Первый вариант.
      Все было так, как она рассказала. В каждом рассказе, пусть даже он самый невероятный, есть доля правды, это так, но, сдается мне, в том, который мне удалось услышать, больше выдумки, нежели истинны. Допустим, я готов поверить, что она была проституткой, уверен, у нее неплохо получалось. Скорее всего, что и ребенок у нее был, возможно с патологией, но, по понятным причинам или же не понятным, он скончался, и именно эта смерть наложила черную печать безумия на мозг Евы. Ее душевный аппарат, для того, чтобы как-то справиться с утратой и горем, создал собственную мифологию, позволяющую найти логическую цепочку оправдания произошедшим событиям в жизни Евы. Некая защитная реакция со стороны мозга. Быть может, у нее съехала крыша как раз после смерти бабы Веры и она ударилась в выдумывание всякой чуши.
      Весь этот бред с мертвой дочкой придумал ни кто иной, как сама Ева, я в этом больше чем уверен, и этот неведомый автор, творящий судьбы своих персонажей и помещающий их после долгих изнурительных мучений в райские пустоши, плод ее больного сознания. Она придумала все это и искренне отдалась вся, без остатка, на волю своих фантазий. Желая для сына иной участи, нежели та, которую придумал ему некий автор, она попросту отравила его в приступе параноидального бреда.
      Да, психоаналитик еще тот, куда там Фрейду.
      И вот проблема вторая.
      А что, если вся эта чертовщина забралась в мой мозг и отложила там десятка два яиц, из которых потихоньку вылупляются безобразные монстры?
      При этой мысли холодок пробежал по моей спине. Мне показалась, что эта женщина так глубоко залезла в мой мозг и управляет всеми моими мыслями, плетет из них бусы, нанизывая каждую мысль словно жемчужину на нитку. С этим романом я практически перестал различать явь и вымысел, не знаю где, не знаю как, но произошло что-то, что сломало эту тонкую грань реальности. Я понял, что заблудился в этом лабиринте и каждое действие на пути к выходу, будет ничем иным, как возведением еще одной комнаты. Снежная королева заморозила мое некогда горячее сердце, а спасать-то меня и некому, Герда оказалась банальной шлюхой и оставила меня, а, может быть, ее вообще не было.
      Днями и ночами я писал, писал о Еве, о себе, писал всякую чушь, моя жизнь превратилась в написание букв, а, б, в, г, д... Я. Кирпичик к кирпичику, буква к букве - небоскреб, готический замок, гробница. Надо было что-то делать, как-то выбираться из этого кошмара, безумие стучалось в мои ворота, оно уже не просило открыть дверь, оно ломало ее ломом, кувалдой, стенобитным орудием.
      В конце концов, я решил объявить о своем уходе, но не знал, как бы это лучше сделать. И тут помог случай. Ева пришла утром часов в девять, я не спал всю ночь, как обычно, занимаясь писаниной. Она вошла в комнату, тихо присела в кресло и закурила.
      - О чем ты пишешь? - щелкнув зажигалкой, спросила она.
      - О тебе, обо мне, о жизни. Я хочу уйти от тебя Ева, - повернувшись к ней лицом, наконец-то, вытащив из себя этот камень отчаяния.
      - Ты не можешь.
      Негодованию нет придела.
      - Почему?
      Хладнокровное спокойствие.
      Ситуация, напоминающая нож и масло. Масло, не имея иной возможности сопротивляться, липнет на тело ножа, чувствуя и осознавая свою безысходность, пытаясь хоть как-то противостоять агрессору. Все методы и способы дозволены.
      - Потому что я тебя придумала, ты моя кукла, оп, хоп, направо, налево.
      Параноидальные пасы руками и нервное подергивание пальцами.
      - Ты неволен в своих решениях, ты безлик, ты не можешь уйти, можешь только умереть. Ник может только умереть, - словно в бреду плевалась она словами, выпучив бешенные глаза.
      - Так же, как и твой сын?
      Жилы проступили на шее и лбу, глаза налились кровью, она готова разорвать меня в клочья. В данной ситуации я подумал, что и вправду Ник может умереть, и, скорее всего, уже умер.
      - Ты больна, Ева. Я реален, понимаешь, ты не мой хренов автор, повелитель судеб. У тебя не получится отравить меня таблетками. Или, может быть, ты хочешь зарубить меня и сплавить в унитаз? Но зачем же в унитаз, чего это зазря мясу пропадать, чего-то себе на еду можно оставить, а все прочее - на базар. Не забудь написать табличку - "ЭТУ СВИНЬЮ Я ЛЮБИЛА", брать будут лучше, наш народ падок до чужого горя, словно мухи на говно слетятся.
      - Нет, мой родной, никакой свинины, я убью тебя иначе.
      - Забавно. И как же, в жабу, что ли, превратишь и надуешь через соломинку, так, чтобы разорвало в клочья? И вообще, если Ник должен умереть, то я-то здесь при чем, пусть себе умирает.
      - Ты и есть Ник.
      - Батюшки, свят-свят, чур меня, чур. Это как же так?
      - Ты думаешь, что ты реальность, но я тебе вот что скажу. Ты - реальность моей фантазии. Отгадай, почему из миллиона печатных изданий ты выбрал одно и прочел именно мой рассказ, разыскал адрес и вошел именно в эту квартиру? Но вошел ты в нее уже как Ник, твоя прежняя история жизни стерлась, была мной уничтожена и началась новая. Переступив порог этой квартиры, ты стал Ником, героем моего романа, и он еще не дописан, а дописать его могу только я, и мне выбирать его концовку.
      - Я устал от всего этого бреда. Ты давай лечись, а то запустишь - еще хуже будет, хотя куда уж хуже. Ты говоришь - роман, но роман-то не твой и не тобой писанный, а именно тем, кого ты, возможно, и вправду убила. Сдается мне, ты помешана на египетской теологии, прям Изида наша. Один умер, на его место пришел другой и стал первым, ух, как все запущенно. Рукопись Ника у меня, вот в чем дело, пионеры принесли.
      - Это я отдала им, - пересохшими от опустошающего зноя губами пробормотала печальная Ева.
      - Пионеры еще впереди. Вот этот роман, я его дописал. Кстати, там есть эта сцена, не знаю, как так получилось, я по поводу чудес не силен, в общем, можешь прочесть и сдать пионерам, только оденься перед тем как выйдешь к ним. А я, можешь считать, что умер, возвращение в небытие, в мир иллюзорной реальности. Так что я спрыгиваю с этих страниц, ухожу сквозь эту дверь в мир иной. Слушай, мне начинает казаться, что на самом деле ты все это выдумала сама, некий такой литературный бред, игра какая-то дикая. И не было вовсе никого, ни пионеров, ни Ника, ни ребенка, ни Евы. Бред больной тупой фантазерши, начитавшейся всякой ахинеи. И я как мудак на все это попался. Ладно, ничего не говори, давай помолчим, посидим на дорожку.
     
     
      И в эту, пугающую тишиной, минуту вспорхнули, продырявив черными тушками пространство, перепуганные вороны, неся в своих свинцовых клювах брызги растрескавшегося благополучия, впившиеся сотней иголок хриплости дверного звонка в уши обитателей пустоты.
      Глаза Евы по-крысиному опасливо зыркнули в свете неподкупного удивления юношеских глаз.
      - Еще один Ник. Ваш роман, милая барышня, превращается в комедию. Сиди, я открою. Сколько еще на свете идиотов?
      Открыв дверь, юноша увидел миловидное, полное отчаяния, скорбное выражение лица, трансформирующееся в удивление.
      - Брови вразлет, ушки прижаты, голову поверните. Ага, нос с небольшой горбинкой. Вы, должно быть, Ник. Пожалуйте, вы вовремя, а то, понимаете ли, в этом доме не могут обойтись без Ника. Его должны убить, а я как раз собирался уходить, так что вы кстати. А если серьезно, я так долго представлял себе тебя, так долго был тобой, что совсем подрастерял себя. Типа того актера, переигравшего тысячу ролей, а однажды проснувшегося и напрочь забывшего, кто он есть на самом деле, Гамлет или Смердяков, а быть может даже сам Иисус Христос. У меня попроще будет, но это, признаюсь тебе, мало утешает. Пойду искать себя, а тебе желаю не потеряться в этом безумном лабиринте человеческого одиночества.