Я зашел в подъезд и поднялся на пятый этаж. Какое-то смутное чувство вдруг охватило меня. Мне показалось, что я уже был здесь однажды: обшарпанные стены, нацарапанное, видимо, ключом или каким-то иным острым предметом, неприличное слово, сожженная кнопка лифта, обтянутая черным дермонтином дверь. Словно наваждение, некое дежавю, со мной случалось подобное и раньше, однако в этот раз все было намного реальней и отчетливей, хотя я точно знал, что в этом доме впервые. Прочь темные мысли, прочь чертовщину и мистификацию, обычный бред, вызванный неким мандражом, страхом перед неизвестностью. Кто и что ждет меня за этой дверью? Быть может, там преспокойно сидит матерый убийца и попивает водку? А я, пустая голова, никакой стратегии, тактики, позвоню в дверь, а когда откроют, скажу, что все знаю и сейчас направляюсь к прокурору, или лучше, куда вы дели тело, мерзкий душегуб, бред. Собачий бред. Я достал сигарету и закурил, и пока тлел табак в этой бумажной кишке и из легких моих сочился дым, миллионы самых черных, мерзких мыслей роились в моей голове, словно пчелы в улье. Скурив все до конца, я бросил слегка подгоревший фильтр на грязный кафельный пол и нажал на кнопку звонка, уже не разбирая никаких мыслей, превратившихся в огромное всепоглощающее пчелиное жужжание.
      Дверь открыла немолодая миловидная женщина, закутанная, словно в броню, в зеленый махровый халат.
      - Вам кого? - слегка подхриповатым голосом спросила она.
      - Вы знаете, - начал я издалека, немного смутясь, - мне нужен автор рассказа, напечатанного в этом журнале.
      Она взяла журнал. Тонкие изящные пальцы с неровно подстриженными ногтями бережно, даже любовно погладили бумагу, словно бы это была кошка или собака.
      - На двадцать третьей странице, - прохрипело мое пересохшее горло.
      Женщина повертела журнал в руках, затем отдала обратно, так и не открыв его, переведя свой взгляд на меня.
      - С чего вы, собственно, взяли, что он живет здесь?
      - Знаете ли, я был в редакции, там, не без труда, конечно, и кое-каких материальных затрат, мне удалось выяснить адрес, вот я собственно и...
      - Пришел, - закончила она начатую мной фразу, так словно бы ждала меня всю жизнь, ну, или чуть поменьше, - зачем вам это?
      - В каком смысле?
      - Я спрашиваю, зачем вам сдался этот автор?
      И тут меня словно что-то торкнуло по башке, ведь эта особа вполне могла оказаться убийцей, по крайней мере те записи, которыми я располагал, не впрямую, но косвенно говорили об этом. И вдруг перед глазами, очень отчетливо, встал образ той женщины из моего видения, хищный безумный взгляд, вздувшиеся вены на горле, обнаженная грудь, это была она, стоящая сейчас передо мной.
      - Видите ли, мне он нужен, у меня к нему есть небольшое дело, - превозмогая сопротивление подкатившего к горлу кома, невнятно произнес я.
      - Проходи, - спокойно, без всяких эмоций, сказала она, пропуская меня вперед. - Пить будешь?
      - Не откажусь.
      - Чай, кофе? Не снимай с ног.
      - Лучше чай, ничего не понимаю в кофейном вкусе.
      - Чая у меня нет, к сожалению.
      - Да? Ну пусть будет кофе.
      - Кофе тоже нет.
      Я чувствовал себя ужасно неловко.
      - Хорошо, - только и нашелся, что сказать.
      - Чего же здесь хорошего? Ему говорят "ничего нет", а он - "хорошо".
      Тут уж я совсем растерялся и, должно быть, даже покраснел слегка, и для того, чтобы хоть как-то сгладить конфуз, раскрыл рот и уже было собирался ляпнуть какую-нибудь чушь, но она перебила меня.
      - Есть спиртное, ты как?
      - Нормально, но если его мало, то я мог бы сбегать и купить.
      Пытаясь исправить прежние оплошности, я вновь сел в лужу, точнее, туда посадила меня эта желчная особа.
      - Ты что, алкоголик? - надменно спросила она и, не дожидаясь ответа, достала откуда-то из ящика бутылку красного сухого вина.
      Через несколько минут на столе стояла тарелка с тонко порезанными ломтиками сыра и вареной колбасы, две кружки, бутылка емкостью 0,75 и загадочно распластавшееся какое-то сказочное животное, неведома зверушка в виде пепельницы.
      - У меня все просто, не люблю всей этой мишуры, - она искоса взглянула на меня. - Да нет, моя фамилия не Шарикова, не боись. Ну, так я слушаю вас, молодой человек. Имя мне ваше знакомо, так что не утруждайте себя, мое вам, надеюсь, тоже. Хотя, что же это я, давайте выпьем за встречу, за ваше возвращение.
      Да, подумал я, в этом поле дюжине психиатров было бы не тесно, женщина явно больна и, причем, на всю голову. Что это за возвращение, если мои глаза впервые видят эту особу. Тот бред, увиденный в результате умственного и глазного перенапряжения, не считается, да даже если и считается, то тогда я был мальчиком, который ни по каким критериям не был похож на меня в детстве. Хотя, опять же, пребывая в этом апокалиптическом трансе в юном теле отрока, собирающего макулатуру, со стороны себя мне видно не было, виделись лишь окружающие предметы, и одним из них, возможно, была эта полоумная, хотя с точностью до сотой сказать трудно. Однако я не стал в этот торжественный час нашей встречи озвучивать свои думы, возможно, побоялся припадка, который вполне может случиться с этой дамой, или просто из вежливости, а лишь чокнулся с ней кружками и, дабы она не подумала, что я - алкаш, слегка пригубил кислятины.
      - Так вот, я, собственно, хотел бы повидать автора, у меня к нему дело, собственно.
      - Дело, говоришь? Ну что же, это хорошо, - загадочно произнесла она, взяв бутылку и вновь принимаясь налить вина.
      - Спасибо, у меня есть.
      - Чего так, ты пей, не стесняйся, - она наполнила свою кружку практически до верха, затем слега отхлебнула, чтобы не расплескать, - не часто в наше время встречаются трезвенники, даже если у них язва.
      - Я вовсе не трезвенник, просто... - и тут понял, любое сказанное мной слово в данной ситуации может быть применено против меня, поэтому просто взял кружку и выпил все залпом до дна.
      - Ну вот, то-то, а то я ни я, и лошадь не моя. Так, значит, дело какого плана, позвольте полюбопытствовать? Дело... На издателя ты не похож, может в соавторы набиваешься?
      Разговор явно не клеился, эта чванливая сука, казалось, на несколько ходов вперед просчитывала мои, да, честно говоря, я и сам не знал, какое у меня к этому долбанному автору дело, версию которого можно ей предложить. Быть может, спросить ее напрямик (ты, сука траханная, Ника мочканула, и тут она расколется и завоет горючими слезами, только не выдавай меня)? Стоп, кажется, эта стерва сказала, что знает мое имя, а я ее. Хорошо, предположим, что ее мне известно, но мое ей - откуда?
      - Вы знаете, для меня все это выглядит слегка странным...
      - Вот как, отчего же? - перебила она.
      - От того, что я не знаю как вы, вижу вас впервые и поэтому не могу знать вашего имени-отчества и совсем теряюсь в догадках, откуда вы знаете мое?
      Она отхлебнула из кружки и закурила.
      - Меня зовут Ева, - помрачнев, совершенно серьезно произнесла она, - чего вытаращился, словно бы привидение увидел? Да, я и есть та самая Ева, тебя что-то смущает?
      Я не мог вымолвить ни слова, лишь тупо смотрел на нее. Картинка материализовалась, комикс ожил.
      Чему же тут удивляться, подумал я, совершенно нечему, можно было бы и самому догадаться. В принципе, я и догадался, хотя, все же, по большому счету мне это казалось бредом, впрочем и сейчас кажется то же самое.
      - Я, кстати, поэтому, собственно, мне бы с Ником переговорить, - пытаясь скрыть волнение, заскрипел, словно несмазанная телега, мой рот.
      - Давай не будем ходить вокруг да около, ты пришел сюда узнать, кто кого убил, - она замолчала, теребя мочку уха, затушила сигарету и тут же закурила новую. - Все живы, Ник просто ушел, даже не попрощавшись, куда, мне, увы, неизвестно. Я долго ждала его, ночь сменял день, слеза - слезу, и когда песочные часы изжили весь свой запас снисходительной лести, слезы высохли, время и пространство соединились в одну точку и явился ты, для того, чтобы выполнить возложенную на Ника миссию. Вот поэтому тебя зовут Ник и любое другое имя есть лишь тень этого. А я Ева, та Ева, которую ты знаешь.
      Голова шла кругом. Вполне понимая, что меня затягивают в какую-то дурацкую игру, я все-таки поддался соблазну и сделал шаг навстречу неизвестности, хотя этот шаг был уже не первый. Что мне стоило просто эту кипу заполненных чьим-то бредом бумаг отправить по назначению, на переработку? Нет, надо было прочесть, и уже тут я попал в эти коварные сети, в этот лабиринт, по которому и бреду, не осознавая, что построил его ни кто иной как я сам, хотя может и осознавая, кто его знает. Однако отступать некуда, я уже внутри.
      - А кто тот Ник и что с ним?
      - Кто? Да, в общем и целом, никто, один из многих, приехавших из какого-то небольшого городка, поступил в вуз на филолога, отучился и все.
      - В каком смысле - все?
      - В прямом. Из общаги поперли, на работу устроиться не мог или не хотел, выход один - вернуться домой, где, увы, никто не ждет. И тут подвернулась дура Ева, бедная, глупая овечка, приютила, обогрела... - она замолчала, на глаза навернулись слезы.
      - И убила, - прошептали мои глаза.
      Ева манерно, пальчиком смахнула слезинку и улыбнулась.
      - Нет, он куда-то ушел. Вообще, надо сказать, частенько пропадал то на неделю, то на две, приходил и сразу принимался писать. Сам воняет как псина, небритый, голодный, так и засыпал за своей рукописью. Он долго у меня жил и, что странно, никогда не давал мне читать написанного.
      - Почему?
      - Не знаю. Но как-то раз я все же прочла одну из его вещей. Понятия не имею, что это было: то ли рассказ, то ли некое признание, а, может, еще что.
      И Ева вкратце пересказала прочитанное.