Новости Авторы Проза Статьи Форум Карта
О проекте Цитаты Поэзия Интервью Галерея Разное
Rambler's Top100


Ихтик


Анамнез пессимиста


(философско-поэтический роман)




Ана'мнез (гр. anamnesis = воспоминание) – совокупность мед. сведений, получаемых врачом от больного или его близких при опросе об истории развития болезни и его жизни; результаты такого опроса, собираемые с целью их использования для диагноза, прогноза, лечения, профилактики.

Главный тезис гносеологии Платона состоит в том, что «знание — это припоминание (анамнезис)». Отсюда ставка на интуицию. Но последняя обеспечивается искусством диалектики как «определенной способности задавать вопросы для разрешения соответствующей проблемы».

Априори (лат. a priori – предшествующий) – знание, предшествующее опыту и независимое от него. Априорным называется взгляд, правильность которого не может быть доказана или опровергнута опытом.




«God knows what you mumble to yourself while looking for your pince-nez or you keys…»

              Vl. Khodasevich

 

 

«Бог знает, что себе бормочешь, ища пенсне или ключи...»

              Вл. Ходасевич

 

 

Позвольте тем временем советовать грядущему, или же настоящему читателю, если он подвержен меланхолии. Пусть не ищет знаков или провозвестий в том, что сказано ниже, дабы не причинилось ему беспокойства, и не вышло более зла, нежели пользы, если он применит это к себе... как большинство меланхоликов.

              R. Burton. Anatomy of Melancholy. Oxford, 1621, Introduzione.



Ты не найдёшь, да, наверное, не станешь искать скрытые тексты, феноменальные шифры в этой "книге маленького бреда", возвёдшего себя в систему. Зачем тебе эти дурацкие шеренги непонятных знаков? Эти столбцы, строки, точечки, выдумки греков. Можно и без этого жить, посмеиваясь. Значенье, хорошее или какое, никогда не станет известным, не сможет отгадкой единственной стать.

Три точки справа, три точки слева, а между ними всё, что захочешь... Вы, может быть, думаете: это – ничего?

Неотвязно тебя преследуют и к делу совершенно не относятся.

 

 

Трогаю, оплодотворяю строки (курсив мой) леплю слова пластилиновые фокуснические фразы, отказывающиеся повиноваться (закруглю потом) – сумбурный бред, – подбираю патроны трачу, ловлю на словах, их больше, чем встретите прохожих на улице, вообще звуки на сцене не только слова, а обыкновенные, сугубо вспомогательные, казалось бы... как хочу играю.

...и даже не представляют собой последовательного сцепления мыслей – стиль вольных ассоциаций.

Техника наивна, композиция ошибочна и банальна, декаденская эстетика минувшего столетья с некоторой невоздержанностью языка, извиняемая, впрочем, молодостью лет. Плохой перевод западной статьи.

 

 

По-моему, просто набор слов? Может это какие-то заклинания?

 

 

Я, как фотоплёнка: всё отпечатываю в себе с какой-то чужой, посторонней, бессмысленной точностью. Блистательно написано. Патологическая память.

У меня такое чувство, будто я собираю множество рассеянных страниц в одну книгу. Эмпирическая жизнь бессмысленна так же, как выдранные из книги клочки страниц бессвязны. Но сделана из отброшенных мыслей и неоконченных фраз.

...Тот, кто ткёт паутину утончённых разговоров, дабы улавливать любое насекомое. По всей вероятности, вряд ли стали бы суетиться и изображать поток сознания, поскольку их больше интересует его пар.

Это уж как водится: известно, что есть думы, которые как будто не продумываются, а влияют прямо на сердце, но даже и сердце при этом (не говоря уж о рассудке) не отдаёт себе отчёта; и получаются смутные побуждения, а иногда не очень смутные, которые выливаются в роман, притом что тебе кажется, ты описываешь в романе мысли не свои, а других...

Я привожу эти строчки, потому что они мне нравятся, потому что я узнаю в них себя и, коли на то пошло, любой живой организм, который будет стёрт с наличествующей поверхности... "Помни меня", – говорит пыль. И слышится здесь намёк на то, что, если мы узнаем о самих себе от времени, вероятно, время, в свою очередь, может узнать что-то от нас. Что бы это могло быть? Уступая ему по значимости, мы превосходим его в чуткости.

За подборкой, которую вы тут найдёте, не кроется правила более строгого, чем мой вкус, моё удовольствие, моя грусть, или совсем иное чувство, силу которого мне, видимо, будет трудно оправдать.

 

 

Это антология существований, собрание бесчисленных кратких жизней в несколько строчек, в пригоршню слов. Единичные жизни, из-за невесть каких случайностей превратившиеся в странные поэмы, – вот что мне захотелось собрать в гербарии.

ибо густота событий, о которых идёт речь в этих текстах

скоротечность повествования

 

Примечание: реплики не маркированы. Актёрам и режиссёру следует самим определять, кто произносит что, исходя из логики происходящего.

персонажи без сомнения презренных, либо смесь мрачного упрямства и коварства тех жизней, чьё остервенение мы ощущаем под гладкими, как камни, словами.

когда мне случается встретить эти ничтожные жизни, превратившиеся в прах в тех самых нескольких фразах, что их и сокрушили.

 

 

 

 

Анамнезис исполнен в манере морзянки.

Строчки телеграфно-иссушены

"Телеграфный стиль", "поток сознания", "литература подтекста" и т.п.

...в стиле бортового журнала, скрупулёзно записано всё как диагноз печальный, где скрыто много утончённых нюансов.

дико художественные контрасты

Здесь каждое слово пережито, глубоко, интимно; есть слова прямо кровоточащие. Пульс жизни в тончайшей струнке слова – и ещё с самой что ни на есть обычной, дико старомодной трогательностью, вплоть до слез. У большинства других – что-нибудь одно.

 

 

Я не чувствую себя в силах читать претенциозный и газетно-актуальный, где автор и герои говорят так, как никто не говорит и не думает в жизни, – какие-то рваные и в то же время напыщенные сложносочинённые с эллипсисами и через запятую, не могу, и якобы в духе времени, и все с оглядкой на чужое восприятие, нет сил, и обязательно баба, и обязательно крысы, можно подумать, Грина не было, сравнения неорганичны, ходы ходульны, сил нет, могу так километрами.

 

 

Всякое сказанное слово требует какого-то продолжения, ибо только оглянувшись и можно перевести дыхание.

Об этом вообще можно только молчать. А если говорить, то получается какая-то чушь.

Я слов не говорю. Я не обращаю внимания на них, вбирая на слух уже и не сами слова, а их меланхолию: я знаю: они – вывеска, и прочесть её трудно.

 

 

Рассказ, не знающий себе равных по страстности выраженной в нём тоски, написанный как бы из некоего далёка и высока, почти сновидения; ибо при всей кажущейся конкретности деталей, всё здесь в сущности абстрактно, условно.

 

Эту позицию невозможно назвать ни стоической – ибо она продиктована, прежде всего, соображениями эстетико-лингвистического порядка, ни экзистенциалистской – потому что именно отрицание действительности и составляет её содержание.

 

 

 

Учитывая бредовый характер нижеизложенного...

И хочешь верь, хочешь нет, дорогой читатель, но как раз разглагольствования подобного рода, от которых обычно мало толку, подводят нас прямо к сути нашего повествования.

 

Он прочёл эти строки и медленно опустился на диван, словно кто пихнул его в грудь.

Ловко ты любишь мысли чужие, чтоб довести до конца, до самоубийства.

Последняя строка всегда права...

 

 

 

Имени своего не называю по причине, которая станет ясна из дальнейшего.





По тому, как он внезапно останавливается и взглядывает на товарищей, видно, что ему хочется сказать что-то очень важное, но, по-видимому, соображая, что его не будут слушать или не поймут, он нетерпеливо встряхивает головой и продолжает шагать. Но скоро желание говорить берёт верх над всякими соображениями, и он даёт себе волю и говорит горячо и страстно. Речь его беспорядочна, лихорадочна, как бред, порывиста и не всегда понятна, но зато в ней слышится, и в словах и в голосе, что-то чрезвычайно хорошее. Когда он говорит, вы узнаете в нём сумасшедшего и человека. Трудно передать его безумную речь. Говорит он о человеческой подлости, о насилии, попирающем правду, о прекрасной жизни, какая со временем будет на земле, об оконных решётках, напоминающих ему каждую минуту о тупости и жестокости насильников. Получается беспорядочное, нескладное попури из старых, но еще не допетых песен.

              Чехов А.П. "Палата № 6".






Ломоносов сказал: "Науки юношей питают, отраду старцам подают". Князь же Владимир неоднократно повторял: "Веселие Руси питие есть".

Субботним вечером, когда все требуют полбутылки, барышня капризным голосом спрашивает: "Есть у вас консервированный горошек?"

О, на пропой души, на последние хотя бы деньги, дай бог мне алкоголя алкоголя, я стала призрачней ноля, что пустоте такой – ни радости, ни боли.

Сумма страданий даёт абсурд. Музыку медленней, пожалуйста. Алкоголь делает тебя добрым, а время медленнее; чувство останавливающихся минут ласковых, полновластных. Скоро спуститься на нас редкого сорта философия, заведём тогда мы с тобой беседу заведём "высокого давления", разольёмся оба реками широкими, устроим духовный стрептиз и последующий добротный интеллектуальный секс.

Всякий раз при разговоре с тобой у меня поднимается кровяное давление.

и все выпитое выливалось у него из синих глаз.

Сколько жизни и смерти напрасной я забуду в засвеченную, засвеченную навсегда секунду, секунду, столь бессмысленную, сколь и согласную с миром – всё увижу и всё забуду. Шёлк секунд государственных неторопливых отдают бесплатно мне торговые точки, как и я дарю никому и в никуда свою неразменную… Каждое мгновение жизни хочет нам что-то сказать. О вереницах минут, об анатомии сроков. А ты открываешь шкафы недель, тебе солнце дарит календари. Помни всегда, человек никогда не имеет, ибо человек никогда не есть. Мы всегда и всего лишь приобретаем или теряем.

Деревянное время проходит. Этот день опускается к полу. Медленно размещает ночь города. Жизнь внимательна, если жива. Она изнашивает горло песочных часов. Время уходит (ставить запятую или нет?) не больно. Настоящая жизнь – это не то что…

алкоголем бога угощу

По-нашенски напьемся, по-простецки, по-дурацки.

 

 

Напиться и позабыть глубоко, безвозвратно, окунуться в забвение чтобы выкарабкаться было нельзя, ведь с пьяных-то глаз и в петлю угодить недолго! Взял верёвку, зацепил за сук, обмотал кругом шеи и был таков. Или – просто дёрнуть по горлу бритвой. Вот-с, бывают такие штуки в нашей милой отдалённости...

Какую моду выдумал – вешаться вздумал!

Такую я задумал шалость. Ни под каким видом, что за шалости. налей... залью свои угольки... аллергия на жизнь... анестезия.

И с тех пор он аккуратно каждую ночь напивался, хлопал водку-простеца. Опять я ненастьями запил, пью и тихонько старею.

сделала открытие: он пил. Страсть эта въелась в него крадучись, благодаря деревенскому одиночеству.

Спиваешься...

Загу-загу-загулял, мальчонка да парень молодой-ой...

напивался пьян, пил допьяна всякий раз, когда бог пошлёт, но при всём том он мог взять над собою власть; пьяные до последней возможности; как 40 тыс. пьяниц

Алкоголь тогда сладкий имеет вкус какой гадкий этот глагол to lose. Водка – это женская энергия.

Глядело на меня из зеркала, со сморщенным лбом, оскаленными зубами и глазами, в которых читалось не только беспокойство, но и задняя мысль, идиотический смех в глазах, они вдруг заблуждали и засверкали грозным весельем; лицо стало штормовым, в глазах уже мелькали мелкие барашки;

Допился до ужаса и до смерти.

крошечку подгулял

 

с полубезумной улыбкой, говорящий пьяные многочисленности, пытаясь доссориться с другом...

Налей своей даме вина, налей вина...

 

Алкоголь употребляют ради радости.

пейте лучшие вина вечного праздника

Я взял у алкоголя больше хорошего, чем алкоголь у меня.

Я пировал как в последний раз. О, сними с меня похмельную маску и бай-бай уложи пусть я встану чем свет не таким удручающим что ли.

По закольцованности боли человек идёт, размеренно передвигая ноги, и качает свой длинный согнутый корпус. В его фигуре есть что-то думающее и хотя нерешительное, но – решающее.

Чужее. Угрюмые окна домов. Шатаясь, брели пьяные, недовольно поглядывая вокруг, похожие на больших обезьян. Вот улицы, по которым я ходил задавленный болью с каким-то безумным и слабодушным желанием облегченья, помощи и, не находя их в людях, искал в вине... Сыр так хорош к вину.

Он шёл и глядел по сторонам, слышал голоса и разговаривал сам с собой. Полковник шагал как обычно: казалось, что он ищет потерянную монету. Он усмехнулся и, громко произнося отрывочные, бессмысленные фразы, опять двинулся посреди дороги... Во Францию два гренадёра из русского плена брели.

Навернулись слёзы – внезапно, как это стало часто случаться с ним в последнее время. Наконец он сел и заплакал. Есть дома на одной из центральных улиц города Амстердама, в которых за большими окнами нижних этажей, похожими на витрины магазинов – маленькие комнатки проституток, что сидят в одном белье у самых стёкол в креслицах, выстланных подушками. Они напоминают больших скучающих кошек. Чем длиннее улицы, тем города счастливей.

на нём лица нет, бледен как салфетка, в глазах траур, под глазами тени; Алкоголь испарился, остались только землистый вкус во рту и смутное чувство одиночества. Во рту – сухо, всё как будто обложено промокательной бумагой. в тоскливом поиске пива

Только помни: водку пей до пятидесяти лет, а потом не смей, на пиво переходи.

опьянение – маленькое сумасшествие люди нетрезвого поведения.

А кто пьян да умён – два угодья в нём. Пьяница, брат, проспится, дурак никогда. Просыпаться было некуда – экзистенциальный вакуум. Ни с чем не сравнимой кабацкой тоской гудело все тело. Было противно подумать, что нужно начинать заново день.

Звонить будут, скажи: запил хозяин.

 

 

 

И начался пьяный рассвет, и выкатился оранжевый бубен солнца.

Глядит уныло в пыльное окно, видит, как умирает закат – ничем не заменишь того пронзительного чувства грусти, которое возникает в этот час. Наступает то странное оцепенение... охватывающее его, пытаясь стряхнуть, он смотрел в окно и старался отогнать мрачные мысли – странное житьё.

Послушать, так во всём своя логика, а отойди в сторону, глянь на всё беспристрастно – сумасшедший дом... Какой сегодня день остатка моей жизни? О чём еще думать? Если всё равно ничего нельзя сделать, незачем доводить себя до безумия. ...Это было трогательно, героично, смешно... и бесполезно. К чему пытаться что-то строить, если вскоре всё неминуемо рухнет? У него уже почти ничего не осталось. Он жил, и этого было достаточно. Он видел, как он сам и его жизнь, как весь мир ведом, упорядочен и осмыслен. Находил, что всё, в сущности, очень просто и можно жить легко, уютно. Наконец, он опамятовался и оторвал взгляд от окна, но долго ещё не покидало его ощущение бессмысленности...

 

Лечь в постель. Не думать, не вспоминать. А чего вспоминать? Место, где растут цветы? Море или, может быть, уфимские кафе и женщин на улицах? Нет, и это не так, я нигде не был и ничего не помню. Я всю жизнь сидел за столиком из Финляндии и записывал разные и не очень уж весёлые вещи.

Лёжа в постели, выкурить 2 папиросы и поразмыслить одновременно, достойна ли протёкшая ночь занесения в отроческие мои "Записки". Если всё-таки достойна – выкурить третью папиросу. Затем подняться с постели и послать заходящему солнцу воздушный поцелуй; дождаться ответного выражения чувств и, если такового не последует, выкурить четвёртую папиросу.

 

 

Слизывать рассвет так же бессмысленно, как пытаться зачерпнуть закат кухонным ведром и так же безрезультатно, как ритуальный танец индейцев вокруг костра.

бабочка, залетевшая в комнату, где ей не выжить; персиковая косточка, брошенная в снег, где ничего не вырастет из неё; слова на ветер. Всему – своё место.

Сизиф, который груз смысла закатывает на своих плечах на вершину горы, вроде как река стекает вхолостую, а могла бы вертеть турбины. По правде сказать, смысла в этом не больше, чем в мыльном пузыре и, значит, так же не нужно и не к чему, как твердый знак в азбуке глухонемых. Ведь всё это – как рыбке зонтик. Так же, как заслониться руками и крикнуть это пуле: вы ещё слышите своё смешное "не надо", а пуля – уже прожгла, уже вы корчитесь на полу. Слово "смысл" во всех его смыслах – это не так просто.

 

Содержание смысла несводимо к значению понятия, т.е. к простой репрезентации предмета в знании. Смысл выражает не значение, а значимость.

Ценность не есть смысл, смысл не есть ценность.

 

Как мало смысла в искренних словах и чувства распростёртые смешны.

Любое начинание, боюсь, оценивается по его результатам.

 

 

И зараза бессмысленности перекидывается, обжигает мозг и ставя мат. А теперь все кончилось, и он не знает и никогда не узнает

"Ни-ко-гда", – мысленно, по слогам, произносит он, чтобы убедиться, что такое слово существует и имеет смысл.

...от занятий философией в нежном возрасте.

А если долго вглядываешься в бездну, говорил Ницше, то и она начинает в тебя вглядываться.

 

 

Потянулся ряд вялых, безобразных дней, один за другим утопающих в серой, зияющей бездне времени. Дни проходили за днями, один как другой, без всяких перемен. Обширная серия восходов и заходов. Дни чередовались днями с тем удручающим однообразием, которым так богата наша жизнь так похожа на капель весною – кап, как, кап... Настаёт завтра – всё то же, настаёт другое завтра – всё то же, утомительное повторение "Всегда Одно и То Же". Покачиваешь качелью головы: опять эта шарманка.

все одинаковые, хоть плачь

и всё такое серое – зима, лето, не важно.

Почему всё так похоже? Если это люди, то почему они всегда серые? Почему разговаривают одними словами? По чему они слушают одну музыку и кто её пишет такую, одинаковую до тошноты? Почему только в зеркале можно увидеть цвет собственных глаз?! Мне это непонятно как ребёнку. Зачем они врут друг другу, зачем?!.

Никому другому я бы не сказала этого, – примут за жалобу, подумают, что недовольна жизнью.

Если всё будет, как было, едва ли я стану сюда приходить.

, потому что если взглянуть на жизнь под определённым углом зрения, то нельзя не прийти к выводу, что она не так уж изменилась; от этого и дальше можно зайти. Бледный свет раннего утра я перечитывал Сен-Симона и нашёл одно небезлюбопытное для вас место.

Мы должны дать самим себе отчёт в нашем бытии; следовательно, мы хотим также стать подлинными кормчими этого бытия и не допустить, чтобы наше существование было равносильно бессмысленной случайности. В отношении жизни нужно допустить некоторое дерзновение и риск, тем более, что в худшем, как и в лучшем случае мы все равно её потеряем. И чем случайнее – тем вернее.

Переводчик мрачных немецких баллад, полных неверия в спасительность борьбы с окружающим миром.

Да ведь что ругать! Надобно на какой-то выход указать.

Всю-то жизнь она что-то устраивала, над чем-то убивалась, а жизнь пустым-пустёшенька.

Ч-чёрт те возьми, история – невесёлая. Незавидную роль разыграл он... А всё таки она очень располагает к вам. Роковые страсти персонажей...

Жизнь – смешная бессмыслица, смаковать бессмысленность.

Всё что я узнал о жизни к этому моменту не имеет никакого значения. Жизнь не имеет никакого внутреннего смысла.

Мир – жилище человека, скроенного по меркам человеческой потребности в смысле.

преодолевает кошмар конечного, кошмар порядка жизни, из которого никуда нельзя вырваться.

Без смысла, без содержания, без цели.

мрачные умы

Эта оценка проистекала, вероятно, от того внимания, которое его литература уделяла таким "отталкивающим" параметрам человеческого бытия как одиночество, боль, страх, смерть и т.п.

Давно успел охладеть я к добру и злу, не хочу быть катодом и анодом. Этакий сторонний наблюдатель, живущий, "добру и злу внимая равнодушно". Как-то легче живётся, как чувствуешь, что никому не обязан. Как далёк я от вечного "так надо", "ты должен", "ты не должен"... прирождённые обязательства. Мне понятны вершины, я на них всходил, мне понятно низкое, я низко падал, мне понятно и то, что вне пределов высокого и низкого. Делание добра – нелёгкое искусство. Девочка, на мой вопрос: "Почему добро лучше, чем зло?" ответила: "Потому что оно лучше".

Нет, я не плачу и не рыдаю, на все вопросы я открыто отвечаю: что наша жизнь – игра, и кто ж тому виной, что я увлёкся этою игрой. И очень может быть, что на свою беду, я потеряю больше, чем найду.

Всё действительное – разумно, если ты начал спрашивать "зачем?", тебе лучше уйти...

Ты не дома, если не знаешь, куда попал.

адепты мирового зла; Им и нынче стращают детей, шепчут вечером сказки.

 

Книга высшей математики начинается словами: "Мы знаем..."

Не рассуждать!!!

 

Депрессняк в истории русского пессимизма занимает одно из первых мест на ряду причин предрасполагающих... Ставит человека перед лицом поломки его "автобиографического аттракциона".

В душу заползла депрессия, что многое зачёркивалось в мире. Ему виделись виселицы, стресс отчаянье прими вот этот депрессант пульса – попади в мягкие лапы слабоумной радости бараньего счастья, которое никогда не может выйти за собственные пределы ах, что, ну что я говорю! Счастье же оно подобно бабочке, чем больше ловишь его, тем больше оно ускользает. Но если перенести своё внимание на другие вещи, оно придёт и тихонько сядет вам на плечо...

В первой молодости моей, когда часто мял с девицами простыни, когда ещё не пил слёз из чаши бытия, я был мечтателем, на девушку похожий, я любил ласкать попеременно то мрачные, то радужные образы, которые рисовало мне беспокойное и жадное воображение. Прежде, давно, в лета моей юности, в лета невозвратно мелькнувшего моего детства мне было весело в первый раз...

Писал стишки, соблазнял глупеньких женщин... Можешь протестовать, пожалуйста. Но что от этого мне осталось? одна усталость.

Пойдём, скрипач, в открытый космос – такой у меня настрой. Пессимизм – пониженная воля к жизни. Пусть и так, но главное, однако, в другом. Они правы в подробностях, но не в главном.

Взгляни, будь добр, в глаза мои суровые, взгляни, быть может, в последний раз – такова его философия. Конечно, у него были какие-то основания предаваться великолепному пессимизму. Но ведь для того, чтобы иметь какое-либо сомнение, нужны осязательные основания. Присутствие энтузиаста всегда было неприятно мне. Вообще чужое присутствие только злит. Но я стал образумливать себя. "Что за вздор, – говорил я себе, – нет никаких оснований, ничего нет и не было".

 

Это не проповедь отчаяния, это – печальный совет жить достойно.

 

Однако, когда вам больно, вы знаете, что, по крайней мере, не были обмануты (своим телом или своей душой). Кроме того, что хорошо в скуке, тоске и чувстве бессмысленности вашего собственного или всех остальных существований – что это не обман.

Только возможность катастрофы (смерти) отличает реальность от фикции.

 

 

 

"Это изумительная женщина, женитесь на ней..."

"Нет, я пессимист, мне ненавистна идея продолжения человеческого рода. Женитесь на ней сами, она будет как раз нужной для вас женою".

"Ничего не случилось. Просто разглядела себя. Вы очень умный, очень порядочный человек, но вы слишком влюблены в гармонию, а я бы всё время вам разрушала её. Откажите мне в вашей дружбе. Нет, нет, забудем друг друга. Вы ошиблись, выбрав меня".

 

 

Вы не можете не знать, что с некоторых пор между мною и тем, кого вы называете Существом, не всё ладится. И поэтому я посещаю бары.

 

Что же большее, чем жизнь? Иные люди, другие жизни? Те, о которых мы и представления не имеем – вообще не подозреваем, что они есть. Для чего служит прилагательное? Чем заняты одни герои, пока автор описывает других? Разве ты думаешь, что ты кому-то нужен? Самое печальное на свете – это знать, что люди не любят тебя. Но ничто – ни работа, ни женщины не изнуряют тела и души так, как изнуряют тоскливые думы. Думы о жизни тяжелее чем сама жизнь. Но лучше про такие дела не думать... ничего не выдумаешь, а душу надорвёшь... Я давно убедился: стоит задуматься, и тотчас вспоминаешь что-нибудь грустное. Весёлое мигом обратится в печальное, если только долго застоишься перед ним, и тогда бог знает что взбредёт в голову; тогда совершенно оглушит, обалделой тряхнёшь головой. Если дураков заставить думать они придут в волнение, смутятся и найдут недобрый конец. Вон как день и ночь бегают, гоняясь друг за другом, вокруг земли, так и ты бегай от дум про жизнь, чтоб не разлюбить её. А задумаешься – разлюбишь, это всегда так бывает. Таких "призадумавшихся" людей много в русской жизни. "Укажи мне такую обитель, где бы русский мужик не стонал". Я знаю, что это от задумчивости, но не надо, чтобы все люди видели: вот юноша думает. Пью за ваше здоровье, дружище, а вы выпейте за здоровье старого дуралея-идеалиста и пожелайте ему, чтобы он так идеалистом и умер. Он придвинулся ещё ближе ко мне и, с таким выражением, будто собирался рассказать что-то очень смешное, вполголоса сообщил секретно: "У нас, на Руси, никто не знает, зачем он. Родился, жил, помер – как все! Но – зачем?

Пока я не знаю – зачем, я не могу ничего делать.

— Человек в этой жизни должен хорошо знать две вещи: зачем живет и зачем умрёт.

Да только всё это дрянь, не бойся, – прибавил он, хитро взглянув на меня, – всё вздор на свете!.. Натура – дура, судьба – индейка, а жизнь – копейка! После этого стоит ли труда жить? а всё живешь – из-за омерзительного холодка любопытства: ожидаешь чего-то нового... завтра... придёт кто-то... кто-нибудь... особенный... или случится что-нибудь. Однако, чем же нам скрасить ожидание... Хочется о своей жизни что-нибудь сболтнуть: задетый за живое, теперь я вечно с кем-то говорю. Но какое-то любопытство въедливое, дурное, всякий раз меня толкает и всё ещё спрашиваешь у ленивого хохла: "А всё-таки, почём же пшено?"

Привет! Что нового в мире, друг? Скажи мне, кудесник, любимец богов, – что день грядущий мне готовит, что сбудется в жизни со мною? Небо всегда и везде остается одним и тем же...

Смешно и досадно! Пей, друже, пей за неудачу, разгони свою кровь, выжги тоску и плюнь на всё это дело. И давай-ка посидим, полюбуемся красивейшей в мире улицей, восславим этот мягкий – грудь женщины – вечер и хладнокровно плюнем отчаянию в морду.

Он вдруг перешёл на шёпот. Глаза его странно округлились: "Запомните главное – жизнь коротка... И что бы с вами ни случилось – ничего не принимайте близко к сердцу. Немногое на свете долго бывает важным. Помни, нет большей беды, чем печаль. Всё на свете проходит и не стоит слёз. Можно сказать лишь который час. Остается ..., да пить чай с абрикосовым вареньем".

"...избегайте прямо говорить с Ним." (из сна пациента д-ра Юнга)

Если есть кто-нибудь заразный, так на него косятся, боятся заразиться да издохнуть!..

Мы все издохнем! И доколе жива душа твоя, так надо брать всё, что тебе нравится, пока жив ты! Я вот, к примеру, пью так просто! Нравится просто пить! Вот и пью!..

Лучшее средство от горестей и заразных заболеваний!..

 

 

После беседы с ним замирают мои вопли и я перестаю скрежетать зубами. И всё абсолютно делается неважным... Одно из тех мгновений, когда краски распадаются, когда серая тень падает на жизнь и она ускользает из-под бессильных рук.

Побеждён чувством безнадёжности и ролью бессилия; покончить... бесцветный голос.

Место, где я нахожусь, есть рай, ибо рай – место бессилия.

 

Будем же мужественны, мой дорогой друг!

 

Вид он имел такой, будто всё ждал чего-то. Потухшее лицо, блеклое и почти без всякого выражения.

Смертельно устал, – опять-таки уже очень давно, будто всю жизнь пересчитывал облака в небе – и всё не сдаюсь. Иной на моём бедственном месте давно бы уж плюнул.

"Не стоит жить, не размышляя" – Сократ. Считать эпиграфом. Определённо ты хочешь умереть молодым. Да, я беспременно помру молодым. То, что он умер, ещё не доказывает, что он жил.

Некуда жить, вот и думаешь в голову. Гильотину на свою голову заказывали?

...В сущности...

Мысль всегда требует уточнения – важно вовремя остановить её. А между тем, сущность всякой твари... вибрация, трепет.

В конце концов, восклицательный знак – только точка, подбросившая над собой другую.

"А всё таки, это, брат, трусость, – закрыть книгу, не дочитав её до конца! Ведь в книге – твой обвинительный акт, в ней ты отрицаешься – понимаешь? Тебя отрицают со всем, что в тебе есть – с гуманизмом, социализмом, эстетикой, любовью, – всё это – чепуха по книге?"

 

 

"У меня есть несколько очень серьезных аргументов... – кричал он мне в телефонную трубку перед самым отлётом. – Стремительно кончаются жизни, подумать только! Выходит, всё зря?"

Выходит, надо жить, не стоит умирать.

Вот увидишь – всё сбудется, ведь недаром.

 

Воодушевляющее чувство подлинно трагического, смелый пессимизм, не отвращающий их от жизни, зовущий относится к жизни смелее, мужественнее. Научиться жить в этом раскачивающемся мире как в маленьком бедствии сколь не были бы безумны судьбы его. Излагает суть в драматической форме, мотив трагической обречённости человеческой жизни... Мы постоянно находим у него слово "трагическое", которой звучит у него как лейтмотив, вроде того, как ребёнок повторяет впервые услышанное слово. Его речь некстати и обильно услащена... Такой человек играет со страданием – душа, отыскавшая неведомые древним источники нового и глубочайшего трагизма.

Впрочем, всякая судьба трагична по-своему. Трагизм жизни вовсе не является чем-то непреодолимым, более того, сама идея трагического человека – переизбыток жизни.

Настроения его пессимистичны, неустойчивы. Больше всего ему хотелось бы забыть о действительности. Его дневник за этот год полон безнадёжности и желчи.

Именно эта неспособность быть разочарованным и несёт в себе нечто предосудительное. К чему ведёт этот фатализм? И почему ему был так приятен безысходный пессимизм.

Меня пугал призрак долгой, пустой, бесцельной жизни, когда человек только ощущает весь гнёт своего существования и не годен уже ни на что.

Все дороги ведут к разочарованию, из ниоткуда в никуда.

– Позволь мне пойти с тобой...

– Но мой путь в никуда.

– Все пути ведут в никуда.

– Но этот особенно.

Мы все подобны облакам, которые налетают из ниоткуда и улетают в никуда.

Удовольствие, получаемое при использовании средств для достижения цели, само становится целью.

Витаминов в чае – как букв в алфавите, который не даст позабыть тебе цель твоего путешествия – точку "Б".

 

Всё, что мы делали, было напрасно.

Моя единственная, моя высшая цель пала, и у меня нет другой.

По поводу задач, поставленных жизнью. Бьющая мимо цели земная жизнь с её заботами, вызовом и пригвождением к ненужному; и неудачи в сей жизни, и напрасная смерть, тщетность всего лучшего на земле, негодность, нелепость, абсурдность, несчастная, никудышная, пропащая.

Кто видел – тот и скажет: "Ладно".

Результат не может не быть ничтожным.

несвязный роман

Ну что, если человек был пущен на землю в виде какой-то наглой пробы, чтоб только посмотреть: уживётся ли подобное существо на земле или нет? Я молодой, поэтому интересуюсь. Нелепо, и всё тут. Есть смысл, ай нет. Бог есть? Ну? Есть? Говори. Клянись небом, клянись землёю!

Мир сотворён на авось. Но ведь, если звёзды зажигают – значит – это кому-нибудь нужно? Значит – кто-то хочет, чтобы они были? Ведь теперь тебе ничего? Не страшно? Да?!

Стыдясь перед самим собой смешного склада своей жизни, как быстро я обрастаю смыслами существо.

Что же в мире неизменного? Он чувствовал, что всё сомнительно и непродуманно.

Иногда он жаловался мне: "Не серьёзно всё". Мысли сами собой настраиваются на несерьёзный лад. Как же ты, брат, жизнь проходить будешь? Поминутно думаю: что за странная и страшная вещь наше существование. Страшней же всего то, что она проста, обыденна, с непонятной быстротой разменивается на мелочи. Что это значит? Какого черта, в самом деле, какого черта!

 

...только, что я не знаю, откуда я пришел сюда, в эту – сказать ли – мёртвую жизнь или живую смерть?

Унаследовав традицию искусства абсурда и боли, он сделал следующий шаг: ночь началась не сегодня – она была всегда. Мир не одряхлел – дряблость его извечное состояние. Разложение – изначальное, постоянное, не подверженное переменам свойство человечества. Посреди смерти мы пребываем в жизни. Мир как хаос, балаган, фарс, бордель, бестиарий, бойня. История как необозримая панорама бессмысленности и анархии. Человек как непредсказуемость и неопределённость.

Умер он мгновенно. Так умирают герои снов, когда пробуждается сновидец.

"Равномерность течения времени во всех головах доказывает более, чем что-либо другое, что мы все погружены в один и тот же сон; более того, что все видящие этот сон являются единым существом" – Артур Шопенгауэр.

грезить сон во сне

 

 

Сейчас мне всё тяжело и противно. Моё бы солнце потемнело. Ему было тягостно и не о чём не думалось.

Здесь надо создать идею, так как скептицизм не может быть целью. Ещё требуется мотивация.

высоко поднимаясь над ворчливо раздражёнными мыслями

Подготовить тот совершенный переворот в его существе, достижение которого и образует собственно смысл жизни.

он не пал духом при виде действительности, не остался чужд пессимизма; напротив, доведя до последних пределов идею пессимистического жизнепонимания...

И когда прошли первые дни острого отчаяния, хорошо знающий дьявольские нелепости жизни и готовый снова жить, он сформулирует в который раз главную положительную задачу своей жизни, ведь сколь безутешной и бессмысленной становится жизнь без этого. Но поскольку надо как-то определиться, встать в мало-мальски учёный строй, подравняться, то принимаешь волевое решение и формулируешь кредо.

 

 

Глубоким отчаянием вызван рассказ о... Знаете, когда идёшь тёмною ночью по лесу и если в это время вдали светит огонёк, то не замечаешь ни утомления, ни потёмок, ни колючих веток, которые бьют тебя по лицу. А ведь я, признаться, подумал о вас печально. Станем жить да быть, заживём скромной и благопристойной жизнью по программе ни на одних часах стрелки не указывают, как жить. Его натура была ещё по-прежнему юношески восприимчивой, а возвращение к жизни совершалось быстро и радостно. Воодушевленный этим настроением, он лучше уясняет себе занимающую его проблему и яснее формулирует искомый им принцип.

Мне необходимо пофилософствовать в одиночестве обо всём происшедшем и сделать необходимые прогнозы в будущее.

 

Но на фоне этой мелодичной надежды уже виднелись тёмные пятна.

Раз, войдя в колею жизни, почти машинально наполнять её одним и тем же содержанием.

Проходит несколько недель. Чем объясняется более грустный тон его писем? Почему он более не пишет о своей интерпелляции, или он о ней больше не думает? ощущение разлада в своей душе;

на смену радостному подъёму явилось состояние безразличия и пресыщенности.

Может быть он и перемог своё отвращение, если б была в виду цель, которая оправдывала бы и искупала усилия, но именно цели-то и не было. Мы, конечно, все хорошо знаем, что именно относительно этого условия дело обстоит весьма постыдно.

Но это слабый человек, без определённой цели.

в ожидании горькой капли последнего разочарования, пора было вырвать из своего сердца последнюю надежду, которая умирает легко в газовой камере надежд. Мне же нечем тогда будет жить. Возможно ли искать смысл в бессмысленном? Есть ли смысл жить без смысла? Старинное правило гласит: чем чётче и непреклоннее мы формулируем тезис, тем неумолимей он требует своего антитезиса. Весело затмится всякое понятие о сущности вещей. А куда иначе жизнь девать? Некуда. Вы всё равно не знаете, что с этими жизнями делать – махните рукой. Я сидел под обаянием жизни без цели, я сидел в ожидании и я не ждал ничего.

"Суть учения находится в самом учении, так же, как и смысл жизни – в жизни, вода реки – в реке, а сердце человека – в человеке". Этот запутанный клубок скользящих и ускользающих смыслов обнять в отвлечённых понятиях весь мир. Всё казалось абстрактным, мир давил своей бессмысленностью.

Если вы одновременно нажали две клавиши клавиатуры, то напечатается тот символ, который вы нажали нечаянно. Несколькими такими нажатиями на моём любимом компьютере смысл целой жизни, этой хрупкой жизненной вазы разбивался вдребезги; разом, в одно мгновение опровергая все мечтания, саму жизнь превращая в бессмыслицу.

грустно и радостно трогала мысль о весне. Жить ещё хотелось – жить, ждать весны, жить, покоряясь судьбе, и делать какое угодно дело...

Вялое бормотание суть жизни в том... Достаточно десяти секунд, чтобы всё уразуметь. Самое главное на свете это дух – звенящая свобода. Всё есть тёплое дыхание, живое. В жизни нет другого смысла, кроме того, какой человек сам придаёт ей. Единственный смысл жизни – наделать как можно больше дел. Всё есть и не есть. "Трям..." – вот самое лучшее объяснение сути бытия. Вот это – точно. Проще – некуда... Добавить больше нечего, да и не нужно. Мдэс... Стоило ли, право, делать умное лицо и произносить "кгхм"...

Чудесно...

 

Не все вмещают слово сие: но кому дано. Кто может вместить, да вместит, кто хочет, тот поймёт смысл этих тайных слов, не ощутит вкус смерти. Это можно понимать или не понимать. Объяснять тут нечего.

В ответ ему все люди насмешливо улыбнулись, хотя не все они были идиотами. И когда они скажут – мы ничего не видим, ты в ответ промолчи: вам и не должно.

и тем самым выявить скрытый зловещий смысл, обессмыслив сущность самой жизни

Овцу принесут в жертву, спасутся только избранные блохи.

Всё в жизни казалось мне преступлением.

Но внешняя сторона жизни не давалась ему, его предприятия не шли. Я думал, что семейные обязанности наполнят мою жизнь и помирят меня с ней.

А оставшись один, читал Евангелие, искал утешение, но не находил, вспоминал книги про неудачников, разнесчастных горемык, повсюду лишних. Но читая их и перечитывая, она стала наслаждаться именно этим болезненным ощущением, словно ей нашёптывали – забыться, обессилеть, расточить, что-то драгоценное, затосковать по тому, чего никогда не бывает.

того, кто прячет проигравшие глаза

Я даже (почему "даже"?) не умею жить. Об себе я так понимаю, что я преждевременно износившийся, пропащий, так себе человек и больше ничего. Жизнь свою в корову превратил, то есть изуродовал.

Сбитая с винтов жизни она текла у него, как течёт хроническая болезнь.

Несчастный, раненый жизнью человек

Жил неважно, стараясь как можно уединённее и скучнее устроить жизнь. Жизнь надо устроить проще, тогда она будет милосерднее к людям... Жизнь должна быть любима.

Казалось, что нужно что-то вспомнить, сообразить или просто лечь и выспаться как следует.

Я – пёс бездомный, короткохвостый, а народ состоит из цепных собак, на хвосте каждого репья много: жёны, дети, гармошки, калошки. И каждая собачка обожает свою конуру. Не укуси, сделай милость.

Нет, скажи ты мне... почему я не могу быть покоен? Почему люди живут и ничего себе, занимаются своим делом, имеют жён, детей и всё прочее?.. И всегда у них есть охота делать то, другое. Некоторые дела. А я – не могу. Тошно. Почему мне тошно? Э-э-эх, эхма! А потому что потому. Так и надо: ходи и смотри, насмотрелся, ляг и умирай – вот и всё. Отзвонил – и с колокольни долой! Все так: родятся, поживут, умирают. Детей родить да убить себе подобного... Господи, спаси и помилуй, вынеси меня отсюда! Прости мя, господи, научи мя, что творити! Поруководи меня. И всё та же ржавчина недоумения пред жизнью и яд дум о ней разъедали его, рождённого к его несчастью ещё и с чутким сердцем.

"Я всё-таки не понимаю, – ты красивая, прелестная, добрая. Таких, как ты, я больше не знаю. Но почему ты несчастлива? Всегда у тебя грустные глаза".

"Сердце, должно быть, несчастливое. Я об этом, девочка, сама думаю всё время. Должно быть, когда у человека есть всё, – тогда он по-настоящему и несчастлив".

Не хуже всякого маленького человека знает он, как можно взять жизнь с лёгкой стороны и как мягка постель, в которой он мог бы растянуться, если бы стал обходиться с собой и с своими ближними прилично и на обычный лад; ведь все людские порядки устроены так, чтобы постоянно рассеивать мысли и не ощущать жизни.

Когда люди имеют мнения, они обмениваются ими; когда люди не имеют мнений, они обмениваются отсутствием мнений.

А тут человек без толку пропадает, ведь угрязает. Как в трясине тону, символом чего является тающая, угасающая свеча в тёмной келье.

Ты... пожалей меня! Несладко живу... волчья жизнь – мало радует. Если соль теряет вкус, чем тогда солить?

Всё, что нельзя изменить необходимо перетерпеть. Христос терпел и нам велел...

На одну чашу кладут его радости, на другую – печали, он умирает, когда печали перевесят...

 

Погудим не на трубе, на самих себе, на самих себя смотря, даже несмотря на малоприятный вид кляуз и обид, в середине сентября прогудим зазря.

Ходить по дому в дырявых тапках, думать о ничтожном, но что с того? Зачем всё это лезет мне в голову? Опять эта проклятая раздвоенность – делаешь одно, думаешь о другом.

Вот ты говоришь – читаю книгу и вдруг бросаю её и без движения лежу подряд несколько часов...

Молчал, смотрел, подняв брови на потолок.

Чёрт возьми, – растерянно и нерешительно пробормотал он.

"Но что же делать теперь? – спросил он себя.

"Так вот как" – снова проговорил он мрачно. Прошёлся несколько раз по комнате, и, когда сел на прежнее место – лицо у него было чужое, суровое и несколько надменное.

 

 

По крайней мере, вы знаете, чего хотите. А это почти одно и то же.

Одностороннее блаженство... Я знаю также, что, по оценке философа, это суждение стоит дёшево. Но ещё дешевле и смешнее оно с какой-то другой, не высказанной с достаточной ясностью, но общепринятой точки зрения.

Ему казалось, что он открыл какую-то последнюю, ужасную правду жизни, свою правду, которой не могли и не могут понять другие люди.

которых ум не смеет трогать

Сон о самом главном; слова, произнесённые в нём, за которые нельзя быть ответственным.

Пытаясь собрать себя в кучку, бедный мой маленький книголюб, смешанная кровь, вся моя путаная жизнь. Всё сходится, мне страшно.

Значит, время всё терпит, и ты всё готовишься рассказать, как попало, то, что знаешь на свете один.

Каждая мелочь обретает ценность, когда главное утрачивает смысл.

Боже мой, как же всё это архаично-серьёзно. При одной мысли об этом душа становится одинокой и бесконечной.

 

 

"Подумай только, – говорил я себе, – чтобы освободиться от власти неведомого, чтобы доказать себе, что не веришь в него, ты принимаешь его очарование".

 

 

 

 

 

Мы ещё не решились заговорить об этом, но уже переулки кривятся и зеркало по утрам, кивая мыслям, норовит плюнуть в лицо.

Он напряжённо и с унынием думал о том, как много берёт жизнь за те ничтожные или весьма обыкновенные блага, какие она может дать человеку. Быть так слепо и бешено привязанным к жизни без всякого высшего вознаграждения с её стороны, не иметь даже и отдалённого знания о том, почему и за что терпишь это наказание, а, напротив, с ужасающей страстью бессмысленно жаждать его, как какого-то счастья. Да неужели же весь смысл, вся заслуга жизни в том только и должны выразиться, чтобы... "Если кувшина воды достаточно, чтобы утолить мою жажду, зачем мне целое озеро?"

Из милости живёшь – не забудь! Ты подумай только...

И зачем вообще понадобилось поднимать этот разговор?

 

 

Чего ты добиваешься, вали всё в кучу, и правду, как она есть, ярчайшую в своей правдивости и беспощадности, ведь даже справедливость требует сказать, что

решительно скажу, по моему окончательному мнению, что как жизнь не люби, она всё равно тебя бросит. Это – до непристойности верно. Недаром среди рецептов долгой и счастливой жизни... чувство любви к людям и миру. Страх перед смертью – это горячий уголь счастья жизни.

 

Теперь далее. Докладываю же вам:

Не знаю, как начать, чтобы это вышло не так бессовестно.

Я видел эту жизнь без прикрас, я знаю мир к собственному моему огорчению.

Жизнь – дрянцо! Я презираю жизнь. Всё это чертовщина. Жутко и отвратно жить. Мир отвратителен, он жесток. Там где умирает гусеница рождается бабочка... В природе из мерзкой гусеницы выходит прелестная бабочка, а вот у людей наоборот: из прелестной бабочки выходит мерзкая гусеница... Всё начинается тупостью новорождённого. Жизнь одних основана на смерти других. И махать косой не устаёт. И чем больше смерти, тем полнее бытие оставшихся в живых. Кто ты есть, человек ли, или кто хуже? Все формы жизни есть приспособленье. Безнадёжное цепляние, подающей пустые надежды. Судьба вроде напёрсточника, – продолжал он, – сулит выигрыш, а под каждой скорлупкой у неё пустота... Наконец, как бы отомстив человеку за то, что он осмелился жить, безжалостная сила умерщвляет его. Шантаж, конечно, знатный и действенный. Муха усваивается стрекозой, а человек – чертополохом. Землю, как огород, заселяют в два этажа: живые – вершки, мёртвые – корешки. И на всё на это светит солнышко. Стыдно глядеть на такое. Какая тут вся здешняя жизнь? Тоска одна, канитель; не живёшь, а гниёшь. Зло есть несоответствие между бытием и долженствованием. Все обстоит таким образом: делать нечего на земле, и все ужасно скучают. Такая глупая затея. В общем, можно было и не приходить. Сначала живут по одному, постепенно сатанея. Потом нужно жить с кем-то и тоже сатанеть. Плохое общество угнетает развитие врождённого потенциала человека. "Что же ты, нечестивый, делаешь здесь, в обители детей, лунатиков, идолов и тех, кто не сделал ни добра, ни зла?" Скажите же голосом совести: насколько уместно и не слишком ли отвратительно... – вот она повестка дня. Обычно смущаются слабые умы. Конечно, условия и ограничения противоречат свободе в её вульгарном смысле... Жить на такой планете – только терять время. Как только терпят бабы? Цапля опускается на мусорную кучу. Душа чует предназначенную ей от века меру счастья, когда думает о своём подлинном освобождении, – того счастья, достигнуть которого никто не может ей помочь. Единственная жизнь, которую стоит прожить – волшебная. Свет же наполнен не тайнами, а писком в ушах. Расплачивайтесь с планетой её же монетой.

"Дерьмовая жизнь" – подытожил он ещё раз.

 

Нам потребовалась почти вся жизнь для того, чтобы усвоить то, что им, казалось, было известно с самого начала: что мир весьма дикое место и не заслуживает лучшего отношения. Что "да" и "нет" очень неплохо объемлют, безо всякого остатка, все те сложности, которые мы обнаруживали и выстраивали с таким вкусом и за которые едва не поплатились силой воли.

 

 

И так как его ненависть к миру была абсолютна, она и превращалась в абсолютную доброту, любование. Более того, он любил мир. Речь идёт в данном случае вовсе не о пессимизме, а опять всё о том же его безмерном и неистощимом изумлении перед жизнью, то есть обратной стороне его неугасимой влюблённости в неё...

 

 

– Это что за дурацкие разговоры! Ты человек или слякоть? Как тебе не стыдно?

 

Малыш, споткнувшийся о камень, просит маму наказать своего обидчика. Как я мог так мило ошибиться? Во всём ошибиться. Как ребёнок. Как будто ничего не знаю о жизни и о том, что по-настоящему всё понимаешь только задним числом. Как будто никогда не жил. Пора сгущения красок и малодушия. Внезапно он почувствовал себя идиотом – надо же так поглупеть – глупым, как восемнадцатилетний мальчишка, который тщится что-то доказать самому себе. В таком поведении, пожалуй, больше зависимости, чем если бы он... дешёвое отчаяние. Не ты первый. И с едкой снисходительностью добавила: – Ты не виноват. Ты жертва диалектики. И сознаем ли мы, что мы обмануты, если сами ищем обмана? Где уже обманщик лжёт себе самому. Я вообще не обязан быть героем, переходить дорогу, не останавливаясь перед машиной, неистово тормозящей, вслепую испытывать судьбу, настроение, испытывать тревогу; не понимаю, как я мог, ведь жизнь дорога, как никотин. Всё каким-то образом связано со всем. Пойду, ещё посмотрю людей...

 

оранжевое настроение: их либе жизнь!

Внутри какой-то праздник жужжит, жужжит.

Я вас, во всяком случае, за человека наиблагороднейшего почитаю-с, и даже с зачатками великодушия-с, хоть и не согласен с вами во всех убеждениях ваших, о чём долгом считаю заявить наперёд, прямо и с совершенною искренностью, ибо прежде всего не желаю обманывать.

 

Успокойся, ведь смеющаяся жизнь изменилась, город знаковой стал системой. Слышишь, как радуется и лепечет жизнь? Это в порядке вещей, всё проходит... и это тоже пройдёт. Только не плачь. Всё пройдет. Всё будет или не будет. Река – не море, тоска – не горе. Радость не вечна, печаль не бесконечна. Жизнь тиха и закономерна. А беды... беды каждый сам себе, наверное, производит. Ласковое равнодушие мира... и поезд идёт по расписанию.

И хотя ваша жизнь никогда не была особенно радостна, порадуемся всё же ей – дару небесному, дару бесценному, который достаётся человеку лишь раз, и то случайно и нечаянно; что-то вроде предвыборного лозунга скажем "да!" жизни под знаменем, кругом которого собираются люди. Сотри случайные черты – и ты увидишь: мир прекрасен и восхитителен.

Новая любовь – новая жизнь.

Праздник, который всегда с тобой. В жизни каждого дня можно находить самые лучшие и неожиданные упражнения.

И каждый умножен и нежен, как баловень бога живого.

На свете много прекрасного и кроме счастья. А смешного в жизни, пожалуй, не меньше, чем печального, право, не меньше.

В приподнятом тоне усилить ноту бодрости, надежды. Возродиться для новой жизни... – Воистину живу! Гимн о жизни, прежнюю хороня. Воссияет заря новой жизни во все стороны, ибо жизнь есть шведский стол: бери чего и сколько хочешь. И желание добротворчества будет началом. Поразмыслишь эдак – и ободришься – повод для оптимизма. И, примиряя с жизнью, оно всегда возвращается в то далёкое прошлое, в тот самый день к завершенью начала...

 

и, если хочешь, скажи себе – печаль бедна

чудесное, мягкое настроение

Тогда меня снова захватят дела, снова удивляться жизни, вернее, её продолжению, цепляться за людей, улыбаться знакомцам ежедневно, ставить в актив, покупать презервативы, и любить всё по вечерам. С чем-то покончить и что-то начать...

 

На другой день перечитал письмо и вижу, что может создаться впечатление, будто я только и делаю, что сижу и вспоминаю всякие грустные вещи и очень себя жалею. На самом же деле я очень счастливый человек и чувствую это. Я собираюсь жениться на прелестной крошке. В этом мире столько любви, что хватит на всех, надо только уметь искать.

 

 

 

Смутно понимая, что страх перед ошибкой сам ошибочен. То, что восстаёт во мне и не желает умирать... Уважающий справедливость до конца.

 

 

 

Я думала, что мужчины прокляты, потому что в высшей точке страсти и счастья сладкие женские плоды в их руках неожиданно превращаются в два мешочка с песком...

 

Рассеялось бы её горе в привычном быту, в откровенностях... Зажить бы чистой жизнью, воспитывать чувство современности, поуютнее устроиться на земле. Желание самого скромного, незаметного существования.

Цепкая иллюзия, притаившаяся затаившаяся.

Надежда убивает или наоборот?

Подавив в себе отвращение, запретив себе проклинать жизнь стала податливой по крайней мере, тоска его потеряла свой прежний оттенок угрюмости. Жизнь, как вы знаете, всего-навсего подмостки, на которых каждому предоставляется возможность кривляться, покуда не наскучит. И, если жизнь есть неминуемое приближение к смерти, то лучше эту дорогу на эшафот прошествовать с улыбкой, смеясь, топ-топ.

Всё становилось красивее чем было раньше, что говорить: я избегу тоски грядущей, непосильной, и не завидую не любящему жизнь. Восстановить правильный закон и можно с уверенной радостью видеть... Ощущение того, что живёшь правильно.

При свиданиях с ним старалась приводить себя в светлое и радостное настроение, хотя бы и не имела повода таковое ощущать.

Бормотал, что всё правильно.

Ночные раздумья, эстетические капризы... В такие минуты нападают на тебя философские жучки. Он стал сомневаться, так ли это должно было быть.

Но оснований для веры было мало. Но вот ведь как: только ставящий всё под сомнение может усомниться и в самом сомнении.

и всё время находился в дурном настроении

Один царь проснулся раз в хорошем настроении.

Смешную фразу надо лелеять, холить, ласково поглаживая по подлежащему.

 

И ничего, ничего не нашаришь. Ничего не надо. Человек – это конец. Философ должен выражаться лаконически. Человек достоин только жалости. Все дни приходят к концу. День смерти лучше дня рождения.

Пасмурный. В этом человеке всё в тоске и смуте... "А беспокойно, должно быть, людям с тобой?", – опасливо спросила она. Боятся тебя наши девушки... Ну тебе кто-то и нагудел же про меня, а каких вы любите больше?

Ты всегда отвечаешь уклончиво. Пауза, которую я сделаю прежде чем ответить скажет вам больше.

 

Речь его запутывает ум, вселяя горячность в душу. Ваша теория потрясающе аморальна!

"Это очень суровый философ, часто он пишет о страшных и безысходных вещах – говорила она, – но это самый нежный, самый преданный друг, и для всякого, кто его знает..." Кто же, охваченный тобою и чувствуя твой суровый взгляд, мог бежать?

покуда жизнь ещё не покинула мои телеса

кладбищенские мысли

Но зачем нужно сострадание осуждённым на смерть? Мы сгинем от любви или будем раздавлены в борьбе за любовь, – всё едино: нам суждена гибель...

Какое великое душевное разочарование принёс мне он! Минздрав предупреждает: пессимизм не только опасен для вашего здоровья, но даже поддерживает и питает традиции изящества. Он понял теперь и оценил опасность пессимизма, приучающего к постоянным жалобам, ослабляющего душу и предрасполагающего к мистическим утешениям. Вот поживёшь с моё, человек, оценивший жизнь, когда успел нажить ты скепсис, где ж это ты нахватался такой мудрости, ведь затем человеку и душа дана, чтобы он мог любить. Отвернувшись со вздохом сокрушения, ищу каплю восторга в нашей полной печали серой жизни так необходимы они напоминают нам, что всегда можно, всегда должно найти в каком-нибудь уголке мира радость жизни, без которых совершенно невозможна жизнь больших и маленьких человечков, немного надежды, света, живых красок несмотря на самые жгучие страданий нашей внешней жизни.

 

Ничего не может быть плохо из того, что никогда не бывает, если книгу не дописать не успеть значит конец несчастливый, мы же как никак взрослые люди, знаем, что нет объятий, которые в конце концов не разомкнутся, что, если долго держаться за руки это нередко заканчивается смертью, и что, если жить достаточно долго, можно увидеть конец света; всё будет хорошо, особенно, если учесть, что ничего не бывает, и я ручаюсь тебе, ручаюсь, всё будет ослепительно хорошо.

Но ты не бойся, это будет не скоро. До этого пройдёт ещё много времени, много скотины народится.

Жизнь снова будет волшебной, вот увидишь. Не смотря на деланную и внешнюю весёлость, всё будет заебцом, верно? За-ме-ча-тель-но, да?! Но разве это может помешать тому, что всё хорошо?

 

"Мне уже 30 лет, – пишет он в своих заметках, – жизнь становится тяжёлым бременем. Я не вижу никакого повода быть весёлым, а между тем казалось бы, что всегда должен быть повод быть весёлым".

отрёкся от философского оптимизма всё это общие места; дешёвая пошляческая философия, скольжение по поверхности, какая-то розовая чушь;

Кастрированный воинствующим оптимизмом.

 

 

Тот, кто всегда сам. Не плывёт он ни по течению, ни против течения, но только так, как находит достойным. Не плывёт, потому что не кораблеподобен. Тот, кто ничего не требует, тем более не просит?

Камень бросающий? Волшебный для всякого. Тот, кто во всём любовь? И свою любовь тогда безумно любит он? А иные, они находят это основанием для того, чтобы ратовать за вовсе нелюбовь? Рыба, плещущаяся в океане впечатлений.





"II avait toujours l'air un peu triste, il ne s'est jamais habitue a la vie ici" –

Он всегда был грустноват, так и не освоился здесь (франц.).

 

Там, где дни облачны и кратки, родится племя, которому не больно умирать.

              Петрарка.







Человек здоровый, энергичный, довольный собой, человек с большой и ясно сознанной им жизнеспособностью; жаден жить или, лучше сказать, не столько желание жизни, сколько желание "полакомиться", сопряжённое с совершенным отсутствием идеи смерти.

Жили-были старик да старуха. И родила старуха сына республике.

Как и полагается у культурного юноши, который отечеству на пользу и родителям на утешение.

Случайно подслушай женщину о том, что ты случайный ребёнок.

Жил на свете рыцарь бедный, солдат добра... жил он своеобычно.

Мой бородатый младенец, со старой-престарой душой. Ты у меня такой не здешний, какой всё таки... неприспособленный. Я люблю тебя таким забывчивым.

Он так мало практичен и совершенно не умеет устраивать свои дела. С его повышенным, обострённым чувством жизни, – совершенно жуткая впечатлительность – каприз природы, великое дитя окаянного мира сего. В сочетании с крайней степенью откровенности и безоглядности... Страшно чуткий и проницательный, вдумчивые глаза.

Я видел, как посланный в засаду воин погиб, потому что ему не захотелось защищаться.

 

 

И словно бы переволновавшись от того, что рядом с ним, в шаге от него существуют такие вот, не способные присосаться к жизни людишки, люди ни для кого...

 

Нервные клетки человеческого организма. Учитывая то, откуда он взялся. "Недолепленный" природой, не привык ещё к жизни-то, не проснулся для неё, сердце ненаученное. Интересен как представитель вырождающегося класса, имеющий музейное значение. Социально заданная ущербность... Статистически более подвержены, если только они вообще остаются в живых, а не кончают с собой оттого, что иначе нельзя. Поскольку конкуренция слишком велика. Нельзя починить то, что не сломано. Метафизическая бездомность, "не-отмирность".

Или ты просто дурак, или ты человек, упавший с Луны и ничего не понимающий в земных делах.

Ты ведёшь себя так, будто вчера родился. Хочешь, мы будем брат и сестра, мы ведь свободны, лепя глину поступков, законов бояться не надо.

утопическая сторона медали

 

 

"Моя душа сплетена из грязи, низости и грусти... Это – золотые рыбки, "играющие на солнце", но помещённые в аквариуме, наполненном навозной жижицей. И не задыхаются. Даже "тем паче"... Не правдоподобно. И однако – так." И только попробуйте подойти к нему с прощающей улыбкой: "Рыбок выловим и вымоем, а жижу выплеснем".

Хочешь знать один секрет? – Есть что-то неизлечимо нищее во мне. И, знаешь, ещё одна деталь – меня влечёт подохнуть под забором. И это неистребимо во мне, как грусть.

Это мой тайный сад.

Что это? это я? Старый пьяный банщик в грязном чёрном халате? Отправиться спать в конюшню? Тщеславлюсь униженностью.

 

Ты говоришь как ребёнок, так не бывает.

 

Спрашивается "почему"? – и ответ: потому, что окружение враждебно. Враждебность окружения растёт пропорционально длительности твоего в нём присутствия, как бы хорошо к ней не приспособиться. Кроме того, чем больше помнишь, тем ты ближе к смерти.

Ибо красота утешает, поскольку она безопасна. Она не грозит убить, не причиняет боли.

 

 

Один новый английский писатель так изображает самую основную опасность для необычайных людей, а говоря без ужимок – самоубийц, живущих среди общества, привязанного к обыденщине: "такие чужеродные характеры сначала тяготятся, затем впадают в меланхолию, затем заболевают и наконец умирают". Тот, кто не должен был быть рождён, не умирает, но именно гибнет... из-за этой заброшенности, не выдержав натисков самой обыкновенной жизни...

 

Я запрещаю расспрашивать его самого.

Разумеется, вполне возможно, что "нездешний" человек, умерший "на ходу", не тот, о котором я рассказал; что он не так жил, не так чувствовал и думал.

которому в ультимативном порядке было предложено самоуничтожиться. Поверженный, но не побеждённый.

 

 

свойство видеть мир в его балаганном, сатирическом ракурсе

азарт был свойством его натуры, но он не являлся корыстным игроком

Противно в этой ослиной пещере. Уснуть бы... и вообще – самоубиться. Словно первый ученик в классе, набравшийся смелости хоть раз прогулять уроки. Безумству храбрых поём мы песню. Красивые – всегда смелы. Наши жизни даются нам для обучения и развлечений. Мы создаём себе проблемы, чтобы проверить на них свои силы. Никто не может учиться в школе без контрольных вопросов. Жить пока живётся только оттого, что не умираешь... Витальное. Корень всего этого лежит в глубоком инстинкте жизни, но этот инстинкт самосохранения иногда как раз является импульсом к самоубийству, такая высшая форма любви к себе. Расчет надёжности расчета на чувство самосохранения. Смерть как извращение жизни, хотя и не указывает прямо на своего единственного и главного инспиратора. Требуется оптимизм в количестве, достаточном, чтобы поддерживать надежду, и пессимизм в количестве, достаточном, чтобы мотивировать беспокойство. Конечно, есть и другие средства найти себя, – прийти в себя из того оглушения, в котором обычно живёшь, точно в тёмной туче. Скажите, найдётся ли в жизни хоть что-нибудь, что сделало бы самоубийство в принципе недопустимым? В жизни нет ничего необходимого. Пусть тема будет всегда столь ужасна и серьёзна, сколь ужасна и серьёзна на самом деле проблема жизни. Наоборот. Я окончательно уяснил себе значение чувства юмора. Это демонстрация свободы. Ибо свободен лишь тот, кто умеет улыбаться. И раз улыбка исчезает, – в мироздании всё предопределено. Финальная же насмешка заключается в том, что, многажды ускользая, ты вдруг осознаешь, что ускользнул бесповоротно, – и, дабы не быть смешным, приносишь сам себя в жертву.

 

Бывают ужасные моменты, когда театр жизни затуманивается, зрители исчезают, наши роли сыграны, и мы стоим, одинокие, в сумерках, ещё одетые в наши театральные костюмы, и мы оглядываемся и спрашиваем себя: что ты и где ты теперь...

Заключения русского ума, столь всеобъемлющие, исполненные сострадания, неизбежно имеют привкус исключительной грусти. Именно ощущение, что нет ответа на вопросы, которые жизнь ставит один за другим, и что история заканчивается в безнадёжной вопросительной интонации, наполняет нас глубоким и, в конце концов, может быть, обидным отчаянием.

 

Загадка суицидального сознания. Вопрос темперамента, не так ли? Может быть.

Слепящий полдень.

Как бессмысленна смерть. Как бессмысленна жизнь. Может случится чудо, и не нужно будет ничего оправдывать. Но чудо приходит поздно и лишь на мгновение, когда солнечно жмуришься в тугой петле.

 

Недавно я прочитал в школьном учебнике по психологии вот что:

"Открытость человека находит своё выражение в представлении о нём как о природном существе, в котором на макроуровне проявляются сущностные основы мира. <…> Как правило, понятие воли относится к зрелой личности, полностью отдающей себе отчёт в своих действиях и поступках. Исследования последних лет также выдвинули перед современными суицидологами проблему о спорном понимании самоубийства как сугубо аутоагрессивного акта психически больного человека, убедительно указав на то, что значительная часть самоубийств совершается психически здоровыми людьми в результате социально-психологической дезадаптации личности в условиях "микросоциального конфликта"".

 

В литературном мире его уход прошёл незамеченным. Единственным откликом был некролог, написанный неким анонимом в городской газете. "Он был застенчив, беспокоен, нежен и добр, но написанные им книги жестоки и болезненны. Он видел мир, наполненный незримыми демонами, рвущими и уничтожающими беззащитного человека... Он был художником и человеком со столь чуткой совестью, что слышал даже там, где глухие ошибочно считали себя в безопасности".

 

 

 

Явление своей воли приводит людей к разным достижениям. Кто приучил себя думать о мусорной яме, наверно найдёт её. Прекрасен закон, что мысль ведёт человека. Прекрасная мысль не допустит до тьмы.

Нельзя оправдываться отчаянием, ведь этот мрачный признак зарождается от собственного слабоволия.

Вселившийся призрак в духе, действительно, повреждает его здоровье. Призрак не имеет общего с действительностью. Если люди проследят истинные причины отчаяния, то можно поразиться их ничтожности.

 

 

Ведь сколь чудовищно заблуждение называть эгоистическими поползновениями...

А потом пришло сознание того, что он безумен, а следовательно, не виноват, как невинны все безумцы, даже самые жестокие из них. Он был потаённым капризом природы, абсурдной крайностью, что обрела душу и плоть. Не потому ли в его облике было нечто неотразимое – черты тёмного божества? Его окутывали нечеловеческие токи.

 

В этой твоей вине нет ни сколько-нибудь интуитивного смысла, нет ей и разумного объяснения. Но все равно ты виноват.

 

 

Он кивает с удовлетворением, когда застревает лифт.

Даже шифер ползет при виде меня.

Просто пытались во всём добиваться лучшего: чтоб всегда на столе была еда – и чем бы еда эта ни оказывалась, поделить её на ломтики.

 

Я ни к кому не питал злобы. Просто я с этим покончил. Я желал им всяческой удачи. Среди них были и добрые, и храбрые, и выдержанные, и разумные, и они заслуживали удачи. У каждого из них свой конёк. Но меня это больше не касалось.

И все же, перед уходом я оборачиваюсь к ним лицом, чтобы оно врезалось в их память.

 

Обделённый вы, милейший, обделённый.

 

Вы какой-то совершенно завёрнутый... неровности характера

А вы сейчас сдадите мне экзамен на Аттестат Странности.

figitivus errans (лат.) – вечный странник

И в русском и в английском языках "странный" и "странник" слова однокоренные. У них общее начало. "Странный человек" – это тот, кто странствует. Мы все здесь на этой земле – странники, потому нам тело и прочие части дадены. Говорят, что и земля наша тоже странница.

Мытарь.

Таким же – наверное – чудаком Христос был.

 

— Вы странный.

— Самый обыкновенный. Вернее во мне сидит с десяток самых обыкновенных, только все они разные.

— Ты странный, в этом же вся идея.

— Идея? Какая идея?

 

 

 

 

 

 

 

И свобода, будучи необходимостью, отрывала мне часто подлинную сущность чудовищно безусловным сверхрабством, и бежал я от свободы... Свобода всегда была исключительно(й) возможностью; ты бежал по спирали...

 

 

 

Если рассмотреть проблему достаточно внимательно, то вы увидите себя как часть этой проблемы. Нет проблем, от которых нельзя было бы убежать. Как просто разрешаются иные из них! Всякое бытие, которое можно отрицать, тем самым и заслуживает отрицания; и быть правдивым значит... Страдание не служит возражением против жизни. Где логика? Ведь если жизнь естественна, значит сопротивление ей противоестественно! Дерзкие умствования выпившего семинариста, студенты – самый отчаянный народ. Дорога находится в руках мальчишек. Наши самоубийцы дискредитируют самоубийство – не наоборот. Хотя, говорят, что перед этим человек проклинает свою жизнь.

А я, говорит, в речку прыгну. Напрасно предостеречь своим последним душевным воплем существа, которое, повторяю, быть может, изнывает в тоске по жизни. Ни одно желание не даётся тебе отдельно от силы, позволяющей его осуществить. Идёт навстречу желаниям человека, утешает и успокаивает его, но не к добру людям исполнение их желаний.

 

Мой милый Ихтик, вы уже в возрасте, когда принимают мужские решения. Самоубийство не отрицание воли, а явление могучего её утверждения.

Знаешь, поступки, о которых сожалеешь поначалу, они единственные, о которых память остаётся. А раз остаётся, значит, они и есть самое ценное. Если хочешь что-либо сделать, никогда не спрашивай о последствиях. Иначе так ничего и не сделаешь. Когда дело касается мелочей, можно и спросить, а ежели речь идет о важном – никогда.

 

Лишь испив чашу страдания утолить жажду жизни.

 

"Ты сказал когда-то, что ненавидишь всю нашу жизнь, – раздельно выговаривая каждое слово, спрашивал отец. – Ты и теперь ненавидишь её?"

Так же размеренно и медленно звучал серьёзный ответ сына: "Да, я ненавижу её от самого дна до самого верху. Ненавижу и не понимаю".

Ты нашёл лучше?

– Спасибо скажи, что уцелел, что живёшь, дурак беспамятный, – ругнул его хозяин.

– И навозный жук живет!

За подарки даже маленького ребёнка учат благодарить, однако "взрослый" может благодарить не по научению, а по свободному желанию, от всего сердца.

 

 

Формально правильно, а по существу – издевательство, а если рассудить – так незачем, вроде насмешки как будто...

Между нами и вами та разница, которая между человеком, упавшим в воду и купающимся: обоим надобно плыть, но одному по необходимости, а другому из удовольствия.

, – знает только, что он против, мучительно против всего того, что только что, ещё сегодня днём, составляло его жизнь и его душу. Стыдно быть хорошим. Хорошая привычка — говорить встречным гадости, но я люблю совершать благородные поступки, это моя слабость. Мер-рзавец! зачем ты притворился хорошим человеком!

 

 

 

 

Просто если "по газонам не ходить!", зачем нам такие газоны? Право на жизнь...

Почему мне не желать смерти? Я ненавижу жить. Единственное, почему я продолжаю это делать, это потому что я удачно выделяюсь на фоне остальных людей, а крохи мне не нужны. Если бы я знал что меня ждёт впереди – я бы вышел в окно... Преимущества своей утончённой жизни... Если ты сравниваешь себя с другими, ты можешь стать самодовольным или ожесточённым, ибо всегда кто-то будет выше или ниже, чем ты сам. Так что и жизни-то, по сути дела, нет никакой. И пока не тошнит от ежеминутной необходимости думать, что тебе выгодно, а что нет: наверняка известно лишь то, чего ты не должен делать. Если б я уехал, не думаю, чтобы мне захотелось вернуться.

Не хочу играть в куклы или дурачиться, и меня прошу избавить "от всякия скверны". Ну-с, до приятнейшего свидания-с... – и адью, вряд ли свидимся вновь. Прошу любить и жаловаться.

 

 

Там, где задумчивое лицо незнакомого человека – присутствие становится легче.

Должен быть муравей, а ты стрекоза, притом изящная! ползти змеёй, оставаясь голубем в сердце;

американского девиза "Живи свободно или умри".

Физических возможностей нет. Превращаюсь скорее в лёд.

Как знаешь, как знаешь...

Не гадано, не думано. Слово "утопизм" придумал в 1516 году некий г-н Мор, образовав его от греческих корней, и означает оно что-то вроде "выходца ниоткуда". Человек нередко, в мечтании своём против гнусной жизни, стремится недосягаемая досягнуть и к недоступному доступ найти. А вследствие того или повод для раскаяния, или самую скорбь для себя обретает.

 

 

"Человек может выдержать любое "что", если у него есть достаточно большое "зачем". Но мне это надо?

Вечность разберётся, "кто из нас холоп". Зачем я пишу о вечности? Никакой вечности нет.

так же как ты смирилась со своим именем и возрастом

невидимая глазу смирительная рубашка;

Жажда иного берега... но ужель? Ужель клетка эта суть наш мир? Иль она – злая пародия на ощетинивающихся окружающих? Ведь они зорко следят, чтоб висел на клетке замок.

 

 

Напряжённая сосредоточенность, усталость с оттенком горечи, растерянность – таковы последние портреты.

 

Тот, кто устал от мира, бесконечно устал? И это значит, что он устал также и от того, чтобы уставать? Ведь вопрос о человеческой свободе всегда становится вопросом об усталости человека от своего бытия. Ведь отказывающийся возделывать, как и другие, осенью свой урожай пожинает.

 

И если это, как ты говоришь, делает нас людьми, которых за шиворот зацепив волочет часовая стрелка, а потом толкает с обрыва, если нельзя ничего забыть, а только поставить в упрёк, обвести в кружочек и если именно это, как ты говоришь, делает нас людьми, то я предпочёл бы себя постареть надолго но быстро и не успев ни с кем попрощаться, превратился бы во что-нибудь искренне никакого не имеющее ни к чему отношения наипаче ко мне, но он был совершенно прав, совершенно прав, потому что поздно и нельзя, как ты верно заметила, именно это делает нас людьми.

 

Лучше умереть стоя, чем жить на коленях.

Ненавижу.

Не антересно. Не желаю!

 

Ну да, понимаю. Ты – выше этого. Но, всё же, нажимающий на курок всегда лжёт.

 

 

 

Эх, кабы околеть. Девка крепостная ночи напролёт плакала, думала: пойду сигану с бережка, бултыхнусь в прорубь...

Даже деревья стояли понурые и неподвижные, точно замученные. Всё глядело сумрачно, сонно, всё говорило об угнетении. Это было что-то горькое, полное безнадёжности и вместе с тем бессильно строптивое. Потерянно оглядывался он кругом в букете улиц, где горшки с цветами на окне – заблудшая овца, лунный кот, пробирающийся по своим делам, весь распроклятый день пресмыкавшийся на улице. Сумрачный, тускло смотря по сторонам, в отчаяньи он бродил по улицам и, наконец, поздно возвратился домой. Возвращаясь, он чувствовал только одно – тупую тоску.

 

Как часто бывает нужное слово не подворачивалось – поэтому я повернулся и вышел из магазина.

 

 

Помню, я ушёл оттуда как изувеченный, с какой-то необоримой, на-смерть уничтожающей тоскою в сердце, такой, что невозможно мне в ту пору жить, совсем нельзя. Как будто я один человек на всём свете. Болезнь это у меня, должно быть. От этого и подохну.

Вдруг увидеть на стекле окна в отражении собственного лица усталые глаза своего отца.

Шёл Маяковский ночью по улице и вдруг увидел золотую надпись на стекле магазина: "Сказочные материалы". Это было так непонятно, что он вернулся назад, чтобы ещё раз посмотреть на надпись. На стекле было написано: "Смазочные материалы".

 

 

 

У людей, стоявших за прилавками был какой-то суетный и случайный вид. Продавцы двигались медленно. На их лицах, как тяжёлый грим, лежала дневная усталость. Так медлительно, что можно было бы жить на Юпитере. Видишь устал глаз говорящий, следящий, скользящий думать устал спорить сам с собой слышать устал скрывать свою негодность для дела жизни в деревнях усталости, где тождественны все существа. Я не хочу бороться против безобразия, я не хочу быть обвинителем, не хочу даже обвинять обвинителей. Мой аргумент, помните это твёрдо – только отвращение. Я отведу взгляд; отныне это будет единственной формой моего отрицания. Мне, в сущности, всё равно, кому я возражаю. В сущности, и сам предмет нашей дискуссии мало меня интересует. Продавцы – рабы магазинов и ларьков.

 

 

Уныло села на стул, помолчала глядя на ноги себе, потом, нейтральным, устало бесцветным голосом спросила: "Ну, как вы поживаете? Что поделывали?"

Заметь – как много лет мы говорим одно и то же.

Я – никуда не гожусь и нет мне ничего... нет ничего... Надоело мне, лишняя я здесь...

Все грешны. Да ведь сказано: за один вздох всё прощается. И, стало быть, цени только одно – дыхание жизни. Ты везде лишняя, да и все люди на земле – лишние.

Ты только почаще напоминай ему, что он хороший парень, он тебе – поверит.

 

Слышу торопливую речь комментатора в телевизоре: "Футболисты уже немного подустали и поэтому начали совершать даже такие грубые ошибки".

как обнимает усталость

Запомни: наша с тобой песенка спета.

Я к вашим ласковым пальцам прижму усталые веки. Ты думаешь – моя жизнь не претит мне завтрашним днём? Я дам тебе совет: ничего не делай! Просто – обременяй землю, а там пусть тебя носит каналья судьба, ведь на то и живёшь, чтобы срывать цветы удовольствия. Природа и судьба – это единственные силы, которым никогда не стоит отказывать в повиновении. Вот, судьба играет человеком, а человек играет на трубе. Внешняя и внутренняя судьба – разные... несмотря на неспособность к изменению запечатлённых линий на твоих ладонях и зашифрованных в гороскопе, это карта со стрелкой.

 

Но передо мной выбор, который конечно не выбор. Всё равно всё произойдёт. Но я буду стараться и терпеть до конца. Как же я устала, дорогой мальчик. Ты в начале пути, мы в конце – и единственное что я могу тебе сказать – всё правильно, что бы с тобой не произошло. Всё правильно.

 

 

Удары пульса смолкли, поглощённые просторной, ёмкой тишиной, в которой заглохли пулемётные очереди без устали тикающего времени.

 

 

Ну, бей, пока сердце кипит и кровь горяча!

Тяжело я устал внутри. В сердце не чувствовалось никакого иного желания, кроме жажды безусловной тишины. Через два шага рассвет. Два шага, два шага...

Что бы теперь, однако ж, какую бы штукенцию предпринять. Я спрашиваю: как быть? Рождаться заново? Среди обиженных судьбой. А не послать всё к чёрту? Сколько угодно, не извольте беспокоиться-с. Пожалуйста, не стесняйтесь, делайте, что вам хочется. В нашей достойной сожаления жизни мы проделывали вещи и похуже. Так наплевать на свою жизнь, беспечный. Подите вы к чертям! Выражение безнадёжности и безвыходности на лице. Господи, куда иттить? Да иди ты хоть на каторгу. Куда уходить нам хоть нечего делать здесь, озираясь брезгливо? Ну куда я сейчас пойду?.. У меня... ннет... ничего нет! А не то и вовсе чёрт с ним совсем; чёрт возьми совсем! Приди, спаси. Проси... Сейчас проси... Быть может, завтра будет поздно. Смени меня, смани меня... никогда не меняйся местами, никогда ни с кем! Эк тебя неугомонный бес как обуял! Эх, парень, запутался ты, заблудился в закоулках жизни. Я знаю, я знаю где выход. Чаще всего выход там где был вход. И всегда я слышал в этих словах что-то безнадёжное. Но разве, разве лабиринт имеет дверь? А на двери той замок, который хоть кто-то мог бы отомкнуть ключом? Ведь стремление открыть, открыть раз и навсегда... выход из него, вероятно, только в безумии. Приходите быстрей, а лучше как ни можно скорей, ведь я скоро исчезну. Живая собака лучше мёртвого льва. Человек, пришедший говорить о деньгах. Потому у нас охоты к жизни и нет. Впрочем, теперь ему, решившему "вернуть билет", было всё равно; самоубийство из-за пустяка, считай, что от скуки – обмен судьбы на мимолетный каприз. А тут возле простосердечные друзья жмут плечами. У вас сдали нервы, это понятно.

 

Чего доброго, он покончит с собой.

 

В нём есть особенное свойство, меня как будто он огнём божественным, – но чувствую при нём захватывающее беспокойство.

Столь понятная мне аура отвращения к жизни, ко всем играм современников идёт от него. Он одинок и зол на весь свет, так же, как я. Так же, как я он не идеализирует природу людей, не верит ничему и никому. Он нравился мне ещё за то что никого никогда не судил.

Взрослый аморальный парень, любящий говорить неприятные и циничные вещи; речь его грамотна и витиевата.

И в то же время такой обязательный!

У него был чудесный, мягкий и тёплый голос, он воспринимался не как звук, а скорее как прикосновение.

Откуда (в его стихах) музыка и магия? К кому – удивительная нежность? Неожиданно, с почти детской беспричинной обидой, со щекочущими нос слезами, остро завидуя неведомой адресатке...

Лучшие из мужчин всегда готовы к смерти. Эта готовность чувствуется сразу же... и притягивает неумолимо. В ней нет никакой обречённости или истерики, наоборот – движения и взгляд такого человека спокойны и просты. И всё остальное неважно – ни внешность, ни возраст, ни образование.

Обретённый случайно. Сокровище ростовщика.

а!чарованный. Чудесный, погибельный, несказанный...

 

 

 

 

Странно – сказала она и протянула руку. – До свидания, не забывай меня, – сказала рука. – Спасибо вам.

За что?

Не знаю, – она взяла мою руку в ладонь, пожала, но не отпустила. – Ни за что. Просто ты сам по себе мне дорог. – говорила её рука. Потом ещё что-то добавила, но я не понял.

 

Чего не бывает под луной? Бывают "потопы, огни, мечи, трусы" (молитва к Иисусу сладчайшему), бывают и добрые встречи. Ведь тебя не предвещают линии судьбы на моей ладони, ты не была предсказана гаданием на кофейной гуще, ты не появлялась в зеркалах моего одиночества...

Тебе не внушает отвращения мысль, что мы могли бы никогда и не встретиться?.. Есть немного.

Кстати, когда и где мы познакомились? Не помню. А где ещё встречаешься с людьми в такой дыре, как наша? Жаль оставлять в глазах толпы. Как, однако, вам всё известно обо мне! Зато вам никогда не угадать тех слов, с которых началось наше знакомство.

Эта девушка слишком чудесна и слишком одна. Не про нас, не нашего романа. Как предложить свою любовь фее, которая смеётся над вами?

Ты подошёл ко мне со спины, положил голову мне на плечо и сказал: "Не прогоняйте меня, если я вам не понравлюсь, пожалуйста".

А ты взглянула на меня, некоторое время поколебавшись, а затем решила, что мне можно доверять.

Не можете ли вы из своей прелестной особы составить мне приятнейшую компанию?

А потом, не в силах согнать с лица глупейшей улыбки, я сказал тебе: "Понимаю, как я вам противен, но..." – что было дальше, не так уж важно. Правда, ничего?

Может, я устану или обижусь, но никогда-никогда не покажу вида. Разве этого недостаточно для того, чтобы присмотреться и не расставаться?

Только обещай, мы не будем с тобой никогда целоваться. Обещанья не даю, но обещаю.

Потом ты разочаровываешься, потом ты привяжешься и мы будем дружить всю жизнь.

И сразу я почувствовал в ней существо близкое, уже знакомое, точно это лицо, эти приветливые, умные глаза я видел уже когда-то в детстве, в фотоальбоме. Непринуждённо, по-дружески, будто знакомы с песочницы... Как-то слишком мы знакомы.

Вы – потаённый, а я – дура. Вспомните, я улыбалась, была милой, доброй и славной.

 

 

мы как-то разговорились, поскольку ты знал о прошлом больше, чем я.

и по мере того как мы переходили от темы к теме в поисках точного смысла, точного выражения...

"Пойдём, – произнёс ты, тронув меня за локоть. – Пойдём. Покажу тебе местность, где я родился и вырос".

 

 

В доме ужасное смятение. Маленькая девочка заявила, что хочет быть любовницей всех мужчин. Ей четыре года, но она говорит, что ей два. Редкое кокетство. Общество мужчин старше себя казалось ей естественным, и мир представлялся ей населённым братьями. А между тем это чрезвычайно женственное дитя, которое, может быть, недолго проживёт... Девы, погасившие свои светильники.

 

Днём она была серьёзна; когда спала, было в ней что-то детское, грустное, одинокое.

Ему говорили, что у неё тонкий ум, богато одарённая натура, отважный характер, что она непримирима в своих исканиях и убеждениях, что с детства в ней уже видна героиня и что её ждет блестящее будущее.

Она проста, грустна, сознаётся в своих слабостях. Любит поговорить о сомнениях, которым подвержена, высказывает все терзания...

 

 

в ней сочетание кокетства с неловкостью; она – молодая, стыдливая, нежная, очарованная жизнью, как сказкою, как сном.

слегка смешаешься и я, любуюсь твоим смущением

от неё слегка веяло волей

И, как всегда, имела такой вид, будто зашла только на минуту.

 

 

 

 

христианка в душе барышня, она же и сердца высокого, и чувств облагороженных воспитанием исполнена, институтка.

 

В Уфе ведь таких, как вы, барышень очень много: ходят да каблучками постукивают.

Не правда ли, – прибавила она голосом нежной доверенности, – не правда ли, во мне нет ничего такого, что бы исключало уважение? Я об одном вас прошу: думайте обо мне лучше. Мне хочется, чтобы вы меня уважали. Дело в том, что вы мне очень нравитесь.

Но надо правду сказать, я сам чувствовал сильное к ней расположение.

Подвыпившая леди, вы такой хороший мой идеал. Расскажите как вы проводите свой день.

 

И всякий раз после его визитов она была немного не в себе

 

 

очаровательница

Даже самые практичные люди совершают бесполезные поступки. Ты влюбилась. Интересно, зачем тебе это понадобилось?

С тихой и нежной мечтой о принцессах, рыцари едут...

 

 

 

Вульгарная ординарность квартиры и неординарность её хозяйки. Он, подходя к ней, делает различные жесты, которые должны показать, что он не высокого о себе мнения. Хозяйка жестами же старается показать ему обратное. Шла неуверенно, неторопливо...

А что эта девушка-дружба, полусестра?.. Я до некоторой степени ей приятель.

Ей чудилось, будто его столь внимательные к ней глаза могут смотреть на неё непросто, по-иному, мужским взглядом, о котором она до сих пор даже не подозревала.

 

Где-то лаяли собаки в затухающую даль, я пришёл к вам в чёрном фраке, элегантный как рояль...

Раскланялся, выругал погоду.

Но свет мы почему-то не включали...

Ты жевала совершенно по-дворянски — не открывая рта — огурец. Рот подёрнутый тою загадочной, словно куда-то убегающей улыбкой.

 

игра под одеялом,

Растрепанная утренняя спешка,

 

В его жизни появилась женщина и наполнила радостью его мысли и всё его существование. Отныне жизнь его будет оживлённее, разнообразнее, богаче впечатлениями.

Я мог говорить ей совершенно что угодно.

 

...от чего только не предостерегал он её. От её идей, от её честолюбия, от параллельной акции, от любви, от ума, от интриг, от её салона, от её страстей; от чувствительности и от беспечности, от неумеренности и от правильности, от супружеской неверности и от брака; не было ничего, от чего он не предостерегал бы её. "Такова уж она!" – думал он. Всё, что она делала, он находил нелепым, и все-таки она была так красива, что от этого делалось грустно.

 

 

Каждые пять дней между ними разыгрывается маленькая трагедия. Любое его посещение сопровождается тяжёлыми сценами из-за пустяков. Всё, что я вам о ней писал, это – абсурд и без сомнения не менее абсурдно и то, что я вам пишу сейчас. Испорчена до мозга костей и ничуть не испорчена. Я думаю, что никто так хорошо и так дурно, как я, не думает о Ней.

 

Скажи мне вот что: сколько женщин ты любил в своей жизни?

Помнишь, как ты радовался, что мы похожи – заговорщики, как лихо курили в Уфе злые табаки?

Я и ты, вместе в одном барахле.

Что-то припоминаю, что-то припоминаю...

 

 

Участок – это место свидания.

Плотность ожидания.

На полчаса опаздывать, топорным

никак иначе и не называй

такое отношение, и всё же

приехала...

И дева руки положит на плечи, и, смеясь, произносится имя.

 

 

 

Нет, лучше не стоит, как-нибудь в другой раз...

Она таки редко бывала без компании, но этот вечер, однако ж, думала провесть одна.

Руками посиди со мной положи мизинчик на губы шевелит сказать хочет что-то в их движении гораздо больше жизни, чем в том, что они произносят.

Сговорились ночь вместе прийти к женщине – на экстерьер не смотри – поговорить о чувствах, опустить шторы, такие маленькие вещи держат нас вместе в этом месте – что нам мести?

По знаку она плавно подходит ко мне. Горячая, ластится. Бывало, помню, как обнимет да поцелует в губы – как углей калёных в сердце всыплет.

Ах, дурачок, дурачок! Какой ты ребёнок, не понимаешь ничего. И мягким женским движением потянулась ко мне робко, одиноко. Была искренна, тепла. Обожаю твой запах, руки, раскинутые на подушке. Нежнее только ты девонька-деточка, бэби моё, бэби...

И если через сотни лет придёт отряд раскапывать наш город, то я хотела бы, чтоб меня нашли оставшимся навек в твоих объятьях.

Я думала о тебе весь день, ты – приятный. Её заливала нежность.

 

 

 

 

Чуть отодвинувшись, залюбовался ею. Мнилось, её лицо не может надоесть, всегда будет источником желания и заботы. Она разлепила ресницы и улыбнулась. Засмотрелась на меня, забылась.

 

 

Она нет-нет да и оторвётся от книги и уставит пытливый взгляд на него. "О чём ты думаешь?" – покусав губы, спрашивает она.

Как девушка впечатлительная... но всё таки не удавалось вывести её из глубокой задумчивости, в ответ ему она только шевелила бровями.

и была словно актриса после спектакля, усталая и задумчивая.

 

 

Он стал грустен и подозрителен. Всё стало ему казаться вокруг вероломным и бесцветным. Возникла жалкая борьба вместо того духовного счастья, о котором он мечтал.

Я обниму тебя немного впереди смотрящего.

На дикую и чужую мне опять тебя подменили.

Берегите свою душу от подобных поступков и впредь имейте ещё больший успех у других, чем Вы когда-либо имели у меня.

Последняя встреча, чёрствые фразы. В море много других рыб.

Экклезиаст нам говорил: есть время обнимать – наступит время избегать объятий.

пока однажды она не ушла, оставив лишь розовую полоску губ.

 

А ещё подумал, что ему и впрямь очень хорошо, когда она улыбается – едва-едва, губами, и чуть-чуть, грустно, глазами, и что печаль никогда не может быть обманчивой.

 

 

Простить – значит забыть.

Было бы глупо здороваться после того как уже однажды встретились. Смотри, не опоздай, неровен час и место кривовато, не попутай. И что с того, что они опоздают? Всё равно их встретят улыбками в одном из тех зеркальных пространств памяти, где только будет возможно пересечь её бесконечные равнины.

Как по нотам разыграем таинственные невстречи, выдержанные в рамках жанра, любовь – как хорошо сыгранная шахматная партия, ни одной пылинки лишнего эпизода. Сладко – не встречаться, встретившись в уме за смертным порогом, где встречу друг другу мы назначим, ибо негде до – до смерти нам встречаться больше в тот час, когда у всех подъездов прощаются влюблённые с нежностью на кончиках пальцев.

 

и потому особенно надменна.

Хотя нам было с ней, наверняка, о чем поговорить.

 

 

 

Так играли они лето и зиму, весну и осень. Дряхлый мир покорно нес тяжелое ярмо бесконечного существования и то краснел от крови, то обливался слезами, оглашая свой путь в пространстве стонами больных, голодных и обиженных.

 

Обоим плохо им среди людей встречаться, как чужим.

 

(гадательный билетик, гороскоп)

Через одну личность средних лет вы получите большую радость.

Совершайте начатое дело. В трудный час вам помогут.

 

Хорошо, что у тебя неважно со зрением – ты меня не заметил на улице, я проходила мимо.

Я тебя узнаю, но не с первого взгляда.

Я стою. Вы проходите. Так и надо. Никто к тебе не едет, не спешит.

Всю дорогу грустно слушала, улыбаясь весело. Приехав домой заметалась по квартире, как брошенная в банку рыбка когда я, в мыслях о тебе, вдруг встану посреди комнаты, забуду, зачем пришла.

 

Я признал, что вернуться она могла только таким способом; всплыть сквозь суету буден, сквозь пошлую городскую сутолоку, сквозь бытие, привычное и пресное, как хлеб.

 

 

Тогда мы заводили, не спеша, полубеседу, полуразвлеченье: "Послушай, если сможешь, – она вдруг говорила, – пошли в воскресенье хоть в кино или куда захочешь.

 

 

 

Не скрою от вас, что у меня грустное чувство вследствие того, что вы "от сует всех Уфы я отчалю" – говорит она просительно. Путает фразы. Лицо её принимает плачущее выражение. Оказывается, когда она жалеет, глаза у неё становятся грустными-грустными.

Не замыкайся, не уходи в себя – умоляет его жена.

Ты напугал меня. Скажи, что всё это неправда. Ты часто говоришь что-нибудь просто так. Скажи, что это неправда.

Голос её был слабенький, совсем бумажный.

Сколько людей выходит в ларёк за папиросами и не возвращается к жене.

 

 

 

Помнишь, я говорил тебе, что мы с тобой в заговоре против всего мира. И хорошо всё таки что мы оказались такими идиотами-придурками – не хочу быть нормальным в этом мире.

 

Он заблудился, заблудился, и как его расколдовать я не знаю.

Самое нежное в мире не остановит его.

Стремясь расколдовать его, ты лишь переколдовываешь.

Вы как-то слишком много стали думать обо мне. Он улыбнулся, как большой, самодовольный кот, который, играясь с мышкой, ненароком приручил её.

Но изменить я ничего не могла и мне приходилось с этим мириться и надеяться, что время, которое так много меняет, может быть, изменит и тебя; не тебя, а того, кем ты стал.

 

к тому же время, которое всё расставит, в конце концов, на свои места

 

Может быть, человек не так нуждается в любви, как в понимании.

 

 

Мама стояла в чёрном бархатном платье перед зеркалом и принимала модные в те времена позы женщины утомлённой и разочарованной, но не без идеалов.

Я зритель, актёр и автор, я женщина, её муж и ребёнок, первая любовь, последняя любовь, случайный прохожий, и снова любовь. И работа мужчины, его вечерняя грусть. Моя плоть никогда не бывает чужой. И безобразие смерти о жизни мне говорит.

Во всех ваших произведениях всегда присутствует женщина

как любят женщину за ту радость, которую она приносит.

Где возьмёшь женщину, если не украдёшь её.

И радостно засуетится женщина. Но все они мечтают уснуть (навсегда?) на плече любимого человека.

Я молча смотрел на губы. Немного широки. Все женщины – губы, одни губы...

 

Созидание себя в себе или в другом? В мире больше красоты, чем любви и чувство уязвлённого самолюбия сильней любви? А чувство зависимости есть нечто такое, когда человек не существует и не может существовать без другого, отличного от него существа, по причине неспособности зависеть от самого себя. Боязнь порицания, если только оно не исходит от друга. Вы должны понять, что любовь – это тайна, пролегшая меж двумя людьми, а не сходство двоих. Несбалансированная взаимозависимость... Жалость – основа любви. Не оттого, что мне светло с тобой, а оттого, что мне темно с другими. Я не тебя в тебе любил... Из дистиллированных слёз, из крови, столь испорченной тобой... Всякая ненависть есть более зависимое чувство, чем любить. Как только могут два друга-солдата знать друг друга... И данный мой ответ на твой вопрос отнюдь не апология смиренья.

, а разлука – это судя по тому, с кем расстаёшься.

Если бы тебе на самом деле было больно, что я умираю, я не мог бы умереть. Вы не меня, а всего лишь про меня знаете.

Верни как-нибудь обиды. Ну, чего тебе ещё от меня надо?

Будь ты проклята, девка, тоска и отрава, моя вечность налево, твоя вечность направо.

При вате женщины, мужчины при оружье.

И каждым словом своим вбивал острый гвоздь в сердце.

 

 

 

– Молчи, я ненавижу твою правоту! Ты думаешь, так устроился, что тебе всё нипочём?

– Вовсе нет. Но в жизни не так уж трудно устраиваться, когда нечего терять. Просто, когда смотришь сверху, всё уменьшается.

– Ты не смеешь оставлять меня одну. Не бросай меня... Ты сам писал, что любовь предполагает не только свободу, но и ответственность, что истинная любовь сопряжена с уважением. Ты отвечаешь за меня, а долг – это божественное начало в человеке. Ты не в праве уходить из этого мира по своей воле, ибо в следующий раз ты начнёшь игру с того же самого места, только рядом не будет меня. Кто будет тогда по выходным приносить мне сладости; кто будет заводить куранты моих дней, если тебя не станет? И все те знакомые мелочи, которые не суждено узнать... Помнишь, как ты говорил мне, что любовь это взаимопроникновение друг в друга, что это тоже поиск истины, и что сильная она как смерть, а потому не нужно бороться с ней, но войти с нею в доверительные отношения. Забывая себя, ты забываешь и меня? Если у тебя даже не останется для меня больше радости, пусть! Мне останется твоё страдание.

 

Рано или поздно... всё умрёт, но ты останешься со мной. Рано или поздно...

 

Дуновение любви, которая как бы случается с нами. В результате рушатся барьеры. Любящий близок любимому, его судьбе, какой бы она ни была. На самом же деле, не любовью обладает человек, а, напротив, именно любовь владеет им.

действительное существо, на деле жесток, и суровое, и в то же время...

 

 

популярность любви, но тщетно... вспышка... любви... разлука с одиночеством... пройдёт.

 

Вся в тебе завершена.

 

 

 

То, что было любовью, становится смертью, и люди сочиняют предания, чтобы себя утешать.

И знаю я, что любовь подобна птице в клетке: если её не кормить каждый день, она погибнет. А эта история, точнее говоря, её конец рассказывает именно о любви.

И что всего нелепей – остались оба, в общем, в дураках. А разницы нет. Дни идут! Всё дело в том, что дни идут. Чем бы ты ни занимался.

Всегда – нехорошее слово. И я старался быть таким, как ты хотела, а ты вдруг говоришь "всегда".

Где ты была? Что стало с тобой? Я верил в твою независимость. И вот ты вернулась в родное гнездо.

 

 

Тебя забыть не хватит сил. Когда необратимо сгинешь. Есть связи, которых нельзя уничтожить без непоправимого ущерба для души. Глаза твои вместо неба. Об этом я ничего не знаю, а вот когда без человека нельзя жить – это я знаю. Тому, кто хоть раз встречался с половинкой своей души, – другой не найти никогда! Ты гори – и я не погасну...

Ты мил богам – а такие в юности не уходят: их забирают для других игр, поверь. Что-то наподобие: вот это хочешь услышать, и зачем же тогда хотеть слышать иного?

 

 

 

Он замолчал, а потом добавил: — Знаешь, единственное, что я могу сказать, — он повернул ко мне голову, — старайся избегать компромиссов. Не столько с людьми, с ними они порой хороши, избегай компромиссов с собой. За них приходится платить. Рано или поздно, но приходится... иногда дорого... — Он замолчал, оборвав фразу на подъёме, так, как будто хотел сказать что-то ещё. Я ожидала, что он что-то скажет, так он доверительно смотрел на меня. В любви не знают зачем любят, а когда знают – уже не любят.

Голос его тронулся ещё более влажной дымкой, как будто в нём присутствовало постоянное, немного усталое понимание. Мне по-прежнему было муторно, хотя от его голоса всё же немного полегчало. Важно было сознание, что в эту тусклую ночь кто-то, хотя бы немного, существует и для меня. Главное было слышать голос, уверяя таким непосредственным способом друг друга во взаимном

существовании.

Этот незаконченный, почему-то прерванный им разговор до сих пор меня волнует и лишает покоя.

 

 

Но как совместить долг и наслаждение? Ибо отсутствие права хуже, чем твоё отсутствие.

Но, может быть, всё дело в том, что ждёт не он, а его ждут?

 

Мы думали: всё ещё будет, а вышло, что всё уже было. Всё уже совершилось и описано в каждом поганом романе.

Теперь послушай: я люблю тебя, люблю давно, с той самой глупой встречи, в том суетливом тягостном дому. Милая моя, поверь, если кто-нибудь вообще, то именно ты. Мне было тяжелее, чем казалось со стороны – ведь не психи же мы с тобой. Прошу тебя, носи серёжки. Прошу тебя, возьми эти деньги, купи билеты и навести наши места – и вообще делай что хочешь. Прошу тебя, держи себя в руках. Господи, если б я был достоин того, чтоб меня ждали... Я в жизни ничего не принимал близко к сердцу, потому-то мы, может, и оказались здесь, да это и сейчас в каком-то плане одно удовольствие... но, честное слово, мы и правда просто...

Тише живи, прошу тебя, тише живи, легче ходи, тише воды, ниже травы, легче дыши, потому что как яд в крови чувствуется людьми вся блядовитая кровь, каторжная хихикающая река, подземная вода, маслянистый блеск. То, что знаешь, – храни, притаись, затаись, в секрет уйди.

Сердце бьётся тише, мыслей не тревожит. То, что не услышу, – мне всего дороже.

В отличие от животных, человек способен уйти от того, что любит.

Что-то пропало, но что-нибудь и нашлось.

В таких тихих уголках привычка создаётся быстро.

Нету близости больше, чем... Нет единства светлее, чем... Да, что там говорить – я просто пьян.

 

Раньше такого не было никогда. Как бы вам объяснить? Или (не) уйти, (не) признаваясь в (не)со-признании правил, законов коррозии? – ваша среда (не)агрессивна всё же (не) верю в (не)стойкость, подскажете, старых, и новых, да, тоже, простите за выспренность, откровений, то есть хотите верьте хотите не...

Нет деленья на чуждых, есть граница стыда в виде разницы в чувствах при словце "никогда".

Расставание возможно, женский вариант характерен, губы шелестят. Мёртвые завидуют, как и живые.

 

Как бы это выразить? Показать. Открыть для самого себя. Что-то невыносимо трудное, отчего голова пустеет, пальцы выпускают ручку, и я падаю на кровать. Истукан со слезящимися глазами и нервно улыбчивым ртом… Ох, как хочется вытащить из себя это. Эту жизнежижу, или просто Жизнь, врага, с которым все время приходится жить в состоянии симбиоза. Вытащить. Поставить на ноги перед собой и глянуть глаза в глаза.

 

 

Я отвечал, что обычно отвечают в таких случаях, что так бывает – обычное преступление на почве страстей.

Раньше мы бы насмешливо переглянулись.

В фильмах плохие парни, сбежавшие из тюрьмы, обычно попадаются потому, что прежде, чем покинуть родные края, в последний раз отправляются к своим любимым.

Чувства держатся на единстве мировоззрений, — щебетала паспортистка.

Понимаешь, ведь что бы ни делал, я обречён причинять боль.

Будь с ним до конца солидарной. И собственная нежность – палач для неё.

 

 

 

Это было невыносимо. Не следовало звонить, подумала она. Разве можно что-нибудь объяснить, когда не смотришь друг другу в глаза?

Он налил рюмку и быстро выпил. Хотелось отделаться от всего, о чём только что думал, забыть гримасы прошлого... клыки времени, медленно вгрызающиеся в сердце.

Уткнувшись друг в друга: и-и, касатка! Непогода морщит лужи – иногда поплакать нужно. Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам...

Неумение прощаться.

тебе, а не кому-нибудь

...не одной из многих, а одной из всех...

Да и разве не в каждой женщине нам как бы улыбается бесконечный универсум?

...ты серебряный случай

всех...

Ты лучше была, а это в случае смерти всегда примета.

Не заключительный, но именно последний.

Никто не может не чувствовать когда его кто-то любит.

Не ощуща/you/.

Ничто не сравниться с несчастьем любить.

У вас слишком ласковый, слишком привязчивый нрав.

 

Как доберёшься – обязательно позвони, ладно? Пока, будем держать связь...

Ты тоже меня не забывай. Только война кончится, разыщи меня. И я тебя буду искать. Обязательно, ладно? Однажды. Мы ещё увидимся. Я ещё скажу тебе: "Вот теперь подвинься, всё, что было – бог с ним, а что есть – так и надо". Люди, которые были так близки всегда встречаются опять.

Уж на том-то свете своего любимого они всегда найдут.

Про... щай... (какое прекрасное слово, бесповоротное...) Увидимся в другой жизни, когда станем кошками.

 

 

 

И всегда я забывал всё на свете, потому что ты была важнее, чем всё на свете, и ты знаешь это.

В этой войне лишь одно было к лучшему – она свела меня с тобой. Ну, не плачь... Помни, что мы могли бы вообще никогда не встретиться. Глагол любить – есть действие – не состояние... Тело, умершее двигать... Плата за любовь равна любви. У нас ведь нет ничего, о чём сожалеть надо вместе. Не бойся, ты не почувствуешь предательства. Я приготовил напиток, от которого забываются любимые...

 

Потом ты отодвигаешься и смотришь на моё лицо. У тебя тревожные глаза. Наконец-то ты в меня влюблена. По-настоящему.

 

 

...достаточно иногда для того, чтобы победить в своей душе соблазн и найти в себе желание жить. Тот не понял урока, заданного ему, и должен выучить его снова. Порицать, бранить имеет право только тот, кто любит. И любящий всегда более прав, чем весь мир, ибо любовь выше человека.

Мне кажется... – сказала она и умолкла. Давай... поможем друг другу... ...Стареть вместе, а не беспечно разлучаться на вечность. Спутники жизни по гроб, когда две зубные щётки...

Я могу уйти, если хочешь. Любой момент хорош, чтобы уйти или остаться. Женщина должна готовиться быть женой солдата, ибо имеет "встроенную слабость". Всегда надо прощаться навсегда... Ниоткуда с любовью ни от кого... Не мой, но и ничей. И глаза, как бы всепрощающие... Позвольте Вам сказать на прощание: я так тебя люблю, что уже не знаю кого из нас двоих здесь нет. Никогда больше не спутать твои чувства со своими, не резать с кем-то пополам судьбу. Никогда больше не выйдешь ко мне со словами...

Доживи со мной до апреля. Я хочу посмотреть как растает снег, как по небу побегут беззвучно облака. Не уходи не сейчас не теперь в день, что ночи бездомней... а обречённое время потерь я пересыплю в ладонях... Когда крадёшь, крадёшь у себе подобного.

Что же делать, если я шотландка и сумасшедшая. Но я перестану. Это всё глупости.

Не забывай свою бабу свихнутую. Баба она ведь и есть баба, да? а никак не ведьма? Добродушная и безвредная. Просто ты так добр ко мне, просто потому что из забывших меня можно составить город. Что позабудешь, того потом не хватает всю жизнь. А я пред тобой в неоплатном долгу.

Только один раз, единственный и самый прекрасный раз всё было в моей жизни на самом деле – ты, моя самая большая любовь, моя самая великая радость на этом свете, ты был со мной.

Глаза зальются небом.

 

Поелику ты – как облак. То есть, облик девы, конечно, облик души для мужчины. Ибо души – бесплотны. Ну что ж, тем дальше ты от меня. Нельзя вступить в то же облако дважды.

Величава наша разлука, ибо навсегда расстаёмся.

Разменяв чистоган разлуки с процентами, навсегда расстаёмся с тобой, дружок. Нарисуй на бумаге простой кружок. Это буду я: ничего внутри. Посмотри на него – и потом сотри.

Вот так булыжник вдруг швыряют в пруд, ибо повод к разлуке важней самой разлуки.

 

 

 

Стоп, стоп! Что такое?! Дайте кто-нибудь платок! Вы только посмотрите на него – он же плачет!

Согласно театральным законам в этом месте нужно плакать. Слёзы, пролитые на спектаклях, надо собирать в графины.

Где нельзя сделать ничего низкого и можно плакать в придуманном мире от придуманной горькой обиды и нет низости, которой мы не нашли бы оправдания. Точно так же дрожит вьюноша от обиды – отказа девушки, с которой хотелось возлечь.

Пройдёт как весенний кашель, но жаль как старое платье, станет невидимкой в пёстрой толпе поклонится изысканно, "словно столбик китайских стихов".

Всё стихи ей читал волшебные, всё напугивал: мол, вот умру, буду приходить по ночам. А как же любовь моя. Тоже умрёт. Ведь любовь моя такая. Ей нельзя умереть.

Плакали приемлемые – быть может – слова.

Хочешь, буду так же думать, как и ты про меня?

 

На прощанье – поклон, ты – книксен? – Возможно. Так прощаются бессмертные.

А обнять, поцеловать, что угодно... на последок?

Заресничная страна – там ты будешь мне жена, заведём семью, деточки у нас будут, воспитаем их смышлёными и добрыми. Будут молчаливо смотреть, не понимая ничего... Докрашивай скорей свои ресницы... дрогнут и медленно опустятся. Ты не спеши, живи, второй этаж пустует, если хочешь, уладим все дела...

Когда вырастешь, дочка, отдадут тебя замуж в деревню большую, в деревню чужую, мужики там все злые и пьяные, по будням там дождь и по праздникам дождь…

– У меня до вас просьба...

Она обещала ему жить подольше.

 

 

 

 

Где найти спутника, – крутил он кольцо на безымянном пальце, – когда каждый бредёт в свою степь. Ибо когда расстаются двое, то, перед тем как открыть ворота, каждый берёт у другого что-то в память о том, как их век был прожит, и быть может...

И умирать с мыслью, что соприкосновение всё же возможно...

Кстати, как её звали? Профессор провёл языком по губам, и взгляд его помутнел, и он снова повторил имя женщины, которой давно не было на свете.

 

Это навело нас на предположение, что тяжесть утраты не обязательно является наиболее важным фактором, определяющим природу печали. Проще и легче всего усмотреть здесь... если бы дело обстояло столь просто.

 

 

 

 

Полагаю, она не одобрила бы и того, что я здесь пишу, тоже. И конечно, не одобрил бы этого отец. Он был гордым человеком.

Я говорю с тобой, и не моя вина, если не слышно.

Ты не ответишь мне не по причине застенчивости и не со зла, и не затем, что ты мертва. Никогда, ничем не заполнится пустота.

Когда меня ты позовёшь, боюсь тебя я не услышу...

 

 

Правда, я пришла ещё до вашего письма, а квартира пустая, и это показалось мне ужасным, я просто не видела дороги, когда возвращалась, меня мог задавить автомобиль. Слава богу, что вы ещё живы... Но где вы? На самолёте или на поезде? Я так привыкла всегда знать, где вы находитесь, и теперь мне очень странно. От того, что я этого не знаю и просто потеряла вас, как какое-то портмоне, я временами как будто теряю язык и молчу. Куда говорить? Сегодня на всякий случай я позвонила в ваш телефон, и мне, конечно, ответили, что абонент не доступен. Ещё бы!

Вы такой умный, и как вы не поняли, что я всё знаю? У вас есть одна улыбка, про которую вы сами не знаете, потому что перед зеркалом такая улыбка выйти не может, и вот когда вы так улыбнулись, для меня сразу кончилась вся прежняя жизнь.

Ах, если бы я умела писать, но такая я неспособная к этому, и когда я пишу, мне самой кажется, что я блондинка и в волосах у меня голубая лента... ненавижу блондинок и голубые ленты!

Вы вернётесь? Вспомните, какая я, и вернитесь скорее, скорее. Мне страшно одной и без вас, вы напугали меня.

 

Вы были – такой, а я – такая.

И если даже не будет слов я всё равно услышу тебя...

 

 

 

Куда ты запропал? Ты не птица, чтоб улетать отсюда.

Если не хочешь. И не надо. Умираешь, ну и Бог с тобою.

В нашем ревнивом царстве всё подозрительно.

Те, кто любил меня больше самих себя...

Нет-нет, не плачь, ты всё равно уходишь.

Кого-нибудь всегда оказывалось жаль.

Ибо у смерти всегда свидетель – он же и жертва.

Никому нет дела до нас с тобой. Смерть, знаешь, если есть свидетель, отчётливее ставит точку, чем в одиночку. По крайней мере, когда ты кончишься, я факт потери отмечу мысленно.

Птиц не видать, но они слышны.

Зачем же так.

Многие – собственно, все! – в этом, по крайней мере, мире стоят любви.

 

 

 

Как жаль, что тем, чем стало для меня твоё существование, не стало моё существование для тебя.

Дал мне всё и всё отобрал. Он даже вырвал то, что потерять было просто невозможно. Вещи, на которые имеет право каждый: час передышки, ласковое слово. Возможность поговорить. Без обвинений, без презрения.

И доброта, которую в наследство я от него как будто получила.

 

 

 

 

Я сплю, а сердце моё бодрствует. Голос моего возлюбленного, который стучится в дверь. Отперла я возлюбленному моему, а он повернулся и ушёл. Я искала его, и не находила его, звала его, и он не отзывался мне...

Любовь сильней разлуки, но разлука длинней любви.

Иногда, в свалке дней кажется тебе позвонить, мол, просто так звоню, просто узнать, как твоё "ничего" поболтать узнать как дела спросить откуда тоска жалко нельзя передать по проволоке как ожерелье слёзы пожаловаться мол заболеваю болею, как же всё это произошло как далеко это зашло, выздоравливать рано, не выздоравливать – странно.

 

 

 

Маской вообразить себя, белой костью: через тринадцать будет, мол, тридцать семь. Есть города, куда приезжают в гости. Есть города, куда бегут насовсем. Ваш – из каких-то третьих. За утешеньем ехать смешно и лень, а другой судьбы поиски не нужны уже. Быть мишенью стрел вдохновенья – если бы, если бы. Если бы не беспомощность тет-а-тета – ближе не получается. Очень жаль, что окрылить легко, но кого-то, где-то. Птица из рук не в руки летит, а вдаль. Есть города, откуда никто не пишет. Скоро очнусь, приеду, увижу вас. Есть города, куда не боятся мыши тихо войти, где флейта играет вальс.

И появится мышь. Медленно, не спеша, выйдет на середину поля, мелкая, как душа по отношению к плоти, и, приподняв свою обезумевшую мордочку, скажет "не узнаю".

 

 

 

Он был юный, родной...

И не оставить по себе памяти какой уж ни на есть.

Здесь глухо заколочено, а память растёт быстрее, потому что предметна. Где только ей принадлежит право вспоминать о нём.

Узнать как выглядит изнутри то, на что так долго смотрела снаружи. Как на солнце, невозможно смотреть прямо.

Кто-то мне говорил, что на самом деле мало кто видит смерть. В большинстве случаев её принимают по глупости или по обычаю, но не с решительностью. Умирают из-за того, что поделать нечего. Только философы умеют понимать смерть как долг, встречать её охотно и без боязни, пока мы существуем, смерти ещё нет, а когда она придёт, мы уже существовать не будем. Что гораздо сильнее томит философа, это не естественность конца, а загадочность начала.

Вижу смятенье живущих и сострадаю им. Усопший, о котором помнят, живее и могущественней живущего. Когда умираешь, становишься каким-то необычайно значительным, а пока жив, никому до тебя дела нет. К тому же умирать страшно только тогда, когда решение от тебя не зависит. А когда сам держишь в руках все нити, тогда не страшно. Кто не жил, тому и не умирать.

Мыслитель говорил: "Счастье в том, что нам дана возможность самим назначить плату за труды". Сам, без уговоров, дух определяет жертву свою. Размер жертвы решается в сердце. Никто не может побудить к увеличению жертвы, но много радости творится о жертве не умалённой. Учитель советует узнавать свои размеры по жертве, принятой сердцем добровольно. Как велик закон такого добровольчества, оно определяет будущее от малого до большого и до великих событий!

Вы тут ни при чём, я к этому шёл уже давно. Значит, вы больны. Вы существуете за счёт смерти, а не жизни.

Одно бросил, другого не подобрал... Свободен лишь тот, кто утратил всё, ради чего стоит жить.

И единственное, что остаётся, – это крупица мужества, пусть даже наделили меня эгоизмом кошки, которая хочет только одного – жить... Сожалений не остаётся.

Бессмысленно продолжать борьбу, если наступило время уходить...

Однако, триумф уже близок. Тайна состоит в том, чтобы уметь становиться кем-то другим.

О чём в последний миг подумаешь, тем и станешь после. Потом с каждым годом начнёшь становится всё беспредметней.

 

 

ни в одном падеже языка на котором хочется говорить по утрам

кто-то всё время плачет, никак не может успокоиться

где зима ещё где комната

глупая любовь под зиму

дрянное лесное сердце

сигарета последыш ночи

все люди заодно один и один Бог завтра и всегда за всех

 

 

Если тебя нету и на этом свете – значит, всё напрасно.

 

Одна во множестве! Одна во множестве! Тише, тише, тише. Подвинься ближе. Смотри в глаза.

Я всегда была мудрым существом, что тебе будет радостью взглянуть на тихую пляску мою. А было странное время... Одна во множестве! Одна во множестве!

 

 

Я уже не способен припомнить, когда и где произошло событие. То или иное.

 

 

 

Плачу и рыдаю егда помышляю смерть. Ты перед всякой слезами изойдёшь. Идите и больше не вернитесь! Ошибся я, загородив этим страх перед смертью? Показной фатализм? Не льстил ли он себе, считая себя несчастным среди людей?

И вы убоялись возрастающих трудностей? Какая грустная ошибка...

Внезапно я осознал, что являюсь мигом времени, созданным теми, кто жил до меня, и сам я, в свой черёд, – создатель других. Что мне дороже всего в жизни? Не всё ли равно, что я умираю, – думает он, – ведь ничто не разлучает, не приближает, потому что каждый момент возвращается, каждая минута вечна, поэтому никого не коснется чувство утраты...

Струи нет ручьи горячих слов дружеское посредничество, которыми как пушинками мы перекидываемся и в маленькие трусости и хитрости которых потом прячемся.

Бесполезно что-либо предъявлять обвиняемому – всё равно он ни в чём не сознается.

улыбкой нежности окончен наш роман... – женщины как шёлк, но, конечно, и в нелюбви первые.

Как знать. Но помни, мой ласковый друг, так хочется сказать три слова в десять букв...

Смелые слова не сломают смелых отношений.

(Что вы морщитесь? Слово "козел" многозначно, как всякое слово, переменчиво, как светофор.)

Обыденная речь имеет лишь практическое отношение к сущности вещей.

А я вам не скажу больше ни одного слова, потому что, – вы сами можете чувствовать, – всякое слово тут бессильно.

Тот грамматический смысл, что мы навязываем словам, становится неуловимым, ускользает. Может, он создан чьим-нибудь поступком и вместе с ним исчез?.. Кто живёт в мире слов, тот не ладит с вещами;

но преподнося сюрприз суммой своих углов вещь иногда выпадает из миропорядка слов. Определяя ценность вещей, каждая требует особого внимания, но неизбежно упираются в слова, а слова неизбежно упрутся в себя. Неизбежное неизбежно.

Колотил вещи.

Я знаю множество предметов и очень мало людей. Но предметы там тоже кажутся людьми, людьми с тонкой душой, которые редко встречаются и которым жизнь не удалась.

Неужто дар видеть вещи удивительно чужими и недоступными дан глазам? Взгляд оставляет на вещи след.

 

 

 

Птица свободы не терпит нерешительности, а улетая, не возвращается никогда не встречайтесь с теми, которых когда-то любили; это нехорошие встречи, всё равно как бы с покойниками. Порой ничего нет пошлее, чем возвращаться.

Тут... душа человеческая много знает... от этого обычно и...

Мне супротив души невозможно поступить. Душа, душа... В скорлупке она замурована и глубоко, вот что! Её, брат, понимать надо, а потом уж и того... А коли ты к ней прислушаешься, так не ошибёшься.

Душа, душа! Глупая, добрая, мягкая и тёплая. Богом в человека вдунута, кого сможешь ты научить чему-то своими лихорадочными афоризмами? и кому нужен твой ворох пожухших иллюзий, что взяла ты когда-то в краткосрочный прокат? не плачь, не надейся! расскажи свою историю, беглянка душа; просто расскажи историю.

 

 

Изобразить историю его жизни трудно, ибо не было у него ни жизни, ни истории. Он жил почти абстрактной жизнью.

 

 

 

 

 

И тогда нельзя будет подобрать камешки, почесать ладошку...

Мягких ладоней вещей рукопожатий жаль, усики котят... Ещё шорох щетины под пальцами на щеке, вафельное полотенце, подушечки для швейных иголок; длинный снег, горячие пирожки, когда голоден и замёрз; ходить по магазину детских игрушек, вертеть глобус; чугунная скамеечка, смотреть как опадают, кружась, листья с деревьев и думать, что всё пройдёт... всё будет в прошлом... и вернётся в снах. Добрая мороженщица жарким днём. Шмель, тонущий в реке. Жалковатенько.

А "ночь" обещает быть такой длинной. Да, похоже на то... Жалко.

 

 

"Пустынею и кабаком была моя жизнь, и был я одинок, и в самом себе не имел я друга. Были дни, светлые и пустые, как чужой праздник, и были ночи, тёмные, жуткие, и по ночам я думал о жизни и смерти, и боялся, и не знал, чего больше хотел – жизни или смерти. Безгранично велик был мир, и я был один – больное тоскующее сердце, мутящийся ум и злая, бессильная воля. И приходили ко мне призраки. Бесшумно вползала и уползала чёрная змея, среди белых стен качала головой и дразнила жалом; нелепые, чудовищные рожи, страшные и смешные, склонялись над моим изголовьем, беззвучно смеялись чему-то и тянулись ко мне губами, большими, красными, как кровь. А людей не было; они спали и не приходили, и тёмная ночь неподвижно стояла надо мною. И я сжимался от ужаса жизни, одинокий среди ночи и людей, и в самом себе не имея друга. Я всегда любил солнце, но свет его страшен для одиноких, как свет фонаря над бездною. Чем ярче фонарь, тем глубже пропасть. И не давало оно мне радости – это любимое мною и беспощадное солнце. И я знаю, знаю всем дрожащим от воспоминаний телом... Бессилен и нищ мой язык. Я знаю много слов, какими говорят о горе, страхе и одиночестве, но ещё не научился я говорить языком великой любви и великого счастья. Ничтожны и жалки все в мире слова перед тем неизмеримо великим, радостным и человеческим, что разбудила в моем сердце твоя чистая любовь, жалеющий и любящий голос из иного светлого мира, куда вечно стремилась его душа, – и разве он погибает теперь? Разве не распахнуты настежь двери его темницы, где томилось его сердце, истерзанное и поруганное, опозоренное людьми и им самим? Разве не друг я теперь самому себе? Разве я одинок? И разве не радостью светит теперь для меня то солнце, которое раньше только жгло меня?

Жемчужинка моя. Ты часто видела мои слезы, и что могут прибавить к ним бедные и мёртвые слова?

Ты одна из всех людей знаешь моё сердце, ты одна заглянула в глубину его – и когда люди сомневались и сомневался я сам, ты поверила в меня. Чистая помыслами, ясная неиспорченной душой, ты жизнь и веру вдохнула в меня, моя стыдливая, гордая девочка, и нет у меня горя, когда твоя милая рука касается моей глупой головы фантазера. Жизнь впереди, и жизнь страшная и непонятная вещь. Быть может, её неумолимая и грозная сила раздавит нас и наше счастье – но, и умирая, я скажу одно: я видел счастье, я видел человека, я жил!

Сегодня день твоего рождения – и я дарю тебе единственное моё богатство – эти строки. Прими их со всем моим страданием и тоскою, что заключены в них, прими мою душу. Без тебя не было бы... Ты замечательная женщина. И во всём права.

Плечи и горло закутай, любимая. Запахом, вкусом, улыбкой моей заслонись ты от ветра. Тонкие пальцы согрей в жесте прощенья. В голосе, в ритме, в моём к тебе отношении найдешь ты защиту.

Твой навсегда. Вспоминай обо мне только когда будешь счастлива.

Ну, а теперь прощай до'веку! не дай затоптать себя, тогда не зашибут, и жизнь пройдёт. Слова мои о тебе да будут нетленны.

 

 

 

Всё происходит словно на старенькой киноленте, где-то начала прошлого столетья. Может быть, дело в том, – это ведь я, а не Чаpли с побелевшим лицом улыбаюсь, пока в глуповатом финале любимый мне говорит прощальное строгое слово.

 

 

 

Дитя хоронило мёртвую бабочку, перочинным ножиком роя могилку и устанавливая холмик ладонями, и плакало, и горячие слёзы капали на бабочку. Говорю, последняя не могла не воскреснуть. И воскресла! Вскричало обрадованное дитя и выронило перочинный ножик из рук.

Бабочка сердца только по воле летать только хотела а воля летает сама если не связан ничем отчего полетишь? только не надо не бойся столько причин голубых смейся летай хватит на всех пустоты золотой короны открытой... Бабочка сердца бабочка сердца ты зеркало или смычок если знаешь скажи?

тонкие крылья парили светали глаза если знаешь скажи? кто гуляет в пространстве там проталина звука цветет если знаешь скажи? если бабочка спит кто звучит кто услышит? Кто устал становится деревом вдруг деревом вдруг медленно корни текут тихо неслышно ветви травы текут море горы текут всё течет хочет обратно. Если знаешь скажи где живет становленье? И касание нам для чего? Если бабочка спит кто звучит кто услышит?..

Бабочку не целуют и не ведут охоту. Даже нежные сети смажут её пыльцу –

Бабочка улетает, страсти гася широты, слабою светотенью проведя по лицу.

Жизнь за ней не успеет, смерть за ней побоится, – бабочка улетает, бабочке все равно…

Папоротник безумный будет о ней молиться и заламывать руки, словно в немом кино.

Бабочку не целуют и не ведут охоту – вчуже земная близость ей, что всегда вдали.

Бабочка улетает заиндевевшей нотой, татуировкой боли на запястьях любви...

 

Что во мне вызывает умиротворение? – Задумчиво переспросила она. – Что? Сейчас подумаю... ага, вот: снег, толстая кошка у огня, тюль на окнах, – медленно перечисляла она, – чужой сон, костёр в лесу, лицо, когда его над водой склоняют, теплый полдень, знаешь, бывает такой, когда всё вокруг будто застывает? Что ещё? Старческие руки на спицах вяжут, цепочка огней вдоль моста, молитва, горячий чай в холод, запахи луговых трав, гитара, ладан, библиотека, отдых после долгой дороги, морозные узоры, хорошие слова, – тут она улыбнулась, – "поющие" стихи, смерть, нагретый солнцем песок, бледное лицо, ребёнок, когда читает, детские волосы, блики на воде, вечность... И горящий камин, – помолчав, закончила она.

 

 

Так, кажется, недавно мы были вместе, пили чай... Ты был так молод! зачем я отпустила тебя, ведь я лучше тебя тебя знала, на много чаепитий вперёд, мой мальчик. Впрочем, мог ли ты остаться? Я знаю, где ты теперь. Сейчас снова ночь, не та, но подобная той. Я слежу твой путь по вращенью чаинок в воде. Скоро мы встретимся снова. Знаешь, недопитый чай в твоей чашке так и не заплесневел. Ночь, недолгое, но необходимое отсутствие. Предметов, по крайней мере, на тебя похожих на ощупь, в мире, что называется, кот наплакал. Что вспоминать, как быть? На этом свете грустно и пресно без тебя – всё – не очень... Возвращайся, я заварю чаю.

Вот придём и разогреем чаю, ляжем спать. Ангел мой, я и сейчас не знаю, что сказать. Погоди, наступит год богатый, схлынет бред. Завернись тогда в густой, мохнатый старый плед. Прислонись последний раз щекою навсегда. Я хотела бы умереть с тобою? Нет и да.

Напиши мне когда закончится жизнь и писк будильника напомнит тебе о том что некуда больше спешить, напиши мне когда слова перестанут быть словами напиши мне и пусть отсутствие адреса будет гарантией искреннего ответа, напиши.

 

 

 

Она открыла бы ему всё своё маленькое, но уже изболевшееся сердце, в котором то пели маленькие, весёлые птички, то каркали чёрные вороны, как писала она в своём дневнике. И дневник бы свой она отдала ему, – а в дневнике на каждой странице рассказывается о том, какая она никому не нужная и несчастная. Понимаешь, – говорит она внезапно, – я такая, какая есть, никому не нужна. Главное, я не нужна самой себе... Иногда и княжна никому не нужна.

Одиночество в квадрате окна, одиночество в кубе комнаты, когда хочешь остаться одна и серьёзно обдумать, какого ты хрена моржового к этой местности взглядом прикована...

Тут мне внутренний голос возьми и скажи: " Как хрупки отношений паутинки-мостки и морщинки фальшивых улыбок – знак невозможности. Тщетны, как он и предупреждал, все усилья. Хорошая мина при плохой игре. Паралич мечты обнажает наши надежды... а потом смотри, как золотое слово "невозможно" и серебряное "никогда". Сам с собою мозг играет в одни и те же шашки. Ход событий не нуждается в оправданье. Очень много обязательств перед близкими. Их лучше не выполнять, держать себя надменно. Маленький романс, простая песенка, петая столь многими и ране..."

 

 

Ещё увидишь: лампы свет прикроет газетой, и такая грусть настанет, как будто ты раздумываешь – стоит или не стоит жить, – не слишком тянет. Я там тебя люблю и бесконечней не знаю ничего, не знаю чище, прекраснее, печальней, человечней той нерешительности и свободы нищей. И не могу сказать, что не могу жить без тебя – поскольку я живу. Как видно из письма – существую. Существование – длинное слово, а означает мало.

 

 

 

Чтобы прошлое закончилось нужно его ограничить.

Одним словом, с какой стороны ни подойди, все расчёты с жизнью покончены теперь, когда она выяснилась вся, до последней подробности жить мучительно и не нужно, что было – было, а остались – одни пустяки, не знать нелепо, я так и думал, что ты знаешь что-нибудь такое, не нужное никому.

Я сумел выдержать в жизни меру. Серьёзность надоедает. Паясничество отпугивает. Зубоскальство приедается. Философствование утомляет. Я совмещал все эти стили соответственно времени и случаю, бывал и придворным шутом. Сериозно – ничего не поделаешь. Как говорят – "инцидент исперчен". Не удручайтесь, что я ухожу. Смешно, правда, – опять, скажешь, что я угадал... Блажен, кто допил до дна.

И, не мешкая, понаделать из ваших, г.г. борзописцы, досужих умыслов – кораблей: боевых и опасных.

Пойдём со мной жечь кораблики для дураков, всех прощать навсегда, как будто я тебя не знаю...

Конечно, даже самый последний из людей может что-нибудь для себя сделать, но, между прочим, не суди, да не осужден будешь. На Суде держись смело.

Здесь всё ясно, как на кладбище. Что я могу сказать, кроме как: "Корабли, корабли..."

Запродать всё что было и купить к тебе билет, чтобы приехать в твой город откровенно умереть.

Мы уезжаем. И поспешим, ибо никто нас здесь не любит, и на исходе деньги. На всём лежит поспешность, неиспользованное время кое-как распихано по чемоданам, письма написанные из прошлого лежат непрочитанными. Всё готово к бесконечно-экстравагантному путешествию. Дело движется к развязке. В складках одежды беспокойно вертятся призраки, они пытаются удержать тебя, тихонько колдуют. И ни с того ни с сего чувствую себя невероятно счастливым, от улыбки, брошенной вослед, жаль будет так и не проснуться утром. Так оглянись когда-нибудь назад: стоят дома в прищуренных глазах. Болезненная истома сковывает ум.

Перемещаясь от сцены к сцене, от встречи к встрече; иногда останавливаясь, как едва видимые фигуры на китайских ландшафтах, просто для того, чтобы взглянуть в необъятность, осознавая, что все наши деяния и слова являются просто рябью на поверхности огромной, необъятной вселенной.

Мы весьма редко осознаём до конца то, к чему на самом деле стремимся. Стремление к отсутствию, с которым невозможно соизмерить никакое присутствие.

Смежив веки, не чувствовать и не думать – в страхе не думать! - почему и что – как никогда сильно – болит.

Готов я, не готов?

Телявизор на том свете смотреть будешь.

 

 

 

...Он спасся от самоубийства

Скверными сигаретами.

невредим

На сцену выступил насущный день.

Люди за жизнь всегда боролись, вгрызались.

Странно, подумал он. Всегда ждёшь, что человек, избежав смерти, будет безмерно счастлив. Но так почти никогда не бывает.

Набравшись сомнительного мужества, как легко человек может при этом так повредить себе, что уж никакой врач его не исцелит!

Убийство – наивная форма смерти, дело рук, как правило... и уже трогает рельсы.

"Странно, что можно быть морально храбрым – каким я, безусловно, являюсь – и низким трусом физически".

Но чем старше ты становишься, тем сложнее твоя жизнь.

Потому что этак-то – не ровен час – когда, покусившись на жизнь свою, руки на себя задумал убийство наложат, пресекут дыхание, оборвут, обездушат, душегубы. В мирное время всякий человек с воинственными наклонностями обращается против самого себя. Чудак, на что самому себя убивать?

дойдёшь до ручки

 

 

 

Сказали мне, что эта дорога приведёт к океану смерти и я с полпути повернул обратно. С тех пор всё тянутся передо мной кривые глухие окольные тропы...

Я чувствую то же, что и ты, и что мы будем настоящими тряпками, если ограничимся одними только слабыми жалобами и не уйдём от тоски путём какого-нибудь энергичного поступка... Я, наконец, понял, о чём говорил Шопенгауэр, и почему в Вене каждый год около 50 человек убивают себя.

Не расскажешь, в груди застряло...

Бедный конь в поле пал... ни в жисть бы не... ну, это уж ты ерундишь.

Ах, и тошно мне, тошно мне... то-ошно-о!.. Нет, больше не надо. Хана мне. Прими аспирин и не бери в голову.

Какая-то замкнутая и своеобразнейшая опасность, спасенье от неё, вновь наступившая опасность, вновь отчаянные усилия и вновь спасенье – постоянно такое положение, как на гибнущем корабле.

Может быть, жить значит вообще находиться в опасности.

Жизнь сжималась снова и снова, доходя до мельчайшего всеобщего основания.

И эта боязнь доводит меня до уныния, до того мало знакомого мне ещё чувства, когда человек, попав в водоворот, складывает весла и затягивает песню.

И, как всегда бывает, когда вертишься в одном и том же кругу неразрешающихся противоречий, –

Может быть, он хочет также использовать состояние пароксизма и лирического sursum, в которые повергло его отчаяние. Под впечатлением тоски и озлобления он писал страницы

Я все еще жив и все ещё мыслю. Ещё в зеркалах живёт мой неопрятный вид.

Вот скулит человек. Да разве ж оттого, что ты поскулишь, тебе полегчает? Он брёл по берегу пруда, баюкая скулящую душу: роптать, плакаться на судьбу.

Недоволен был он собою и за то, что ему не удавалось внести в жизнь свою ничего интересного.

Эх, не удастся мне интересная жизнь. мало приятного на свете

Думать уже не было времени, уже соседствуешь, прикосновение к смерти, что суровый кредитор в жилетном кармашке прирученный Танатос поступь уже в каждом слове слышна до чего ты дошёл так далеко зашёл ты только вдумайся, дурочка, чтобы не вернуться, но как прекрасен финал, как вовремя... Безусловно необходимое существо, ка-та-стро-фи-че-ски тебя не хватает мне, жгу электричество... Зачем ты плачешь, женщина? Чего, дура, затужила? Ай свет клином сошёлся? Утешься. Девка, чертовка, открой на прощанье секрет.

Он... вы не знаете его... ничего нельзя было поделать.

...Был юный, родной...

 

В тот день она ощущает себя неожиданно лишённым причины следствием. Чудовищность утраты делает оную непостижимой. Рассудок, оголённый этой утратой, съёживается и увеличивает её значительность ещё больше.

 

Как странно ты впоследствии смотришь.

Посетить могилу друга, закатить безобразную сцену, сосчитать любови, из которых выросла, – хорошего мало, но... как будто никто конкретно не умирает, – немыслимо...

 

Что толку пререкаться, вникать в случившееся. Всё кончается скукой, а не горечью.

 

И после его кончины так глубоко запрятала память о нём, что до конца своей жизни ни с кем не говорила о нём вслух.

Драгоценная оригинальность, силуэт воспроизведён бережно и любовно во всей прихотливой извилистости его таинственных очертаний.

 

В определённом смысле, в будущем нет никого; в определённом смысле, в будущем нам никто не дорог. Будущее всегда настаёт, когда кто-нибудь умирает. Мне не из чего сплести венок, чтоб как-то украсить твоё чело на исходе этого чрезвычайно сухого года.

Твоё упрямство, с которым ты помнишь обо мне,

дабы поразмыслить над тем, не являются ли эти перебои памяти просто подспудным голосом твоего подозрения, что все мы друг другу чужие.

Чем короче память, тем длиннее жизнь. И то сказать, когда такие гости, при чем тут хорошая память?

 

 

 

"Каждой вошке своя дорожка", – сказал он это как хорошо продуманное, давно решённое; и словно бы поставил тупую, круглую точку. Пусть страх не коснётся испытанного сердца.

Вот проснулся убийца, он надевает свои башмаки. Сосредоточенность маньяков, со всевозможными предосторожностями, двигаясь как бы на мысленных цыпочках, прикрывающих за собою осторожно двери закрываются, следующей станции не будет. Ключ – спокойный хозяин двери.

легкомыслие – от эстетизма у него, эстетический безумец. Я думаю – это просто от незнания жизни.

 

Вперёд не забегай, но от людей не отставай, – говорила она, – вот моё правило. Такой видный мужчина и так грешно говорит! Обязательно будешь таким мрачным, если запрёшься в комнате... Ещё такой весёлый будете, что сами удивитесь.

Для счастья не жизнь нужна, для счастья мгновения хватит... А вы и жить долго будете, – сказала она спокойно, как о чём-то давно известном. У вас ресницы короткие, а чем длиннее ресницы, тем жизнь короче. Из глаз надежда не ушла. У человека сначала глаза умирают, потом уже сам.

Говорю же вам: всё в долг – и радости, и счастье, и надежды. Порой в висках даже стучит: в долг, в долг, в долг.

И-и, дитя неразумное, ни греха, ни долга за тобой нет.

 

Он стоял на улице, как человек, которому опять удалось спастись бегством. Выразительные беглые взгляды. Опять серую проказу жизни скрасят несколько часов, милосердно подаренных судьбой, – скрасят и улетят, как голуби. И часы эти тоже ложь – ничто не даётся даром, – только отсрочка. А что не отсрочка? Разве не всё на свете – только отсрочка, милосердная отсрочка, пёстрое полотнище, прикрывающее далёкие, чёрные, неумолимо приближающиеся врата? В воздухе витала двусмысленность; нечто смутное, непредсказуемое.

 

А что в Писании насчёт терпенья-то сказано? В терпении, сказано, стяжите души ваши!

А вот плакать и отчаиваться – это грех! А бог-то на небеси на что! Не плакать, а покоряться и уповать надлежит по-христиански. Скромность украшает человека. Что назначено – то суждено. Поистине мудр только тот, кто покорился своей судьбе – мудрость кротких. Как Опыт Благого Умирания, в котором через смирение обретается легкость. Смирися, гордый человек, – сказал волк барашку, гордым бог противится. Гордиться может и должен один человек перед другим человеком, но не перед Богом. ...Тот, кто борется с Богом становится превыше всех... И что бы, кажется, жить потихоньку да полегоньку, сидели бы все смирно, ладком да мирком паиньки или богу свечечку поставить захочется, чтобы всем радость да на утешение. Посердишься, посердишься, да и отмякнешь, простишь!

Как бы получше, да поласковее, да чтобы всем было хорошохонько да уютненько, без нужды да без горюшка... Птички в гнёздышках мирно живут. И богу слуга и царю подданный. Цены на хлеб бог строит, у него всего много.

За одного покаявшегося неверующего двух верующих дают.

Извините, но вы судите по своему слабому разуму, притом как человек, привыкший осуждать. Нужно быть терпимым к чужим заблуждениям, даже если ты уверен в собственных.

Поймите ту простую истину, что вы стараетесь переделать на свой лад людей, которые прошли суровую жизненную школу и которые, откровенно вам скажу, смеются и над вами, и над той чепухой, которую вы проповедуете... Смеются и...

Извиняюсь, но если я говорю чепуху, и все смеются над этой чепухой, так почему же вы так... встревожены? Ведь вы, я надеюсь, тоже прошли суровую жизненную школу?

Я, может, больше тебя в жизни разбираюсь... И не "может", а точно...

 

Соблюдай осторожность, эти скандалы не для нас; будь человеком независимым, ни туда, ни сюда. Это шум для дураков, а твоё дело умное: поел, попил, полюбил да помер. На остальное – плюй с горы.

что у христиан обычай такой есть, чтобы в ожидании предбудущей жизни – к вопросу о смысловых горизонтах загробного воздаяния – самоубийц при больших дорогах хоронят, а не на кладбище. Да, да, смерть грешнику люта...

"Не оскверняйте же вашего сердца, говорю я вам, ибо Вечное Существо постоянно в нём обитает".

 

 

Не доглядели. Кто на себя посягнул, тот на людей плюёт. Так нельзя... похоронный марш... а-а-ах,

так нельзя.

 

Почему набожные люди так нетерпимы? Самый лёгкий характер у циников, самый невыносимый – у идеалистов. Не наталкивает ли это вас на размышления? Истинная мораль насмехается над моралью.

Оставь свою жалкую логику, мальчик.

о смерти внутри жизни: предстоит убить свою жизнь, но, убив её, самому остаться живым – смертию смерть поправ.

В таком мире, где всё представляется необходимым, действуй как угодно, ибо сам мир в своей организации допускает эту возможность. И зачем тебе душа, если ты не смеешь бросить её когда захочешь! Оставь то, что тебе не идёт.

 

И я решительно не могу вам объяснить, какой смысл был в его затее: вероятно, обыкновенное желание напакостничать – не больше.

 

 

Не так уж много в жизни человека событий, имеющих столь огромное значение, как процесс умирания и смерть. Башка забита чужими мыслями. В этом последнем, часто единственно возможном неделимом личностном акте души... – явлении космического масштаба... чувствую с неотразимым гибельным восторгом некий высший, напряжённый момент бытия. Ведь смерть – едва ли не то единственное, что можно свободно выбрать самому, одному, и в этом смысле смерть есть нечто несомненно моё, личное.

Важно, что – без посредников. Как вечером в поле, когда лежишь на спине и на звезду смотришь.

Возможность есть лишь тогда и потому возможность, что она желанна.

Чтобы погубить другого, колдун сначала губит самого себя. Он вершит своё дело один.

Каждая девушка или женщина, прежде чем придать своей судьбе счастливый ход, однажды в жизни должна была...

Ты – это всё, что у тебя есть. Возможность, теоретически понятная мне, практически не волнует моего воображения.

Ночь возвышенна, день прекрасен. Красота поступка состоит прежде всего в том, что его совершают легко и как бы без напряжения.

Впервые за долгое время он чувствовал себя свободным человеком, поступающим так, как считает нужным.

 

Грех – то, что наказуемо при жизни. А как накажешь, если стрелы всех страданий жизни собрались во мне?

Говорят, что во всех нас заложены ростки того, что мы когда-нибудь сделаем в жизни.

 

 

Ожидание невозможного. Надо немного подождать, – бормотал он.

Нельзя мне более.

 

зябкое бесстрашие, просто, потрясающе просто

 

Считать смерть утешением? Быть может. Скорее, однако, они сочтут её последним оскорблением, последней непоправимой кражей своей свободы.

 

Ослепший принцип, а никакая не бездна. Бог – не тот, кто постоянно занят самим собой, как вечный сибарит, а он есть трансенсус, то есть, выходящий за самого себя. Всякий бог это бог смерти.

 

Прекратите гнилую демагогию! Вы плохо кончите! Скверным делом ты занимаешься, малый! Да, всё это не кончится добром. Уймись, парень.

 

 

 

 

На него начало находить что-то вроде отчаянья.

Ты плачешь? – спросила она беспокойно.

Нет! – ответил он резко. – Я никогда не плачу.

И не надо, миленький. Это мы, женщины, можем плакать, а вам нельзя. Если и вы заплачете, кто же тогда ответит Богу?

Тебе многое простится, потому что ты много любил...

 

Акафист умилительный Господу Иисусу Христу, праведнейшему судии и мздовоздаятелю нашему, в память Всеобщего Воскресения и Страшного Суда.

Воззовёт и услышат его. К кому возопию, Царю Небесный, Владычище, Вседержитель?! Видимым же в сем и невидимым Творец! Что делать, погляди! К кому прибегу в горести моей, аще не к тебе, Матушка Царице Небесныя? Кто плачь мой и воздыхание моё примет, аще не ты, Пренепорочная... Кто паче тебе в напастях защитит? Услыши убо стенание моё, и приклони ухо твоё ко мне... и не презри мене, требующего твоея помощи. Укрепи душу нищую. Верую... Икона "Утоли моя печали", Терпеливица моя, заступница усердная, упование моё.

Не придёт к тебе зло, и рана не приближется телеси твоему; долготою дней исполю его и явлю ему... Сохрани тя во всех путях твоих. С ним есьм в скорби да плачуся о грехах моих! Дитя Пресвятое, добрый ангел уверенности! Отведи ручками своими чистыми мрак этот. Да мимо меня пусть идёт чаша сия. Боже, единственное... пожалуйста, я прошу, я так редко о чём-то прошу, я умоляю, пожалуйста. Господи, не знаю больше слов к тебе, иссякла душа, Господи! Слабеет мой крик к тебе...

А есть ли что печальней и тревожней, чем крошечные детские следы, оставленные на пыльной дороге?

Господин Сатана. А что, те младенцы, что ночью смеются и плескают прямо в очи тёплым молоком, где же от них пепел? Я б собрал его...

 

Эмоции человека приобретают здесь часто характер мольбы или просьбы. Каждый знает, как трудно бывает просить, трудно потому, что тем самым признаётся власть другого, власть "его произвола надо мной".

 

 

в Нём каждый откроет себя, помыслит о своём, увидит отражение...

и предположить, что Божество игриво и многое позволяет. С чем бы сравнить... вам приходилось резать стекло ножницами в воде? но, при некоторой практике, выходит сносно; всё равно что измерять дамской шпилькой глубину дырок в розетке под током.

Человек на определённой стадии своего развития приходит к убеждению, что Бог – это лишь зеркальное его отражение.

Значит, зря я просил прощения.

он вынуждает бога встать перед человеком на колени; самое высокое в тебе пыталось подражать мне

чему можно безнаказанно поклониться, не опротивев при этом самому себе.

он был тот, кто не играл в христианство

 

 

Я не люблю христиан. Они трясут дерево жизни, не дав ему покрыться плодами, и по ветру рассеивают его благоуханный цвет.

 

 

Но каждый вопрос имеет свой кончик.

Я задал сто вопросов бытию, небытием оно мне отвечало.

И голову просовываешь в нуль, просовываешь новую тоску в нуль с хвостиком, а хвостик к потолку.

Навсегда – не слово, а цифра с нулями.

 

 

Инженер щурит глаза на тёмные стены и читает на одной из них карандашную надпись: "В сей обители мёртвых заполучил меланхолию и покушался на самоубийство войска российского младший лейтенант в запасе из интеллигентов Шариков".

С восклицанием: "Со мною бог! Убью и не отвечу!" В колодезь бог-с головой тобой не всё может: так, он не может покончить с собой.

Тогда бы я знал, что у меня что-то есть...

Для мсье нет больше ничего святого. В этом всё дело. Но когда у человека уже нет ничего святого – всё вновь и гораздо более человечным образом становится для него святым.

 

Всё, конец фильма. Хорошо то, что хорошо кончается. Я любил всё, что я видел.

Конец есть конец.

Бывает же...

Конец цитаты.

 

 

 

Селкирк Александр (1676-1721) – моряк-шотландец; поссорился с капитаном, который высадил его на необитаемый остров Хуан-Фернандес в Тихом океане, где Селкирк прожил более четырёх лет, с 1704 г. по 1709 г. Прототип Робинзона Крузо, героя одноименного романа Даниэля Дефо (1661-1731). Робинзон был очень недоволен тем, что непугливые птицы могут съесть весь его урожай ячменя и риса.

 

Оставленный на минуту в покое человек может вдруг оказаться так далеко от оставивших его в покое, что те найдут на его месте кого-то другого.

Присутствие человека, который ни в чём не разделял мыслей и чувств окружавших его людей, мрачным кошмаром нависало над всеми и отнимало у праздника не только его радостный характер, но и самый смысл.

Мы платим одиночеством за своё превосходство над окружающими. А ведь нет ничего более ужасного, чем одиночество среди людей. Лучше всякого смертного король должен понимать всю трагедию жизни. Нескончаемое, жалобное, зловещее... когда самого себя я составляю лишь ничтожную частицу, когда в самом себе я окружён и задушен угрюмо молчащими, таинственными врагами.

Всё время остаётся непреодолённым некоторый осадок невысказанного, несказанного, лишь самому себе молчаливо открывающегося одиночества, о котором в словах не говорят, а вздыхают лишь украдкой.

Она ушла от тебя так просто, как обычно приходят. Теперь ты обедаешь в одиночестве. Раньше у тебя была куча друзей, теперь их напрочь нету. Это означает, что их и не было никогда. Отсюда же –навязчивый мотив одиночества.

Давно ушли друзья, растеряны знакомства, фальшивые приезжают только тогда, когда бывают чем-нибудь расстроены. О предателях и не говорю. Но у короля не бывает друзей, и вообще "друг" – от слова "другой", а в остальном – король всегда поступает правильно. Это как в картах: король бьёт валета...

Мысли, с того времени как стали тяжелеть, всегда далеки в своём странствии. Ничегошеньки, никогошеньки.

 

 

 

 

Притча об одиночестве. Я знал одного парня, он был ещё как одинок. Однажды у меня с ним завязалась беседа "по душе".

 

Потерянная коммуникабельность и как символ – телевизор.

– Спору нет, ухажёр я стал вялый. Становлюсь с каждым днём снисходительнее и дальше от людей, с не пускающим в себя взглядом, всё более омрачённым. Коротко говоря, от людей, повторяю, удалился.

Вы найдёте покой только внутри себя и больше нигде и никак. Путь к себе.

"В опасные времена не уходи в себя, не режь провода между собой миром. Там тебя легче всего найти.

– Я же и сказал, что "весь ушёл в мечту". Пусть эта мечта, то есть призрак, "нет". Мне всё равно.

Он опустился настолько, что его вообще уже ничто не могло заинтересовать, подобно тому, как глубоководную рыбу не трогают штормы, бушующие на поверхности океана.

 

"Куда бы поехать?" – думал он порою. Сбежать в Антарктиду. Думаешь, мне следует принять антарктическое гражданство?

...становится всегда утверждение, что во всяком уединении лежит тайная вина, чувство которой вдруг наваливается на меня из ничего. Более виновным должен быть тот, кто умнее.

Я вдруг остро ощутил своё одиночество и беззащитность в этом мёрзлом мире, жители которого норовят смутить мою душу чарами тёмных слов. Середь этих уродливых и сальных, мелких и отвратительных лиц и сцен, дел и заголовков; битые приветствия, тёртые пошлости, тупые намёки, затасканные плоские шутки, всякая пресная дребедень; каким я воздухом дышу точно принц, вынужденный жить среди пастухов, проповедник и сеятель пустынный. Последнее утешение он хотел найти в снах, но даже сны стали современными и злободневными. Что тут винить человека, – надобно винить грустную среду, в которой всякое благородное чувство передаётся, как контрабанда, под полой да затворивши двери. Для такого подвига нонче слуг нет!

...что-то вроде паутины, и я подумал: не те ли это сети, что липкой бессмыслицей опутывают человеческую жизнь?

Гнусная жизнь, опутанная железной сетью и гнетущая душу своей унылой пустотой, становится омерзительной для здоровых людей, и они начинают искать средства спасения от духовной смерти.

Молодые люди, испуганные ужасной действительностью, середь тьмы и давящей тоски, оставляли всё и шли искать выхода – влечение вдаль, вон отсюда... Пастушья жалейка.

в поисках какой-то особенной религии уйти в монастырь, где монахи предавались размышлениям

Часто испытывая горькое желание "повернуться спиной к миру", запереться от лицемеров, ехидных тварей.

Бедовать с тобой. Сердцу угрюмо и больно жить лицом к лицу с глухой стеной. Я один на чёрном свете.

отвернись от всего и гляди в угол

отчуждённость лучше всего бывает под одеялом

Насколько мы можем быть близки, отдавая тепло чужим? Теплоты не существует, она лишь средство передачи энергии.

 

тема внутренней неприкаянности

Об одном, о двоих – обо всех.

Что-то так кому-то близкому... существо так близко поставленное. Далеко... Далеко... Близко-далеко. Ближе-яснее за тридевять земель.

мы вполне были отданы друг другу; каждый из нас доверял доброте другого, но избыток доверия... Трагедийность любви именно в том, что она слишком сильна для того, чтобы продлится.

В общении с нечуткими людьми нет места чуткости. Что-то раздражающее и мягкое-мягкое как шёлк обволакивает меня и отчуждает от других. И с этого времени между ними начала вырастать стена отчуждения.

повадка чужых не ласкать, родной и бесконечно чужой близко, у самых глаз...

Так захотели боги. В книге судьбы написано, что мы должны были стать чужими друг другу. Но чужие боги лишь страх нагоняют, жертвы не примут.

 

Современный анахоретизм, аутичность, эскапизм или жизненное дезертирство, слишком грубое непонимание, внутренний эмигрант открытый взгляд, взгляд закрытый всё внешнее становится внутренним, чтение книг из серии "Помоги себе сам", у вас такой богатый внутренний мир, вот и опирайтесь на него, но кошмар тут как тут.

уход равен неприятию в этих внутренних собеседованиях с самим собою

Мир, подслащенный алкоголем, тем самым был избыточно полон и вкусен, но раздвинутый, он должен где-то сужаться. Вглядись в жизнь; исцелися сам, в самом деле, чёрт побери. Боже, чем больше мир, тем и страданье больше. Приняв в себя толику религии, истолковав в терминах необходимости, пользоваться жизнью. Уеду туда где веселее, то есть на Запад. Очнуться, заскучать у моря и уйти в город, где мечутся люди, посягая на любовь и внимание ближних. Дурь и прихоть, а просто блажь в голову на минуту забрела, дурость. Сдерживайте себя, для того чтобы быть сильным. Чем проще сдерживаться, тем необходимее. Деревья что-то шепчут по-немецки.

Осенью, когда уезжает его сестра, он ведёт одинокий, унылый образ жизни, о котором мы имеем лишь самые краткие сведения. Его избегают и, боясь его несдержанности, уклоняются от общения с ним.

Говорил мало, вынужденно, точно актёр, с трудом припоминающий фразы из давнишних ролей.

Опять бы хотел возможность уединиться от мира. Иди от – идиот. И ненастное расположение духа снова овладело им вполне.

Воспринималось как жи-и-знь. Какую глупость совершить могу: так втрогаться в стеклянно-пыльный пейзаЖ_М.

Сижу дома, спрятавшись, получаю вести с полей. Жизнеустроение уединённика: одиноча себя – запечный таракан, домосед-маразматик – в комнате праздную то, что опять не удастся побыть одному.

 

 

Он жил одиноко, не находя друзей, сосредоточенный на каких-то недовольных, невеселых думах; они свернулись в голове тугим клубком и не развертывались,

Но инстинктивно, час за часом долбил он твёрдую скорлупу бездонного одиночества, пытаясь проломить её. Но одиночество было так безнадёжно, так непреходяще.

Рыдания осиротевшего сердца.

"Что же это такое, что же это такое?" – бессмысленно повторял он. Мне надоели китайские тени, театр марионеток, я не знаю, зачем и кого я вижу, знаю только, что слишком много вижу людей; иначе я был бы совсем один, а тут я не один, и присутствие их не чувствую, будто дым кругом бродит, глаза ест, дышать тяжело, а уйдут – ничего не остаётся... Не нарушайте моего одиночества и не оставляете меня одного.

уже смутно ощущая на своих плечах невесомый, но невыносимый груз бесконечного уже чудовищного сверходиночества.

Я бы сказал так: на угрюмый город падал удручающий снег.

 

Ночь пришла. Хорошая. Вкрадчивая. И чего это девушки некоторые дрожат, пугливо поворачивая глаза большие, как у кукл?.. Всё же настоящее, сиротское одиночество – один ночь – всю разговариваешь сам с собой тебя, конечно, не понимают. И вот приходит ночь, чёрная, угрюмая; растёт и крепнет, длится безмолвно. Становится очень тихо тихо, всё мягче ночь сидит. Я не люблю планету Луну, в ней есть что-то зловещее и, как у собаки, она возбуждает у меня печаль, желание уныло завыть.

Ночь многое усложняет. Она приносит ответы на вопросы. Ответы, которые я знать не хочу.

Стальные, серые глаза, обведённые тенью бессонной ночи; строгое, сухое выражение, какое бывает у людей, привыкших думать строгие думы всегда о серьёзном и в одиночку. И беззвучно плачет о былом друге, о молодости губ, о смелости силлогизмов, о том, как амулет переживает владельца, как пусто и страшно счастью без человека в предрассветную ночь, и как одиноко сфере пространства без мыльной радужной оболочки.

Никто, имеющий истинных друзей, не знает, что такое есть подлинное одиночество, хотя бы он имел своим противником весь мир вокруг себя. Ах, – я замечаю, – вы не знаете, что такое одиночество.

Когда наблюдаешь, как ведёт себя человек наедине сам с собою, – он кажется безумным. А какие у тебя планы на сегодня? Вечером в шашки играть придёшь? Ночами не думают, а спят.

Чернота ночи, сытой человеческим отчаянием, уже превратилась в серую синеву рассвета и вещи в комнате начали обретать контуры.

Пустынный дом домашнего отшельничества и я уже вдруг сам захочу ни улыбки ничего не говорящей в краю и на краю одиночества дом привязался он к этому меланхолическому месту (одинокому везде пустыня) и примирился с одиночеством. Мы все одиноки от края до края.

Одинокое заглядывание в самое себя в сероглазое осунувшееся лицо, брошенное всеми...

Он постоянно видел себя, так что с ним всё время был его двойник, отчего само одиночество становилось занятным. Ближние – в конечном счёте, безгранично внешние. Значительную часть нашей жизни мы проводим наедине с собой. Кто одинок, тот не будет покинут. В конце концов человек всегда остаётся один, и тут-то и важно, кто остался один. Мы можем сделать только одно – найти что-то своё, создать себе остров.

Человек одинок, как мысль, которая забывается.

Замечательная есть строка в его записной книжке: "Как я буду лежать в могиле один, так, в сущности, я и живу один".

Из нитей собственного сердца он соткал вокруг себя одиночество и притаился в нём, тихий и настороженный, как паук в паутине, неизлечимо становясь ещё более одиноким, чем создала его природа. Только не говори опять об уголке души – душа сама на уголке. Он повалился на кровать, и плотоядный червь страшной, безнадёжной тоски обвился около его сердца. С возрастающей быстротой стал точить он это сердце, ничем не защищённое. И тяжело и грустно становилось сердцу, и нечем помочь ему.

...где он заплутав в пустыне и в привычках, выработанных одиночеством выдало мне тайну его запутанного одиночества.

Дырявые тени падали на страницы книг, на голые локти, на трогательную чёлку. Ветер пробегал большими вздохами по стёклам.

...и лучше будь один ты, чем вместе с кем попало (Омар Хайям) с бессмысленными скоты пасохся окаянный, будь одинок, как перст!.. Кто одинок, того как будто нет на свете – Шекспир.

Кто ведёт обширное знакомство, тот точно торгует мелочью, от которой возни много, а прибытка мало. – А. Книг

"Можно сказать, что человек общителен в той мере, в какой он духовно несостоятелен и вообще пошл; ведь в мире только и можно выбирать между одиночеством и пошлостью" – Артур Шопенгауэр.

Но иногда весенний шалый ветер, или сочетанье слов в случайной книге... разбудят среди нахлынувших теней воспоминаний клочья не потерявших силу, не отболевших, несмотря на власть времени... улыбка, удержанная верной памятью чья-то, вдруг потянут... ведь воспоминание – это род встречи.

Как странно перебирать старые бумаги, перелистывать страницы, которые жили – и погасли для тебя, их написавшего. Они дороги и чужды, как письма женщин, в которых ты пробудил непонятность, что зовётся любовью, как фотографии когда-то близких людей. Куда-то навсегда ушло всё это. Однако смотрю в окно и, написав "куда", не ставлю вопросительного знака.

Призраки питаются отбросами сна, они вызываются нашей тоской. Иначе они не смеют...

Воспоминания только усугубляют одиночество. хотя в сундуках его памяти ничего уже не оставалось, кроме нескольких лоскутков прошлого. Когда я что-то забывал, она любила с улыбкой говорить мне: "Милашка, потяни за хвостик свою память и вспомни о том-то и о том-то", а перед сном она, ласкаясь, говорила так: "Спок Но", что означало пожелание спокойной ночи. Как бы не пропустить: уйдёт время, не воротишь. Забудь о прошлом, наживём другое... "Да я за такое время даже ресницы нормально накрасить не сумею!"

Она: Что ты плачешь и поёшь песню одинокой кукушки? Я ведь тоже одинока, мы все... одинока, как месяц на небе, не согрета ничьей привязанностью. И не со зла и не по любви, а просто из чувства глубокого сопереживания одиноких людей человек не должен быть одинок. Человек должен отдавать себя людям, даже если его и брать не хотят. Мы оба Овны, это знак одиночества. Два одиночества тянутся друг к другу. Тогда объясни, как такой добрый так одинок? Существует только одна смерть на свете – одиночество... и любовь – убежище от него.

Он: Чуть-чуть шуршим оболочками судеб – это одиночество охраняет живые ядрышки от соприкосновений с чужими. Чувствуя себя уже навсегда одиноким, всё дело в одиночестве смертельном, предельном, безмерном.

Дельфины акулы

И может быть ещё слоны и птицы

Неодиноко живут

 

 

Ближние мои оставиша мя. Тако-диноко, я 1 ночь.

и благодаря этому я не чувствую остроты одиночества

пугает перспектива одиночества; Лучше есть торт хором, чем клевать г... в одиночку.

 

Мы нуждаемся в чём-то "большем, чем мы сами". И зеркало потому является онтологическим условием существования сознания, что человек обнаруживает себя лишь смотрясь в другого.

Недаром животные не узнают себя в зеркале.

Ну да, подумал я, для других мы всегда реальнее, чем для самих себя, и наоборот. Ибо зачем мы здесь, если не как объект наблюдения?

Если же человек пытается рефлективно осознать особенности своей личности, осмыслить себя в целом, то возможность ошибки ещё больше. Дело в том, что человек в целом не открывается себе в акте индивидуальной рефлексии, а обнаруживается наиболее всесторонне в своих отношениях с другими людьми, в своих действиях и социально значимых поступках.

 

Pauci mihi satus, unus mihi satus, nullus mihi satus (лат.) – Мне нужны немногие, мне нужен один, мне не нужен никто. И, с внутренней точки зрения, это будет, пожалуй, лучше... в отдельных своих представителях. Мне более необходимо жить уединённо, чем читать о пяти тысячах проблем и справляться о них. Он чувствует всю необходимость одиночества и дорожит им. В конце концов, я испытал мой способ жизни и многие испытывают его после меня.

Люди держат в своих домах кошек, которые не могут общаться друг с другом, и им, кошкам, от этого, должно быть, тоже бывает одиноко.

Идеальный монолог,

Значит, каждое – каждому. Значит, своё – своему. Я немногого стою, свою охраняя тюрьму.

Сам себе быдло, сам себе господин. Дожив до седин, ужинаешь один.

совсем одичал

Я запрусь ото всех и до бесчувствия предамся одиночеству.

 

"Вступая в бой, прикажи рубить мечами высокомерные головы, но запрети трогать отшельников, убивать детей, женщин и стариков, рубить деревья и разрушать дома. И помни: жизнь есть дом. А дом должен быть тепел, надёжен и кругл. Работай над "круглым домом" и Бог тебя не оставит на небесах. Он не забудет птички, которая вьёт гнездо".

 

 

что эти старые часы чикают как сердце назойливо вот так с каждой секундой проходит жизнь.

и свет испорчен, и хоть бы кто починил

лязгающая цепь времени распалась

пугает равнодушие времени

ещё вагон времени;

батарейку в часах

поменять бы,

да времени нет

Машинально он скользнул взглядом по циферблату часов, не запомнив времени. Циферблат сообщал, что ещё не вечер, но времени уже довольно много.

Снова измерять время рулонами использованной туалетной бумаги,

 

Вот так всегда, – когда ни оглянись, проходит за спиной толпою жизнь.

Он думал – облики случайней догадок жутких вечеров, проходит жизнь моя, печальней не скажешь слов, не скажешь слов.

Ты кружишься сквозь лучшие года, в руке платочек, надпись "никуда".

И жизнь, как смерть, случайна и легка, так выбери одно наверняка.

 

Поэтому здесь печаль осела в усталых лицах.

Никто никого не ждёт и взгляд пролетает сквозь привычный квадрат окна.

Наверное, всё повторится, и если сейчас я один, то завтра мы будем врозь.

И если верить часам, ушли мои поезда.

Нежные не к добру пальцы теребят мех.

Одиночество учит сути вещей, ибо суть их то же одиночество. Любые предметы – свидетели жизни, обязательно ждут, если сказал им.

Печально, да, ну и что из того.

 

 

 

Чудесный день томишься скукой жалуешься на неё, кстати, недавно в его маленьком сердце родилась вера в Будду. Угадать, ощутить, заподозрить...

Какое грустное очарованье! и всё так полно невыразимой печали нет сил противиться, сладость бессилия, безволия... имеют для меня прелесть несказанную, как сон, который не расскажешь, но напрасно мне искать слова битая скорлупка я предложила ему подушку и выбрав приличный сюжет мы стали беседовать а ты, я смотрю, всёрьёз опечаленная тихий разговор, знаешь, никто никогда не рассказывает мне грустных историй. Разгонит нагонит загонит ваш сплин.

Соблюдая день удаления, правда муха так мала, что не назовёшь её настоящим врагом ходит по лицу своими мокрыми лапками; муравей так лёгок, что свободно бегает по воде так забавно и так слабо, что кажется, он только почудился тебе. Хочется поскорее узнать кто родился: мальчик или девочка.

Колотушка счастья, то есть пустячок. И мои зверушки, несомнительно, интересуются, куда я их гоняю, зачем извожу, и, теряясь, так же обеспокоены своей будущностью, как я моею. Родиться когда-нибудь или не родиться? И кто кого важнее?

Грустно сказать, заметь, драгоценное зеркальце уже слегка потускнело и всё сырее и пристальней. Хватит шуршать ночами.

В больших домах живут маленькие люди когда льют дожди, в домах простолюдинов не спят будильники, утробное ворчание холодильников, глоток замурованной в кране воды посреди недолгой ночи в недрах квартир белые ванны, когда вдруг очнёшься ото сна на молодых ростках конопли и не засыпаешь больше однажды, когда ты была одна... Одна, потому что одна. У неё обидчивый нрав. "От вас веет холодом" – говорит он с лёгким оттенком досады. Если не спать всю ночь перед дуэлью, под утро начнут дрожать руки. Мы поедем с лучшим своим другом на заре да на широкую поляну где кузнечики, где роса жива. Лошадь, переходя брод, остановится и будет долго с шумом пить воду. Эпизод отпустит поводья, но кажется я напутал с другом: именно с ним я стреляюсь.

В этот день голубых медведей, пробежавших по тихим ресницам, я провижу за синей водой в чаше глаз приказанье проснуться.

Что сейчас, где-то олень бродит со стоном возле волосков бровей, которые ты старательно выщипываешь, морщась, пинцетом, то есть серебряными щипчиками, привезёнными для тебя заморским купцом.

Пёстренький цыплёнок, попискивая, бродил по подоконнику, стучал клювом в стекло, ловя мух.

Ты будешь там скоро, обещай мне замечать там всё. Ты только дашь нищенке лепёшек и забросаете её с подругами вопросами. Дружок у тебя есть? Где ты живёшь? С кем буду я сама сегодня ночью спать? Смущающийся калека, неумелый поклон до земли крестьянского мальчика то есть холопа, поевшего все барские пирожки, забежавшего в горящую избу спасти рыжего котёнка, но не нашедшего, если это твой слуга недоверчиво глядя в жидкие, тёмные глаза, спрашивает:

– Вы, что ли, добрый?

– Да, я незлой, – отвечает хозяин.

Подумав, спросит ещё:

– А, может, вы – пьяный?

Ах ты неотвязный, чего суетишься? Горошины на очаге скачут, покоя не знают, прыг да шмыг.

Слабо потри пальцами листья лимонного деревца в ведре с землёй с зимой с Уфой, вспомни об ударах топора, нет, лучше о наседке, высиживающей яйца в ночном сарае когда ты пришёл за грязной бутылкой самогона, спрятанной накануне огонёк дедушкиной папиросы, умершей. На выдохе вскрикни: Некондиция! Почему? Почему-то. Когда повсюду снега, задушевный разговор в тёплой комнате с пахучими подушками. Подарить долгим взором бархатные глаза без блеска мягкие будто гладят тебя провожать роскошно-расточительным взглядом. Достойный друг, зачем ты говоришь, что тебя беспокоят мухи закрой глаза, зевни. Подарил сердце на долгую память. Как бы непривычно это ни было. Прости, любовь.

Чтобы счастье приманить пустячок лакомство незначительный подарок на память лет а если серьёзно, то не знаешь что делать с собой нахлынут мысли, толпятся потом в голове как бараны. И нет сил вытравить память... Продайте ваши платья и храните ваши мысли. А как странно он выражается, самый язык кажется переводом с иностранного. Кого постигла утрата даров тяжелее избавления от бед, испытанная душа. Уж не сошёл ли я с ума? Несносно. Вы дичитесь всех так, что ни на кого не похожи.

 

Всегда неожиданно.

Начинается и приводит к сознанью, что действие малозначительно, но всегда что-то значит.

Безадресность глаз. Борьба без свидетелей. Весьма тихо. Свиньи спят.

Что так смешно протираешь ты глаза?

Но слепые всегда насторожены. Лестницы, дни, прикосновенья, года. Выболтать мечту.

Я думаю, если стараюсь. Грущу. Кто он, кому это нужно? Пускай выходит из темноты.

 

 

Разошлись довольные своим вечером. Остатки от праздничных кушаний.

В приливе восторга любители видов

В доме заведено таким порядком.

В такие минуты поэты сочиняют стихи.

Начал отчего-то напевать: "Сердце красавицы склонно к измене и к перемене..."

Шелест дождя или шорох ветра как бы хорошо обезумев от тревоги

 

Ты, отгадывающая всё на свете я дал понять ей очень запутанной фразой, что она мне нравится. Знакомясь с девушкой я тоже всегда отгадывал будет она меня любить или нет. Слишком многое не говорится, а отгадывается.

 

 

Лежи на парте развалясь, нюхай свой свитер, пытайся читать Толстого не спи же моль, изобрази на советской лакированной парте свой виртуальный адрес в надежде начерти не бойся кабинет криминалистики, заметив другую чужую надпись "жизнь хуйня" бессознательно ставь дефис и обводи обводи забыв уже обо всём, встретьтесь молчите вместе, дружно задумавшись скажи: больше не надо тебя, дразнить женщин упругих грудей в окне строительный кран кирпичи подсказывают мне, что я и вправду имею право полтора часа спорь с мужчиной о метафизике и рационализме. Кто чей избранник эти слова больше всего не подходят тут. Я маме так и сказала, что купила бурки, потрогай какие мягкие внутри, вот так, ну же, смелей улыбаясь, мода такая в гробу у изголовья лежат её бурки. Просыпаюсь от запаха тетради, на которую положил свою голову, вернее, от гелевых химических чернил в ней, нефтяную плёнку над океаном бессознательного.

 

 

Куда ты пойдёшь, если выпадет снег?

Настали длинные, вяло тянущиеся, тоскливые осенние вечера. Всё чаще стоял он подолгу у окна и барабанил пальцами по стеклу. Вот смотрит, как медленно падают листья, и видит в этом только одно – скоро зима. Окрестность из окна тихо цепенеет. Дождь, тусклый взгляд за стекло капризной тропою из липких нитей вяжет свитер и вуаль бесконечной дали воспоминаний, прожитых дней.

Знаешь, в твой день было так холодно...

Как если бы я на секунду встал со стула, посмотрел в окно, потом повернулся, снова захотел сесть на своё место, а там всё ещё сижу я. Где-то ворчал гром.

Осенняя ночь, бьются оземь напрасно твои голубые дожди. Я уснул. Скоро придёт зима и тенью под ноги ляжет. Я спокоен... Память о лете в сердце слабеет. Что это? Тьма? Может быть... За ночь прийти успеет зима.

Вокруг меня – зима, замерзаю и коченею. Железным стало моё небо, каменным стал я сам. Холодно, боже, как холодно. Полна зелёных синих звёзд над нами ночь высокая; зима, зима – на сотни вёрст железная жестокая была, затяжная, рыбы спали... Не дай бог умереть когда зима очиняет карандаш темноты всё вокруг усеяно белыми стружками. Белый цвет – цвет угнетённой невинности. По мере змеенья зимы меняться оттенкам её слюдяных чешуйчатых крыльев. В сумраке комнаты все вещи как будто задумались. Опять неизвестно откуда берущийся шёпот. Но скрип снега под каменными колёсами зимы выдвигается в сон параллельно деревянному декабрю в скуке темноты на болоте зимы. Следить, как постепенно потухают мерцания серого зимнего дня. Вся жизнь как сон идёт. Куда деваются ночи которые мы спали? Вспомнить каждую и оставить зарубки на внутренней стороне бёдер. Иначе "кто" это запомнит?

Как получилось так, что мы умерли раньше всех остальных безвкусных, пресных, получилось, что нет руки на засохшем члене, почему никто не подрочит почему никто не приехал и не остался, здесь достаточно холодно, в общем, холодно очень.

Короста губ дыхание пар оттепель зима хвастается солнечным днём хлопья снега утром овсянка хлопья сладкое чувство тоски хлопья в комья подкатить да я могу говорить зима и что там ещё собственно что-то вспомнить губы сухие тёплые речь как возможность как знак зима и выйти наружу узнать значение знака приметы перемен первая встреча вторая возвращение вечер зима ничего более ни боли ни боже мой короста губ короста снега не до смеха казалось бы зима что тут ещё говорить.

Однако тот, кто покинут в любви, фактически – знак чего-то иного, того, что продолжает себя, чего-то, что дотошно измерено: запоздалая нежность вещей, память подробностей, столь же живая, как если бы оцепенели они. Действительно, смогут всё сделать, хотя в обстоятельных сновиденьях сквозь прозрачный кирпич совсем они не видны.

Я, наверно, не прав, я ошибся, я ослеп, я лишился ума белой женщиной мёртвой из гипса нас с тобой обнимает Зима. Пустой взгляд в пустоту сквозь двойные рамы окна настраивает на мирный зимний лад.

 

 

По замашкам улитки зимы замухрышки я игру в кошки-мышки пойму и ты опять приляжешь на кровать. Что далее. А далее – зима. Пока пишу, остывшие дома... Только огонь понимает зиму.

Поставь на стол в стакан букетик зла, найди в толпе фигурку Короля, забытых королей на свете тьма, сейчас сентябрь, потом придёт зима.

Неслыханно безмолвствует зима, от жизни и от смерти без ума.

Всего лишь жизнь... так легко проходит меж нас.

Уже сентябрь, и новая зима ещё не одного сведёт с ума.

 

 

зачем зима зачем печаль упали снегом на дома, и я один, и ты одна

под абажуром табурет, на табурете – кот учёный благословляет лапкой сонной наш полуночный тет-а-тет. Бай-бай. Наверное, пора. Бай-бай – оно всегда не поздно. Всё так же за окном морозно, всё так же злобствует зима. "Ну, прощай до зимы, только не той, и не другой и не ещё – после другой". Господи, я и не знал, до чего она некрасива... Ты послушай, зима, этот медленный ритм, уходить – это вовсе не больно. А may be, когда-нибудь, среди знакомств, что летних дороже, пройдёт белесая зима. Письма зимы превращаются в мокроту, что прощается за одиночество и всё остальное. В эту зиму с ума я опять не сошёл, а она глядь и кончилась. Не ниже поминания зла превращенье бумаги в козла отпущенья обид. Извини же за возвышенный слог, но что ни говори, не кончается время тревог, не кончаются зимы.




 


 





Новости Авторы Проза Статьи Форум Карта
О проекте Цитаты Поэзия Интервью Галерея Разное
  • При перепечатке ссылайтесь на newlit.ru
  • Copyright © 2001 "Новая Литература"
  • e-mail: newlit@esnet.ru
  • Рейтинг@Mail.ru Rambler's Top100 be number one
    Поиск