Свой, предположительно, восемнадцатый конец весны она встречала в морге. Ее остывшее изуродованное тело реанимировал пьяный сторож. Любовь, живущая в ней, как черти в печках, была оплодотворена ненавистью разочарованного неудачника, с болезненной страстью пожирающего себя и, как результат, погружающегося в бездну хаоса. Быть может, именно это соединение двух противоположностей и воскресило ее, вернуло чистую, невинную душу в искалеченное, оскверненное тело.
      Девушка застонала, когда пылающий, словно лава, пропитанный сивушными маслами болезненный сперматозоид вгрызся в спелую яйцеклетку и поработил ее.
      - Труп ожил, - пробормотал, словно в бреду, теряющий сознание сторож.
      Звук опрокинутого шкафа усилил дремавшее мертвецким сном эхо, разрывая тишину, словно прогнившие насквозь одежды. Грохот острыми осколками стекла разлетелся, проникая в самые потаенные уголки этого дома скорби.
      На шум прибежал совершенно испуганный санитар, глаза его бегали, руки тряслись, а по спине холодными струйками стекал пот.
      - Ты че, мужик, ты че, сдох, что ли? - почти шепотом, царапая пересохшее горло, бормотал он.
      Резиновый шланг, удобно устроившийся в натруженной руке сторожа, не обращая внимания на происходящее, спокойно продолжал исполнять свое функциональное, жизненное предназначение, пропускать через себя не обремененную запахом и вкусом прозрачность.
      - Труп, труп ожил, - бормотал себе под нос потихоньку приходящий в себя сторож.
      - Какой, мать твою? - истошно заорал санитар.
      - Вот эта, - размазывая по лицу, словно крем, водопроводную воду вперемешку с соплями, произнес сторож, сплевывая затекшую в рот безвкусицу, кивая головой в сторону девушки.
      - Как? - дрожащим голосом запричитал санитар, опасливо подбираясь к распластанному, обнаженному телу, пытаясь нащупать живительную жилку на изящной тонкой шейке. Тело вновь застонало, повергнув тем самым санитара в полнейший параноидальный психоз.
      - Мать твою, - заорал он - я же..., мы же ее..., нас..., меня посадят. Что, что, что-то надо делать! Что, что? Не молчи, ради бога, скажи хоть что-нибудь, ты понимаешь хоть, что это изнасилование, что это..? Ну...? Боже, боже мой...
      - Заткни пасть, о боге он вспомнил, а как полез, так и бога ему не надо было, а тут вдруг понадобился, - сторож неспеша поднялся с мокрого, холодного пола. - Отойди от нее.
      Глаза его светились каким-то неземным лучезарным светом, несмотря на всю драматичность ситуации. Сторож чувствовал себя словно бы новым человеком, будто бы во время обморока внутри него что-то умерло, оторвалось и утекло вместе с водопроводной водой по ржавым трубам огромного организма города. Этот желчный, извращенный, вечно пьяный человечишка, обиженный жизнью и потерявший веру в людей, вдруг сам воскрес из мертвых. Божественный катарсис, религиозное чувство.
      Он весь светился, словно бы дух святой снизошел на него.
      - Она восстала из мертвых, я выгнал из нее смерть, и вдохнул в это бездушное тело жизнь, новую жизнь, я сотворил ее, ты слышишь, сморчок, она из моего ребра, это моя Ева, моя первая живая женщина, первая живая, к которой я не испытываю омерзения и внутри которой струиться жизнь. Я излечился благодаря ей.
      - Ты че, мужик, в конец рехнулся, какая Ева, за эту Еву тебе, мудаку, впаяют лет десять исправительных работ, вот там из твоих сраных ребер понаделают добрый десяток Ев и еще Адамов до кучи. Она же мертвой числится, даванем горлышко, да и делов-то куча, а и знать никто не будет, да ты взгляни, она и так уж не жилец, а мы этого того, поможем ей, проявим, так сказать, гуманность, ну что б не мучалась, зачем же ей страдать-то зазря, да и нам вместе с ней.
      И санитар потихоньку склонился над растерзанным, кровоточащим, но все еще живым телом девушки.
      - Отойди от нее, - спокойным, твердым голосом сказал сторож. - Собирай манатки и уматывай, остальное - мое дело, если надо будет, я отвечу, за шкуру свою не бойся, не сдам, но ежели через пару минут я почую хотя бы намек на твой запах, я тебя убью и труп твой определю вместо этого. Вали, время пошло.
      Санитар пулей выскочил из помещения, только топот, да неясный грохот пронесся по пустым коридорам ночного морга.