулся. Нельзя сказать, что он хорошо устроился – правая нога болталась в воздухе, вычеркивая замысловатые фигуры. Левой не нашлось другой опоры, кроме ноги матерящегося в одно ухо Андрея.

– Мать моя женщина, здорово! Классно! – восторженно вопил в другое ухо Сергею Женя. – Вот это и есть жизнь! Это и есть скорость!

Троллейбус мчался по пустынной улице. Изредка немногочисленные пешеходы провожали взглядом лихих «зайцев» и не всегда их взгляд был осуждающим. Нечто, похожее на зависть, восторг и грусть, ностальгию по давно ушедшим годам, появлялось и исчезало, как тонущий поплавок, в их глазах. Многие показывали кулаки и кричали, но право-таки, славные парни были слишком заняты, чтобы обращать на это внимание.

– Оглянись, мне неудобно, – попросил Женя. Он перевесил локоть через перекладину и висел теперь на нем. – Нет машин за нами?

Сергей, немилосердно крутящийся на ноге Андрея, немедленно исполнил просьбу и ответил, стараясь быть услышанным:

– Машины далеко. Маршрутка в метрах пятидесяти. Больше никого.

Ветер свистел в ушах, как сирена.

Женя прильнул лицом к грязному стеклу, стараясь найти хотя-бы маленькое чистое место, разглядеть в салоне Марину. Неожиданная мысль посетила его и он быстро заскрипел пальцем по толстому слою налипшей пыли. Троллейбус трясло и палец дергался. След получился неровным, дрожащим, но очертания сердца легко угадывались. Женя улыбнулся своим мыслям. На его лице застыло выражение, которое иногда старающийся прослыть циником Андрей называл «глупой мордой влюбленного» – радостное, погруженное в себя и только ему ведомые мечтания и грезы, связанные с другим человеком. Андрей же в силу потаенных причин распространял слух, что любви не признает и интересуется лишь быстрыми, ни к чему не обязывающими связями.

«Женатые люди живут, как собаки, – полушутя и полусерьезно утверждал Андрей, – и только умирают по-человечески. А вот холостяки /и он горделиво стучал по груди/ живут, как люди. Правда, помирают порой, как собаки».

Троллейбус подьезжал к остановке. Заметно снизилась скорость. Вокруг снова стали появляться люди, показывающие пальцами или машущие руками. Женя быстро вывел большую букву «M» рядом с сердцем – она вышла более-менее ровной – и дорисовал стрелу. Троллейбус сильно подскочил на канализационном стоке и стрела получилась похожей на рыболовный крючок.

– Ну, там! Приготовьтесь! – Сергей постоянно оглядывался назад, сосредоточив внимание на дороге.

– Сам такой, сука фригидная... – со все тем же мечтательным выражением лица отозвался Женя.

А когда троллейбус начал притормаживать, они разом спрыгнули и отбежали вглубь остановки. Андрей болезненно схватился за ногу. Люди наблюдали за троицей с плохо скрываемым интересом.

– Ой! Ах – любовничек хренов. Полудурок. – немедленно дал диагноз Андрей.

– А не пошел бы ты… – лениво отозвался Женя.

Троллейбус проехал еще немного и остановился. Марина выскочила из него и завертела во все стороны головой, взбаламошенно и взволновано.

– Мы тут! – помахал ей Сергей.

– Быстро вы...Бежали? – не к месту иронично поинтересовалась Марина. И добавила понимающе: – А, на маршрутке приехали!

От остановки следом за троллейбусом отьехало темно-синее маршрутное такси с белыми единицами на окнах.

Андрей и Сергей понимающе переглянулись. Улыбки скрывать они еще не научились. Равно как и придавать им осмысленное выражение.

– Что? – не поняла Марина. Прядь ее волос недовольно дернулась.

– Мариш, я... – начал говорить Женя, но друзья гомерическим ревом прервали его.

– Ничего, абсолютно ничего. Пошли. Зальем печаль. Грехи наши тяжкие...

Андрей, слегка прихрамывая, поковылял позади всех.



* * *

Кафе называлось «Пентагон». Небольшая неоновая вывеска, без которой найти его было бы делом практически невозможным, горела не очень ярко, периодически потухая. Женя пропустил вперед Марину и зашел последним. Прямо в лица им ударил теплый спертый воздух, смешанный с запахом готовки и сигаретным дымом. Тихо играла музыка. По черно-белому телевизору, стоявшему высоко над стойкой, показывали какое-то юмористическое шоу без звука. Две сомнительного вида барышни лениво повернулись, оценивая новых посетителей и также лениво возобновили прерванный разговор.

– Сюда.

Женя подвинул стул для Марины. Металлические ножки скрипнули по полу. Стол был чистый, без грязной посуды, с большой пепельницей, полной окурков и пустым стаканом для салфеток.

Посетителей было немного. Понедельник. Обычно это заведение пользовалось дурной славой злачного местечка: бандиты мелкого пошиба и дворовая шпана собирались здесь для отдыха или решения своих проблем с приятелями по метафорическому ножу. Возле стойки сидело трое молодых людей, иногда поглядывающих на томных девиц в глубине зала. Молодые люди были очень похожи на студентов, успешно сдавших экзамен. В баре царила довольно тривиальная атмосфера безделья, скуки и безысходной тоски, и веселые лица четверых друзей походили на цветные кляксы на сером листе бумаги.

Видимо, хозяева решили закрыться пораньше – толстая уборщица с неприятным озлобленным лицом яростно терла пол пустого зала. С кухни доносился несколько истеричный смех посудомойки и зычный мужской /”А ти бачила кума вчора? Я бачив!”/ бас.

Бармен с красными глазами ныряльщика вопросительно уставился на Сергея. Тот ближе всех оказался к стойке и почему-то внезапно стушевался.

– Ээ-э... – многообещающе начал он.

– Четыре кофе с коньяком. – буднично произнес подошедший Женя. – Ну его, это пиво, к собачьим чертям.

Через пару минут они поставили чашки на стол и сели, дуя на пальцы. Андрей и Марина расположились в самом углу «Пентагона», за декоративной колонной, полностью защитившей от посторонних взглядов.

– Так расскажи нам, как ты поступил, – откинулся на стуле Женя. Он взял сигарету из пачки, лежавшей на столе и закурил.

– Особенно рассказывать нечего, – ответил Сергей, – просто платишь деньги и учишься до экзаменов. Потом сдаешь их вместе со всеми.

– Льготы? – коротко поинтересовалась Марина. Она заканчивала школу в этом году и вопрос дальнейшего образования стоял перед ней, постоянно напоминая о себе. Если удасться, можно получить золотую медаль – в ее табелях не было четверок с седьмого класса и даже романтические отношения с человеком, сидящим рядом, нисколько не повлияли на учебу и качество оценок.

Сергей пожал плечами.

– Если закончить этот курс в числе пятерки лучших...От экзаменов освобождаешься и зачисление происходит автоматом.

Женя улыбнулся.

– С твоими куриными мозгами? А сколько вас там вообще? И что за народ?

– Человек тридцать, не больше. Люди вроде хорошие, приличные. Там со мной девченка одна поступала из Белой Церкви, хиппи. У нее на куртке, наверное, было пять-шесть пацификов, куча значков с Джимом Хендриксом, «битлами», «роллингами» и им подобными занудами, цепи эти аллюминевые по два сорок... – улыбнулся Сергей, отхлебывая кофе. – И джинсы рваные, словно за ней собаки гнались и все-таки догнали. Да, а где здесь, кстати, коньяк?

– Угу. – в тон ему осуждающе изрек Женя. – Кстати, кто-нибудь смотрел футбол в прошлую среду? Наши отымели...

– Два : ноль, – закончила Марина, – я тоже, знаете ли, телевизор смотрю вместе с папой.

Андрей старался быть серьезным.

– А я не люблю телевизоры и футбол по ним в частности. Однажды шел вечером из общежития сельхозинститута...

– Это который рогов и копыт? – уточнил Женя, посмеиваясь.

– Конечно. Иду себе под окнами, насвистываю, пританцовываю, ну как обычно. И вдруг. Впереди на шагов пять, ей-богу, не вру, телевизор бабах. Вдребезги /Андрей развел руки, изображая взрыв/! И крики с третьего этажа «Динамо – чемпион». Жизнеутверждающе так, бодрячка.

– Сначала ты рассказывал, что это случилось с «одним пацаном», а теперь прогресс – уже главным героем выступаешь лично? – под смех заметил Женя. – Не верю, блин! Впрочем, эти парни и не на такое способны. Я ехал поступать. Маринка, помнишь этот день? Со мной туда же ехал некий кадр из села, подсел напротив на станции с экзотическим названием...А, неважно...так он всю дорогу пил водку, ни на кого не обращая внимания. Не закусывал!..

– О-о! Молодца.

– И одет был более, чем празднично и парадно. Спортивные штаны, такие, с тремя белыми полосками и надписью «Спорт» на бедре. Плюс кеды. А завершала его наряд чистая, белая, выглаженная рубашка с накрахмаленным воротничком. – закончил Женя, пуская дым вверх и беззвучно хохоча. – И как я его не уговаривал зайти куда-то и переодеться, благо с собой у него полная сумка шмоток была, ни в какую.

Марина рассмеялась вместе со всеми. Она быстро выпила кофе и думала о чем-то своем, умудряясь улавливать общий тон беседы и кое-как поддерживать его ленивыми рассеянными кивками.

– Он поступил? – начал подниматься из-за стола Андрей.

– Вроде нет...А ты куда?

– Пойду поищу туалет.

Сергей подвинулся, пропуская.

Громыхая ведрами, уборщица заглянула за колонну.

– Сидите? – поинтересовалась она и не дожидаясь ответа, исчезла.

– А куда же мы денемся? – тихо рассмеялся Женя и затушил сигарету.

Сергей отставил чашку к центру стола и принялся внимательно наблюдать за одним из молодых людей напротив. Тот, пошатываясь, подошел к девицам и что-то быстро им нашептывал, улыбаясь кривой и не совсем адекватной нервной улыбкой.

– А что ты там говорил про выставку? – спросила Марина, из праздного любопытства тоже заглядывая за колонну.

В этот момент истошный голос где-то далеко на улице завопил, призывая на помощь. Выражение бесконечной умиротворенности быстро сползло с лица Сергея. Он тревожно, но с другой стороны в высшей степени комично переглянулся с Женей.

– Андрюха. – хохотнули оба. Кофе разлилось на стол. Парни бросились к двери, разбрасывая стулья по дороге. Женя застегивался на ходу и несколько истерично поввизгивал. Бармен же удивленно проследил красными глазами за нестандартным поведением посетителей, но сразу же нетерпеливо вернулся к телевизору. На экране бородатый субьект с предлинным носом отчаянно колотил по голове не менее носатого лилипута бутафорским табуретом.

Марина, вздыхая, поднялась со стула. Скудные посетители «Пентагона» беззастенчиво сверлили ее глазами.

– От вас можно позвонить?



* * *

А случилось все вот как.

– Деньги есть? – угрюмо и деловито спросили у Андрееной спины двое, высокие и статные.

Андрей застегнул ширинку и вышел на свет. Дворик был хорошо освещен. Единственным темным местом – беседкой – воспользовался Андрей, где его и нашли представители, очевидно, местной фауны, мрачные географические вымогатели. Наш герой с легкостью подавил внутреннюю гордость и лихую уверенность /они приказывали немедленно послать этих двоих к монахам на кулички или куда подальше/ и так же угрюмо односложно соврал:

– Нет, – а соврав, принялся лихорадочно соображать. Он абсолютно не знал это место. До кафе метров тридцать и если сматывать удочки, то только туда, а не в темный двор, вполне возможно, окажущийся тупиком. Тогда ему несдобровать. Ах! И почему он не взял с собой газовый балончик?

– Тогда снимай куртку, – подумав, приказали вымогатели.

«Если закричать, то никто не услышит... По крайней мере, здесь... Прямо как в песне...Ага, поплачь о нем тоже из той же оперы... Не зря Марина ее...влип, блин...Надо хотя бы отбежать метров на пятнадцать-двадцать по этой аллее через арку и орать, орать...» – примерно так подумал Андрей, а вслух прогнусавил:

– Какую такую куртку. Нету у меня никакой куртки.

Во рту у него тут же пересохло и желудок очень даже реалистично показался наполненным холодными мятными леденцами.

– Да ты тупой?! – искренне удивились вымогатели.

– Я? Тупой? – словно не веря, переспросил Андрей. – Это ты тупой. Знаешь, я бы хотел просверлить твою башку и посмотреть, выльется ли оттуда хоть что-нибудь, отдаленно похожее на мозги! – и с достоинством, будто говоря комплимент даме на светском рауте, поклонился он.

Оба вымогателя некоторое время находились в прострации. Все происходящее казалось нереальным, как плохо сыгранная пьеса в любительском театре. Андрей, внешне спокойный и уверенный /но проклятый желудок и грюкающее сердце!/, неподвижно стоял и смотрел прямо в глаза одному из громил. На какую-то долю секунды ему показалось, что в них он видит сине-белую ленточку с надписью Installation, как в компьютерных программах, заполняющуюся по мере осознания и понимания ситуации.

– Падла... – наконец прошипел, по-собачьи приподняв верхнюю губу, громила и шагнул к Андрею, намереваясь совершить очевидное членовредительство.

Андрей ждал этого и с силой, с разворота, заехал локтем в солнечное сплетение уже протягивающего руки хулигана. Тот охнул, как обезвоздушенный шар, и сразу сделался цвета бледного, неживого. Не медля, Андрей пригнулся под захватом и на всех парах помчался к маячившей впереди арке. Вымогатели более чем торопливо последовали за ним, и Андрей истошно завопил, призывая друзей на помощь.

Этот крик и был услышен в час битвы между телевизионными носатыми джентельменами.

Продолжая орать, Андрей, петляя, свернул в подворотню. Оставалось немного – он уже видел мерцание неоновых вывесок, отражающихся в окнах домов на другой стороне улицы. Но дорогу преградило нечто по размерам и массе большое.

Андрей остановился, как увидевший учителя нашкодивший школьник, и мгновенно почувствовал себя не жертвой, но преступником. В темноте тусклым блеском сияли форменные пуговицы, пояс, кокарда и кобура. Змеино шипела рация. Гигантских размеров милиционер ласкаво притянул к себе Андрея, как рыбак леску с долгожданным уловом.

– Украл чего. Или куда? – в некотором роде по-отечески спросил страж порядка и тут же превентивно сурово добавил: – Не рыпайся. Нето стукну.

И помахал дубинкой, как погремушкой.

И вроде пропал... из огня да в полумья... вечер насмарку, и родители разволнуются, и брату паспорт в участок везти придется, но... Длинная тень мелькнула под ногами. Но с отломанной где-то доской наперевес Женя бесшумно подкрадывался со спины милиционера.

– Где осталь... – начал и осекся. Древесный огрызок со всего размаха опустился ему на затылок. Служитель закона упал подобно марионетке с подрезанными нитками. Дубинка выпала из его лап и медленно покатилась в сторону, подпрыгивая на залитых лунным светом камнях.

Андрей в непподельном страхе покосился на грузное тело поверженного. Женя отбросил доску в кусты и замер.

– А мы там сидим, слышишь...Да это... Мать моя женщина, чего я наделал!

– Бежим! – кратко и жизненно подытожил Андрей.

Сергей, в качестве оружия избравший пустую бутылку, стоял за поворотом. Услышав клацающий топот ног, он замахнулся и приготовился к стычке, но к счастью, сначала разглядел нападавших, прежде чем агрессивно сокрушить их тарой «Оболони».

– Жека? Андрей? – Сергей удивленно опустил руку. –Что? Какого черта?

– Где Марина?

– В кафе. Она не выходила оттуда.

– Быстро! – Женя заметно нервничал. – Беги туда и забирай ее.

Повторные просьбы не уместны.

– Что случилось? – Марина стояла у входа. – Они закрывать собрались и меня выгнали. И телефону не дали. А где Андрей? И мое чудо?

– Они там, пойдем. – Сергей старался сохранять спокойствие, но это не очень хорошо получалось. Прямо как в славные детские годы, когда, свалившись с дерева или получив по голове, сразу же вскакиваешь и кричишь всему миру: «А мне не больно! А я в порядке!»

Когда они вернулись, Женя курил одну сигарету за другой, критично прослушивая рассказ о злоключениях товарища.

– А те двое скорее всего увидали этого... И не помчались за мной.

– Блин, и где были твои глаза, когда ты в этот шкаф врезался? – риторически подытожил Женя.

– Блин, и где были твои глаза, когда ты этот шкаф срезал? – в тон ему порочно отозвался Андрей.

– Надо было тебя в его компании оставить, да? Пойди проверь, жив ли он?

– Сам иди! – абсолютно беззлобно отозвался приятель, но тем не менее, невысказанный вслух диалог застыл между ними:

« – Возможно, мы убили человека.

– Заткнись.

– Возможно, нас словят.

– Заткнись.

– Возможно, нас посадят.

– Заткнись».

На тревожный вопрос Марины, в порядке ли он, Женя не очень уверенно ответил, что в порядке. Тут же оценивающе посмотрел по сторонам и ткнул пальцем влево, на дорогу.

– Мигалки. Сюда едут либо менты, либо скорая помощь, либо пожарка. Будем ли мы ждать, чтобы выяснить, кто же из них?

И говоря это, не без радости облегчения Женя заметил, что нетвердой шатающейся походкой к ним со стороны арки приближается оглушенный милиционер. Тот было потянулся за рацией (или кобурой, право-таки) – но в тени кипарисно-каштановой подворотни уже никого не было.

– Простите! – затихал эхом наглый топот ног вдали. – Я не вас хотел!..



* * *

– Парк закрыт с середины ноября. Но здесь есть конная милиция – хотя вряд ли они будут гарцевать в седлах в девять вечера, да еще и в понедельник.

Марина перелезла решетчатый забор и чудом не зацепилась джинсами за острый выступ пики. Женя подал ей руку и помог слезть.

– Более бредовой идеи от тебя не слышала.

– Черт, Марина, это самый безопасный путь.

Женя сердито повернулся к Андрею, который по его мнению слишком громко взбирался на шатающиеся решетки, но промолчал.

– Нас видел бармен в этой забегаловке. Мы все вляпались. – выслушав сбившийся отчет Андрея и Жени, говорил тем временем Сергей, но голосом как-то вовсе не по-приятельски подразумевая «Вы вляпались». – Нападение на сотрудника милиции – это серьезное преступление, мать его за ноги.

– Знаю. Поэтому и хочу обойти людные улицы. Спустимся вниз, к реке и по берегу дойдем до Вокзальной. И из дому ни ногой. А в этот район в жизни не поеду.

– Вздор. Чушь собачья. А почему бы нам не поплыть на лодке? – Андрей спрыгнул на землю и язвительно уставился на Женю.

– Или вброд. Как партизаны с одеждой в руке. И на лица грязь полосками намажем. – буркнула Марина.

Сергей на секунду представил себе эту картину.

– Вы еще подеритесь. – примирительно посоветовал он, улыбаясь внутреннему увиденному. Но шутки не получилось: в воздухе запахло натуральной беспричинной дракой.

Женя посерел от злости.

– Если бы ты не пошел отлить в этот долбанный переулок, ничего не случилось!

– Как бы не так! Ага. Надо было в штаны гадить, да? А палкой кто погоны лупил?

– Какие погоны?

– Баран. Вот какие!

Это было, как камень в стекло. Марина испугалась – только что обошли острый угол одной драки, как назревает еще один, причем между лучшими друзьями. Современная дружба часто предоставляет такие возможности. Но обычно этим занимался Андрей. Он напивался до чертиков, полностью преображаясь в мрачного, угрюмого и социально непонятого, говорил пренепременные гадости, за которые сильно и часто получал по шее. На следующее утро с гудящей, как улей, головой и температурой (похмелье напоминало у него первую стадию простуды) он обходил вчерашних сотрапезников, рассыпаясь в извинениях.

– Ну все, хватит, вы, оба! – встряла Марина. Сергей недовольно поморщился – он как раз собирался сделать тоже самое, но девушка опередила его.

Да, Марина была полна энергии:

– Какая разница, чья это вина? Чем быстрее мы вернемся домой, тем лучше! Поэтому хватит орать и давайте идти к реке побыстрее! Мне не хочется торчать здесь всю ночь на холоде. Носом шмыгать не хочется. Ваши бредни не хочется.

– Она права. Не время, ребят. – подтвердил Сергей.

Женя с минуту молчал, оценивающе смотрел на Андрея. Тот невозмутимо выдержал тяжелый взгляд и протянул руку: неожиданно, и на мгновение показалось, что он просто потянулся, дабы выгодно ударить первым. Женя отпрянул, но тут же, смутившись, пожал руку, неловко выбросив ладонь в ответ. Напряжение спало.

– Ладно, я погорячился.

– Дружище, я тоже. – признался Андрей.

Сергей с девушкой облегченно вздохнули.

– Ну, куда теперь?

Андрей неопределенно махнул рукой.

– Я тут частенько бывал в прошлом году. Сначала вдоль забора, а потом... Обход... Вниз... Дальше видно будет, а заплутать здесь просто невозможно. Так что погнали.

Не дожидаясь никого,он двинулся вглубь чащи. Было темно. Сквозь темноту обычно видно все, но трудно разобрать цвет и четкие очертания предметов. Все представляется не так, как есть и не тем, что оно есть. Сбросившие листья ветки иногда напоминают угловатые когтистые лапы. Звук шагов в темноте имеет неприятную способность раздваиваться – поэтому так часто мы, гуляя ночью или возвращаясь домой с работы пустынной улицей, да поздним вечером, частенько оглядываемся в ожидании увидеть, по крайней мере, бандита.

– Добрый вечер, дорогие радиослушатели. С вами я, великолепный диджей Сергей. И сегодня мы совершим небольшой променад в жемчужину нашего города... В парк «Александрия»! – бодрым и на редкость хорошо поставленным голосом неожиданно запричитал Сергей. – Итак, ночью парк, как вы уже наверняка заметили, много прекраснее, чем днем. Необьяснимый дух ночной романтики, глаз Луны между сучьями деревьев...Простите, друзья...Итак, да, безлюдие и фантастический покой тому причина. Как вам наверняка известно, заложенный графиней Браницкой, которая...Марин, прикрой уши...была жуткой сукой...парк уже три сотни лет радует жителей и гостей города своими деревьями и травами со всех краев Земли...

– Серж великолепный, заткнись. Услышат! – неуверенно попросил в паузе Женя.

– ...Земли. Да. Вот мой помощник подсказывает мне, подсказывает мне, что кроме деревьев, эксцентричная графиня выстроила множество построек, посмотрите налево..оп-оп, посмотрите направо...оп-оп. Но к несчастью, безжалостное эхо войны разрушило блистательные сооружения и тогда советская власть выстроила не менее волнующие стилизации. Рекомендую павильон «Ротонда». У-у-у! Изящный Китайский мостик. Если вы записываете, я могу повторить. И конечно же, конечно – знаменитейшая колоннада «Эхо», дорогие радиослушатели. Пару раз именитая киностудия имени именитого Довженко, кстати, не пропустите следующую передачу про его непростую судьбу, так вот, снимала здесь историко-популярные фильмы про козаков. В те славные дни лучшие люди нашего города за как-говорится, спасибо, безжалостно использовались в качестве «массовки» на сьемках...

– Тебе не психологом, тебе на арену цирка... – только и успел вставить Женя.

– Спасибо, спасибо! – картинно поклонился Сергей, чуть не выколов веткой глаз. – Ну а мы не в силах остановить ни с чем не сравнимый живой эфир. Поступил звонок от Зинаиды Борисовны Пых, члена кружка ЖЕКа №2 «Рукоделие против рукоблудия». Ах! Неформат, незабудьте вырезать после эфира. Она спрашивает, а что же сейчас происходит в парке? На этот вопрос с радостью и плохо скрываемым энтузиазмом ответит гость в студии, начальник пр-бр-фр...Товарищи, ремиз!!!

Сергей на мгновение замялся, но тут же продолжил, причем голосом более грубым и гнусавым, принадлежавшим скорее не шибко грамотному руководителю колхоза либо фермы.

– Усім людям, що мешкають поруч з такою красою, важко адехватно оцінити її. Тому зараз парк перетворився на звичайне місце для романтичних подорожей бідних клятих студентів та непроцюючої молоді. А також для співів напідпитку репертуару гурту ДДТ, особливо восеневого репертуару... Это... Це... Ну, там «Что такое осень...» – и новоявленный радиодиктор замялся.

– Украинский ваш, голубчик... – с сожалением протянула хохочущая Марина.

Сергей не выдержал и тоже рассмеялся. Роль клоуна, судя по всему, его нисколько не тяготила.

– Слушай, а почему парк закрыли? – уже без смеха минут через пять поинтересовался Женя, пробираясь сквозь густые заросли кустарника, отдаленно напоминающего черную смородину. Марина, едва поспевая за ним, ответила:

– На зиму его закрыли. Никто не ходит. Деньги не платят. Сторожам и ботаникам надо ведь зарплату платить.

– Их выгнали просто. – присоединился к разговору замолкший было Сергей, но голосом обычным и без паясничанья. – Да кому нужны два десятка специалистов по травкам, если государство не перечисляет (тут Сергей характерным жестом потер указательный и большой пальцы между собой), а единственными посетителями сейчас являются бабушки с окрестных домов и наркоманы-космополиты ото всюду. Первые через забор ходят, вторые по удостоверению. Или наоборот?.. Кстати, это кажется первый раз за мою жизнь, когда парк закрывают на какой-либо срок. Да, – добавил он мечтательно после небольшого молчания, – зимой здесь здорово. Все белое. Легкое. Так и хочется в снежки поиграть или снеговика сотворить.

– Ты Андрюху видишь? – неожиданно поинтересовался Женя. – Где этот Сусанин?

Осознав, что свернул не там, где нужно, Андрей оторвался вперед, оттягивая неприятный разговор о что-то затянувшемся пути. Он надеялся выйти к романтическим руинам и лебединому озеру уже десять минут назад, но упорные романтические руины все никак не желали появляться. Самое время было вспомнить о проделках леших и домовых в лесах, путающих дороги.

– Леших нет. – тихо сказал сам себе Андрей, но не очень уверенно. Он оглянулся назад и не увидел никого за собой. Подобно волне детские страхи нахлынули на него, захлестнув внезапно и сразу. Что делать? Начать кричать. А если это шутка и вся троица, покатываясь со смеху /«Как же так, Андрюша, как же так? Такой большой дядя, а заблудился в лесу из трех сосен и запричитал, аки ма-аладенетс?»/ возмет и бессовестно выскочит из во-о-он того куста, похожего на спящую собаку?

Стало стыдно и, тем не менее, захотелось домой к маме. Ночные звуки безликой темноты. Скрип деревьев. Уханье неведанных птиц. Шорохи, шорохи...

Резкий треск раздался за его спиной.

Марина, закинув назад голову, рассмеялась. –

Да ты весь белый! Ну и кого ты ожидал увидеть? Беспокойный брутальный призрак графини Браницкой? Пойдем, мы не туда повернули.



* * *

– Не знаю я, куда дальше. Тепаем прямо, выйдем.

– А если мы заблудимся? – спросила Марина на удивление спокойно, без ожидаемых в такой ситуации истерик. – Меня такая перспектива не прельщает. Я себе чуть глаз не выколола только-что. Я хочу домой к маме.

«Еще одна.» – мрачно подумал Андрей.

– А мы в принципе уже заблудились, смею заверить! – иронично заметил Сергей. – Но блудить более мне, откровенно говоря, неохота.

– Надо постоять часок-другой и посмотреть, с какой стороны мох вырастит. – намекнул Женя на лживую пионерскую идеологию, во всех справочниках громогласно утверждающую, что мох распространяется исключительно со стороны северной. – Туда и отправимся.

Ветви деревьев тянулись к ним. Пройдя еще немного вперед (или назад?) по инерции, компания остановилась перед темной и бесконечной, как змея, проглотившая собственный хвост, стеной.

– Да это же гора! – удивился Сергей.

Луна, наконец, вышла и залила мягкий, покатый склон и грязно-серую лестницу, зигзагом взбирающуюся наверх.

– Я знаю это место... – задумчиво протянула Марина. – Только мы сделали порядочный крюк и ушли в центр парка, вернее, чуточку дальше.

– Андрей, у меня в кармане нож и я не пацифист. – мрачно и многообещающе пошутил Сергей.

– Если подняться наверх, будет поле. На нем...

– Будет лежать наш проводник с моим ножом в груди. – быстро подправил Сергей. Андрей как-то брезгливо поморщился, но счел нужным промолчать.

– ...На нем, – продолжала Марина и глазом не моргнув, – самое старое дерево в парке. Ну... Отсюда пятнадцать минут до центрального входа. Двадцать, если продолжать играть в подполье и петлять между растительностью. Идем?

– У нас есть другой вариант?

Они медленно поднялись по лестнице. Серые ступеньки чередовались с совершенно черными тенями, будто подчеркнуто выделенными. Андрей, что-то рассказывавший, замер на полуслове. Он собирался подкурить, сигаретная пачка была открыта наполовину и рука парня застыла над ней как в гипнозе.

– Срань Господня... – протянул Женя, неймоверно растянув первое слово. Вообще-то Марина не любила, когда он ругался и обычно шутливо хлопала его по заднице – в наказание. Но сейчас она даже не повела бровью.

Перед ними действительно находилось поле. В двух шагах от лестницы на земле валялась металлическая пластинка с надписью «На поляну вхід суворо заборонено». Она была погнута и забрызгана грязью. В двадцати метрах от этой таблички действительно стоял исполин-дуб, самое старое дерево парка. Под деревом раскинулось несколько больших серых навесов высотой с хороший трехэтажный дом. Цветные фонарики и костры освещали их, отбрасывая постоянно меняющиеся длинные причудливые тени. Множество огней желтыми звездами сияли на черном фоне деревьев и неба.

Женя еще раз повторил свое замысловатое ругательство, словно надеясь, что все исчезнет после этих, несомненно, неприличных слов. Он даже зажмурился, как в детстве, когда закрываешь глаза и открывая, надеешься увидеть совершенно другое. Ничего, впрочем, не изменилось: красно-желтая каша из света и теней осталась на месте.

– Вот это праздничек отгрохали. – отозвался Сергей, – пойдем, что-ль, бабоньки, посмотрим-то?

Марина, подобно большинству женщин в момент необычный и нестандартный, принялась деловито сыпать нелепыми вопросами.

– А что это, Жень? Ты не знаешь? Кто это сделал? Парк же закрыт официально? Я сама видела по телевизору, что закрыт.

Женя и другие парни, подобно большинству мужчин в момент необычный и нестандартный, ничего не знали.

Андрей закурил-таки сигарету, выпустил нервную струйку сизого. Он задумчиво, исподлобья, нахмурив брови смотрел не серые тени. И вдруг нездорово оживился. Придумал.

– Да это новые русские пьянку устроили. И будь я последним шакалом, если не выпью там на халяву.

– Ребят, пошли туда?! – повторно предложил Сергей. – Я устрою вам чудненький радиорепортаж.

– Чего? – переспросил Андрей. – Идем, конечно. Представимся дальними родственниками. Обаяем их всех.

Женя улыбнулся, взял Марину за руку и потащил за собой.

– Женькин, подожди. – опомнилась девушка. – Что-то мне не нравится идея. Люди гуляют, у них праздник. Нас выгонят. Стыдно будет. А вдруг это какие-то бандиты? Или...

Марина явно сомневалась. И при возможности с радостью разделилась бы на две части. Сергей наверняка мог сделать по этому поводу чудненький радиорепортаж. Например...

«...Дамы и господа, поприветствуйте пожалуста, две половинки Ма-а-а-а-рины-ы-ы-ы!

Одна Марина с удовольствием пошла бы к огням. Вы спросите: зачем? И вот наш ответ: разведывать, смотреть и вынюхивать! Сильная половина, ваши аплодисменты!!!

И еще одна часть нашей гостьи Ма-а-а-арины-ы-ы-ы! Эта другая Марина осталась бы у лестницы или даже пошла домой, на своем тернистом пути дрожа над каждой тенью и каждым скрипом! О! Я не верю, что такое может статься, но ваши аплодисменты и для... Слабой половины!!! И гремит гламурный марш...»

Марина с только ей понятной улыбкой посмотрела на Сергея.

Не без помощи Жени победила условная сильная половина, но вторая, побежденная часть сознания, которую можно назвать еще и здравый смысл, все сопротивлялась, правда, робко, апатично и неуверенно.

– Но мне домой надо...

– Какая скука, – тащил ее вперед Женя, больно дергая за кисть, – что ты сейчас будешь дома делать? Выслушивать от родителей нотации? Дескать, дочка уроки не учит, а с мальчишками гуляет? Или спать пойдешь? Или включишь телек и будешь смотреть какое-то дурацкое шоу типа «Поле чудес»?

– Но я... – затихала Марина.

– Посмотрим и уйдем. – отрезал Женя. Он тихонько насвистывал песенку «Я не хочу домой» группы «Сплин», бессовестно перевирая мотив. Сергей обронил, вставив в разговор:

– Да, минут двадцать-тридцать, не больше. Мне тоже вставать рано на маршрутку в Киев.

– Ладно... – высветила унылая девушка белый флаг.

Вблизи стало видно, что серые навесы – это гигантские шатры, круглые, с остроконечными крышами. Над входом в каждый висели флаги, яркие, пестрые, разноцветные. Люди ходили от одного к другому, то тут, то там слышался смех и веселая джазовая музыка, непрерывно стреляли хлопушки, выбрасывая облачка конфетти. Большинство мужчин и женщин были в карнавальных костюмах.

За десяток шагов к основной массе людей Женя остановился, предупреждающе вытянув назад руку. Из роящейся толпы выделилась легкая фигура и направилась прямо к ним. Девушка лет двадцати пяти, с открытым улыбающимся лицом, с зачесанными назад светлыми волосами несколько неожиданно поклонилась.

– Здравствуйте! Вы откуда? – голос был приятным и мелодичным.

Вперед выступил великолепный Сергей, принявшийся нагло врать.

– Пока вас нашли, заблудились. А попроще место нельзя было найти? По огонькам плутать не очень приятно.

Девушка рассмеялась звонко.

– У меня сегодня день рождения. Так что никаких попроще!

– Примите наши поздравления. – вежливо, но как-то скупо и даже не к месту затравленно, сказал Андрей. Сергей, бывший сегодня в определенном творческом ударе, шаркнул ножкой и немедленно добавил с добрый десяток пожеланий, отнюдь не банальных или затасканных, сделавших бы честь любой открытке.

– Спасибо! – отозвалась девушка. – Как вам все это? Это папа придумал – праздник в провинции, гости со всех сторон земли, развлечения на любой вкус. Я хотела что-то незамысловатое, спокойное, с Диззи Гиллеспи на эстраде, но отец... ведь он... может позволить себе все, что угодно, только не тишину и покой, – и она обвела рукой бурливший цветастый муравейник.

– Выглядит здорово, – подал голос Женя, отметивший, что неотрывно пялится на незнакомку уже несколько минут подряд. На ней было короткое, до бедер, красное платье. Голые плечи и шея создавали непередаваемое ощущение сексуальности. Черный браслет на руке подчеркивал белизну и чистоту кожи.

– Вы правы и если, – ответила девушка, странным взглядом одарив Марину, словно оценивая, если вы не очень торопитесь, я приглашаю вас внутрь. Вы убедитесь, что первое впечатление не обманчиво, а я получу новых гостей. Только не говорите никому, что вы просто шли через парк к реке и западному выходу, а сюда забрели по случайной оказии.

– Мы... – сбивчиво в один голос начали Сергей и Женя, но их перебили.

– Все в порядке. Шумели вы очень, вот вас и заметили охранники. Папа будет после полуночи, у него в конторе дела. Праздничный стол, так это называется здесь? Назначен ближе к рассвету, в четыре.

– Ночи? – зачем-то переспросил Сергей. Он уже не сомневался, что отец этой белобрысой воображули – шикарно одетый толстяк в красном пиджаке и с мобильным телефоном миниатюрной конструкции. Да еще и пальцы, что говориться, «веером».

– Это уж как сами захотите. У нас все добровольно. Как там писал... Границы дня, ночи и утра весьма условны и только сумерки являются трещиной между мирами, – мечтательно произнесла девушка, – хотя, как говорит один папин неприятель по службе, здесь пятое время года, когда на земле...Впрочем, неважно. Заговорилась. Заходите. К сожалению, мне надо быть среди гостей, не то я с удовольствием поболтала бы с вами. Когда станет скучно...а впрочем, здесь такое едва возможно. Теперь извините, пора. Может еще увидимся.

Сказав эту не совсем понятную и слегка сумбурную тираду, девушка повернулась и растворилась в толпе.

– Ребята, я влюбился. Вот это настоящий карапуз, достойный моего внимания! – заявил вовсеуслышание Андрей.

– Брось. Цыпа высокого полета. Таким рефераты по астрономии специалисты из Байконура пишут. – со всей возможной мрачностью заверил его Сергей.

– Ладно, ладно. – отозвалась вновь победившая сильная половина Марины. – Смотрим все и бегом домой. Хватит на сегодня драк, бегств и необьяснимых членовредительских поездок в троллейбусах.

– Так ты видела, зараза?! – скорее, утверждая, а не спрашивая, громко завопил, да нет, даже заголосил Женя. – Видела нас!

– Ну да, видела.

– И молчала?

Марина удивилась.

– А что мне, петь национальный гимн надо? – и уже по другому,без насмешливого тона, добавила: – Но я так и не поняла, зачем там гарпун?

Женя тут же стушевался.

– Это не гарпун. Это стрела.

Марина приподнялась на носки и поцеловала Женю.

– Фу, поцелуйчики, сантименты, телячьи нежности. Как насчет абсолютно естественного, дикого и безудержного секса прямо здесь? – язвительно и пренебрежительно почмокал Андрей. –

Я щас тебе дам дикий и безудержный, – погрозил Женя кулаком, – а вообще, что мы тут стоим?



* * *

Выплыв из моря толкающихся людей, они вышли на площадь, образованную четырьма шатрами. Здесь народу было поменьше – основная масса перемещалась из одной огромной палатки в другую, как после справедливо заметил Сергей. Но и на площади стояли, окружив кого-то, люди. Таких кучек было около шести или семи и ежеминутно смех и овации раздавались оттуда. Горели костры, изящно огороженные белыми, как обглоданные кости, камнями. Маленькие карлики в золотистых накидках подбрасывали дрова и следили за огнем. Прямо под деревом-великаном стояла большая деревянная колода, из тех, на которых мясники разделывают туши. Толстяк в костюме средневекового палача большим топором с изогнутой рукояткой рубил на нем поленья. Маслянистый живот толстяка жил, казалось, своей отдельной жизнью, прыгая и дрожа, как желе.

Костры быстро согрели холодные руки и ледяные носы, захотелось раздеться, снять куртки. Будто угадав это желание, из воздуха необьяснимо материализовался высокий и худой, как спичка, человек. Марина невольно засмотрелась на его костюм – эдакий франт, лондонский денди прошлого столетия. Лицо украшали рыжие бакенбарды, безусый рот вежливо предложил забрать одежду.

– И оденьте это, – посоветовал он, протягивая четыре желтых треугольника на красно-желтых шнурках. На треугольнике извивалась золотистая змея с открытой пастью. – Это некое подобие билетов. Хозяйка, молодая особа, с которой вы имели честь разговаривать у входа, попросила сделать это. Они отличат вас от персонала и откроют вход в любое помещение для забав.

Сергей, паясничая и бормоча что-то про милостивых государей и светлейших императриц, помог раздеться сначала Андрею, а потом Марине.

– Надеть на шею? – спросил Женя. Он отдал свою замшевую куртку и остался в белом вязаном свитере. Нитки слегка протерлись и было не очень удобно – в плане эстетики.

– Именно. Чтобы получить одежду обратно, просто вернитесь на это же место и поднимите руку. Желаю всего наилучшего. Have a lot of fun here. – англоязычно пожелал обладатель рыжих бакенбардов и бережно зажав в руке ворох из четырех курток, степенно и почтенно отошел в сторону.

– Ах, пардоньте... – поклонился кривляка-Сергей и уже серьезно добавил, что ему здесь очень нравится и он готов каждый вечер бегать от правоохранительных органов, если наградой будет подобные вечеринки.

– Симпатичное место, – согласилась Марина.

Она медленно, с упорством человека, разгадывающего кроссворд, рассматривала каждое лицо, каждый костюм, каждую маску. Мимо пробежал, что-то крича, шут, одетый в пестрые и яркие лохмотья, в шапке-калпаке со звенящими бубенчиками. За ним погнался человек в костюме клоуна, размахивая палкой, с отчаянно верещавшей обезьянкой на поводке. Лица обоих были невыразимо глупы. Марина подумала, возможно ли настолько крепко вжиться в роль и передать полное отсутствие мыслей на лице, если этого требует сценарий лицедейства?

– Ну, похож я на вождя племени Мамба-Юмба? А на секретного агента с бейджиком? – поинтересовался Андрей, красуясь желтым треугольником. – С детства мечтал иметь талисман или украшение типа этого, чтобы все боялись и не насмехались.

– Я закончу фак психологии и вылечу твой комплекс неполноценности. – сухо и деловито сообщил ему Сергей, надевая такую же табличку. – А вообще ты похож на корову с плакатом «Продается». Охо! Смотри, у них здесь целая индустрия развлечений. Они что, Диснейленд сюда привезли?

Пройдя немного вперед, обойдя старое дерево и работающего дровосека, они оказались прямо перед жонглером в широкой пестро-синей юбке. По голой волосатой груди стекали капельки пота и тело блестело, как натертый мастикой пол. Где-то рядом высокий мужской голос вытягивал заунывную мелодию под аккомпанимент глухого барабана.

– Что-то я никаких знакомых не вижу. – заявил Андрей, наблюдая за четкими машинными движениями жонглера. Горящие факелы мелькали в воздухе, оставляя за собой легкий шлейф дыма.

– В городе с населением в двести тысяч? Даже при твоем уровне доставучей коммуникабельности, ты что, знаешь каждого в лицо? – немедленно отозвалась ироничная часть Марины.

Какой-то незнакомец в маске, к превеликой досаде Жени, подарил ей букет красных роз. Несколько минут спустя она уже держала тяжелую охапку цветов, как веник – рука устала.

– Немного знаю... Осторожно! – быстро предупредил Андрей и отпрянул: жонглер словил все факелы и поднес один к губам, с силой выдохнув воздух. Огненный шар размером с человека на секунду обдал собравшихся багряным жаром и исчез под коду песни. Жонглер поклонился и продолжил свое занятие, начав все сначала.

Чувствовалась симпатия устроителей праздника к забавам средневековья.

Рядом маленький, коренастый мужчина в красной разбойничей рубахе, со шрамом через все лицо, ловко жонглировал тремя ножами. На голове у стоявшего поодаль карлика лежал неизвестным образом ровно зафиксированный серебрянный поднос с тремя яблоками. Карлик довольно улыбался и даже не вздрогнул, когда ножи один за другим просвистели над ним. Одно пробитый фрукт от удара скатился на землю. Два других, со встрявшими ровно посередине кортиками, покачивались на блюде. Мужчина со шрамом довольно осклабился, показывая нож с яблоком на лезвии. Но представление на этом не закончилось. Тот же неугомонный карлик, тараща глаза и дико гримасничая, вытащил невесть откуда длинную, начищенную до зеркального блеска шпагу, а мужчина, расстегнув рубаху, откинул голову назад и быстро, одним махом, засунул лезвие оружия себе в рот до самой рукоятки.

– Ужас. – коротко оценила зрелище Марина, в отличии от парней, с интересом пялившихся на шпагоглотателя. Девушка вышла из окружающей мужчину со шрамом толпы и развернулась в поисках другого развлечения.

Мимо, тяжело шаркая сапогами из грубой кожи, прошел шарманщик со своей шкатулкой через плечо. Колоритная, белая, как паутина, борода, прикрывала его грудь. Длинные серые усы и блуждающий взгляд делали его похожим то ли на хрестоматийного Ницше, то ли на аббата Фариа русской киноверсии «Графа Монте-Кристо». А надвинутая на узкие заплывшие глаза-щелочки старая, поношенная шляпа придавала ему более чем таинственный вид. Расстроенная шарманка дребезжала, как стекло, выдавая жалостливую минорную мелодию. Тщательно выговаривая каждое слово, хозяин этой развалины обратился к Марине и голос его ничем не отличался от дребезжания и скрипа музыкального автомата.

«Вот это грим!»- с восхищением подумала девушка, с трудом прогнав настырное желание игриво дернуть шарманщика за несомненно бутафорскую бороду.

– Рад приветствовать вас, молодые люди!

– Спасибо. – скромно поблагодарила Марина.

Старик держался по-военному прямо и глядел перед собой, даже не удостоив вниманием собеседницу. Все куда-то разбежались. Сергей и ее парень были поглощены дрессированными черными и белыми котами, а Андрей наблюдал за меланхоличным заклинателем шипящих змей со стонущим дудуком – таким образом Марина временно осталась одна.

– Здесь очень красиво. Жаль, что нет с собой фотоаппарата! – добавила она, главным образом для того, чтобы не молчать и снять неловкую паузу. Вот бы все-таки дернуть его за бороду – то-то он удивится! Старик неподвижно застыл, медленно и в некоторой степени бессмысленно вращая крикливую шарманку, и казалось, вовсе забыл про разговор.

– Бегите отсюда! – наконец выдавил он и так же медленно, шаркая, поплелся дальше. Марина недоуменно провела его взглядом, пораженная неожиданной фразой и в какой-то момент ей захотелось броситься за шарманщиком, но тут перед ней появился Женя и поинтересовался причиной столь печального вида.

– Да ничего. – отмахнулась девушка. – Какая разница? Наверное, это еще один актер с идиотской ролью. Просто я давно не видела человека такого грустного... Хороший актер, несомненно...

Они отошли от порядком поднадоевшего шпагоглотателя и присоединились к наблюдавшим за рыцарским турниром, обставленном с уже известной шиковой помпезностью. Молодой, с маленькими тараканьими усиками и бородкой, гарольд зычным басом возвестил о поединке нантского рыцаря Спящей принцессы и мадридского меченосца Разбитого сердца. Оба рыцаря, закованные в блестящие латы, любезно отсалютовали друг другу и с помощью карликов, выполнявших роли оруженосцев, оседлали лошадей. Бой был коротким. В первом же выезде меченосца ловко сбросили на землю. Доспехи загремели при ударе, победитель восторженно издал боевой клич, поклонился публике и подошел к поверженному с мечом наперевес. Между ними произошел короткий разговор, после чего победитель помог подняться мадридскому рыцарю и снова поклонился зрителям. Гарольд обьявлял новую пару, а всезнающий Сергей недовольно возмущался.

– Он не должен был помогать! Он должен был приставить к горлу проигравшего и спросить позволения у короля или королевы убить или оставить в живых.

– В каждой стране по разному, дружище. – ответил Женя, – и если на то пошло, здесь только театр, лицедейство. И если на то пошло, здесь нет ни короля, ни королевы, а тот мужик, который кричит и вызывает пары на бой, поразительно похож манерами и глоткой на дядю Ваню, местного алкоголика из твоего, кстати дома, дорогой мой. Только этот моложе лет на двадцать пять.

– Принимаю возражения! – лихо рапортовал Сергей.

– А...хм, она же не сказала имени. Та девушка, дочка «крутой шишки»...Она вполне могла бы быть королевой. – вставил Андрей и обеспокоенно добавил: – А вы не видели столов с выпивкой? Пить охота, а здесь выпивка наверняка не то, что мы последний раз у тебя дома, Марин, пробовали.

– Я не виновата. Это брат коктейли делал. – сразу нашлась девушка. – В следующий раз из дома бери продукты, хам. Может тебе еще и мое кремовое печеньице не понравилось? И это ты его за холодильник раскрошил?

При этих словах больше всех почему-то засмущался Женя.

Прямо над головами что-то хлопнуло и разноцветное конфетти посыпалось вниз. Промчались также несколько чирикающих пестрых попугаев, низко, задевая крыльями прически. За ними следом с сачком для рыбной ловли гнался размалеванный клоун с пышной рыжей шевелюрой на голове. Не останавливаясь, он высунул длинный язык и состроил Марине кривую рожицу. Постояв с минуту в раздумье, Андрей потащил всех за собой к одному из больших шатров.

Только сейчас они заметили охранников. По двое у каждого входа стояли гигинтских размеров толстяки с узкими глазами и каменными непроницаемыми лицами сфинксов. Несмотря на довольно холодную погоду, только белые набедренные повязки прикрывали их тела.

– Они похожи на борцов сумо. И во сколько такие понты обошлись? – заметил Сергей. Он забрал букет роз у Марины. Цветы сейчас больше всего напоминали высушенную экибану, лепестки оторвались, листья пожухли – Марина обращались с букетом, как с провинившейся метлой.

– И все-таки карапуз был очень хорош. – сказал Андрей.

– Я тебе говорю – остынь. – посоветовал Женя, обходя дрессировщика кошек со своими животными. Марина повторила его маневр. Сергей и искатель дармовой выпивки обошли движущуюся хвостатую массу с другой стороны.

И тут с Андреем произошло нечто необычное. Попытавшись вспомнить лицо девушки, он с изумлением отметил, что не может сделать этого. Лицо, которое невозможно вспомнить, словно стертое взмахом красного платья. Неужели оно настолько лишено индивидуальности – просто красивая мордашка? Андрей отрешился от внешнего мира, закатил вверх глаза и кинематографически прокрутил в памяти события последнего часа. Вот они в парке, вот Маринка пугает его, вот они выходят на поляну, огни, тени, фигура из толпы. Лицо... Легкие белые волосы... Улыбка... Голос... Возраст – его ровесница или, если хорошо владеет косметикой, чуть старше. Но лицо ускользало, уходя в туман, словно не желая дать прочесть свое содержание. Где-то внутри заело распевно-тягучее «I can`t see your face in my mind» группы Doors.

Два гиганта даже не повели бровью, когда друзья наклонились и прошли под тяжелой бардовой портьерой в шатер, украшенной синими треугольными вымпелами с золотистой бахромой и большим белым флагом над входом. На флаге лиловый символически очерченный лев грозно угрожал пастью. Приближаясь, Марина вслух отметила, что это место просто насквозь пропитано геральдикой, которая наверняка значит многое. Сергей завязывал шнурки на ботинках и немного отстал, Андрей напряженно думал, потирая подбородок и нечленораздельно мыча свою песню, а Женя не знал четкий смысл слова «геральдика», поэтому комментариев не последовало.

За темной портьерой цвета перезрелой вишни последовала еще одна. Но уже слышны были звуки музыки, сказочными трелями несущиеся изнутри. Заинтригованная Марина рукой откинула занавес и проскочила в образовавшуюся щель.

Это был зал для бальных танцев, но подобного оформления еще никто не видел. Стены балагана были отдрапированы черным и создавалась иллюзия огромного пространства, распахнувшегося в бесконечность. Дразнящие глаз фиолетовые флаги сплетались в удивительном сочетании с изумрудно-зелеными змеями на них. Лимонно-желтые канделябры с горящими свечами на фоне зеркал заставляли предметы и линии светиться и играть, а фигуры танцующих очерчивали золотистым ореолом.

Все было таким красивым...

Музыка солнечными лучами окутала весь зал. Оркестр, состоящий из десятка музыкантов, вершил ее на небольшой эстраде, покрытой красным сукном. Марина опустила глаза вниз и увидела вместо земли с желтой увядшей травой дощатый пол, добротный, крепко сбитый. Пары скользили по нему легко и грациозно, как фигуристы по льду.

Маленький, сгорбленный дирижер после каждого вальса поворачивался к танцующим и кланялся в ответ на овации. Прямо перед ним стоял инструмент, похожий на маленькое комнатное фортепиано – челеста. Играющий на нем музыкант бил по клавишам сильно, казалось, целиком погружаясь в творение музыки. Слева от дирижера разместились две изящно одетые скрипачки, справа виолончелисты в белых костюмах, несколько духовых музыкантов, а за ними – грозные литавры и барабаны. Из всего безукоризненного вида чистых и опрятных музыкантов выпадал гитарист в оранжевых брюках и с волосами до плеч. Его темное лицо казалось знакомым, но когда дирижер махнул и заиграла музыка, желание ковыряться в памяти, как в пыльном архиве, пропало.

«Особенно у меня!»- подумал Андрей.

– Господи, Женькин, пригласи меня потанцевать! – взмолилась Марина.

– Я как корова, ты же знаешь... впрочем, если дама просит... – и протянул ей руку в рваном на локте свитере.

Конечно, они выделялись из общей массы. На Марине были слегка затасканные джинсы, кое-где светившиеся телом, а на Жене – старый свитер и вельветовые брюки, купленные еще лет пять назад. Марина занималась танцами в детстве, чего нельзя было сказать о ее кавалере, который неуклюже топтался на месте и ежесекундно наступал партнерше на ноги. В нем чувствовался медведь, а в ней – изящная кошка.

Движения Женя, впрочем, очень скоро вылились в более плавные и они перестали с неловкими извинениями наскакивать на другие пары. Не без радости Женя заметил краем глаза Сергея, избавившегося наконец-таки от надоевшего всем букета роз, увядшего не без помощи подружки, разумеется, очень быстро. Великолепный радиокоментатор теперь вальсировал с брюнеткой в бежевом платье, в волосах которой небрежно сидел черепаховый гребень. Ближе к эстраде Андрей, всегда довольно презрительно отзывавшийся о »танцульках», увлеченно и на редкость хорошо танцевал с хозяйкой вечера – белокурой дочкой неизвестного пока папы. Она слушала непрерывную болтовню Андрея и открыто смеялась, сияя улыбкой и обжигая глазами-озерами. Он смотрел на нее нехарактерным для себя глупым и влюбленным взглядом, стараясь запомнить лицо.

Вальс закончился оглушительным звоном литавр и барабанов, слившихся вместе в одно целое. Сергей, проведя свою даму на место и даже поцеловав ее руку на прощание, вернулся к сияющей парочке.

– А тут душно. И жарко. Давайте пойдем дальше, мне не терпится посмотреть...

– Нет, что ты! – тараторя, засопротивлялась Марина. Щеки ее горели в алом румянце. – Здесь самое лучшее место на земле! Я...

– Малыш, он прав. – прервал ее Женя. – Времени у нас мало и уже, если я не ошибаюсь, примерно часов одиннадцать. Пока дойдем домой – а идти надо по реке, помнишь глупости наши? Будет двенадцать или час – в зависимости от того, как скоро мы...

Конечно, доблестная милиция до сих пор рыщет по городу в поисках ее парня. И сотня наручников ржавеет в синих карманах и за черными поясами в мыслях сцапать столь ею любимые запястья. Малыш печально-понимающе кивнул.

Андрей догнал их уже у портьеры. Полностью согласившись с необходимостью сделать все быстро, он предложил не задерживаться во дворе, на площади у шпагоглотателей, меченосцев, клоунов и заклинателей змей.

– Это не круто. Я даже боюсь представить, что в трех оставшихся балаганах. Нет, ну надо же! – восхищался он, – такое чудо расчудесное соорудить. Я спросил у... (Тут наш герой понял, что не узнал ее имени, а лицо снова магическим образом стерлось из памяти)... именинницы и она сказала, что все это возвели по приказу папочки за один вечер. Врет?

– Хотел бы я иметь такого свекра. – заметил Сергей, вдыхая холодный воздух полной грудью. – Ах! Здесь лучше. Прелестница мне на ногу наступила, но так ничего, ничего, друзья мои…

На площади ничего не изменилось. Крикливый гарольд все так же обьявлял участников турнира, толстяк рубил бревна, карлики угрями снували между кострами, клоуны отчаянно веселились, а старый шарманщик играл на дребезжащей шкатулке, причем при взгляде на его спину Марина почувствовала нечто неприятное, похожее на мелкий страх предвкушения перед дверью зубного врача. Но вид перманентно движущейся толпы успокоил ее, как успокаивает вид моря.

У входа в другой шатер также невозмутимо и беспристрастно стояло двое полуголых гигантов. Они прошли внутрь, пригнувшись под портьерами и не удивились залу, оформленному столь же прелестно. Театр! Женя недовольно скривился, поморщив нос так, будто собираясь чихнуть. Родители не привили ему любовь к изящному древнейшему искусству.

– Послушай, Мариш... – тихо обратился он к девушке. – А что, если мы вернемся назад и потанцуем еще немного. Ты же знаешь, с детства не люблю подобную тягомутину.

– Я, в принципе, и не против. – также тихо отозвалась Марина. – Но хотелось бы посмотреть, чего дают. Да, и чем ты там думал, когда...

– Ерунда! – просипел Женя. – Серый с Андрюхой посмотрят и все перескажут. После этих бредней о радио, мне кажется, мы не много потеряем. А то и выиграем. У Адриано, например, лучшие изложения в школе были. Все слово в слово повторял.

– Врешь! – не поверила Марина.

– Вру. Идешь или нет?

– Угу. – и выскользнула обратно на улицу.

На сцену уже выходили актеры, а в зале хлопали.

– Андрюха! – прошипел нелюбитель театра. – Мы потанцуем, а вы ждите нас здесь. Или встретимся лучше у входа минут через двадцать.

– Презервативы дать? – схохмил тот незамедлительно шепотом. – Это теперь называется «пойдем потанцуем»? Кустарник мять?

Женя благодушно пожал плечами.

– А по мордасам? – и скрылся за портьерой следом за Мариной.



* * *

Зрителей было немного. Публика сидела на деревянных скамейках без спинок и четкого разделения мест – эдакие деревенские лавочки для старушечьих посиделок. Зал, за исключением сцены, мягко погрузился в полумрак. Рампу заменяли подсвечники, стоящие на авансцене, а общий свет давала большая люстра, угрожающе висящая над помостом. Занавеса по неведомым причинам не было, но и без него ощущался аромат, дыхание театра – смесь запахов пудры, клея, старых декораций.

Актеры уже начали представление и с удивлением Сергей и Андрей, занявшие места во втором ряду, узнали давно знакомых героев. Переглянувшись недоуменными и непонимающими взглядами, они углубились в спектакль, стараясь ухватить смысл.

Главная декорация представляла собой большое полотно с нарисованным на ней лесом.

– Ты знаешь, дружище... – наклонился Сергей, – как-то в детстве мне довелось, преодалев известную скромность, застенчивость и страх, после одного из спектаклей для малышей взобраться на сцену. Я подошел к точно такому же полотну и растерялся. Вблизи красивый город с множеством домов превратился в яркую путаницу красок и пятен...

– И почему ты решил, что мне это интересно? – притворно возмутился Андрей.

– ...пятен. Не мешай, пожалуста. Я тебе душу изливаю. Так вот, сделав несколько шагов назад и чуть не свалившись в оркестровую яму, я заметил, что картинка странным образом восстановилась. С тех пор театр для меня – нечто таинственное и непостижимое. Кстати, я был тогда не один. Мы вместе чуть не свалились в оркестровую яму. Только я удержался. С тех пор он театр и не любит.

– Женя? – хохотнул Андрей так, что вокруг зашикали.

Сергей залихватски кивнул, после чего развернулся к сцене.

Знакомые каждому Буратино, Арлекин, Пьеро, красавица Мальвина и пес Артемон были вовлечены замыслом режиссера в странную постановку. На сцене также появлялись, выходя из-за нарисованного леса, другие, не менее именитые персонажи сказок – черепаха Тортилла, три богатыря, Соловей-Разбойник, Дюймовочка, Золушка. Актерам необходимо было отдать должное. Играли они превосходно, живо, всем видом пытаясь создать иллюзию реальности. Спустя условно отсчитанную четверть часа, Андрей любезно толкнул локтем Сергея и прошептал:

– Пора идти. Негодяи нас ждут.

И действительно, Женя и Марина, обнявшись, стояли у входа, наблюдая за карточным фокусником в восточной чалме и в черном плаще со звездами.

– Ну, как дела? – спросила Марина голосом тихим и умиротворенным. – Как спектакль? О чем?

«Замучал бедняжку, язык заплетается!»- подумал Андрей, закурил и повернулся к Сергею.

– Может, я неправильно понял, тогда исправишь, ок? Полный бред, а не спектакль. Актеры – Буратино и прочие твари из сказки про Пиннокио. Сюжет тоже бредовый. Буратино с Мальвиной или сошли с ума, или накурились, или начитались не тех книжек – я так и не понял...

– Нет, их этот, с бородой, научил. – поправил Сергей.

– Карабас? Возможно. Но это не существенно. В общем, они ходили по стране Дураков, убивая всех подряд. При нас порешили кота Базилио, того же Барабаса задушили его собственной бородой. Старушенцию Тортиллу, которая зажала золотой ключик, по пьесе выступавший то ли фаллическим символом, то ли ой... Серега? У меня мозгов не хватает.

– Разумно, друг мой. – подхватил Сергей. – Еще они Дюймовочку в заложники взяли и про Хельсинский синдром спорили. Гадкое зрелище, честно. Дальше появились три богатыря. И Соловей-Разбойник, с которым Буратино вел философские беседы о смысле жизни и о пластической хирургии. А вот что было дальше – не знаю. Андроиды вытащили меня сюда.

Женя рассмеялся.

– Нет, определенно жалею. Может сходим, досмотрим? Не исключено, что в конце появится Мойдодыр или крокодил Гена с Чебурашкой, а эти были моими героями. Или переназовут последнего по-модному, Че Буравой. Или...

– Время. – коротко сказал Сергей и уже знакомым голосом радиоведущего добавил: – Между прочим, кто-нибудь смотрел фильм «Natural born killers»? Сюжет, как по мне, снят один в один. Только с непередаваемым национальным, да, да, колоритом.

– Куда уж нам... – притворно развел руками Женя. – Мы еще «Судьбу человека» не видели, а про Оливера Стоуна даже слухом не слыхивали.

Фокусник тем временем сложил свои карты, накрылся плащом и как-то абсолютно естественно исчез, оставив клуб ватного дыма. Сергей оценивающе посмотрел на два оставшихся непосещенными балагана. У маленькой светловолосой женщины рядом зазвонил мобильник. Небо окончательно затянулось облаками – звезды и луна исчезли, растворившись на черном своде. Деревья парка казались не более чем миражом, искаженным пламенем костров. Веселье не затихало – наоборот, набирало ход, как снежный ком, обрастая и становясь все больше и больше. Гремели хлопушки и летал разноцветный серпантин. Смех завис туманом. Люди по прежнему толпились возле продолжавшегося, как бразильский сериал, рыцарского турнира однако, уже с новым гарольдом: прежнего на своих руках унесли шуты, громко ругаясь отборнейшим русским матом.

– А вообще хреновое представление. – подытожил Андрей.

– Куда дальше? – в тон ему поинтересовался Сергей.

На одном балагане, пользующемся заметным успехом у публики, висел черный флаг в окружении желтых волнистых лент.

– Мрачновато да и людно. – оценила Марина.

Второй шатер украшали три красно-синих полотнища с тисненными коронами.

– Скромненько, но со вкусом. – отметил Сергей одним из своих дурацких голосов. – Итак. Туда? Или сюда? Что скажешь, Че Бувара?

– Сюда. – махнул головой Женя. – Лично мне нравятся эти симпатичные флаги. На баре «Корона», мной очень любимом, висят такие же.

Они подошли ближе. Непроницаемые толстяки даже не взглянули на них. Портьера открылась, пропуская гостей внутрь. Дежа-вю на мгновение посетило каждого, но быстро развеялось.



* * *

Зал напоминал предыдущий, театральный. Но сцена была выше, висел, колыхаясь, кроваво-красный занавес и сидений стояло только двое, прямо перед авансценой. На них кто-то сидел – высокий, широкий в плечах силуэт мужчины и рядом нежный женский контур, в котором без труда угадывалась именинница. Проявив чудеса умственного мышления, анализа и синтеза, Андрей шепотом сообщил, что мужчина, вероятно, приходится отцом девушки.

Полная темнота делала зал бесконечным. Только сцена освещалась горящим огнем в начищенных медных чашах. Пламя торжественно покачивалось и колыхалось на сквозняке. Тени от двух стульев и сидящих на них доставали до ног компании друзей. Занавес дернулся и медленно пополз влево и вправо, словно разорвавшись на середине. Откуда-то громко, тревожно заиграла музыка, смешанная с четким барабанным боем.

Спрятаться было негде и все четверо так и остались стоять у входа, следя за происходящим и не смея приблизиться.

Музыка... Старая, знакомая, никак не приходящая в голову... Сцена открылась полностью, на ней стоял высокий, в обтягивающих худые ноги джинсах и майке, человек с микрофоном в руках. На заднем плане маячил уже знакомый гитарист в апельсиновых брюках с матовой кофейной кожей. За горой барабанов виднелась чья-то голова, как-то смешно и абсолютно несвоевременно напомнив продавщицу пива на «Колхозном рынке». Нечто большое, с металлическими трубами, похожее на доисторический орган, стояло рядом с барабанной установкой. Играющий на нем мужчина сидел спиной к залу, согнувшись над клавишными рядами, извлекая тоскливые аккорды.

И когда уже громкость выросла, как волна и била в грудь грохотом из невидимых глазам динамиков, Марина с ужасом осознала, что узнает музыку, немного искаженную, но все так же до боли похожую на... Полный патетики голос, сильный и глубокий, пел.

Empty spaces – what are we living for

Abandon places – i guess we know the score

On and on, does anybody know what we are looking for?

Сцена начала меняться, расти. Границы зала, без того весьма условные,

казалось, исчезли вовсе.

Another hero, another mindless crime

Behind the curtain in the pantomime

Hold the line, does anybody want to take it anymore?

Прямо за барабанами и старым органом задник сцены потемнел и растворился. Занавес упал и незаметно осел, сжался и слился с площадкой сцены. Две чаши освещали сцену, повисшую теперь в черном вязком веществе, бесконечном, как горизонт, сливавшийся с предзакатным небом.

The show must go on!

И резко, как сотни тысяч одновременно включенных лампочек, на черном фоне зажглись яркие звезды. Они лишь на мгновение находились в покое: завертелись, закружились, образовав завихренные запятые галактик, словно играя.

The show must go on!

Inside my heart is breaking, my make-up may be flacking

But my smail steel stays on.

Именинница подпрыгнула на своем месте и хлопнула в ладоши. Ее отец посмотрел на нее, показав свой профиль с сильно выдающимся вперед подбородком. Стали видны его длинные волосы, заплетенные в хвостик.

Whatever happens i`ll leave it all to chance

Another heartacke, another failed romance

On and on, does anybody know what we are living for?

Андрей узнал голос и скептически слушал. Но увидя непостижимые метаморфозы на сцене, он нахмурился. Рот его непроизвольно открылся и капельки слюны застыли в уголках губ. Правая ладонь непроизвольно сложилась в кулак, рука поднялась к лицу и спустя мгновение большой палец парня оказался во рту. Глаза были расширены, и преобладающим чувством выступал первобытный страх.

I guess i`m learning i must be warmer now

I`ll soon be turning, round the courner now

«Хорошо...Сосредоточиться...Это легко... Надо просто... Итак...Это не фонограмма? Нет. Лазерное шоу? Ха. Нас накачали наркотиками? Если бы... Мы галлюцинируем? Парень с микрофоном умер с десяток лет назад? У меня про него книга лежит дома, мертвее не бывает. Ну и кто этот «папа»? И что за дочка такая? Пропали, наверняка мы пропали...Я ведь знаю эту музыку...

Outside the dawn is breaking

But inside in the dark i`m acking to be free

...и песню. Но важно ли это сейчас? И что тогда вообще важно? Пропали...»

The show must go on!

The show must go on!

И снова резкий и острый, как сталь, взрыв огней. Исчезли звезды, провалившись в бездну и прямо за сценой возникло гигантское зарево, трепещущее всеми оттенками цветов. Из пламени высветились радуги, окрасив небо белыми полосками-лентами и исчезая одна за другой.

Inside my heart is breaking, my make-up may be flacking

But my smail steel stays on.

Певец, беспокойно и взвинчено носящийся ураганом по сцене, внезапно остановился. Он откинул голову назад и вытянул руки вдоль бедер. К краю вышел гитарист.

И уже заканчивая короткое соло, он приподнял инструмент над собой. Неподвижно стоявший рядом певец повернул почти наголо бритую голову и поднес ладони к губам, с силой выдохнув воздух. Усы, украшавшие его худое и усталое лицо, дернулись и сжались. Гитара вспыхнула синим, необычным пламенем.

Сергей смотрел на происходящее ненормально расширенными зрачками. Он знал эту песню. Он слышал ее раньше. Но слишком большое «Но!» глухо, как удары молотка по картонному ящику, било его. Как пьяный, осознающий, что он пьян, Сергей прекрасно осознавал, что сошел с ума. Когда кончится музыка, он будет пускать пену и пузырящуюся слюну со рта, размазывая ее руками. Он словно падал в бездну, падал вместе со звездами, падал, кувыркаясь и хохоча. Сейчас будет дно и он разобьется. Сейчас вырвутся на волю бабочки, разрывая сачки и отталкиваясь от иголок в музеях, все, все бабочки всех миров. Они унесут его на своих мохнатых крыльях...

My soul is painted like the wings of butterflies

Fairytales of yesterday will grow but never die

I can fly my friends!

И словно подтверждая смешавшиеся мысли Сергея, пестрые, быстрые тени взрывом взлетели вверх, исчезая над сценой. Миллионы бабочек, порхая крыльями, создавали цветные сияющие потоки, похожие на схематические закрученные линии ДНК. Огонь в чашах трепетал, танцуя под воздушным потоком.

The show must go on!

Певец поднял обе руки над головой и слегка подпрыгнув, завис в воздухе, нарушая все законы физики.

The show must go on!

I`ll face it with the grin i`m never giving in

On with the show!

И снова гитарист, встав на одно колено, вызвал целый вихрь мелодий. Пространство над сценой просветлело и стали видны облака: тяжелые, насупившиеся, идущие быстро. Молнии лизали горящую гитару, тучи сыпали искрами и кометы взрывались где-то высоко, дергая длинными зелеными хвостами.

I`ll top the bill i`ll overkill

I have to find the will to carry on

On with the show!

Show!!!

Зрелище достигло апогея. Снова появившиеся звезды кружились, как пыль, поднятая ветром. Горящая гитара, жалобно застонав, полетела прямо в пустой зал, оставляя за собой след дыма, похожий на шлейф самолета в ясном небе.

Сергей медленно осел вниз, на землю, но никто из окружающих этого не заметил. Руки его дергались, как у старого немощного человека. Странная, пульсирующая мысль билась в его голове, прыгая, как пластмассовый тенисный шарик, мысль нелепая и покоя не дающая: мне только восемнадцать, мне уже восемнадцать, мне только... А много глубже, в могучих свернутых клубках подсознательного ехидно хохотали выбирающиеся из разломанных клеток инстинкты, рушились все заслоны безопасности, что-то багряное подступало к глазам и делало все тягучим и до ужаса скучным, однообразным, что-то постороннее, доселе непознанное, вторгалось, а что-то и бежало – дико, без оглядки; сознание, покидая свои заставы, исступленно рубило все канаты, сжигало все мосты и голос,

принадлежавший могущественному неизвестному, тихо и с упреком вещал последние распоряжения... Сесть ровно... Не упасть... Руки скрестить... Голову откинуть и держать ровно... Вопросы с ответами и без них, сотни как, почему и кто маленькими иглами прокалывали мозг, как подушечку для булавок.

The show must go on!

И все. Гитара грохнулась на землю и исчезла в столбе серого, густого, как кисель, дыма. Струны почти одновременно лопнули, слившись в унисон в последнем, финальном аккорде. Краски

Go on...

потускнели, как на выцветшей картинке, пролежавшей слишком долго на солнечном свете. Занавес, бесформенно покоившийся по краям сцены, надулся и медленно, вновь нарушая

Go on...

все законы физики, полез вверх, как виноградная лоза, цепляясь за невидимые нити. Молнии

Go on...

растворились и утонули в тающих, как мороженое на ярком солнце, звездах. Небо

Go on...

потемнело и исчезло, оставив начинающие проявляться контуры большого балагана с дивными

Go on...

зрителями. Занавес снова полностью выглядел так, как будто он всегда висел на гардинах, не совершая ничего

Go on...

подозрительного. Невидимые руки задернули его, скрыв бардовым полотном фигуры музыкантов-лицедеев. Происходившее

Go on.. .

напоминало гигантскую фотографию, сделанную моментальной камерой «Polaroid», с проявляющимся фокусом и вещами, которые медленно становятся на свои места из белой дымки. Сцена теперь

Go on...

выглядела в точности такой, какой ее увидели впервые четверо незванных гостей. Голос, исчезающий, затихающий и такой

Go on...

далекий размывался, как намоченная в воде нежная акварель.

Шоу окончено.



* * *

В напряженной, режущей слух темноте, Марина несильно пнула ногой Женю и еле слышно прошептала:

– Уходим. – и стараясь не шуметь, медленно сделала шаг назад, к выходу. Ноги ее споткнулись о что-то большое, она отчаянно, хватаясь за воздух, взмахнула руками, словно дирижер перед нерадивыми оркестрантами, и оглушительно громко упала на землю.

– Свет. – мягко сказал вежливый и вкрадчивый голос.

Женя поежился. Около десяти больших канделябров со свечками у плотных брезентовых стен зажглись пугающе одновременно. Круглое, словно очерченное циркулем пространство балагана теперь было освещено, как днем. Никак не желающая сдаваться Марина попятилась назад на спине, не вставая, отталкиваясь одними ногами и тут же снова натолкнулась на нечто, гораздо превосходящее размерами. Мрачный охранник с раскосыми глазами нависнул над девушкой, легко приподнял ее и оттолкнул к Жене, обменявшись с ним обоюдно недружелюбными взглядами.

– Непрошенные гости. – все так же спокойно говорил голос. – Мне не нравятся хитроумные переплетения судьбы, в конце-концов собравшей нас вместе. Ты свидетель, я не искал этой встречи.

Мужчина, сидящий перед сценой, неторопливо поднялся на ноги, незамедлительно подав руку соседке. Они медленно, с видом полного превосходства, чеканя шаг, приблизились к застывшим в прострации друзьям.

– Но мне жаль вашего друга. Нельзя же быть таким чувствительным. Похоже, он не выдержал тривиального известия о бесконечности вселенной. – пожал плечами мужчина, глазами задумчиво указав на Сергея. И непонятно добавил: – Только прошу, без ненужного здесь геройства.

Сергей сидел на земле, обхватил колени руками. Глаза его были пусты и безмолвны. Во рту – зажат желтый треугольник, делающий его похожим на некоего пса, усердно сжимающего кость в зубах. Чистые брюки, в которых он вышел из дому вымазались в грязи и зеленых полосках травы. На ширинке расплывалось мокрое пятно.

– Что с ним? – спросила Марина, наклоняясь. Темные волосы ее свесились вниз, закрыв лицо.

– Болезнь. – учтиво и равнодушно сообщил мужчина. –Как вы видите.

Одет он был в облегающую классическую черную пару. Белоснежную рубашку, змеей обматывал красный галстук.

– Какого дьявола! – подал голос Андрей. Он кричал, с каждым словом повышая голос. – Что это за место и кого вы тут из себя строите, черт вас побери! Вызовите врача! Где здесь телефон? Хоть ты помоги! Да не стойте столбами, олухи!

Мужчина покачал головой. Трудно было представить его молодым – словно он родился таким высоким, спокойным, с седыми волосами, с дивными, но какими-то невыразимо скучными глазами. Блондинка в бардовом платье негромко хлопнула в ладоши.

Андрей вдруг приподнялся от земли и завертелся, как юла. Он что-то говорил, кричал, но вместо отчетливых фраз и отдельных слов слышался рев, похожий на урчание воздуха в кране, из которого перестала течь вода. Затем невидимая сильная рука отбросила его через весь балаган в сторону сцены, прямо на занавес. Он несколько раз перевернулся в воздухе и смяв тяжелые портьеры, ударился о что-то обьемное и шумное, пролетев мячом с десяток метров.

Занавес скомкался и рухнул на него сверху красной лавиной. Загремели тарелки барабанов – именно он смягчил удар и стал своего рода перчаткой, ловушкой для Андрея.

Женя подошел к Марине и обнял ее за дрожащие плечи.

– Дурацкие законы не позволяют мне сокрушить вас прямо здесь, растерев в порошок. – голос по-прежнему был равнодушен, будто его обладатель рассказывал о способах посадки цветов в теплице или сообщал прогноз погоды. – Вашему другу повезло. Он наказал себя сам. Вам вообще не следовало заходить сюда.

Марина и Женя слушали молча, чувствую себя загипнотизированными кроликами перед пастью удава. Где-то далеко на сцене стонал Андрей, и даже не стонал, а гудел, монотонно, как зумер.

– Не слушай... Мне... Это дьявол... – несвязно закричал он хриплым фальцетом оттуда и снова загремели барабаны. – Надо молиться и все исчезнет!

Мужчина растянул губы в мертвой, физиологической улыбке.

– Неужели каждого, чьи возможности выходят за рамки законов земной природы, вы склонны именовать сим расхожим именем? Вы ошибаетесь. Я не настолько велик. Давайте только обойдемся без пошлых представлений. Я в них не нуждаюсь.

– Хорошо. Что будет… с нами?.. – робко поинтересовалась Марина.

– Лучшего решения проблемы я не вижу. – и указав глазами на Сергея, мужчина рассмеялся. Смех был неприятным. – У дочери юбилей с двумя нулями на хвосте и я не хочу сложных обьяснений с высшей властью. Процедура в вашем случае будет стандартная – вы примете участие в празднике и если оно окажется продуктивным, я тут же отпущу вас на все четыре стороны.

– Какое участие? – автоматически откликнулся Женя.

Блондинка как-то предательски улыбнулась:

– Раз вы здесь отчасти и по моей вине...

Мужчина задумчиво потер массивный подбородок и вальяжно махнул рукой.

– В черный шатер их.



* * *

Марина очутилась в липком застывшем полумраке и немедленно подергала дверную ручку. Собачка замка легко открылась, значит при желании всегда можно покинуть это место и голос не обманул их. Девушка обернулась и увидела длинный проход между стоявшими здесь непонятно зачем кроватями. А потом, пристотревшись к чему-то движущемуся, она закричала.



* * *

Зеркала... Длинная галерея зеркал. Прямо за дверью стоял небольшой столик со старинным подсвечником в виде вилки. Рядом, зловеще поблескивая, лежал сапожницкий молоток с обтертой временем и руками деревянной ручкой. Под тяжелой серебрянной подставкой лежал плотный белый кусок картона. Андрей приподнял подсвечник и прочитал:

Кто сделал больше зла?

Пускай ответит он!

Но ты лишь раз ударить можешь, путник.


Поморщившись с мыслью «Экая бредятина», Андрей взял тяжелый молоток и брезгливо бросил карточку на пол, отчего-то будучи абсолютно уверенным, что она тут же вспыхнет необычным эффектным пламенем. Картонка, вопреки ожиданиям, осенним листом легла на зеленый пол, целая и невридимая. Он медленно двинулся вперед. Поравнявшись с первым кривовисящим зеркалом, он не удивился, не заметив в его глубине собственного отражения. Как из тумана, ему навстречу выплыла...

– Приветик, Андрюшка! – весело щебетала его мама. – Рада, что ты остался. Между прочим, у меня для тебя уж-жасная новость!

Андрей не без оцепенения смотрел на знакомые с детства черты лица, вечные красно-синие бигуди на рыжих волосах, цветастый сальный халат. Сходство оригинала из памяти и зеркального отражения во внешности и манере разговора было изумительным.

– Приготовься, любимый. Ты знаешь, это не очень приятно. Но я была молода, мне хотелось закончить институт. Аборт не помог бы – да и поздновато было. Ты так часто падал вниз с кровати, но папаня не знал, что тебя просто сталкивала твоя маман. Жаль, что ты не умер – ты вырос на редкость черствым, неблагодарным и жестоким. И я люблю младшенькую больше. Скверно? Разбей меня! – сорвался на крик голос. – Не уходи!

Молоток на мгновение качнулся в его руке, уже занесенной для удара. Андрей отошел к другому зеркалу, повинуясь скорее любопытству, чем желанию увидеть сокрытое и вряд ли когда-нибудь расказанное. Это только первое... Его мать...

– Ничего нового я пока не узнал. Я смогу с этим жить. – еле слышно сказал сам себе молодой человек с какой-то мрачной обреченностью. – Неплохо придумали, черти...

И заглянул.



* * *

... – Здесь расположена комната смеха для наших бессмертных гостей, – вещал голос в кромешной темноте. – За занавесом вы увидете коридор с семью дверями. Специально для вас обычно развлекающиеся там гости покинули свои места. Во дворе уже готовят стол с напитками, поэтому вам никто мешать не будет.

Марина открыла глаза и нащупала Женину руку у себя на груди. Рядом тяжело, со свистом дышал Андрей.

– Женька... Очнись... – прошептала она, а голос лился дальше:

– Правила просты. Каждому из вас предстоит зайти в одну из дверей, ознакомиться с ее содержимым и выйти обратно. Замыкать вас никто не будет. Процедуру следует повторить два раза. В комнаты, разумеется, заходить по одному. Хочу предупредить вас – это будет не легко. На одной стороне ваша свобода, на другой стороне то же самое, что произошло с вашим не в меру впечатлительным другом. Другая сторона – это когда вы не ознакомитесь с содержимым комнаты под действием каких-либо эмоций или просто не пройдете испытания. Добавлю в напутствие. На шеях у вас желтые гостевые билеты...

– Марина, не тряся меня. – несколько раздраженно попросил Женя, медленно поднимая голову. – Андрюх, ты как?

– Если вы устанете от всех этих игрищ, просто снимите их, разорвав шнурок. Предвижу ваше «И что?». Отвечу, не таясь. Смерть – быстрая и легкая, ни к чему не обязывающая, без мучений и хрестоматийных переходов в другие миры. Впрочем, верить мне вовсе не обязательно. Я давно не читал этих дурацких правил и вполне могу ошибиться по поводу наказаний. В любом случае... Желаю хорошо повесилиться. – голос был подчеркнуто сух, деловит и равнодушен.

– Да в порядке я, в порядке... – Андрей сделал шаг вперед и уткнулся лицом в плотно натянутый брезент. Пошарив дрожащей рукой, вымазанной в собственной засохшей крови, он нащупал вход. За портьерой действительно был длинный коридор. Справа три, слева четыре и одна вдали, в самом конце коридора, двери освещались горевшими над ними керосиновыми лампами. Женя с Мариной, с опаской оглядываясь, направились за другом.



* * *

– А, Андрей! Правильно сделал, что зашел. Я поставил тебе тройку по алгебре, дружок. – говорил его старый учитель, Михаил Юрьевич. Туманные дымчатые очертания классной доски с формулами вырисовывались за ним. – Ты мне никогда не нравился. Я поставил тебе «тройку», хотя ты знал далеко не хуже всех в этом классе, полном кретинов. Помнишь? И средний балл твоего аттестата резко покатился вниз. Конечно, из-за него твое будущее не такое радужное, как хочется. Просто ты выделялся. Ты помнишь? – лицо, уже старое, с морщинами-дорожками, приблизилось. Беззубый рот криво дергался. – Разбей меня... Ты помнишь? Разбей! Раз...

– Адрианы, это я, Сергей! – возбужденно шептало следующее отражение. Зеркало было с волнистыми краями, изгибающимися, как диаграмма. Две свечки проливали свой тусклый свет на бледное лицо непонятно как снова ставшего нормальным Сергея. – Ты помнишь Светку, рыжую неформалку? Мы вместе за ней ухаживали. Только ты и я. Нет, на самом деле только я. А ведь ты любил ее... – словно сожалея, взмахнул рукой Сергей и рассмеялся коротким «кхе-кхе». – И знаешь, я подпоил ее пивом и сделал это!

Отражение неприлично дернулось, высунув язык, будто поддразнивая.

– Да, это сделал я. Я был первым, а ты так и не попробовал ее. Как она целовалась, это не передаваемо! – Сергей округлил глаза. – О? Я тебе что-то не то сказал? Тогда ни в коем случае не разбивай меня, давай просто поболтаем про нее, как она это делала. Я с трудом отстирал простынки, она ведь была ребенком до меня! – кричало отражение. Темное и тягучее начало вытекать прямо из под верхней рамы, заливая зеркало. Лицо скрылось под полупрозрачной пеленой, и Андрей еще видел мерзкую, гадкую усмешку, какой никогда не смеялся его друг. – Давай, лизни это. Ты мне ведь не веришь? Это все ее! Здесь все говорят правду!

Андрей прислонился к стене и пошарил по груди в поисках кармана с пачкой сигарет. Курить хотелось до безумия – голова трещала и гудела, как набитый пчелами улей. Куртка осталась на улице, а сигареты то ли у Жени, то ли у Сергея на хранении. Рука коснулась желтого билета и шальная мысль на миг посетила его. Плюнуть на все?

Вытерев по-прежнему кровоточащий нос рукавом рубашки, Андрей двинулся дальше. Нетушки.

– Я рассказал твоей соседке, что это ты разбил ее окно в спальне футбольным мячом. Помнишь?

Был неприятный разговор.

– Я не пришла на свидание. В марте этого года. И мы с подружками здорово оттянулись, наблюдая за твоей общипанной физиономией и вялыми цветами, которые ты взял или по-дешевке у грузинов, или у памятника Ленину, или на кладбище! Помнишь?

Не беда. Мелковато.

– Я очень даже сознательно смылся, когда мы попали в переделку с заречанскими ребятами. Они тебя здорово отлупцевали. Помнишь?

Сломали ребро и ухо три недели забинтованным красовалось. Больно...

– Я украл у тебя книжку, приятель. Ценную, с автографом. А потом убедил тебя, что ты просто разиня и потерял ее. Томик Горького с пожеланием творческих взлетов. Помнишь?

Подарок деда. Так вот как...

– Я изрезал твою кожанку лезвием бритвы в раздевалке. Ты избил пацана из другой группы, но это был я. Помнишь?

– Спала с твоим другом. Сережка был хорош и ласков. Тебе больно? Что с твоим лицом? Ты плачешь? Тебе одиноко? Грустно? Больно? Тогда... Помнишь?

Больно...

Десятки лиц. Десятки шипящих, как змеи «Помнишь». Еще и еще.

Нечто выделелось из общей массы. Кривое, словно с обкусанными краями зеркало. Он сам в отражении – страшный, с кровавой бородой и усами. Руки измазаны, рукава рубашки грязные. Лицо неестественно белое, с темными мешками под глазами, но живое, настоящее. Вот кто меня достал больше всех, мелькнуло. Закрыв глаза, Андрей устало опустил молоток на зеркальную поверхность. Осколки посыпались на пол, весело звеня и открывая дверь. Не мешкая, Андрей дернул ручку и ввалился в проем, прочесав спиной гладкое деревянное полотно.

Он обнаружил себя в по-больничному длинном и узком полутемном коридоре: откуда и пришел, словно и не было друзей, прикидывающихся врагами и врагов, прикидывающихся друзьями. Главный преступник он сам, подтверждение. Согласен на сто.

Андрей мотнул головой и красный туман перед глазами рассеялся. Впереди по три двери с каждой стороны. Две левые закрыты – следовательно, ребята еще там. Он решительно направился к последней слева полуоткрытой двери, но остановился. Он вернулся назад и подпрыгнул, разбил молотком керосиновую лампу, повинуясь скорее слепой ненависти к устроителю увеселительного карнавала, чем желанию дать друзьям знак, что все пока хорошо. А после он вошел в последнюю дверь и яркий свет ослепил его.



* * *

– Может просто пройдем и выйдем наружу? – неуверенно предложила Марина, впрочем, заранее зная единственно возможный ответ.

– Даже не думай. – угадал Андрей и строго покачал головой. Он толкнул первую дверь и проскользнул в нее, как мышь в нору. Желтый треугольник весело мигнул, раскачиваясь на шее. Дверь громко клацнула замком. – Увидимся... – за мгновение до этого хмуро брякнул он интонацией готового к смерти голливудского камикадзе.

Марина попыталась улыбнуться и повернулась к Жене.

– Я не могу... Я не верю... Это все шутка, да?! Розыгрыш? Может, это ребята из программы «Городок»? – они такое любят... – девушка деревянной походкой подошла к выбранной двери и не отрывая глаз, уставилась на нее, словно пытаясь загипнотизировать. Черная полоска темноты за ней пугала и настораживала. – Жалко, что журнал «Натали» про такое не писал. Жаль, что вообще журналы для женщин не пишут, как себя вести с такими вот дверями, белыми, костлявыми, освещенными старыми керосинками в цирке с поющими мертвецами. А вдруг все-таки розыгрыш? Лазерное шоу, скажем... Представляю... Сейчас загорится яркий свет и парочка ведущих с микрофоном в руках спросит что-то вроде «Ловко мы вас?», а мы ответим, что совсем не боимся, вернее, что совсем не испугались, верно? Потом

нас позовут в студию, напоят чаем и развезут по домам. И скажут, когда смотреть отснятую...

Щелкнул замок.

– Женя? – обернулась быстро, но коридор был уже пуст. Разочаровано протянула: – Не дождался... Жаль...

Дверь пропустила ее и захлопнулась. Марина очутилась в липком застывшем полумраке и немедленно подергала дверную ручку.



* * *

Три затянутые в кожаные купальники девицы окружили его. Комната была обставлена минимально: на полу стояла большая кровать, на которой, если постараться, можно спать вшестером и не просто спать, а роскошно выспаться. Кровать, застеленная пятнисто-полосатой шкурой, занимала большую часть комнаты. Свечки в хрустальных бокалах стояли у изголовья, на полу и в углах, переливаясь и играясь язычками пламени.

– О, как ты долго! – томно вырвались из груди жгучей брюнетки вздохи. Она пригладила волосы Жени руками с ядовито-желтым маникюром. – Мы же ждем тебя целую вечнось.

Негромко, потрескивая, играла музыка – легкомысленная, ветренная, саксофон, иногда перебиваемый романтическиой латинской гитарой. Необычный источник звука, старый довоеннный патефон с изогнутой медной трубой-динамиком, стоял на паркетном полу. За окном сияла невесть откуда взявшаяся луна размеров более чем громадных в компании с сомном сияющих звезд. Вторая девушка, коротко стриженная блондинка быстро опустилась перед Женей на колени.

– Сними свитерок, лапуля. – шептала огненно-рыжая, с татуировкой на плече, девушка. Она тяжело дышала и движения ее были плавные, нежные, ласкающие. Полуоткрытые влажные губы призывно тянулись к губам парня, руки обнимали широкие плечи и теребили красно-черный шнурок на шее.

Женя стушевался и растерялся.

– Сними с него джинсы.

Блондинка тонкими длинными пальцами торопливо вытащила кожаный ремень, расстегнув застежку. Две пуговицы на ширинке оторвались, отлетев одна за другой, выписывая кривые на полу. Она оттянула резинку нижнего белья и громко застонала. Поцелуи рыжей были тягучими, медленными, как переливающийся мед, к ним хотелось возвращаться и возвращаться. Губы пекли и обжигали. Женя почувствовал себя невероятно уставшим от жизни. Он тяжело опустился на кровать. Мягкие волны баюкали его нервные рецепторы, несли по реке затишья и вечного, никогда не прекращающегося удовольствия. Возбуждение нарастало с каждым прикосновением. Девушки сели рядом, Женя откинул голову назад и с шумом выдохнул воздух.

– Мы сделаем твои мечты реальностью, – страстно шептали голоса, – забудь обо всем... только любовь... мы хотим... готовы... сделай так, как хочешь...

Женя потянулся к застежкам бюстгалтера коротко стриженной. Двигался парень все медленнее и медленнее. Нащупав рукой крючок с петелькой, он ловким щелчком пальцев освободил его, покачиваясь, как пьяный. Ему показалось, что воздуха в комнате стало определенно меньше и температура повысилась.

– Сними... сними свои оковы... сбрось с себя условности... делай с нами все, что хочешь... сними... – настойчиво шептали девушки. Мягкая, поддатливая женская грудь заслонила собой весь мир. Ничто не важно больше. Нежная кожа спины его партнерши шелком струилась под его пальцами. Он лизнул шершавый сосок, поднял голову в ожидании поцелуя и посмотрел девушке в глаза.

Некоторое время назад этот взгляд принадлежал мужчине.

Тому самому, который отправил его, Андрея и Марину сюда.

– Грязные шлюхи. – вскочил резко и испуганно Женя. – Вам не закадрить меня. Где это чертова дверь? Я ухожу.

И зачем-то добавил:

– У меня есть девушка.

Он застегнул ремень и повернулся к кровати. На ней вместо молодых двадцатилетних женщин сидели три сгорбленные морщинистые старухи в тех же костюмах отчаянных купальщиц. Одна из них протянула дрожащие руки и прошепелявила с укоризной

– Не уходи. Поштой. Мы доштавим тебе райшкое нафлашдение. – слюни летели вовсю и рот открывался, как у рыбы, обнажая желтые, гнилые зубы. Женя смутился и сделал шаг назад. Музыка напоминала теперь больше звуки во время репетиционной настройки, когда каждый инструмент играет свою партию, не заботясь о гармоничном звучании целого оркестра. Игла звукоснимателя прыгала, повторяя один и тот же музыкальный отрезок.

– Где эта чертова дверь?

– Пофелуй – фкашу. – отвечала старуха, непристойно оголяя провисшую грудь, покрытую мелкими красными язвами и высовывая розовый, как кусок бекона, язык.

– Где эта чертова дверь? – сорвавшись почти на визг, повторил истерично Женя. Над кроватью внезапно обнаружилось висевшее зеркало, почему-то раньше не замеченное. Молодой человек нагнулся за патефоном, поднял его и швырнул прямо в собственное отражение. Музыка не переставала играть, даже когда пластинка раскололась на два равных полумесяца.

Дверь была там, но видна одна лишь ручка. Женя вскочил на кровать и минуя старух-проказниц в бикини, похотливо хватающих его за икры, приблизился к стенке.

– Дерьмо... получай...Дрянь... – Женя колотил ногами по бутафории, которая крошилась, как сахар в руках. Пыль стояла до потолка, смешиваясь с кусочками зеркала и песочной крошкой. Несколько свечей упали и погасли, залив воском покрывало. – Не прикасайтесь ко мне, мне это неприятно! Отвалите к чертям собачим!

Выбив в стене проход, которого хватило бы для проезда мотоцикла с коляской, Женя схватился за треугольную бронзовую ручку и яростно повернул ее. Дверь немедленно раскрылась и он нырнул в образовавшуюся щель. Клацнул замок и не успев остановиться в коридоре, Женя влетел в параллельную дверь, в кровь счесав ладонь об шероховатый косяк.

Старухи недоуменно и обиженно смотрели ему вслед.



* * *

Стоя на синем коврике со светящейся белым «Вспомни», Марина кричала, прижав ладони к щекам. В нескольких шагах он нее стояло то, что всегда оставалось только ночным вымыслом в ее детской жизни.

Старший брат частенько пугал ее на ночь страшилками про Желтую комнату, Черную руку, Пятно на потолке, Красную рубашку и Весельчака. Последний не нравился ей больше всего – синтез самого ужасного, самого грубого и злого. Весельчак всегда улыбался, даже когда убивал свою жену и трех маленьких детишек, которые не любили употреблять в пищу тыквенный кисель и очень сильно раздражали этим папу. Он убил их всех, рассказывал замогильным голосом брат и стук веток в окно только усиливал желаемый им эффект, убил кривым ножом с изогнутым кончиком. А когда врачи разрезали детей, чтобы узнать, что же с ними случилось, из них вылез тыквенный кисель, тыквенный...

– ...Кисель, да-да, тыквенный кисель, – с присвистом говорил Весельчак. Он выглядел точно так, как Марина и представляла: лицо, изьеденное оспой с тупой усмешкой, белый фартух мясника, заляпанный кровью, изогнутый кривой нож. Она отшатнулась и уперлась спиной в дверь.

– Я помню тебя! – жизнерадостно произнес Весельчак. – Ты не любила тыквенный кисель. – и он помахал ножом туда-сюда.

На кроватях, аккуратно застеленных с маниакальной четкостью, как в детском садике или в армии, лежали игрушки. Вот маленький плюшевый мишка, подарок маминой подруги с забавной фамилией Борщ. А чуть дальше, на следующей постели кукла Барби, привезенная папой из короткой загранпоездки. Она безжалостно выбросила ее три года назад перед переездом в этот город, оборванную, потрепанную, со спутавшимися паклей волосами. А теперь кукла лежала, как новая и крохотными сиреневыми бусинками укоризненно наблюдала за Мариной. Еще кукла, зайчик с барабаном, самодельная муха с зелеными глазами. В чем заключался этот тест?

Марина, уже порядком охрипшая, перестала визжать и запрыгнула на кровать, намереваясь оббежать страшное существо. Кровать заскрипела, пружины дернулись и она, отпрыгнув совершенно не туда, куда хотела, оказалась в руках у Весельчака. Лежавший на этой кровати пластмассовый Буратино дернулся и сложился пополам, словно выполняя элемент спортивной гимнастики.

– Умница, девочка. А теперь внимание и подчинение. Я просто... – он повернул ее в своих ручищах, все еще сжимая нож. Марина ощутила зловонное, как запах из мусоропровода, дыхание и увидела белые, как снег, зубы, длинные и острые: они вполне могли принадлежать животному, причем нападающему первым. – ...просто хочу немного тепла и ласки.

– Нет, нет, не надо, тебя нет, ты ведь только сон, нет, нет, нет... – мотая головой в разные стороны, пыталась вырваться девушка. Кроссовки болтались в воздухе так, как будто она сидела с удочкой на пристани, свесив ноги и размахивая ими от нечего делать. Весельчак, держа ее за волосы одной рукой, второй полез под джинсы. Ремень сильно сдавил живот и странная мысль улыбнулась идиотской улыбкой. «Так, наверно, проходят роды!» – мелькнуло быстро.

– Просто немного тепла... – причмокивал толстыми сосисочными губами и пускал слюни, – а если ты не подчинишься, я накормлю тебя тыквенным кисе-е-е-е-е-елем.

Нелепо подергивая коленками, он задрал фартух.

– Сними свою пластину, сними и я уйду, – шепелявил он, – сними ее гадкую, не то тыквенный кисе-е-е-е-е...

Марина сильно и резко двинула локтем назад. От неожиданности Весельчак выпустил волосы девушки и замер с дурацкой застывшей физиономией, словно перед фотокамерой в ателье. Руки разжались и Марина выскочила из его крепких обьятий.

– Ты не поняла, девочка моя. – процедил удивленный и растерянный Весельчак. – Нельзя отказаться от тыквенного кисе-е-е-еля безнаказанно. В нем очень много витаминов.

Все прочитанные книги по психологии, подсунутые ей Сергеем в свое время, начали свою агитационную работу. Кроме того, ужасно раздражала манера этой ненастоящей, но от этого не становящейся менее реальной, твари тянуть гласные звуки.

– Нет, это ты не понял, козе-е-е-ел. – уверенно заговорила Марина, кривляясь. Использование бранных словечек придавало смелости. – Ты ведь жалкая мразь, подонок. Ты пугаешь сопливых деток, которые не могут послать тебя на фиг, а я могу. И очень даже посылаю!

Весельчак выглядел более, чем возмущенно. Нож в его руке то опускался, то поднимался и дутая кривая улыбка точно также то исчезала, то появлялась.

– Ты не можешь... – начал было он.

Марина шагнула ему навстречу и влепила четкую размашистую пощечину. – Синенькие джинсики... Ленточка в косе... Кто не знает Мариночку... Мариночку знают все... – и не запела, а заорала издевательски громко. Выражение крайнего недовольства и изумления застыло на лице Весельчака. Он покачнулся и подрублено упал на кровать. Пружины надрывно скрипнули и лежащие на ней деревянные разноцветные кубики весело полетели на пол. Весельчак мгновенно потускнел.

– Бойся меня! Бойся! – жалобно застонал он, но Марина прошла мимо, даже не взглянув на его распростертую фигуру, уже явно не представляющую опасности.

Но все же девушка остановилась. Сначала просто инстинктивно, так, как человек на миг останавливается перед даже пустой проезжей частью и оглядывается по сторонам.

Дверь, ведущая к выходу (по крайней мере, так думала Марина), была залеплена паутиной. Пол перед порогом представлял собою отвратительную движущуюся живую массу. Разных размеров пауки, полупрозрачные слизняки, большие, словно увеличенные под лупой, тараканы, сороконожки и рогатые жуки черными глазками-пуговицами смотрели на Марину. Вдали раздалось ворчание и громкая возня. Пронзительно запищала резиновая игрушка, Марина, подскочив и обернувшись, заметила уже стоящего на ногах Весельчака. Он отряхивался и медленно приводил себя в порядок. Правая нога его давила на зеленого эластичного слоника, левая шаркала, как у отталкивающегося конькобежца, но впрочем, сейчас эта шатающаяся фигура походила больше на быка во время последних минут корриды, который готовится атаковать красный плащ тореадора.

– Дряная девченка, – занудно возмущался Весельчак вслух, приглаживая белый фартух, – ты испортила весь тыквенный кисель. Но я знаю, чего ты боялась.

Марина поняла, что путь к спасению – пройти по живому ковру и содрав паутину, выскочить через дверь. Это заодно докажет, с какой-то сумасшедшей и абсолютно неуместной иронией заметила девушка вслух, что в ее венах течет кровь, а не духи, как любит подтрунивать Женя.

Шаркающие шаги напомнили о Весельчаке.

– У меня для тебя есть кое-что, – многозначительно подмигнул он, выписывая восьмерки кривым лезвием, – может ты и не плохая девушка, но надо проверить, ела ли ты тыквенный кисель без спро-о-о-о-о-о-осу.

Марина почувствовала, что снова поддается липкой, пронизывающей насквозь панике. Какие-то незнакомые голоса назойливыми хоралами запели в ней, призывая бороться дальше и сдаться, бежать и остаться, яростно крикнуть на Весельчака и самой открыть ему живот. Голоса звучали резким антифоном, попеременно и чтобы не впасть в очередную истерику, надо было срочно получить пощечину, либо эквивалент. «Все приходится делать самой!» – промелькнула еще одна не особо уместная мысль и Марина сильно укусила себя за большой палец. Резкая отрезвляющая боль моментально выгнала все голоса прочь, оставив ноющие красно-синие полоски. Секунду поразмыслив, девушка деловито сдернула с ближайшей постели одеяло, намереваясь прикрыть им пол. В конце-концов, ко всему можно найти правильный подхо...

Да, но на одеяле, плотно вцепившись маленькими коготками, сидела добрая тысяча белых, как бумага, пауков. Марина отбросила шерстяную ткань прочь, но несколько насекомых попали ей на кофточку. Дико ввизгнув, девушка судорожными взмахами сбросила альбиносов на пол. Беспомощно оглянувшись назад и проморгав надвигающиеся слезы, Марина сделала шаг вперед. Отвратительнейший капустный хруст раздался под кроссовком и липкая желтая масса выдавилась из-под подошвы. В ушах появился странный гул, напоминающий гудок подходящего к гавани теплохода. Марина сделала еще шаг и остановилась.

– Там и жди меня, моя тыквенная хорошая девочка! – крикнул незамедлительно Весельчак. – А я сейчас подгребусь поближе. Ты только побойся еще-е-е-е-е-е...

Протянув руку к серой от паутины двери, девушка начала отдирать липкую массу. На руке эта жуткая субстанция напоминала сладкую вату, любимое лакомство детства. Мохнатые пауки обиженно шуршали и давились у нее под ногами, карабкались на кожу кроссовок, с упорством отчаянных альпинистов лезли на джинсы и выше. Гул нарастал и становился все громче и громче, сердце стучало прострелами колес товарняка, глаза слезились. Снова появились раздраженные голоса, настоятельно рекомендующие сесть прямо в эту живую массу и немного, совсем немного расслабиться. Марина не слушала, она истерично счищала паутину с двери, напоминая большого котенка, царапающего стенки аквариума в нелепых попытках достать пресловутую рыбку.

Что-то большое, тусклое сверкнуло внизу. Марина принялась за работу с удвоенным рвением – это была долгожданная ручка. Пауки и дивные жуки с длинными усами-рогами внезапно дико повысили уровень своей активности.

– Девочка моя, – заботливо прошамкал Весельчак, – ты слишком много работаешь. И виной тому мой тыквенный кисеееееееее...

Он был совсем рядом и уже тянулся к ней своими громадными ручищами, но тут дверная ручка милосердно повернулась и Марина с ревом вылетела в узкую щель между дверью и косяком, цепляя за собой паутину. Она снова оказалась в коридоре и быстро сбросив с себя тут же разбегающиеся остатки насекомых, села на пол, зажала руками уши и тихо заплакала.



* * *

Играл веселый эстрадный джаз.

– Тебе просто повезло! Счастливчик, тебе просто по-о-овезл-о-о-о! – не говорил, а вещал знакомый голос, – ты случайно выбрал эту дверь. Но не думай, что если ты оказался в казино «Три шестерки», выиграть будет легко. Итак, да-а-а-вайте поприветствуем нашего дорогого гостя! Он проделал долгий путь, чтобы сегодня ночью встретиться с нами. Дамы и господа, please welcome А-а-андре-е-ей!!!

Забили дроби барабанов, захохотала труба и яркий свет бьющего сверху прожектора ослепил на мгновение Андрея. Грязный и жалкий, как воздушный змей, попавший под дождь, парень недоуменно смотрел на чистое, ухоженное помещение. Стены отделаны под дерево и пол покрыт самым настоящим паркетом в форме шахматной доски. Шесть больших круглых ламп тремя парами глаз равнодушно пялились на сьежившиеся, как печеное яблоко, лицо Андрея.

– Как вы себя чувствуете? А у нас следующие правила. Каждый посетитель имеет три игры по три минуты каждая. Это правило номер оди-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-ин! – завопил крупье. – А вот и правило номер два. Проиграй ты хоть раз и смело скажи своим друзьям «Бай-ба-а-а-а-а-ай!»

В середине залитой светом комнаты было три стола, покрытых изумрудным сукном. У каждого сукна стоял большой стул. Одетый в серую ливрею великолепный Сергей – а это был именно он, весело улыбался, раскланиваясь невидимой публике.

– Серега, ты... – как то глупо расплылся Андрей.

– Ну а кто же, дорогие мои гости! Но не тратьте время на ненужную нам сентиментальность. Ведь время-я-я-я-я-я... – тут крупье вытащил из кармана маленькие песочные часы и постучал по ним указательным пальцем, – пошло-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о!!!!!

«Это не он!» – твердо решил для себя Андрей.

И подошел ближе. Расчерченное квадратиками поле и рулетка были на первом столе. Тисненные золотые линии разбегались на нем, как дороги на карте. Сергей протянул ему аккуратную желтую стопочку треугольных жетонов.

– А теперь внимание. Перед вами шесть фишек. Ваша задача... – тут Сергей задержал дыхание и через несколько секунд паузы завопил: – Угадать ста-а-авку-у-у-у-у-у-у! Разумеется, выигрыши не облагаются налогом на добавочную стоимость, а также не подлежат обязательному в таких случаях сертифицированию! И запомните, друзья! Можно поставить все сразу и сорвать джек-п-о-о-от!

Андрей сел за стол и скептически уставился в глаза Сергею. Наверное, он подзревал, что увидит именно их: карие, проницательные, сверлящие и пронизывающие.

– А правила здесь... – трезво сказал, облизав сухие губы. Стул, на который он сел, был несколько неудобный, сидение, подлокотники и необычную подставку для ног покрывали листы железа.

– Я вижу, вас немного смущает наша мебель? – со смехом парировал Сергей, продолжая нараспев: – Это гордо-ость нашего заведения. О-о-о-он электрический! Гости в восторге. Вот не угадал ставочку и получай легкий бодрящий заряд на весь день. Многие специально проигрывают. Но мы ведь не будем играть грязные игры? Мы хоти-и-и-м...

– Крути свой шарик, придурок. – с цинизмом киногероя предложил Андрей. – Ставь одну на красное, другое на «шесть – черное».

Маленькие грабли потянулись и забрали две желтых фишки. Нарисованные на них змейки будто уползли по плану коммуникаций. Сергей ловко пустил шарик по желобу и раскрутил в противоположную сторону поле. Крестовина посередине вертелась, как лопасти вертолета после посадки, постепенно замедляя свой ход.

– А ставки-и сделаны-ы-ы! – пропел крупье и обьявил вскоре: “Четырнадцать – черно-о-о-е-е-е-е-е-е-“!

Андрей неприлично выругался.

– Ну... Ставь нечет и «семь – красное».

– Как прикажите-е-е-с!

Желтые ногти сгребли две выигранные фишки в кучу на краю стола и лопатки-грабельки потянулись за новыми. Зашумели лопасти и бродяга шарик, несколько раз подпрыгнув, словно раздумывая, где остановиться, встал напротив белой четверки на черном поле. Великолепный Сергей злорадно потер руки и ловко смахнул выигрыш.

– Это не серьезно. У меня ведь совсем нет шансов. Игра нечестная! – гневно вскинул брови Андрей.

– Сюда никто и не приходит на честную игру. Цель визита в наше-е-е-е-е-е импровизированное казино – знатно проколбаситься на электрическом стульчике-е-е-е-е-е! – театрально завопил крупье, вздымая руки и обводя указательными пальцами стены. – Так делайте же ваши ставки, господа-а-а-а! Игра-а-а-а-а-а-а-а-а!

– Маразм. «Тринадцать – красное».

Сергей снисходительно принял ставку, еще раз громко и пафосно огласил правила казино, пошловато пританцовывая под играющий фоном заводной свинг. А когда металлический шарик остановился на «тринадцать – красное», крупье, в миг разьярившись, сломал грабельки и отбросил обломки в сторону. Андрей рассеяно смотрел на игровой стол. Понимание случайного выигрыша немного запаздывало.

Песочные часы не пересыпали и половины. Сергей замер от нахлынувших чувств и протяжно застонал. Бледное восковое лицо его скривилось таким оскалом, будто угаданное вопреки всем теориям вероятности число причиняло мучительную боль.

– Это на чай. – кинул последнюю фишку Андрей, победоносно улыбаясь.

– Мы не закончили. – после минутного молчания справился с собой Сергей, но в его облике появилось что-то ненастоящее и тревожное. – Садись за следующий столик, игрок.

Единственным предметом, лежавшим на нем, была колода карт. Стол и стул ничем не отличались от первого. Сергей разорвал упаковку, небрежно перетасовал и начал сдавать для игры «21», выложил себе сначала две, потом еще одну карту и с надеждой посмотрел на противника.

– Двадцать.

Непонятное, пугающее веселье захлестнуло Андрея.

– Тебе не везет, да? – бросил он две карты и рубашкой вниз легли на зеленый стол десятка и туз с большой змеей в центре.

Сергей посмотрел на свою взятку еще раз и растерянно почесал щеку.

Пальцы сильно впились в кожу, сдирая ее.

– О, ты снова выиграл... – грустно константировал он. Кожа с треском сползала за пальцами и теперь лохмотьями свисала вниз, обнажая зубы и две золотые коронки, алая кровь ручейками заливала серый костюм. То, что было Сергеем, потеряло его вид. Бледно-красные десна жутко двигались, лицо застыло в кривой улыбке. Участок между ртом и скулами непрерывно дергался, как фантик на бечевке для игры с котом. Нарушенная мимика в компании с этими физиологическими подергиваниями делала лицо то печальным, то ехидным, то задорно подмигивающим мертвыми глазами.

– Ну что же... а тепе-е-е-е-е-ерь последне-е-е-е-е-е-е-е-е! – игриво прошамкало существо, словно не замечая метаморфоз, которые произошли с ним, – на третьем столе лежит неполная колода. У вас есть три минуты, чтобы выстроить точную копию Букенгеймского дворца-а-а-а-а-а-а-а-а!

Большой кусок щеки оторвался и громко шлепнулся на паркет.

– Ага-а-а! Я смотрю, вы немного испугались? But don`t worry-y-y-y! Я просто вас... разыгра-а-а-а-л! Для победы в этом соревновании вам достаточно-о-о-о-о выстроить четырехэтажный карточный домик любого дизайна, но который бы простоял более одной-одной-одной ми-нуты-ы-ы-ы!

Андрей явно не разделял веселья и куража крупье.

– Это не честно. Я не могу сейчас сигарету из пачку вытащить. – Андрей сунул обе руки под нос существу. Руки были изрезаны, исполосованы царапинами и вымазаны в крови, слипшейся, засохнувшей тонкой корочкой.

Существо картинно пожало плечами и отвернулось, подтанцовывая, выбрасывая ловкие коленца и танцевальные па, дирижируя несуществующим биг-бэндом, задорно ухающим из скрытых динамиков кларнетом, тромбоном и альт-саксофоном. Андрей с ненавистью посмотрел на уже начавшие отсчет песочные часы и потянулся к аккуратной стопке карт.



* * *

Запах... Запах кислой капусты, жженой бумаги, подгорелых гренок, смешанный воедино. Женя завороженно смотрел на окружающие его каменные стены, черные от копоти факелов, утыканных в них. Повсюду висели странные предметы, назначение которых оставалось неизвестным, настолько удивительна и непонятна была их форма. В горевшем в двух шагах от Жени камине уютно трещали дрова и искры рвались вверх, танцуя на лежащих в пламени длинных металлических прутьях.

Хозяин всего этого насмешливо поклонился.

– Хопкинс. Мэтью Хопкинс. Мне сообщили о вашем возможном визите. – Это был маленький бородатый старик в старомодном камзоле и шляпе с блестящей пряжкой. Эдакий одряхлевший щеголь. – Желаете сразу снять билет-с?

Женя молча смотрел на него, хлопая глазами. Уже знакомое ему чувство неправильности снова захлестывало его волной. Из тени, отбрасываемой непонятной конструкции лестницей, отделилось двое – в черных балахонах и с абсолютно одинаковыми лицами. Женя постарался не поддаваться панике. Старик, назвавшийся Хопкинсом, протянул руку к каминной полке и взял как-то внезапно материализовавшийся там свиток бумаги. Тяжесть, застывшая в воздухе, мешала думать, сковывала разум и призывала молчать, но Женя таки несколько наивно открыл рот:

– А где дверь? Я просто выйду и все.

Хопкинс невесело посмотрел на него и ничего не ответил, углубившись в изучение пергамента. Женю посетила мысль, что он похож на Щелкунчика – сказочного деревянного человечка для колки орехов. Когда Хопкинс говорил, его нижняя челюсть двигалась вместе с бородой так, будто кто-то взади палкой управлял ею.

– Обманом проникли на праздник, забрались в балаган, подсматривали концерт, танцевали... – словно огорчившись, говорил-щелкал Хопкинс. Он выглядел растроенным. Брови сгустились над маленькими бегающими глазками, штудирующими свиток. – Это плохо. Пытки будут ужасны и они заставят вас рассказать все, во всем признаться и во всем покаяться. Заодно снять так необходимый нам жетон.

– Пытка? – не поверил своим ушам Женя, а ехидный внутренний голос насмешливо поинтересовался, уж не этого ли он ждал в самом начале?

– Тринадцать! – восторженно обвел рукой серые угрюмые стены Хопкинс, задев балахон одного из молчаливых стражей. – Но я превентивно расскажу-с, что будет болеть и как это будет происходить.

Женя сделал шаг назад.

– Нет смысла бежать. Посудите сами – кому охота из-за минутной слабости, трусости терять жизнь. Снимите билет и оставайтесь в нашем вертепе. У нас хороший карьерный рост. Мои помошники тоже начинали с клоунов. – Хопкинс бросил свиток в камин. Узорчатые готические буквы исчезали, осыпаясь в золу. – Раны исцелятся при выходе отсюда, но зачем страдать зря? Просто снимите ваш гостевой билетик!

– Да, да. День рождения этого карапуза можно занести в энциклопедию, где-то примером к слову «Контрасты». – зло сказал Женя. – Только что под интимную музычку тебя облизывают три внезапно стареющие шлюшки и сразу же за ними в программе все пытки инквизиции в исполнении ряженого пенсионера. Вы бы хоть с правилами определились! Форт «Буайяр», блин.

– Молодой человек! – встревоженно повторил Хопкинс. – Вы меня слышите? Нам пора начинать.

– Фиг тебе, мразь. – Женя с силой двинул ногой в пах одному толстяку и отбросил его этим на второго. Затем быстро выхватил что-то длинное из камина, с деревянной ручкой, и с разворота, как клюшкой для гольфа, залепил по Хопкинсу. Железный стержень, оканчивающийся криво изогнутым крючком, просвистел и ударил прямо в ухо растерянно наблюдавшему за происходящим инквизитору. Шляпа с пряжкой слетела в огонь, подняв сотни искр вверх и начала тлеть, издавая зловонный запах паленой старой шерсти.

– Назад, твари! – нервно закричал Женя, отходя глубже в комнату. Откинув балахон, совершенно лысый стражник шел прямо на него, расставив руки. Голова блестела, как натертый мастикой баскетбольный мяч.

– Схватите его! – зашипел Хопкинс. Из раздробленного виска сочилась густая кровь и что-то еще, белой, двигающееся, напоминающее личинок для рыбалки. Женя размахнулся и железный стержень просвистел еще раз, опустившись на бедро лысому. Тот отклонился, но продолжал идти, без тени боли наваливаясь на поврежденную ногу. Женя снова замахнулся, но споткнулся об выступ на полу и удар только слегка задел нападающего.

– Схватите его! – шипел Хопкинс, как разьяренный кот. Его рана практически затянулась назло всем срокам регенерации тканей и только кровяной подтек на щеке напоминал об инциденте. Любой терапевт отдал бы хорошие деньги за возможность понаблюдать за этим. – Теперь все будет по-другому!

Женя с заломанными за спину руками, скривившись от боли, не видел его лица, но по интонации голоса мог сделать выводы, что ничего хорошего оно не представляло. Двое поверженных им громил как ни в чем не бывало держали его за кисти рук, вызывая этим резь в плечах и спине. Драгоценный желтый билет раскачивался на шее, как метроном психиатра, пытающегося ввести пациента в гипноз.

– Начнем традиционно. – сухо приказал Хопкинс. – Раздеть и на доску его.

Белый свитер свалился с плеч, разрезанный ножом вдоль позвоночника и фабричных швов. Следом за ним полетела распоротая рубашка.

– Сюда. – скупо махнул Хопкинс. – Ведите его сюда, лодыри.

На Жене не осталось ничего, кроме красно-черного шнурка на шее с желтым треугольником. Правое плечо кровоточило – нож задел кожу, разрезая ткань рубашки.

– Итак, приступим. Вот доска. – указал Хопкинс рукой на длинную, расположенную под острым углом к полу, доску. Он поднял лохмотья – остатки одежды парня, и одним лоскутком тщательно вытер висок и щеку, скомкав и выбросив затем его в огонь.

– Вижу, кретин, что это не кожаное сидение в Большом театре. – отозвался Женя.

– Доска эта груба и несовершенна в глазах плотника, но в глазах инквизиции это превосходный инструмент для пыток, – продолжал Хопкинс, осторожно поглаживая шершавую поверхность с особенной, личной гордостью, – здесь столько заноз, щепок, игл! Мы протащим вас вверх и вниз по несколько раз, пока спина не будет напоминать сосновый бор в окрестностях Валадилены или на худой конец, спину дикобраза. После прокалывания я натру вашу голову брагой и подожгу ваши волосы. Вы немного заросли и похожи на обезьяну. К сожалению, у нас мало времени и я не могу лишать вас сна в течении многих суток. Это потрясающе! – мрачно улыбнулся Хопкинс, – и всегда приносит немыслимые страдания для жертвы. А это тиски для пальцев, мое собственное изобретение. Кровь пойдет через ногти и поры кожи так, что добрый месяц вам не достать пальцами и спички из коробка.

– Плети, кнуты из сыромятной кожи, вымоченные в соленых растворах, – продолжал он после некоторой паузы, – кипящее масло в плошках для поливания ран, «лестница», «дыба», щипцы для глаз, иглы – горячие или раскаленные, сапоги...

– Ну и дерьмо же ты. – спокойно сказал Женя. – До смерти, небось, ты занимался инквизицией или пахал на фюрера? Сколько безвинных людей ты загубил? Десять? Двадцать?

– Хочешь быть крутым? – остановился Хопкинс и приподнял брови. Зрачки были желтые и при взгляде на них мерещились жалящие осы. – Проявляешь смекалку? Были круче тебя. Были титаны, короли. Рыцари, смелые, храбрые! Ты против них червяк. Сотни, тысячи людей... Они все кричали, умоляли о пощаде, говорили, что сделают для меня все, что пожелаю. Я вырывал глаза, языки, отрезал пальцы и кое-что еще у мужчин, после чего те становились существами среднего рода. Мы сжигали их на кострах и до сих пор запах горелой кожи нравится мне больше всего и даже запах женщины – ты знаешь, о чем я? – не может заменить мне аромат человеческого бивштекса. Жаль, что я не могу убивать тебя бесконечно долго. Жаль, что мне не дали поработать с твоей дурочкой. Очень жаль...

Голос его изменился и стал хриплым, кашляющим, будто его обладатель в свое время много курил и пил. Изменилась и интонация. Исчезли притворно-вежливые нотки, подчеркнутое «Вы» Жене. Вместо появилось нечто злобное, нехорошее, по настоящему злое. Лицо словно перекосилось, уголки губ здорово оттянулись к подбородку, брови тяжелыми тучами сгустились над желтыми глазами.

– Начнем. Давайте вспомним былое и освежим кровью эти доски. Свяжите руки за спиной мокрой веревкой, лентяи. Подведите его сюда. Наклоните доску. Теперь медленно, аккуратно...



* * *

Марина, прийдя в себя, поднялась и походкой бывалого моряка во время качки направилась к белому прямоугольнику двери в конце полуосвещенного коридора. Одна лампочка зияла разбитой дырой. Девушка шла к выходу.

– Это сон, сон, сон, сон... – твердила она формулу-заклинание. На сером полу оставались ее следы, размером уменьшающиеся с каждым шагом: жуткая смесь паутины, раздавленных пауков и тараканов в форме отпечатков рифленной подошвы. – Я просто открою дверь и проснусь. Если сон сосредоточен на запрете, то надо просто... Вот я Сереге это все расскажу, посмеемся. Сон...

Она встала прямо перед дверью и с минуту молча смотрела на идеальную белую покраску, без единого заметного потека. Треугольная ручка и та же пресловутая змея на ней. Пальцы с остатками ниток паутины обхватили ее.

Внезапно какая-то сила отбросила Марину /»Это не сон! Это не сон!! Это!!!.. / назад. Рука, казалось, вспыхнула и загорелась, девушке даже показалась, что она видит это таинственное пламя, внезапно взбушевавшееся на кончиках пальцев и поверхности ладони. Но болевой шок прошел быстро. Марина, охнув, посмотрела на руку. Извивающаяся, волнистая змея медленно исчезала с кожи, словно грязь, смываемая водой. И кто-то сверху вкрадчиво ядовито рассмеялся.

Играем дальше.



* * *

За те долгие две минуты, в течении которых Андрей получил опыт складывания карт в дурацкие домики, существо ни разу не обернулось. Но Андрей чувствовал, что оно меняется, трансформируется в нечто новое, разрушая выбранный первоначальный образ.

Карты летели из дрожащих рук и единственным достижением пока была постройка трехэтажного домика, который рассыпался, как только Андрей отнял пальцы. Короли и вальты никак не хотели выстраиваться ровными треугольными блоками и разьезжались в разные стороны.

Большая часть песка была уже в нижней стеклянной колбочке.

– Ха-ха... – бодро и коварно возвестило о себе существо, – ну что, тебе не везет, да?

Андрей нервно дернулся и еще один картонный домик закономерно сложился в стопочку вальтов и девяток. Несколько карт осенними листьями плавно спикировали на пол.

– Закрой, черт тебя побери, рот! – гневно завопил он, исступленно поднимая глаза вверх, словно призывая белый потолок в свидетели происходящего. Существо в обличье полуразвалившегося Сергея захихикало и ободряюще добавило:

– Но мы дадим тебе замечательный дополнительный бонус!



* * *

Хопкинс задумался. Наморщенный лоб подчеркивал явную озабоченность.

– Мы сделали добрую половину стандартных операций, неужели ты не хочешь облегчить страдания и снять этот чертов билет? А ведь я знаю еще пытки японских мастеров. Ты и не догадываешься, что можно сделать тонким, как перо, лезвием и несколькими голодными крысами. Я могу так обработать твои ноздри, что они будут пригодны только для демонстрации в цирке уродцев. Подождем еще немного. Для продолжения банкета попробуем горячие блюда. – потер он свою седую бороду закругленным набалдашником трости и махнул слугам.

Изрезанное, избитое, истекающее кровью тело парня переложили на деревянный топчан с фиксажем для рук и ног.

– Иди к чертям собачим. – на доске было не очень удобно. Туловище перехватили толстой веревкой, руки зажали скрипящими ржавыми кандалами и стянули к полу. Разбитый локоть дергался в спазматических покалываниях. Ноги были зажаты между обугленными деревянными колодками. Помощники Хопкинса развернули доску к камину. Нестерпимый жар ворвался неожиданно и резко. – Боже, нет!

– Да! Да! – победно засуетился у огня инквизитор, раздувая его огромными скрипучими кожаными мехами и громко при этом насмешливо фыркая. Пламя лизало пятки и щиколотки Жени. Кожа неестественно покраснела и начала пузыриться.

– Выпустите меня! Я сниму, снимууу, снимуууу!

Хопкинс по-цыплячьи наклонил голову набок, словно прислушивался – хотя не услышать громкий визг мог только безнадежно глухой человек.

Женя кричал, извиваясь всем телом. Мышцы по всему телу напрягались, вены вздувались, выступая голубыми ниточками, голос летел и срывался на хрип. Доски под ним скрипели и скамья ходила ходуном. После властного жеста Хопкинса ее отодвинули от огня. Женя что-то невнятно прошептал сухими потрескавшимися губами, обмяк и потерял сознание.

Поскучневшим голосом инквизитор обратился к своим ретивым исполнителям.

– А теперь оба бегите за хозяином. Я хочу, чтобы он видел это. Ведро воды. Нет, ты останься. Вылей прежде ему на голову ведро воды. Пусть очнется.

Слуга проворно и аккуратно, стараясь не разлить ни капли, полил лицо Жени.

Прошло несколько минут.

– Снимай! – приказал Хопкинс едва открывшему глаза парню. – И если ты меня обманул, я устрою настоящий ад, жарче и громче, чем в аду. Ну? Что ты бормочешь?

– Цепи...Рука...Сними... – более четко повторил Женя, приподняв голову и тут же уронив ее обратно, разряжая легкие жутким кашлем. Хопкинс наклонился, приняв позу завязывающего шнурки человека и зазвенел цепями. Секунду спустя Женя почувствовал относительную свободу правой руки. Вода стекала по его лицу, смешиваясь с потом и кровью. Хопкинс деловито упер руки в бока.

– Я жду. Делай это.

Женя поднял руку и коснулся красно-черного шнурка, прилипшего к телу. Пальцы судорожно сжались на нем и рука резко понеслась вниз. Хопкинс экстатически наблюдал за этим, но когда кулак Жени разжался, выпуская толстый шнурок между пальцами, на его лице появилась плохо скрываемая гримаса ненависти.

– Сильнее. Дергай сильнее!

Рука безвольно свисала вниз, подобно сохнувшему на веревке шарфу. Пальцы снова пропустили шнурок медальона сквозь себя, не причинив никакого вреда. Хопкинс светился восторгом. Не раздумывая, он импульсивно схватил первый попавшийся обоюдоострый нож, валявшийся в груде иголок, щипцов и тисков, и вложил его рукояткой в ладонь Жени. Кулаки мастера пыток истерично сжимались и разжимались, глаза тускло взбудоражено блестели в предвкушении долгожданного.

Но что-то не получалось.

– Неужели нельзя просто разрезать этот шнурок? – через несколько по прежнему бесплодных попыток наклонился к парню инквизитор. Он выглядел более чем раздраженным и брюзгливым. – Что ты там опять бормочешь? А? Сейчас я сам...

Внезапно нож, блеснув рыжим и красным, описал дугу и угодил прямо в глаз склонившемуся инквизитору. Женя резко и проворно вытащил лезвие и воткнул в другой глаз уже открывшему в немом крике рот Хопкинсу. Белое, похожее на яичный белок, вещество хлынуло по его щекам, заливая усы и бороду.

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! – закричал Хопкинс, разинув рот до неймоверного. Красный язык, словно дразнясь, вылез наружу, смешно болтаясь в воздухе.

Женя, не мешкая, перерезал стягивающую живот веревку. Он не выпускал нож ни на секунду, сжимая его, как последнюю надежду, что в общем-то, соответствовало действительности. Неуклюже поднявшись боком, он еще раз полоснул ножом Хопкинса по рту, разрезав губы до скул. Руки инквизитора тут же прижались к разорванным щекам в театральном мелодраматическом жесте, сквозь пальцы ручьями сочилась кровь. Женя нагнулся и нащупал затяжной винт. Слуга, с интересом аналитика наблюдавший за молниеносными, как хлыст, ударами молодого человека, неторопливо направился к нему. Лицо выражало недовольство в высшей степени проявления, граничащее, однако, с некоторым уважением. Женя отклонился обратно и зажав нож зубами, поднял трость инквизитора, лежавшую прямо под ним. Пальцы ухватили ее гладкую поверхность, правая рука при этом угрожающе хрустнула. Он перегнулся обратно назад, повернувшись спиной к слуге. А через несколько бесконечно долгих секунд, подгадав, когда противник приблизится, резко, молниеносной пружиной, развернулся.

После неожиданного свистящего удара лысый гигант осел на пол. Хопкинс наткнулся на него и упал. Он уже перестал кричать, издавая лишь глухие булькающие звуки, подобные тем, которые можно извлечь, дуя в соломинку, торчащую из стакана с колой. Кровь забрызгала изувеченное лицо инквизитора и он нещадно саморазрушающе колотил им по камням пола, оставляя черный блестящий след. Женя открутил винт и бережно поднял правой рукой левую, положив ее на доску. Затем сел и ненадолго склонился над колодками для ног.

Хопкинс дергался и пытался встать.

– Лежи спокойно, мразь. Я выдержал твое испытание, – совершенно ясно и членораздельно сказал Женя, поднимая джинсы и беря ботинки под мышки. – Я ухожу.

За камином оказалась белая дверь, совершенно не вписывающаяся в общий интерьер своей новизной и принадлежностью к миру, где уже существовала краска и хорошо работающие замки. Женя отбросил ненужный теперь нож. Ручка повернулась до упора. Медленно, осторожно ступая болящими до рези в глазах ногами, он открыл дверь и вышел из камеры в полуосвещенный коридор.



* * *

Игра завела ее в странное место. Марина смотрела на себя в зеркало. Отражение было расплывчатым, маленький холл позади ее тоже вырисовывался в неясных очертаниях. Большое, во весь рост, занимающее все узкое пространство комнаты зеркало выглядело немытым и запущенным. Создавалось впечатление экономии на уборке горничными. Марина сделала отражению легкий реверанс, еще раз дав пищу для размышлений внутреннему «Я», без того сомневающемуся в наличии крыши хозяйки и в частности ее местоположения над головой.

Сбоку к стене были прикручены по две лампы с каждой стороны. Недоуменно обведя глазами тесное помещение в поисках второй двери, Марина ничего не обнаружила.

– Малышка-красотка, – негромко позвал голос, знакомый и звенящий, – посмотри на меня.

– Кто здесь? – испуганно завертелась Марина, мотая волосами. Ей показалось, что неутомимый Весельчак тайком прошел за ней и теперь кокетливо спрятался так, что его не видно. – Кто?

– А ты полюбуйся на себя...

Прищурив глаза, девушка уставилась в свое отражение.

Оно изменилось.

Гордость Марины, длинные темно-каштановые волосы, уменьшились по длине.

– Может, будет казаться, что все происходит очень быстро... – отражение неспешно говорило, в то время как девушка, плотно сжав губы в ниточки, молчала. – Но это ведь такая чудная игра... Жизнь ведь сама по себе скоротечна... Только ты появился на свет... А глядишь и пора и честь знать... Смотри же внимательно неотвратимо неизменно...

Марина подошла ближе. Отражение тоже сделало шаг вперед, не прекращая монолога. Волосы не просто укоротились, они спутались, смешались, потускнели, сжались и потеряли свой естественный цвет. И лицо менялось, желтело и тускнело, как газета на ярком солнце. Марина, затаив и буквально спрятав дыхание, пожирала глазами зеркало, начисто забыв, где она.

Высокая грудь, ровными холмами скрывающаяся за кофточкой, вдруг обмякла и осела, как водяной матрас, если из него выпустить воздух. Брови, густые и темные, побледнели и выцвели. Ярко-красные губы слились с серой кожей, став узкими и бескровными, цвета перележавшей срок годности горчицы. Глаза потеряли живой, горячий блеск молодости и заплыли тяжелыми розовыми мешками. Морщинки – маленькие, как штрихи художника и большие, как борозды пашни в земле, покрыли своей паутиной лицо отражения. Четкие «гусиные лапки» отпечатались на коже у глаз. Щеки впали, четко очертив скулы.

– Тебе нравится? – голос тоже изменился и больше напоминал сухое карканье. Отражение улыбнулось, обнажив почти беззубый рот и молочно-розовые десна.

Марина молчала.

– А ведь мне удалось тебя провести, крошка-малышка. – отражение победно откинуло голову назад, рассмеявшись режущим смехом стареющей циничной проститутки. – Ведь это ты стареешь, а не я.

– Какого черта? – пришла в себя Марина. – Я...

Голос ее стал хриплым, дребезжащим, как стекло. Она подняла перед собой руку и не узнала ее – сухие, сморщенные пальцы с острыми желтыми ногтями, артерии, многократно увеличенные и выступавшие наружу, пульсируя под дряблой кожей, слабый пульс и холодок в кончиках пальцев. Усталость тяжелым шерстяным платком легла на плечи, которые внезапно стало трудно держать прямо, выровнявшись.

– Теперь тебе, малышка-красотка, никогда не разбить этого зеркала! – торжествовало отражение, высунув черный, с большими трещинами, язык. Он был похож на измученную засухой землю. Стареющая зеркальная Марина похотливо повернулась несколько раз на одном месте, виляя бедрами и дергая костлявыми плечами, затем разорвала руками кофточку и оголила рябую грудь.

– Выход там? – прошамкала настоящая Марина.

– Прямо здесь! – откровенничало зеркало, – вход прямо здесь. И выход тоже.

Марина растерянно оглянулась в поисках чего-то тяжелого – разбить свое отражение и возможно, прекратить это кошмарный танец. Пустая комната многозначительно ответила на это любопытство. И тут на глаза попались четыре лампы с металлическим основанием.

– Сними, сними их. – насмешливо проследило отражение взгляд девушки. Волосы уже почти побелели и фигура еще больше сгорбилась. – Лучше впомни веселую молодость.

Марина выпрямилась и испытала сильную боль в пояснице, зато рука достала лампу. Она покрепче, как только возможно, обхватила ее и дернула вниз рычагом стоп-крана. Корпус, выполненный в форме буквы »S», слегка вздрогнул и лениво пополз вниз. Рука девушки сорвалась, вызвав целый всплеск неведомых доселе болей в суставах, в спине, в кистях и пальцах. Воздуха нехватало, как после хорошей часовой пробежки.

– Хорошая попытка. – шептало отражение. – Только зря стараешься. Зря убиваешься. Ничего здесь не выйдет. Зря в юности курить начнешь.

Марина не стала вступать в дискуссии. Она еще раз дернула лампу, с ужасом отметив, что пальцы начинают неметь и неподчиняться.

– Покой, покой, покой... – иступленно речитативом повторяло зеркало. – Сядь и отдохни, сядь и отдохни, сядь и отдохни, сядьдохни, сядьдохни, сядьдохни...

Лампа грохнулась вниз после пятой попытки.

– Сядьдохни, сядьдохни, сядьдохни, сядохни, сядохни, сядохни...

Зажав ее сморщенными руками, она с жалким подобием размаха стукнула по зеркальному полотну.

– Сядохни, сядохни, сдохни, сдохни, сдохни...

Безрезультатно. Еще размах и опять ни царапины. Откуда-то из рукава выпал маленький серый жучок, невесть как выживший и засеменил обратно, к выходу. Трубка лампы со светящимся даже сейчас шаром весила не больше буханки хлеба. Марина сконцентрировалась и сложив всю свою оставшую силу, ударила по зеркалу.

– Сдохни, сдохни, сдохни, сука ты эдакая, что ты наделала?! – пронзительно завопило отражение и рассыпалось на сотни кусков. Прорезавшийся так неожиданно голос заставил Марину отшатнуться, ноги не выдержали и подкосились. Пол внезапно оказался очень близко от глаз. Зеркало с грохотом и, можно сказать, с удивлением разбилось. Осколки весело полетели вниз, крошась и рассыпаясь сверкающими новогодними песчинками. Марина привстала на руках – это далось ей нелегко – и поползла к открывшейся за зеркалом двери. Треугольная ручка приковывала взгляд магнитом.

– Ты разбила меня, стерва! – яростно константировалось где-то под ногами. Марина коленом наступила на довольно большой кусок стекла и раздавила его. В пальцы немилосердно впивались осколки, джинсы немедленно превратились в тряпку. Кровь на костяшках оставляла смазанные следы на полу и вместе с потеками от коленок они выглядели тормозным путем резко останавливающейся машины. Встать сил не было. Марина понимала – задержись она хоть на минутку и судорога сведет ее мышцы, а сердце взорвется, как перегревшийся примус.

Руки задрожали и предали ее.

Марина перевернулась на бок и поползла, отталкиваясь ногами в ставших большими кроссовках. Смех преследовал ее. Глаза начали слезиться предметы теряли свои очертания. Резкая боль от вьевшихся под кожу осколков не давала потерять сознание, заставляя ползти вперед, одновременно с этим дурманя до тошноты.

Голова уткнулась в дверь. Марина с трудом протянула руку вверх и попыталась нащупать бронзовый треугольник. Все куда-то плыло и исчезало. Тщетно. «Неужели все?» Еще раз и еще. Повсюду красно-серый промозглый туман, холод, одиночество; обиды и радости тонут в этом болоте и уже ничего нет настолько важного, чтобы бороться, покой, покой, тишина, далекое эхо и...

Дверь таки открылась.



* * *

Андрей, переводя взгляд с разрушенного домика на часы с заполненной нижней колбой и пустой верхней, заламывал пальцы. Существо довольно меряло шагами комнату, обходя игральные столы шлепающей походкой гуся.

– А ведь тебе несказанно повезло! – словно оправдываясь, заявило оно. Ливрея мешком висела на его скрюченных плечах. – Большинство из гостей горят на рулетке.

То, что было когда-то Сергеем, подошло к молчавшему и поникшему головой Андрею, встало за ним, нащупывая что-то на спинке неудобного стула.

– Я смогу построить его! – очнулся Андрей, а внутренний голос пугающе равнодушно и вяло поинтересовался «Да? А зачем?». – Дайте мне еще один шанс, еще три минуты, я не хочу...

Электрический разряд пронзил его насквозь, отталкивая и притягивая одновременно. Андрей попытался встать, но сил едва хватило, чтобы слегка податься вперед. И тут же все исчезло, пропало, сгинуло, растворилось, растаяло...

– Мы не играем в кредит! – лукаво заметило существо, довольно потирая руки и раздвигая порванный рот в некоем подобии улыбки. От волос Андрея уже шел дым, руки и ноги дрожали в эпилептических схватках. – Но пожалуй, пора выключать.

– Ведь мы не занимаемся грилем, – продолжило существо уже через несколько минут, когда Андрей сидел на корточках перед ним. – Нет, ни в коем случае. Мы выводим клоунов. Это благородный труд. Верно?

Андрей, грязный, в крови, в разорванной рубашке, с всклокоченными волосами, обожающе смотрел на возвышающегося над ним крупье. Глаза доверчиво следили за каждым его движением.

– Ну, малыш-коротыш, пойдем? – насколько это было возможным, ласково спросило существо и протянуло руку. – Тебя оденут и умоют, грязнулька.

Желтый треугольный билет с красно-черным шнурком остался лежать на столе, словно воспоминание о чем-то далеком и невозвратимо утраченном, спрятанном в солнечной пыли чердака. Андрей нечленораздельно произнес что-то длинное, но вместо понятных слов изо рта вылетела пузырящаяся слюна, маленькими капельками высыхающая на рубашке. Он протянул руку и так же, сидя на корточках, семенящим кукольным шагом пошел вслед за своим новым другом, продолжая булькать горлом и петь свои, никому не ведомые песни.



* * *

Коридор, показавшийся ему родным домом, застывшей прохладой вернул силы и наполнил легкие пьяняще холодным воздухом. Женя одел на себя остатки вынесенной одежды. Ботинки жали ноги. Постояв некоторое время в абсолютной тишине, он побрел к выходу, стараясь не нарушать царящего безмолвия, ни о чем не думая и гася любые попытки мозга затеять непринужденный разговор об абсурдности происходящего.

Спина, по началу ноющая как от доброй сотни вовремя не снятых горчичников, постепенно успокаивалась. Кроме того, постоянная режущая боль в раздробленном левом локте уже не так беспокоила, и похоже, все получалось, как обещал Хопкинс – раны ремиссировали при выходе из камеры пыток, несмотря на нелепость формулировки...

Женя заметил еще одну, самую последнюю полуоткрытую дверь и в какой-то необдуманный момент пожелал войти и туда. Доказать себе и другим, что ты не просто счастливчик, что не было случайностей, что...

Ход мыслей Жени был весьма кстати прерван. Запертая до этого момента дверь открылась и прямо перед ним практически без чувств грохнулась старуха, настолько старая, что Женя подумал, а есть ли хоть какие-то границы возраста? Морщинистая кожа на лице старухи красноречиво отвечала на этот невысказанный вслух вопрос. В мутных глазах ее застыло выражение вечности. Старуха сощурилась и несколько фамильярно схватила Женю за ногу.

– Это я. Вытащи меня отсюда. – прохрипел седой голос.

Женя занес ботинок, готовясь раз и навсегда отвязаться от настырной прилипалы, но увиденный им такой же, как и у него желтый треугольник на красной от засохшей крови кофте и знакомые джинсы остановили его. Он то думал, что это одна из неудачниц-соблазнительниц из первой комнаты, но...

– Марина? – неуверенно спросил он и почему-то почувствовал себя круглым идиотом. Старуха утвердительно слегка пошевелила головой.

Женя наклонился и крякнув от резкой боли в плече, одной правой рукой оттащил старое немощное тело от дверного проема. Облокотив голову старухи об противоположную стенку, Женя повернулся, чтобы закрыть дверь и машинально заглянул в проем.

– Привет, старичок. Хочешь увидеть будущее? – большое, во весь рост зеркало с отражавшимся в нем Женей, кряхтело испорченным громкоговорителем. – Добро пожалова...

– Женька! – позвал его другой голос. Он рывком захлопнул дверь и обернулся. Вместо бесконечно старой у противоположной стены лежала пожилая женщина лет шестидесяти и вопреки законам времени продолжающая молодеть. Теперь, даже если не напрягать воображение, без труда узнавались черты Марины, отмеченные печатью возраста.

– Это пройдет. Хотя я себя чувствую, как и выгляжу, если не хуже.

– Господи, ты жива... – бросился к ней Женя и помог встать на ноги, поддерживая. – Надо уходить отсюда. Только давай ребят найдем...

Морщины разглаживались на глазах, бледное, как мел, лицо наливалось румянцем и свежестью. Женя смотрел не нее и расплывался в абсолютно неуместной улыбке, которую давным-давно, может в прошлой полузабытой жизни, Андрей причислял к «глупой морде влюбленного».

– Нельзя терять времени.

Седой шарманщик слегка дотронулся до Жени, возвращая его на землю. Марине почти вернулся ее настоящий облик, только жуткие порезы, видные сквозь разорванную в лохмотья одежду, напоминали про исчезнувшую до поры старуху. Она повернулась к неожиданно появившемуся собеседнику и жалко улыбаясь, растерянно пробормотала:

– А я вас помню. Вы были во дворе. Где Андрей? Что с ним?

Старик схватил Женю за руку, увлекая его за собой. Борода слегка зацепилась за тело парня и тот почувствовал ее необычайно мягкое, как шелк, прикосновение. Все признаки безумия и грусти, приписываемые тогда Мариной, исчезли: взгляд обрел твердость и уверенность, движения стали более четкими и самое главное – исчезла дурацкая ненастроенная шкатулка, а вместе с ней исчез и дрожащий голос.

– Ваш друг не прошел назначенного ему. Он и еще один останутся здесь. Вы же должны спешить.

– Но почему? Как? А что будет с нами... А как же родственники Сережки? И... – затараторила Марина.

Старик недовольно покачал седой головой. Он открыл дверь и ледяной морозный воздух заставил сьежится полуголых Марину и Женю. Казалось, он был раздражен неудачно поставленными вопросами и испытывал чувство неловкости, отвечая.

– Не надо брать на себя непосильного. Ваша одежда прямо за дверью. Добирайтесь до дома маленькими улочками. – сказал он, подталкивая Марину в спину деликатным жестом. – О ваших друзьях позаботятся и никто, кроме вас, не вспомнит... Да и вы пожелаете поскорее забыть обо всем.

Последний день осени закончился.

– Там холодно, – говорил старый шарманщик, хотя Марина и Женя были уже далеко и не могли услышать. – А здесь... Здесь пятое время года, когда на земле царят шуты и скоморохи, заставляя людей плясать под свою дряную дудку.

Высокий мужчина в безупречном черном костюме и красном галстуке беззвучно подошел к седому шарманщику. Они некоторое время молча смотрели вслед исчезающим среди деревьев фигурам.

– Снова любовь, – сокрушаясь, сказал мужчина, приглаживая без того безупречные волосы серого цвета. Он недовольно покачал головой и перевел взгляд на два желтых треугольника, зажатых в руке у шарманщика. Еще один зритель – полуразвалившийся крупье – присоединился к ним. Рядом на корточках сидел одетый в пестрые лохмотья и шутовской калпак с колокольчиками Андрей. Лицо его было пустым и не выражало ничего. – Но наше шоу на этом незакончено. Всегда найдется кто-то, кто захочет и сможет продолжить его. Ведь шоу должно продолжаться!

– Да, – печально и недовольно добавил сероволосый мужчина после некоторого безмолвия, – снова эта хитрюка-любовь.

Ночь теряла таинственность и светлела, как кофе в молоке.

Старик довольно улыбался.




Август – сентябрь 1998 г., Белая Церковь.

 






Новости Авторы Проза Статьи Форум Карта
О проекте Цитаты Поэзия Интервью Галерея Разное
  • При перепечатке ссылайтесь на newlit.ru
    		•  Copyright © 2001 "Новая Литература"
  • e-mail: newlit@esnet.ru
    • Рейтинг@Mail.ru Rambler's Top100 be number one
    Поиск