Последнюю ночь уходящего года в провинции традиционно отмечали шумным карнавалом. Вот и в этот раз, стоило теплому ночному ветру зашевелить верхушки зонтичных сосен и запахнуть далеким морем, как сиятельный патриций в своей резиденции подписал указ, о проведении очередного праздника.
      Весть, как всегда распространилась быстро. Стоило только солнышку приподняться, а народ уже вовсю судачил и строил планы на сегодняшний вечер. И прилетевшая по беспроволочному телеграфу в восемь тридцать официальное сообщение о дате проведения праздника, уже никого не могла удивить. Радостное возбуждение, окатило провинцию - незаметное, не вместе с тем всеобхватывающее, и чувствовалось они в повышенном количестве улыбок на лицах, в том, как чаще стали здороваться всегдашние соседи, в цветной мишуре, что негаданно - нежданно объявилась в только, что открывшихся лавочках молочника и булочника. А последний вовсе не показывался за прилавком, поручив все подмастерьям, а сам удалился в недра лавки, откуда тут потек восхитительный аромат, заслышав который, постоянные покупатели улыбались и мечтательно прикрывали глаза.
      - ...вы чувствуете? Он снова готовит свой карнавальный пирог. Как считаете, превзойдет рекорд?
      - В прошлый раз хватило на сорок человек... ну да нет предела совершенству... Кстати, кем вы будете сегодня?
      - Секрет, как всегда. Но, обещаю, никто не разочаруется... да, спасибо, и передай хозяину, что мы надеемся на него!
      Сонный и спокойный внешне, внутри город бурно жил. Множились негромкие разговоры, из конца в конец передавались сплетни, пожелания и поздравления. За закрытыми ставнями женские руки трудились над приглашениями, над снедью, украшениями и масками. Внутри дома почти не украшались - все знали, главное действо будет на улице. Скрипели перья в руках хозяев - чернильные, с платиновым пером, шариковые, из дешевой пластмассы, капиллярные, в хрустальном корпусе, а потом все эти послания - с пожеланиями счастья, здоровья, или скажем выражением надежд на скорейшую встречу, написанные на разлинованной бумаге в клетку, или пластиковом листе, или скажем на оберточной бумаге - как разноцветные бабочки слетались в почтовые ящики.
      В девять тридцать, в провинции появился Кассиммо - почтальон, сумка которого уже через две улицы оттягивала плечи. Но он улыбался и не забывал здороваться с прохожими, которые иногда норовили вручить послание ему лично. В этот день, накануне карнавала он всегда чувствовал себя как никогда нужным, и подумал вдруг, что на карнавал он нарядиться почтальоном - вот смеху то будет, когда его никто не узнает!
      В десять часов произошло событие давшее пищу для новой волны сплетен. Запыхавшийся курьер, примчавшийся на цветастом скутере, принес весть о том, что в соседней провинции тоже будет пирог! И на этот раз они полны желания побить все рекорды!
      Провинция возмутилась! Нет, вы слышали, что собираются сделать эти выскочки! Побить рекорд! Да никогда в жизни!
      Подобное соревнование происходило почти каждый год, но с каждым новым разом страсти меньше не становились. Сразу же из двух десятков семейств была отряжена оперативная команда хозяек, которые, засучив рукава, властно присоединились в булочнику в его трудах, а вокруг собралось еще два десятка зевак, которые выкриками поддерживали готовящих.
      В одиннадцать, у входа в город собралась небольшая толпа, состоящая, в основном, из детей и подростков. Они всматривались в даль, смеялись и махали проходящим обывателям.
      Вскоре появился объект их ожидания - под приветственные крики в город на трех выкрашенных в оранжевый цвет грузовиках въезжала команда декораторов, которым предстояло украсить провинцию к предстоящему торжеству. Приветствовали их так шумно и радостно, словно они были первыми колоннами карнавального шествия. Дети восторженно кричали, завидев яркие материи и цветы в кузовах грузовиков, а самые смелые, бежали позади машин, и норовили оторвать яркий лоскут, чтобы потом целый день хвастаться перед сверстниками, а вечером нацепить на костюм, в знак собственной доблести.
      Дальнейшие события происходили стремительно - шипя и шурша щетками по улицам, сопровождаемы ребятней, проехали уборочные машины, отдраивая брусчатку до зеркального блеска так, что в ней стало отражаться яркое синее небо. Жаворонки уже давно жили полной социальной жизнь, а совы просыпались от шума машин, провожали их взглядами и на их сонных физиономия появлялись слабые улыбки. Ну да, как же я мог забыть - ведь сегодня же карнавал!
      Грузовики разъехались в разные стороны, и вот уже через улицы тянутся цветастые растяжки, трепещут яркие разноцветные флаги, а бумажные гирлянды повисли между столбами как радужные лианы. В двух или трех местах оглушительно грохнули фейерверки, перепугав случайных прохожих и вознеся в голубые небеса блеклые пока огненные цветы. Остро пахнущий белесый дым поплыл над городом, как крошечные облачка цеплялся за гирлянды и туманом оседал в фруктовых садах.
      Провинция менялась на глазах. Раз - и в каждом внутреннем дворике появилось по баллону с гелием, где продавались все желающим причудливых форм шарики - всех размеров и видов. Желающих нашлось так много, что за баллонами выстроились целые очереди, состоящие в основном из нетерпеливых детей, и их снисходительно улыбающихся родителей. И вот уже первые шарики вырвались из неумелой ручонки маленького владельца и понеслись все выше и выше, под обиженный рев растеряш. Прохожие задирали головы и смотрели, как шары яркими точками летят сквозь синее жаркое небо, стремясь форсировать облака и долететь до набирающего жар солнца.
      Два - и в теньке появились лотки со сладостями - пока в основном расписанные рекламой крошечные рефрижераторы с мороженным, но ближе к вечеру, когда поутихнет жара, подтянулся сласти и кремовые пирожные на тонкой папиросной бумаге в форме солнышка, которыми так удобно швыряться в соседа во время праздничного разгула! Три - и вот на каждом углу, под черепичными козырьками возникают красиво украшенные резьбой шарманки, которые наигрывают "Ламбаду", "Ла Луну" и фламенковый отрывок из "Иннуэндо", создавая праздничную атмосферу. Вокруг них мигом собираются слушатели, в основном молодые парочки. Некоторые начинают танцевать, пока полуденная жара не загоняет их в тень.
      В два часа пополудни провинция немного затихает. Жара набирает силу, термометр ползет вверх, и горожане стремятся укрыться в прохладе собственных домов. С щелчками включаются кондиционеры, схлопываются зеленые ставни. Улицы пустеют и лишь у городского фонтана и двух старинных бронзовых водоколонок наблюдается оживление. Вода в фонтане ледяная - питается с ледника, она прозрачна как слеза, но лишь самые отчаянные головы рискуют искупаться в ней. Обычно это запрещено, но сегодня полиция смотрит на шалости сквозь пальцы - они ведь тоже любят карнавал, и этим вечером, одетые в костюмы героев и сказочных существ стражи порядка вольются в гуляющую толпу.
      Час спустя на улицах еще никого нет, а вот в домах наблюдается оживление. Костюмы впервые достаются из коробок для генеральной примерки. Кто-то спешит поставить последний штрих, подогнать по фигуре - иголки так и мелькают в ловких руках - работают. А кто-то уже вовсю празднует: из-под неплотно сомкнутых ставень доносится бодрая танцевальная музыка из мощной аудиосистемы и мелькают дискотечные вспышки - народ вовсю разогревается, и из дома выйдет уже к самому карнавалу. В двух же кварталах ниже, в тени крытого оранжевой черепицей навеса негромко наигрывает гитара - слышится прихотливый, чувственный перебор струн, и хотя слушателей не видно - в доме напротив открыты все ставни, и отворены окна, впуская музыку в полутемные прохлады комнат, да замер над навесом одинокий женский силуэт.
      В пять, когда жара спадает, местные профсоюзы устраивают свое собственное шествие. На улицы выходят лавочники, лоточники, мелкие мастеровые, работники бытовых служб, представители десятка социальной организаций. Люди несут плакаты и транспаранты, все они одеты в свою форменную одежду. Им машут из окон и даже кидают цветы, но особого интереса нет - кому сейчас интересна политика? К идущим присоединяются только всегдашние зеваки да кучка анархистки настроенной неформальной молодежи, которые выкрикивают противоречащие сами себе лозунги и довольно смеются над произведенным эффектом.
      Пройдя через весь город и дойдя до площади у фонтана, колонна разбредается по домам - все формальности выполнены, а мастеровые тоже хотят участвовать в карнавале.
      Вечереет, налетает слабый ветерок, пахнущий хвоей и очень слабо - солью. Воздух свежеет - окна и двери открываются, и на порогах появляются почтенные отцы семейств с молотками и коробкой гвоздей в руках. С помощью (в основном моральной) многочисленного семейства они украшают крыльцо гирляндами из цветных лампочек. Гирлянд много - ночью, все должно блестеть, сиять и звучать! Домов много, и эффект от множества ламп будет чудесным! Старожилы смотрят на небо и довольно вздыхают - ночь будет что надо - теплая, но не душная, небо чистое, звездное. Самое то!
      Около половины седьмого в город на всех парах влетают два роскошных белоснежных "Бентли" и сразу за ними огненно-красная "Феррари ф-360". Шурша шинами, лимузины следуют по главной улице, а затем сворачивают на дорожку к стоящей чуть в стороне шикарной вилле из розового ракушечника. Видно, как машины притормаживают у увитого цветущим вьюнком крыльца. Аристократическое сословие пожаловало на праздник.
      Весточки все еще рассылались. К семи часам пирог начал поспевать, и наработавшиеся хозяйки по одной выходили на свежий воздух, вытирая пот с раскрасневшихся лиц. Прохожие подбадривали их, спрашивали - готов ли пирог, на что они лишь устало отмахивались - мол, сами увидите, да только этим, из соседней, ни в жисть нас не обогнать.
      Народу становилось все больше. Кое-где раздавались песни и выкрики, но основная часть горожан сосредоточилась по домам. Оранжевые грузовики уехали, и, напоследок, рабочие подключили гигантскую гирлянду пересекающую центральную улицу, чем вызвали восторженные рукоплескания свидетелей экспериментов.
      Часы на низкой городской ратуше пробили восемь и растратившее задор солнце скрылось за сглаженными вершинами невысоких лесистых гор и на долину, в которой лежала провинция, пал фиолетовый сумрак, в котором по одному стали зажигаться огоньки - синие, зеленые, желтые, красные и оранжевые - словно целые семейства светлячков облюбовывали сады, стайками рассаживаясь на невысоких южных кустарниках. Это одна за другой включались гирлянды, бросая разноцветные, праздничные блики на сгущающиеся сумерки пастельных тонов. В садах пахло апельсиновым и персиковым цветом - резкий и терпкий аромат, мешающийся с запахами дыма от готовящейся снеди.
      Время было садиться за стол - и столешницы уже накрыты прямо в саду, под светящимися ночной радугой гирляндами. Праздновали умеренно - основное веселье начнется позже, когда в город войдут первые ряды карнавального шествия. То тут то там, вспыхивали яркими цветными искрами блестки на ждущих своего часа костюмах, массивных браслетах, брильянтах и стеклянной бижутерии, черном жемчуге и его подделке с номером на боку, на кольцах, серьгах, поясах, застежках, запонках, брошках и шпильках для волос.
      Где-то в садах играла музыка - маленькие островки мелодии. В сгущающемся сумраке. Улицы вымерли, теперь уже до самого начала карнавала, пустые, но вместе с тем странно напряженные, ждущие.
      В десятом часу взошла луна - обычная для провинции - круглая, крупная, желтая как сыр, и ее призрачный свет, павший на расцвеченные огнями окрестности, подал сигнал для начала карнавала. Оглушительно взвыли пропущенные через многоваттные динамики медные трубы - и этот ликующий, победный звук проник в самые отдаленные уголки города.
      - ...трубы, вы слышите? Карнавал... карнавал начинается!
      - ...Быстрее, одевайте маски и бежим!
      - ...главное занять места у дороги, оттуда лучше видно...
      - ...Папа, ты посадишь меня на плечи, а то мне не видно?
      - ...Да поторопитесь вы! Соседи вон уже пошли...
      - ...черт, каблук!
      - ...Брось, брось его! Осторожно, плащ!
      - ...Снова гудят! Это второй сигнал. Да что ж вы копаетесь!
      - ...Музыку включили! Сейчас пойдут! Ох, напляшемся...
      - ...Возьмите бутылку...
      - ...Как насчет пирога? Говорят, его на всех хватит...
      - ...Я похож на лису?
      - ...Нет, стой, это же моя маска...
      - ...да быстрей же!
      И все встают из-за столов - накрытых расшитыми скатертями и вовсе без них, из-за деревянных лакированных с инкрустаций, из-за грубо сколоченных из неошкуренных досок. Снедь бросают недоеденной, вино недопитым. Не до них сейчас - главный праздник провинции начинается!
      Центральная улица уже полна народом - все кричат, из толпы взмывают низкие фейерверки и оглушительно разрываются прямо над головами. Ароматный дым стелится по улице, застревает в ветках деревьев, играет в салочки с электрическими светлячками. Издалека нарастет сложный, зажигательный ритм и толпа отзывается ликующим ревом. Карнавал, карнавал начался!
      Кого тут только нет - все в костюмах, начиная от банальных черных полумасок, кончая самыми экзотическими творениями. Здесь есть рыцари, морские разбойники, мультимиллионеры, снежные люди, инопланетяне, звери и птицы, рыбы, короли, принцессы, ярлы, ханы и викинги. Есть гномы, гоблины, кобольды, биржевые брокеры, банши, привидения, доктора, полицейские, пожарные, учителя, сантехники и судебные приставы, и никто не является тем, кем на самом деле. В толпе слышаться шутливые выкрики, пожимаются руки, люди обнимаются, братаются, флиртуют, влюбляются и назначают свидания. В некоторых местах образуются стихийные танцплощадки, и в кругу хлопающих в ладоши химерических существ мужчины и женщины танцуют сегидилью, звучно стуча каблуками.
      Крики нарастают, когда на улицу, сопровождаемая шумной толпой выкатывается первая платформа, увитая розовыми цветами и яркими атласными лентами, что вьются на ветру и тащатся вслед за повозкой. Из колонок рвется ритм, воздух теплеет и уже трудно устоять на месте - толпа пританцовывает, хлопает в ладоши, в воздух вздымаются руки, все кричат, фейерверки окрашивают небо в розовый цвет. Вьются ленты, воздушные шары, а жители бросают под повозки цветы и блестящее конфетти.
      На платформах лихо отплясывают сложный танец местные красавицы - все как одна смуглые, черноглазые и черноволосые, с немыслимыми боа из перьев, из-за которых танцовщицы донельзя похожи на редких экзотических птиц. Девушки белозубо улыбаются всем и каждому, им бросают цветы и они ловят их, чтобы почти тут же снова кинуть в толпу обладателю понравившегося костюма.
      Ритм нарастает, динамики работают во всю мощь, десятки рук, наяривают на десятках гитар и все сливается в единый, многоголосый гомон. Вспыхивают греческие огни, и женщины кружатся, держа в каждой руке по факелы - яростный, страстный танец, огненный ритмика, удары ладоней, удары каблуков, короткие выкрики... Вся толпа танцует как единый человек, танцует, забыв о том что было и о том, что будет, есть только эта ночь, ночь танца, ночь огня, карнавальная ночь в провинции!
      Появляется вторая и третья повозка, с них в воздух взмывают уже настоящие мощные фейерверки, взрываются в вышине дивными огненными цветами. И нет уже сил остановиться и не хочется отдыхать и думать о завтрашнем дне, забываются беды и тревоги, смутные надежды есть у каждого - ведь это карнавал, на котором исполнятся самые сокровенные желания! Потайное и скрытное становится явным в этот день, и нет врагов, и нет надоевших знакомых, только скрытые масками чьи то лица, кружащиеся вокруг в дикой огненной пляске.
      Буйно вакхическое действо - вот что такое карнавал в провинции.
      Все больше людей присоединяются к повозкам, и танцующая толпа следует за ними, и на улице становится так тесно, что часть разгоряченных участников перетекает на другие улочки, толпа разветвляется, звучат барабаны, щелкают кастаньеты, и кажется, что сейчас вся провинция, нацепив красную атласную юбку, сошлась с летним вечером в жгучем танце. Конфетти так много, что кажется, будто идет снег. Хлопают хлопушки, петарды, шипят греческие свечи в руках и под ногами, рвутся струны у гитар. И хочется танцевать, и держать чужие руки в своих. И луна, как самая большая в мире гирлянда!
      Пестрое карнавальное шествие, проследовав через всю улицу останавливается там же где и профсоюзники - у фонтана, но на этот раз на площади яблоку некуда упасть. Везде горят огни, дым от фейерверков стелится вокруг, окрашиваясь на секунду в дивные цвета и уже не понять, где жители, где танцовщики. Девушки спрыгивают с платформ и их тут же кружит и уносит смеющаяся толпа.
      Здесь, на площади, для развлечения участников карнавала устроены всячески игрища на любой вкус, здесь торгуют сластями, шутихами, ледяной водой из фонтана, масками, сувенирами, делают мгновенные фото и моментально регистрируют браки. Здесь бочки с вином пятилетней выдержки, что хранились в темных погребах, приготовленные специально к этому дню, и на каждой бочке заранее стояла дата проведения именно этого карнавала. Здесь могут погадать по руке, картам Таро, кофейной гуще или зеркалам, могут вызвать дух вашего прапрадедушки и сделать так, чтобы вы поверили в это. Здесь есть чревовещатели, факиры, фокусники и шарлатаны всех мастей. Пожиратели огня, ходящие по углям, шпагоглотатели - все есть в пустившемся в пляс карнавале. Ночь, когда сбрасывают оковы и комплексы, меняются личинами, как перчатками и каждый может хоть немного побыть тем, кем мечтает.
      Да и это и есть ночь, когда исполняются мечты - странная ночь бутафорской магии и карточных чудес, среди которых нет-нет, да и затешется чудо самое настоящее... И кто хоть единый раз вдохнул пропахший сладким дымом, виноградом и безоглядной свободой горячий воздух карнавала, тот не забудет его уже никогда.
      Длится танец, с платформ всем желающим раздают листки для участия в выборах королевы сегодняшней ночи - кульминации действа, которая наступит после полуночи. Люди берут листки, но пока еще мало - сейчас хочется лишь забыть обо всем и отдаться ритмике. Луна взбирается выше, мельчает в размерах и наливается светом как медная монетка. Призрачный свет падает на ликующие толпы, и придают им странные, невесомые очертания, и вот уже кажутся настоящими все эти расшитые огненным шелком сказочные существа. Город сбрасывает свой обыденный облик, и облачается в карнавальный костюм.
      В двенадцать люди все еще танцуют - но толпа уже распалась на отдельные группы. Кто- то покинул площадь и отправился шататься по узким улочкам провинции, глядя на иллюминацию, млечный путь и темные громады гор вокруг. Тут и там, в стороне от предающихся пляске, образуются оазисы тишины, в которых зажигательная песня сменилась на протяжную и красивую, льющуюся точно поток, и несущиеся мимо в безумной джиге люди в карнавальных костюмах, вдруг останавливаются, заслушиваются тонкой мелодией, а потом, словно очнувшись, снова кидаются в буйный водоворот разряженных в яркие одежды тел, в круговерть танца, где даже воздух, кажется, закипает от взглядов.
      У фонтана остаются лишь самые стойкие - остальные разбредаются кто куда, рассаживаются на скамейки, портики, на ступеньки лестниц, кто-то парочками спешит домой, трепетно держась за руки. Целые группы покидают площадь, и вот уже на улицы полны народа, вокруг светло как днем от иллюминации, полным полно праздношатающегося люда, и самый распоследний бродяга сегодня счастлив - карнавальная ночь такова для всех, и никого не гонят прочь. Слышен многоголосый говор, поздравления, смех, неясные выкрики.
      Гуляющих все больше, но уходят они недалеко. Все до единого вернутся в два, когда будут выбирать королеву. Приз нешуточный, да и где еще увидишь сразу так много красивых девушек? А сразу после настанет церемония разрезания пирога - и тогда станет ясно, какая же из провинций оказалась впереди.
      Винные бочки ополовиниваются и самые уставшие танцоры засыпают прямо на скамейках, что бы завтра проснуться с больной головой и не оправдавшимися надеждами. Но это завтра, а в этот час ночь кажется бесконечной, а круговорот скрытых масками, смеющихся лиц никогда не закончится. И пусть кто-то уже устал, пусть ноги уже подкашиваются, но все равно народ поднимается и танцует-танцует-танцует до умопомрачения.
      Вот в этот-то яростный и прекрасный ночной час средь шумного бала отнюдь не случайно встретились семеро...

      Она снова была королевой и это было правильно. Все было правильно, ибо разве эти жалкие деревенские простушки могу составить конкуренцию ей - истинной диве? На Анне было прекрасное черное платье, длинное, струящееся, в агатовых блестках, она сама, наверное, сейчас казалась сотканной из ночной тьмы. Толпа обожала ее, ей кричали и кидали синие и красные розы. Префект, подрагивающими руками, водрузил отделанную серебром корону ей на голову и Анна благосклонно кивнула. Ну что ж, она опять королева и теперь остается ждать только прекрасного принца.
      Принцы не замедлили появиться - целых шестеро, но далеко не все из них выглядели должным образом. Пожалуй, только один из них соблагоизволил прилично одеться, остальные же были кто в чем, в каком-то диком рванье, а видимые из-под одинаковых черных полумасок лица покрывали синяки и недавние царапины. Кроме того, двое из этой шестерки определенно были не молоды, а один и вовсе был не то карликом, не то ребенком. И они не танцевали. Анна оттопырила нижнюю губу, высказывая пришельцам свое "фи", но те только переглянулись и тот, что постарше, сказал: "она". Остальные закивали. Анне все это не нравилось - сейчас карнавал и люди должны танцевать, а не стоять с угрюмым видом и смотреть на нее.
      Видимо, приняв какое-то решение, старший качнул головой и один из принцев, тот, что помоложе, вскочил на платформу, где стоял резной трон королевы. Вблизи претендент оказался так себе - синяки, нечесаные, спутанные волосы и покрасневшие глаза в прорезях маски.
      - Пойдем, - сказал принц, и протянул руку.
      Она нейтрально улыбнулась ему, так, чтобы улыбку можно было истолковать по разному - вдруг отстанет? Но принц оказался настойчивым и повторил:
      - Ну, пойдем же! Нас ждут!
      - Ты принц, да? - спросила Анна, - Что-то ты хиловат для принца. И одет непонятно во что...
      Претендент, казалось, смутился. Анна подумала, что он сейчас с позором спустится вниз в толпу, но, вместо этого, он сделал нечто неожиданное - схватил ее за руку, больно сдавив кожу. Это уже ни в какие рамки не лезло!
      - Ты что?! - закричала Анна, - отпусти меня немедленно, я же королева... Ты, что, хам!
      - Ты не королева! - крикнул тот в ответ, - И это, - он обвел вокруг - не твое царство! Этого нет всего!
      - Как это нет, это же карнавал! Смотри, все танцуют... Принц!
      - Я не принц! - крикнул он, надсаживаясь и вытягивая ее из кресла, - И ты не королева, но в отличие от всех этих, - он кивнул на толпу, - ты настоящая! Как и мы!
      Теплое спокойствие, воцарившееся в эту ночь, неожиданно, стало покидать Анну, и она с ужасом почувствовала, как оживают спрятанные ею же самой глубоко-глубоко тяжкие воспоминания. И сцены эти были столь ужасны, что она ощутила страх. Нет! Она не хочет возвращаться, не хочет в этот жуткий мир, где все поголовно сошли с ума, она королева, она может творить, что пожелает. И поэтому она не пойдет за этим жутким пришельцем по усеянной битым стеклом и ржавыми гвоздями дороге в реальность.
      - Пойдем же... Аня! - закричал пришелец.
      - Неет! - завизжала она, вырываясь, - я не Анна, не она, нет! Сегодня я Лань... нежная, трепетная...
      Лжепринц вздрогнул и внимательно уставился на нее, но уже секунду спустя встряхнул головой и стащил отпирающуюся Анну с помоста на твердую землю. Там бывшая королева поняла, что сладкое забытье окончательно покинуло ее и жестокая реальность властно возвращает свои права, и заплакала. Почему они такие жестокие, эти люди? Зачем они так?
      - Зря ты так, Сань, - сказал старший, - довел девушку.
      - Да я не... - смущенно сказал тот, что стащил ее, - просто она слишком долго была в этом... почти полное погружение.
      - А это не та, - спросил другой, в дорогом костюме, - у которой истерика была, так, что неотложку даже вызывали? И, говорят, потом в психушке сидела?
      - Ну, это-то, кажется, было уже ПОСЛЕ того как все началось... - сказал старший и все глубокомысленно кивнули.
      - Что вам надо! - крикнула Анна, - раз уже вы разрушили все, я имею право хотя бы знать?!
      - Не здесь... - произнес старший непринц и кивнул в темный проулок. Анне страшно не хотелось туда идти, но выбора у нее уже никакого не было.
      В переулке было тихо, лишь двое одиноких гуляк шагали куда-то в сторону площади. На идущую плотной группой шестерку они даже не посмотрели. Остановившись под одиноким фонарем с украшенным чугунными завитками колпаком, все сняли маски. У Анны из глаз по- прежнему капали злые слезы.
      - Ну не плачь, - сказал старший, - ты даже не представляешь, Аня, как тебе повезло. Ты ведь встретила единственных настоящих людей в этом доме... Тебе ведь знакомо мое лицо?
      Да, они и вправду все ей были знакомы, эти странные пришельцы, и одно этого вызывало целый сонм неприятных воспоминаний.
      - Алексей Сергеевич... Красноцветов? У вас же собака была... Альма?
      - Вряд ли теперь когда ни будь заведу собаку, - улыбнулся тот.
      - А ты Максим, да? Как школа... тьфу, да что я... Вы наш почтальон... Константин, извините, не помню фамилии...
      - Поляков, - улыбнулся тот.
      - Вас я не помню... хотя нет, это же ваш друг Павлик, на четвертом этаже жил, всегда такой прилизанный, правильный, неприятный... извините... извините, пожалуйста... Андрей, да? А вы тот сетевик, ну которого не видит никто, но слухи ходят, что он...
      - Да, - сказал тот, опустив глаза, - Александр... Ткачев.
      - А вот как вас зовут... вы мне знакомы, это точно... у меня хорошая память на лица... постойте, извините... но мне кажется, вы наш местный бомж... Валера... еще раз извините.
      - А ведь точно! - хлопнул вдруг в ладоши Ткачев, - Валера! Бомж! То-то я все голову ломал, где я его видел! Но ты ведь теперь...
      - Теперь, Саня, у меня вилла в этих горах, - скромно сказал тот.
      - Вот так, Анна, - произнес Красноцветов, - мы все когда-то жили в этом доме... ну, или хотя бы бывали там. Так или иначе, дом изменился, а мы остались. Мы ведь, в сущности, единственный островок здравомыслия посреди всего этого хаоса. И нас всего семеро, больше никого нет.
      - Откуда вы знаете? - спросила Анна, глаза ее высохли, и теперь она смотрела прямо.
      - Мы много чего узнали о доме, - сказал почтальон, - узнали как можно выжить здесь. Поверь мне, это возможно, и не наша вина, что тебя нашли так поздно. Ты хоть представляешь, где находишься?
      Анна повернула голову, задумчиво посмотрела на бурлящую гуляками площадь, вздохнула, и сняла с головы корону - она точно повторяла ту, что была вручена ей в королевском замке, перед тем как Жаббервох учинил разгром, но вблизи стало видно, что обруч сделан из крашеного картона, с крупными стеклянными бриллиантами. Анна бросила корону наземь и смотрела, как та катится в сторону.
      - Представляю, - сказала бывшая королева, - я сошла с ума и уже очень давно. Так обидно... - она истерически хихикнула, - жила была девочка Аня, а потом у нее съехала крыша... вот так бывает с неосторожными.
      - Ну-ну, - улыбнулся Красноцветов, - никуда ты не сошла. Мы же не сошли, а я, например, это вообще в одиночку расхлебывал.
      - А меня посадили на электрический стул, - сказал Ткачев, - самые ужасные часы в моей жизни, я буду помнить их всегда.
      - А Павлика съел каннибал, - пожал плечами Андрея Якутин, - так что он теперь не прилизанный и вовсе никакой. Нет его. Так получилось, что каннибал держал меня взаперти два месяца. Я тоже думал, что сойду с ума, но не сошел.
      - Мы многое пережили, - сказал Красноцветов, - просто, чтобы ты не думала, будто одна напереживалась. Но, как видишь, все в здравом уме и твердой памяти, насколько это вообще возможно в этой ситуации. И мы тут по делу...
      - Да... - сказала Анна, - я понимаю... Просто очень хотелось поверить во все это, - кивок в сторону карнавала, - забыться, знаете... Тут так красиво и так беззаботно...
      - Но это все фальшивое, - сказал Алексей Сергеевич, перебирая пальцами свою маску, - как твоя корона... Но к делу! Анна, это очень важно! Ты, видела здесь где ни будь клоуна?
      - Клоуна? - удивилась Анна, - но... ах, да, клоун. Конечно, я его видела. Это же единственный клоун на карнавале! Вы заметили? И он редкостная скотина - пытался подтасовать результате выборов королевы в пользу моих соперниц! Хотела бы я знать, кто скрывается у него под гримом!
      - Вот и мы хотим знать! - сказал горячо Ткачев, сжимая кулаки, - он ведь и тут умудрился подгадить! И мы узнаем, Алексей Сергеевич...
      - Анна, где?
      - У фонтана... его оттуда никак не отпустят - все время заставляют сниматься с ним, развлекать детишек, те прямо виснут на нем.
      - Пошли... - скомандовал Красноцветов, - маски оденьте... и присмотрите кто ни будь за нашей королевой.
      - Я присмотрю, - быстро сказал Ткачев, и твердо сжал Анин локоть, - держись нас, - сказал сетевик, - это твоя единственная надежда, Аня. Больше нет. Быстрым шагом, они миновали переулок и влились в ряды гуляющим. Приходилось прилагать немалые усилия, чтобы не быть разделенными людским потоком.
      - А ведь у нас получилось! - крикнул Поляков Валере, перекрывая гам, - нас не замечают. Выходит, мы зашли с черного хода. Все ведь как у тебя было, да?
      - Да! - Валера, вновь облаченный в безукоризненный костюм от Дольче Габбано, пробрался поближе, чтобы его могли слышать, - Все как раньше, если бы не одно "но".
      - И что же? - спросил Красноцветов.
      - У меня в провинции никогда не было таких карнавалов! - прокричал Валерий Золотников, - это, наверное, из-за нее! - и он кивнул на Анну, та нахмурилась.
      - Стоит поторопиться, кто знает сколько продержится такая ситуация... - произнес Алексей Сергеевич, - стойте, я его вижу!
      Клоун и вправду был облеплен детьми - сразу пять или шесть окружили его, тыкали пальцами, смеялись. Мелькали вспышки фотоаппаратов, клоуна то и дело звали потанцевать, но он не реагировал.
      - Пошли... - выдохнул Красноцветов, и шестерка, распределившись полукольцом, рассекая толпу, двинулась по направлению к намеченной жертве. Народ вокруг крутился в танце, цепкие руки хватали идущих, в поле зрения возникали искаженные в экзальтированной улыбке лица, люди звали за собой, оторваться, танцевать, это же карнавальная ночь, развевались яркие одежды, пахло горячим вином.
      Клоун заметил. Непонятно как, но он увидел их! Оттолкнув удивленно разревевшихся детей, он кинулся прочь, побежал, то и дело натыкаясь на танцующих. Соседи рванулись за ним, Ткачев грубо отталкивал с пути пьяных гуляк.
      - Держи! Держи его! - заорал Красноцветов, отставая. Он тяжело дышал.
      Они обогнули фонтан - нелепый цветастый силуэт впереди, были уже у самого края площади, и канул бы сейчас в сплетения узких городских улочек, если бы группа разгоряченных карнавалом молодых женщин, безумно смеясь, не закрутили его в танце, страстно прижимаясь всем телом. Отбиваясь от нежданных партнерш, клоун потерял те драгоценные секунды, что требовались ему чтобы уйти, и вот уже Ткачев схватил его за левую руку, Валера сдавил плечо, Якутин выворачивал правую. Клоун заголосил, но ему тут же заткнули рот чьей-то маской и, наградив жестоким пинком, быстро проволокли прочь - в ту самую темную улочку, где он так надеялся скрыться. Здесь было совсем тихо - узкий, глухой проулок, и даже окна домов никто не решился вывести на него. Пара кошек, мусорный бак, одинокий фонарь и звездное небо в узкой щели между нависающими крышами.
      - Ну что?! Попался гад?! - заорал Ткачев, обеими руками резко толкая клоуна в грудь и припечатывая его к грубой кирпичной кладке, - Сволочь такая! Уйти думал? Поймали мы тебя, да? Ты думаешь, я не помню электрический стул?! Ты думаешь, я забыл?!
      Клоун попятился, но идти было некуда - позади стена. Грим не позволял судить о цвете лица пойманного, но не было сомнений, что оно сейчас равняется с краской по оттенку.
      - Тише, Саня, - сказал Красноцветов, - мы все помним про электрошок...
      - А про каннибала, - тихо спросил Якутин, и клоун вздрогнул, - мы тоже все помним?
      - Ведь это он заставил Волчка съесть Чука, - сказал Валера, делая шаг вперед, - скажешь, нет?
      Алексей Сергеевич Красноцветов неожиданно ощутил, что ситуация вот-вот выйдет из под контроля - и эти люди, его соседи, сейчас набросятся на клоуна, повалят его на землю и начнут бить смертным боем, мстя за содеянное им, но еще больше просто вымещая всю накопившуюся свою ярость к невидимому жестокому кукловоду. Будут бить, и, может быть, убьют.
      - Ну же! - рявкнул Красноцветов, - Говори! Говори быстрей, ты что не чуешь!?
      Клоун прерывисто вздохнул, скребя скрюченными пальцами по стене и крикнул:
      - Вы не понимаете!!! Я пытался предотвратить! Я помочь хотел!
      - Электрический стул - странная помощь, да? - сказал Ткачев, - чем ты в следующий раз нам поможешь?
      - Постой, Саш, - произнес Красноцветов, - Слушай внимательно враг наш размалеванный... Нам, в сущности, один ответ от тебя нужен - Зачем? Зачем все это? - он вскинул руку и обвел и карнавальное буйство, площадь, дома, горы вокруг, звезды, который выстраивались в несуществующие созвездия.
      - Да я разве ж, знаю... - плаксиво сказал клоун, - кто может сказать, отчего все это заварилось? Я лишь пытался это разгрести - один, заметьте, единственный!
      - Как же так, откуда же ты тогда?
      - Откуда? - закричал клоун, дергаясь, - Да откуда и вы! Связаны мы, связаны! Не понимаете, вы что ли? Скованы, одной цепью! Я все сделал, чтобы эти путы разорвать! Выложился весь, что бы не дать вам собраться вместе... а теперь вот...
      - Ну-ка, по порядку, - вздохнул собачник, - Почему мы?
      - Почему, почему... Я не знаю почему... Просто так случается, что иногда, довольно редко, судьбы людские сплетаются вместе, замыкаются друг на друге, и происходит... вот такое вот. Все становится, и чем дальше, тем сильнее. Это как эрозия. Все плывет, все меняется...
      Вы... Вы ведь все стремились к чему-то? У вас у каждого были свои страсти, потаенные желания - настолько сильные, чтобы начать эту заварушку. Вы хотели стать героями? Ну поздравляю, вы ими стали! Вы и весь этот проклятый дом, да поразит его чума!
      - Постой, - сказал Ткачев, - но дом... Там ведь жило столько народу.
      - Там и сейчас живет столько народу!!! - выкрикнул клоун и стукнул кулаком по стене, - Я же говорю - вы не поняли! ВЫ - ВНУТРИ! Вы уже не там, где раньше... А в этом месте есть только вы, я и дом. И мы теперь будем идти по этим невидимым рельсам до победного конца!
      - Что ж, я подозревал это, - сказал Поляков, со вздохом, - но ты хочешь сказать, что наши стремления стали причиной всей этой круговерти?
      Клоун покачал головой. Он слегка успокоился. Семеро человек стояли вокруг него с несколько потерянным видом, а чуть в отдалении продолжался праздник, в котором несуществующие люди с несуществующими горестями и радостями кружились и кружились по брусчатке к которой не прикасалась рука камнетеса.
      - Не только... кто знает, почему были избранны вы? Иногда жизнь играет с нами в странное представление и никогда не узнать, почему она выбрала для этой цели именно нас.
      Если хотите услышать мое мнение, то я считаю, что вам ни в коем случае нельзя было объединяться. Вам надо было остаться поодиночке и дать твари добраться до вас. А еще лучше, если бы вы тогда утопились, удавились, отравились, зарезались или покинули этот свет еще каким ни будь способом. Поверьте, это было бы лучше для всех.
      Глаза Ткачева вновь блеснули гневом и клоун осекся.
      - Но все еще можно исправить, - быстро сказал он, - я как раз и хотел с вами об этом поговорить. Все конечно не очень хорошо, и тварь проснулась, но у нас тут есть волшебство. Не дай бог, конечно, что, но ведь можно попробовать...
      - Ну? - сказал Красноцветов.
      - Вы же на карнавале! - воскликнул клоун, - А это место где исполняются желания. Ночь магии, ночь волшебства и кусок чудесного пирога не облагаемый налогами! У вас есть какие-то мечты? Пожелания? Может быть, вы хотите вернуться домой?
      - Мы и так дома, - желчно сказал Красноцветов, - мы хотим, что бы все стало как раньше.
      - Вы хотите, чтобы все стало как раньше! - с энтузиазмом выпалил клоун, вызвав новый прилив неприязни у соседей, - Так в чем же дело? Вон там, у фонтана, между кибиткой гадалки и тиром - Волшебный Почтовый Ящик Желаний! Напишите письмо с самой сокровенной мечтой, распишитесь, запечатайте в конверт и киньте в ящик! Адресуйте письмо деду Морозу, волшебной Фее, Снежной Королеве, Оле Лукойле, почтовым работникам, а лучше всего - самим себе. Напишите и я гарантирую - оно дойдет. Вы понимаете меня?
      - То есть... - медленно сказал Поляков, - ты предлагаешь нам предупредить себя самих?
      - Ты все верно понял, Костя, - качнул головой клоун, - не зря же ты столько лет работал почтальоном... Вы - те вы, которые еще не погрузились с головой в этот омут, получите письмо с предупреждением на свой адрес. И если хотя бы кто-то из вас поверит и последует предостережению - ничего этого не будет! - он махнул рукой в сторону карнавала, - этот отрезок времени будет уничтожен - ваша жизнь пойдет дальше, начиная с поздней осени прошлого года! Другая жизнь... нормальная жизнь, вместо нынешнего кошмара.
      - Письмо... вернуться назад... - проговорил Красноцветов, - но, мне казалось, пути назад уже нет?
      - Есть, есть! - сказал клоун, облегченно улыбаясь, - как напишете, так и сбудется. Ну что, вы удовлетворены?
      Ткачев вскинул голову:
      - Удовлетворены? Ну, нет! - он вновь толкнул клоуна, придавив его к стене, - Письма, ящики... А не сказки ли ты нам плетешь, а? Ты ведь нам гадил всю дорогу, ты нас убить пытался, а теперь, значит, предлагаешь выход? Что еще за тварь ты упоминал? Она будет нам мешать? Отвечай, ну! Кто ты такой?! Ну!!! - клоун молчал, - Ты, ничтожество, ублюдок вырядившийся в костюм! Что у тебя под гримом!!! СОТРИ ГРИМ!!!
      - Саша... не надо. Оставь его, - внезапно сказал Анна, осторожно кладя руку на плечо Ткачеву, - ты разве не видишь? Он же не человек.
      Клоун молчал. Его лицо утратило всякое выражение. Ткачев до боли вгляделся пойманному в глаза и вздрогнул. Сквозь спрятавшиеся среди белого жирного грима узкие прорези глазниц на Александра Ткачева смотрела пустота. С непроизвольным отвращением сетевик оттолкнул клоуна от себя.
      - Марионетка... - сказал он сдавленным голосом, в котором ненависть мешалась с презрением - Такая же марионетка... как и все!
      - Эй вы! - раздался голос со стороны улицы, - Что вы с ним делаете?
      - Не твое дело! - заорал в ответ Поляков, - Отваливай!
      - А вот и наше! - вступил новый голос, пьяный и задиристый, - Быстро его отпустили!
      Теперь уже повернули головы все соседи - начало переулка перекрыли с десяток гуляк, все в костюмах - тут было два дракона, рыцарь в картонных доспехах, безобразно пьяный сантехник, унылое синюшное привидение и девушка, безуспешно пытающаяся прикинуться осьминогом.
      - Мы не позволим, чтобы на карнавале кого ни будь обижали! - с запалом выкрикнул рыцарь, - сегодня счастье для всех!
      - Кретин, да ты хоть знаешь почему мы... - начал, было, Поляков, но тут клоун рванулся.
      Он оттолкнул все еще оторопевшего Ткачева и кинулся к гулякам, отметившим это победным воплем. Под бессильными взглядами семерки он миновал карнавальщиков и остановился. Позади него пестрым потоком неслись танцующие, оттуда смеялись и бросали в клоуна конфетти.
      -Глупцы!!! - заорал клоун, перекрывая шум карнавала, - Вам все равно не остановить тварь!! Она уже поглотила все остальное и скорое доберется до вас!! Все срослось, сплелось в такой тугой комок, и тварь держит его в своих когтях!! - он сжал кулаки и воздел их к звездным небесам, потом повернулся и исчез в толпе.
      - Ушел... - сказал Ткачев, - все, ушел. Ищи его теперь...
      - Ушел и черт с ним! - резко произнес Красноцветов, - что мы будем делать, а, соседи?
      - Очевидно - писать письмо, - пожал плечами Константин, - у кого-то есть идеи?
      - Глупо не попытаться, - сказал Андрей Якутин, - в конце концов, я бы дорого дал, чтобы все это не случилось.
      - Что ж, - собачник кивнул, - идемте, раз ничего больше не остается.
      На выходе из проулка они остановились, глядя на карнавал. Ритм все еще звучал - однообразный, навязчивый, вокруг танцевали. Горели и источали резкий аромат факелы, а с черного неба, как разноцветный снег, падал и падал конфетти. Ночь казалась бесконечной и бескрайней. Время словно замерло - остановилось, зациклилось на одном коротком отрезке, вмещавшем резкую музыку, стробоскопические вспышки и изогнутые в танце тела. Казалось, утро уже никогда не наступит, и дикий вселенский карнавал будет пробивать себе путь из одной вечности в другую. Это нагоняло темный суеверный страх - соседи казались себе мошками, навеки завязшими посреди янтарного озера, застывшими в подвешенном состоянии без опоры под ногами, не имея возможности ухватиться рукой и на километры вокруг нет ничего реального, и есть только карнавал, и ты можешь принять его, или сбежать единственным доступным тебе способом - сойти с ума. На фоне озаряющих небеса ярких вспышек от фейерверков конфетти казался абсолютно черным.
      Волшебный Почтовый Ящик Желаний и вправду оказался между балаганом гадалки - колоритной чернявой тетки с золотыми зубами - и простецким деревянным тиром с жестяными зверушками. Вокруг было полно народу, но не к тиру, не к гадалке никто не подходил, и вокруг Ящика образовался островок пустоты. Ящик выглядел соответствующе - деревянная коробка, обшитая вытертым алым крепом с кричаще безвкусным псевдо-золотым шитьем и аляповатыми кистями по углам. Прорезь для писем была обшита медью и выглядела входной щелью для факса времен Жюля Верна. Бланки и конверты лежали здесь же - аккуратной стопкой. На лицевой стороне Ящика тем же золотым житьем было каллиграфически выведено: "Испытай судьбу"
      - Никогда не любил лотереи... - сказал Константин Поляков, беря из стопки чистый бланк - на дорогой тисненой бумаге, с гербом и аккуратными линиями для письма - у кого ни будь есть ручка?
      - На, возьми, - Валера протянул ему "Паркер" с вечным платиновым пером.
      Поляков расстелил бланк, поднял, было ручку, но вопросительно обернулся к соседям:
      - Но, что мы будем писать?
      - Пиши предупреждение... для себя, - сказал Красноцветов, а каждый из нас добавит что- то свое.
      Поляков кивнул, склонился над бланком. Несколько секунд "Паркер" бесшумно порхал над бумагой, потом почтальон выпрямился и передал перо Валере. Тот взял лист, внимательно его прочитал:
      - Постой, - сказал Золотников, - Ты же хотел про себя писать!
      - Я и писал про себя, - нахмурился Константин.
      - Да как же про себя... Тут написано: "Не бери морскую свинку!", это мое послание, я сам хотел его написать! Так, что...
      - Там этого не было, - быстро сказал Поляков, - я писал: "Не заходи в дом номер..."
      - Дай мне! - резко сказал Красноцветов и выхватил листок из рук Валеры, - кажется, нам уже не надо ничего писать... у меня здесь: "Твоей собаке не нужна опека". Как раз то, о чем я когда-то думал... Были соображения - имею ли я право воспитывать, могу ли принять ответственность... Выходит - не могу.
      - Можно мне? - Ткачев осторожно взял бланк, и с некоторой опаской заглянул: - "Нельзя любить призрака" - прочитал он, - а ведь и правда, нельзя. Ах, если бы я это прочел до того, как полез в чат! Если бы успокоился, вышел на улицу, посмотрел вокруг! - он повернулся, держа в руках письмо и посмотрел на Анну, - нельзя любить призрака, - повторил он, - только живых. Настоящих.
      Анна, вдруг смутилась и опустила глаза. "Но я ведь живая!" - подумала она, - "Настоящая!"
      - Я, кажется, понял! - воскликнул Поляков, - Очень меткие выражения. Стоит нам прочитать и мы... мы переменим свои решения! Все будет по-другому.
      - Как сказал клоун, у нас тут немного волшебства, - произнес Якутин, - дайте-ка глянуть! "В наши клетки мы загоняем себя сами". Помню, в тот день, когда я шел к Павлику мне как никогда хотелось бросить все и побродить по проспектам. Просто так. Но я был слишком правильным, чтобы делать хоть что ни будь без восьмидесятипроцентного КПД. Здравый смысл тогда победил. С этим же письмом...
      - А я! - воскликнул Максим, - Дайте мне... Что тут: "Сядь у реки и жди, когда труп твоего врага проплывет мимо тебя..."
      - Древнекитайская мудрость, - сказал Поляков, - Терпение, Максим, и Арсентий сам бы от тебя отстал. Но ты решил победить его, а в итоге сам угодил в ловушку... Аня, осталась ты, у тебя ведь тоже были какие то проблемы?
      - О, да! - невесело усмехнулась Анна, - здесь написано: "Кривое зеркало. Картины лживы. И лишь жизнь никогда не врет". Так оно и есть. Я рисовала наш дом, и картина лгала мне, а я верила ей. Если бы я не думала все время о ней, все было бы по-другому. Совсем по другому. Господи, я была совсем сумасшедшая.
      - Не больше, чем мы все, - произнес почтальон, - что ж, мы получили шанс. Расписывайтесь. - И он сам поставил свой росчерк под текстом - строгим наклонным почерком.
      Красноцветов кивнул, взял "Паркер" и расписался - ровными прямыми буквами много практикующего бухгалтера. Следом Валера - его роспись начиналась крупными, неумелыми, как у третьеклассника, буквами, а кончалась лихим многоступенчатым вензелем. Роспись Ткачева была крупной, округлой, а у Якутина - резкой и неровной как колючая проволока. Максим старательно вывел свое имя - аккуратно и с неестественной тщательностью, как в прописях. Почерк Анны был легким и летящим - она лишь слегка прикоснулась пером к бумаге.
      Неяркий свет от выпущенной зеленой ракеты пал на листок, сделав его похожим на королевский указ и древний манускрипт одновременно - строчка текста, колонка подписей снизу. Поблескивало тиснение. Поляков взял конверт, и, поместив аккуратно сложенный листок внутрь, запечатал его. Замер у ящика, всматриваясь в получившееся письмо.
      - Ну что, - неуверенно сказал он, - я опускаю?
      Рука его замерла над прорезью. Толпа разразилась ликующими воплями - на специальной тележке вывозили праздничный пирог. Никто из соседей не удивился, увидев, что он похож на почтовую бандероль. Сделанная из марципана печать льдисто поблескивала.
      - Ну же, опускай письмо! - сказала Анна, - Оно дойдет, ведь я его видела!
      Константин Поляков убрал руку от ящика. Письмо осталось не отправленным. Почтальон повернулся к соседям, держа конверт перед собой, как щит, или неоспоримую улику, обрушивающую все построения защиты.
      - Вот... - сказал он, дрогнувшим голосом, - вот это я и хотел вспомнить! Мы все его видели! Но кто ни будь, скажите мне... кто ни будь из вас подобрал его?
      - Я хотел, но как-то не собрался, - сказал, удивленно Алексей Сергеевич, - не до того было.
      - А вам? - Поляков повернулся к Валере и Якутину, - вам знакомо оно?
      - А то, - сказал Валера, - белый конверт, синие штемпели... Без сомнения, это оно! Письмецо это два месяца у подъезда валялось, пока я с Чуком разбирался.
      - Дольше, - мрачно сказал Красноцветов, - с самого начала осени... когда я его не поднял. А ты Саня, пытался?
      - Я не о том думал, - произнес Александр.
      - А мне оно попалось в феврале месяце... - сказал Анна, - что же оно, столько пролежало и даже не пожелтело? Чистый белый конверт. Вот только чернила уже выцвели - ничего не прочесть. Я его кинула обратно.
      - Вы хоть понимаете, в какую ловушку себя чуть не загнали? - спросил почтальон, - Письмо дойдет, это точно. Но никто же из нас его не поднимет! Лишь Анна, но и она, только после того, как уже упустит свой шанс. Оно так и останется лежать у подъезда, а мы пойдем по своим рельсам прямиком в нынешний день. Как и раньше.
      Ткачев зябко передернул плечами. Он смотрел на письмо - на знакомый белый конверт, мимо которого он проходил в тот замечательный и ужасный день середины декабря, не зная и не догадываясь, что путь его уже свернул с освещенной автострады обыденности и ведет прямиком в сумеречную зону. То самое письмо. Так нестрашно выглядит и такие бездны в себе содержит.
      - Выходит, обманул нас клоун, - сказал Алексей Сергеевич, - подставил...
      - Выходит так, - почтальон взмахнул конвертом, - единственный, кто его поднял, был я. И я пытался его доставить по адресу, но... не сумел. Теперь я понимаю, что это было началом сдвига. Поверьте мне, я старался как мог, но у меня, похоже, не было никаких шансов. Это самое письмо и стало причиной, по которой я попал в один силок с вами, хоть и никогда не жил в этом доме. Причина всех моих злоключений, - он задумчиво посмотрел на письмо.
      - Так что же, Константин, - произнес Красноцветов, - если отсылать мы письмо не будем... что же нам делать?
      - Вспомните сны, - сказал Поляков, - сны - это ключ.
      - Наши сны - это бред, - произнес Ткачев, - я не понимаю, что из них можно достать. Я отлично помню свой сон. Я помню Кусаку, помню Бутчера и радиокрысу. Мы стремились в его бункер, глубоко под землей. Там был искин, и в его бездну мы сверзились. Но ведь это сон, не так ли?
      - Занятно, - сказал Алексей Сергеевич, - у меня тоже была бездна - бездна за троном Мясника. Болезненное было падение.
      - Мы с Пекой прыгнули, спасаясь от Арсеникума, - заметил Максим, - но он все равно нас настиг.
      - Моя пещера была внизу, под землей, - кивнул Валера в сторону гор.
      - Постой-постой! - воскликнул Красноцветов, - вы это не упоминали!
      - Я отправил свой корабль вниз, на землю. Я упал... - произнес Якутин.
      - А моя первая коронация проходила в подвале, - сказала Анна, - так, что же это все значит?
      - Вниз! - воскликнул почтальон, - вы, все до единого, шли вниз. Под землю! Вот вам ответ - под землей! Мы должны спуститься на первый этаж, и... ниже.
      - Третий подъезд, - одновременно с Ткачевым произнес Валера, - да, там дверь... и нас теперь семеро.
      - Мы идем, - сказал Алексей Красноцветов, - Константин, спрячь письмо. Оно не будет отправлено. Мы сломаем установленный порядок. И мы пойдем вниз, что бы нас там не ждало.
      Соседи кивнули. В небесах разорвалась очередная ракета, высветив окрестности резким, неприятным цветом. Вдруг стало заметно, что карнавал уже не источает веселья - изогнувшиеся в танце фигуры стали пугающими, звуки слишком громкими. Конфетти шуршал под ногами. Гадалка повернула круглое, улыбающееся лицо, и ласкового посмотрела на замерших у ящика людей красным глазным имплантантом. Среди танцующих оказалось слишком много одетых в костюмы собак из плюша и натуральной шерсти, торт сменил форму и из бандероли превратился в искусно выполненную морскую свинку, которую азартно разделывали на бисквитные части хмельные гуляки. Потянуло сладкими благовониями, кто- то начал игру в веселые старты, на лотках во множестве появились подарочные наборы игрушечных солдатиков в ярких упаковках цвета хаки, а на фоне раздавшейся в несколько раз полной луны величаво пролетел нелепый коровий силуэт верхом на детском велосипеде. Из распахнутых зеленых ставень окна ближайшего к соседям дома мощно и победно ударил гимн "God save the queen" в исполнении "Cекс пистолз".
      - Вы видите это? - спросил Красноцветов, оборачиваясь.
      - Да, все меняется, - кивнул Константин Поляков, - Нас заметили.
      - Валера, - сказал Алексей Сергеевич, - Твой "Роллс - ройс" все еще на ходу? Мы уезжаем.
      - Всегда к вашим услугам господа, - произнес Валерий Валерьянович Золотников и улыбнулся развязной щербатой улыбкой безнадежно опустившего человека.

      Дверь изменилась, но иначе и быть не могло. Деревянное покрытие сменилось на дешевую пленку под необтесанный камень, на которой через грубый трафарет были выписаны знак радиационной опасности и логотип национальной почтовой службы, а в самой двери появилось зарешеченной арматурой окошко, через которое виделась даль необъятная. На стене справа имелся красочный постер "Кривого зеркала" - мюзикла, поставленного в Королевском военном театре по мотивам "Портрета Дориана Грея". Предупреждение осталось, но поменяло смысл - отныне надпись на двери читалась как: "Не будите спящую собаку!" что звучало не в пример более зловеще.
      А у каждого дактилоскопического устройства появилась лаконичная медная табличка с именем. Здесь были все семеро. Обладатели имен стояли напротив, вокруг них имелись голые унылые стены и лампа дневного света над головой. Это был коридор первого этажа, и, исключая дверь, он выглядел столь обыденно, что накатывались мощные ностальгические чувства.
      - А ведь я узнаю ее, - нарушил тишину Валера, - а вы узнаете?
      - Откуда мне ее знать, если я ее никогда не видел, - сказал Поляков.
      - Ну да, понимаю, она сильно изменилась, но ее все еще можно узнать, - усмехнулся Валера, - Впрочем, вы и прошлой жизни могли не раз пройти мимо и не заметить. Конечно, зачем это вам, с вашими квартирами. А вот я здесь провел немало времени, особливо по зимнему периоду. Здесь теплотрасса и котельная. Это дверь в подвал.
      - Что ж, - сказал Красноцветов, - стало быть, мы у цели. Понимаю, выглядит это не слишком привлекательно, но идти нам больше все равно некуда. Пусть каждый из вас приложит палец к сканеру помеченному своим именем.
      - Как насчет предупреждения? - спросил Ткачев, - Это ведь они говорят про тварь?
      - Судя по всему, да, про тварь, - кивнул Алексей Сергеевич, - Клоун сказал, что она доберется до нас, рано или поздно. Так, не все ли равно когда ее встретить?
      - Что вообще за тварь? Кем она может быть?
      - А вот это простой вопрос, - ответил за Красноцветова почтальон, - думаю, я знаю что это. Да ты и сам знаешь... тварь все время была рядом, она последовала с нами и в сны. Вспомни. В моем сне это был демон, во сне Максима - песоголовый бог мертвых.
      - Бутчер... - выдохнул Александр, - но, неужели...
      - Бутчер, Мясник, Жаббервох, какая разница? - произнес Красноцветов, - мы его все видели! Это черный ротвейлер, у него много имен и еще больше обличий! Но внутри - он одинаков... Бульдозер!
      - Этот злобный пес, что живет у нас во дворе? - изумилась Анна, - черный как смоль, да он всех ненавидел. Но ведь он всего лишь пес! Как же он мог...
      - Скорее всего, это не тот Бульдозер, которого мы знали, - сказал Красноцветов, - Нечто, принявшее его личину, как символ антагонизма нам. Бульдозер ненавидел всех нас, и то чем он стал, ненавидит тоже. Во всех снах он пытался свести с нами счеты. Думаю, и сейчас он не оставит попыток. Меняя личины как перчатки, но не меняя сущность.
      - А ведь только у меня он и назвался настоящим именем, - сказал Золотников, - просто тварь. Но ведь я убил ее, в конце концов! И я убью ее еще раз! И еще, сколько понадобится.
      - Давайте руки, - произнес Алексей Сергеевич, - и нажимайте.
      Осторожными движениями каждый из соседей прикасался к сканеру и тот отвечал коротким мелодичным звоном. После сканирования отпечатков над каждым из устройств зажигался зеленый огонек. Последней коснулась своего сканера Анна, и вздрогнула, когда из стены донесся короткий змеиный шик пневматики. Газоразрядная лампа мигнула и зажглась зеленым.
      - Мы можем идти, - сказал Ткачев, - думаете, получится остаться незаметными? Как на карнавале?
      - Сомневаюсь, - вздохнул Красноцветов и взялся за ручку, - Думаю, смешение будет по полной программе. На всякий случай приготовьтесь. Я нажимаю... Ну... Поехали!