Песни, густые и влажные песни, подобно почищенной от чешуи и костей селедке, скрипят на зубах, вязнут в глотке и пережевываются по сто раз для лучшего переваривания. Кроме желчного пузыря, у человеческой особи еще имеется глотка, для того, чтобы своевременно, так сказать, посильно излить продукт, изготовляемый этим пузырем, на окружающих головожопоногих собратьев. Это не только помогает выжить, но и жить. Жить, не задумываясь о жизни, изживать ее, словно неочищенную сосиску, и затем выплюнуть шкурку. Он родился, учился, женился, обзавелся домом, детьми и рогами, и умер счастливым. Не стоит плакать, а вовсе даже наоборот, стоит похлопать в ладоши и заявить во всеуслышанье - пример для подражания, выпить водки и отправиться спать, сладко и мягко, ворочаясь с боку на бок, пихая жопой опостылевшую разделяющую с тобой кров, еду и постель. А утром, глядя в зеркало, признаться себе, что жизнь без нее - страшная мука, и что всему назло эксгумированная любовь еще споет свою волчью песню при обнаженном свете луны. А иначе зачем это все?
     
      - Кто это был? - сбросив рубашку, словно грязную тряпку, возбужденно спросил Ник.
      - Это, - пробормотала Ева, шаря глазами по комнате, как бы ища хоть какую-то зацепку, какую-нибудь соломинку, чувствуя, что ее засасывает все глубже и глубже в мерзкую, черную жижу болота, - его звали как тебя. В сущности, он и был тобой.
      - Его не могут звать как меня, потому что мы с ним разные, разные люди.
      Поведение Ника напоминало беспокойство запертого в клетке хищника.
      - Его не могут звать как меня! - заорал он словно тюлень, в чьем теле, словно черви, копошились пули.
      Очень тихо, чуть слышно, едва сдерживая слезы:
      - Я звала его твоим именем. Я сделала его тобой. Я сходила с ума без тебя, мою грудь изъела тля, в моей промежности поселился стригучий лишай, мое мясо отказалось крепиться к костям, зубы мои устали пережевывать рыбью чешую ногтей, а легкие отказались от воздуха, и появился он. Но это была лишь стрела, поранившая мочку уха. Мне нужна была эта рана, я жила этой болью. Где был ты все это время?
      Жемчужные бусинки сплелись в теплые соленые ручейки и пробежались по ее щекам.
      - Не надо, не говори, потому что все это время ты был со мной. Я не изменила тебе ни мыслью, ни телом. Ведь это ты целовал мои губы, это ты питал меня своими липкими соками, это ты позволил мне жить, жить, жить...
      И та черная змея, сидевшая все это время в закромах женского удушья, выползла, шипя, из многострадального тела Евы, оставляя взамен легкую невесомость и непонятную беспричинность пустоты.
      Ужаленный этой змеей, Ник вдруг почувствовал себя разбитым на сотню осколков зеркалом, в котором отражается, преломленная в гранях слез, боль живого человеческого существа. Он обнял Еву, прижав к простуженной груди.
      - Не плачь, - только и произнес он.....
     
     
      - Чем ты занимался все это время? - утопая в мягких складках его живота, промурлыкала лоснящейся кошкой Ева.
      - Чем я еще мог заниматься? Литературой, писал.
      - Ну и как?
      - Что за глупый вопрос? Никак, - со спокойным равнодушием проник в уши Евы такой родной и теплый голос Ника. - Им же нужны схемы и формулы, они требуют съедобной пищи. Если курочка, то гриль, цыпленок табака, если кость, то непременно жирненькая, наваристая с бульончиком. Они боятся сырого мяса, их зубы не в состоянии пережевать этих волокон, а желудки - переварить, да к тому же есть опасность подхватить глисты или червяков в мозг. Всем им нужно чего-нибудь свеженького, новенького, а сами шарахаются, как черт от ладана, от этого новенького. Психологизма не хватает, толстовцы хреновы. Эпатаж их не привлекает, от мистики они зевают, от сцен насилия и секса их тошнит, натурализм - вещь устаревшая...
      - Тебя отвергли? - тихо спросила Ева.
      - Я не барышня, чтобы меня отвергать, а впрочем, стихи мои таковыми не оказались, то есть мне сообщили, открыли глаза на сущность проблемы. Получается так, что это и не стихи вовсе, а сплошная патология, поток извращенного сознания, графо-маньякство. Ну, а рассказы - сущее говно, еще хуже стихов, примитив. Да, в общем, насрать на них.
      - Ты говоришь, как оправдывающийся неудачник.
      Ник оттолкнул Еву, встал, надел штаны и закурил.
      Пугающая предштормовая тишина повисла в воздухе клубами едкого дыма.
      "Здесь душно, - подумала Ева, - так всегда бывает перед грозой, но иначе нельзя, либо этот зной сожжет нас дотла, выест нас изнутри. Пусть буря, пусть гром, пусть прольются реки соленой воды, пусть град побьет все побеги, пусть сейчас, чем потом - соленые потоки крови, ритуальной, жертвенной крови, пусть гроза".
      - Ну что же, это ты верно заметила про неудачника, - заморосил Ник, - я и есть неудачник, и всегда им был. И что же мне теперь - обосраться, повесившись на шнурке от ботинок? Впрочем, кажется, я уже и так труп вашими стараниями. За что же так, позвольте вас спросить?
      Пытаясь противостоять натиску, Ева попробовала сохранить спокойствие духа.
      - Я думаю, мы в этом квиты, ведь и ты меня убил, если помнишь. Я лишь сделала ответный выстрел.
      - Как? Ответный выстрел? Ты сделала ответный выстрел? Ага. А помнишь ли ты, родная, какая ты была, когда я тебя подобрал? Это, - он ткнул пальцем в сторону Евы, - даже отдаленно не напоминало человеческое существо. Я нашел тебя как облезлую бездомную шавку, побирающуюся на помойках, для эксперимента над животными.
      - Удачно?
      - Встань и посмотри в зеркало, и ты поймешь, удачно или нет, хорек облезлый. Твое тело уже забыло синяки и шишки, которые на тебе светились вместо украшений. А эта вонь, которой пропиталось не только тело, но и все твое естество? Ты только отмокала около месяца в ванной, забыла? И после всего этого она в своем вонючем пасквиле еще и убивает меня, несмотря на то, что это всего лишь жалкий плагиатик, слизанный у того, кого она так безжалостно отправила на тот свет. Писательница, с большим жизненным опытом. К ней прямо на дом приходят поклонники ее неслыханно великого таланта.
      - Господи, как это банально, словно в какой-то замызганной драмочке.
      Ева добровольна шла на обострение конфликта, потихоньку в ней пробуждалась та звериная сила, убаюканная пространством и временем, проведенным в этой квартире. Из глубинных недр, сокрытых где-то в низу живота, бурлящими потоками раскаленной лавы поднимался гнев, заполняя собой все поры, разливаясь по телу мелкой дрожью.
      - Еще один хренов критик. Ты много драм перечитала, страдалица паскудная?
      Бешенный бык уже раздувал ноздри и рыл копытом землю.
      - Я неудачник. Что ж, приятно это слышать. Но от кого? От дешевой мочалки, которая проползла на спине, на брюхе, на четвереньках аж до самого Олимпа и там отсосала у господина Аполлона, который вдохнул в нее этот светлый писательский дух, а затем перепихнулась с главным папой Зевсом, и он от щедрот своих поделился с ней самым сокровенным знанием. А что же это за знание такое, спросите вы. А я вам отвечу - это дар, дар узнавать, лишь взглянув на человека, удачник он или же крайняя ему противоположность.
      - Какая же ты сволочь, - тихо произнесла Ева.
      Волчица, когда-то проживавшая внутри женщины, за долгие месяцы тепла и уюта превратилась в беззубую, беззащитную сучку из породы болонок.
      - Я знаю почему ты ушел. Потому что твой сраный эксперимент вышел из-под контроля. Произошло непредвиденное, ты полюбил этого затравленного зверя, точнее то, что из него получилось, и понял, что не сможешь вот так просто убить, как задумывал в самом начале. Кишка твоя оказалась тонка, и ты решил уйти, чтобы то чувство, которое вспыхнуло в тебе, слегка притупилось, любовь ушла на задний план и вовсе исчезла. И когда, по прошествии этого времени твоих скитаний, ты понял, что уже больше не любишь меня, то отважился, наконец, вернуться и завершить так давно начатое. Но теперь, увидев меня, ты понял, что я никогда не была тебе дорога, ни тогда, ни сейчас. Ты убежал, потому что банально испугался. Ты - обычный жалкий трус, который всего лишь бахвалится своей неугомонной фантазией, а как доходит до дела, так сразу бежит в кусты, поджав хвост. Будем считать, что ты меня убил.
      Прощай, я ухожу, эксперимент закончен, два живых трупа не могут сосуществовать в пределах одного склепика, я уступаю, это по праву принадлежит тебе, - тихо, без запинки, четко и жестко произнесла Ева и сделала шаг по направлению к дверям.
      Не имея никаких словесных возражений, Ник хлестко ударил, отчего женщина безмолвно рухнула на пол.
      Ник наклонился над Евой и плюнул в ее окровавленное лицо своей желчью.
      - Что, сука, не нравится? Пойдет она. Куда? Куда ты пойдешь, скотина?
      Он со всей мочи пнул тугой, набитый человеческими внутренностями и обтянутый лоснящейся кожей мешок.
      - Пойдет она, пойдет она, пойдет она ... - Ник потихоньку остывал, как железный чайник, наполненный кипятком, отдающий свое тепло окружающему пространству.
      Он сел на краешек стула, взялся руками за голову и, покачиваясь взад и вперед, на протяжении получаса повторял одну и туже фразу "Я сошел с ума".
      Он никогда до этого не бил женщин. Ему казалось, что прошло уже несколько лет с того момента, как он заболел этой идеей: привести в дом бомжиху и после того, как она будет чувствовать себя человеком в полном смысле этого слова, убить ее. Все оказалось не так просто. Первая часть эксперимента удалась. Эта облезлая нищенка стала настоящей дамой и, больше того, влюбилась в своего палача. Что же, дело за малым. Вот она лежит на полу, по искривленным от боли губам стекает теплая сладковатая кровь. Убей же ее, чего же ты медлишь, встань и перережь ей горло, или просто забей до смерти, ногами, молотком, чем угодно. Это всего лишь зверек, никто не спросит, где она, никто не поинтересуется ее здоровьем. Докажи ей и себе, что все, что она здесь плела, вздор и бред. Докажи ей и себе, что ты не трус.
      Ник тихонько поднялся, взял на кухне нож и подошел к распластанной на полу женщине.
      Ее красивые большие глаза были открыты. Они смотрели на Ника без злобы, страха и отчаяния, в них не было мольбы о помиловании, ни щенячьей любви, ни звериной ненависти, в них отражалась синь небес, холодная, спокойная и бесстрашная.
      - Что ж, - тихо сказал Ник, обращаясь к Еве, - эксперимент подходит к концу. Помнишь, когда ты только появилась здесь, ты спросила меня, какого хрена я тебя притащил? Ты права, я собирался тебя убить, но не тогда, а спустя какое-то время. Теперь оно настало. Шахерезада рассказала мне все свои сказки и больше не осталось ни одной.
      Я хочу убить тебя по иным причинам. Ты будешь принесена в жертву искусству. Твоя смерть будет ни чем иным, как умиранием плоти, твой дух, твоя боль, страдания, будут жить на страницах моего романа. Так что твоя жертва не напрасна. Я где-то читал, что Микеланджело убил своего слугу, для того, что бы изобразить мертвое тело. Честность в искусстве - залог успеха, хотя нет, не успеха. Само искусство не содержит в себе обмана и фальши, а если там есть хоть доля лжи, то это уже не искусство, а так, баловство. Поэтому я приношу тебя в жертву искусству, для того, чтобы все было честно....