- Тля меня возьми, если понимаю я, нафига, вы курьеры, добровольно в такую даль претесь, - говорил Порожняк, - али дома дел нет совсем.
      - Долг, папаша, - сказал Константин отвлеченно.
      - Долг! - повторил Порожняк, - так и останетесь со своим долгом как голь перекатная. Ни кола, ни двора. Сгинете где нить со своими письмами.
      - А долг дело такое, Порожняк, - вставил водила, - не ты, он тебя выбирает. Ты нам лучше уши не конопать. Ты про дорогу побольше расскажи.
      Порожняк тяжело вздохнул. Посмотреть со стороны - и впрямь жалко ему уходящих. Вот только более прижимистого торгаша свет еще не видывал, и все это знали. Хотя, может, и было у него о чем сожалеть - в конце концов, гости платили, и платили исправно, как испокон веков делают это курьеры. Стояли все у западных ворот, и из которых по летучей пыли убегал вдаль тракт. Было тут пустынно, солнце палило сверху - белесое и распухшее, но от того не менее жаркое. Небо было под стать - серое, словно пропитанное пылью. От вездесущих крохотных частиц пепла невыносимо хотелось кашлять, пыль лезла в глаза, вызывала мучительный зуд.
      Впрочем, трое из стоящих здесь людей к пыли давно уже привыкли, настолько, что сомнительная чистота внутри периметра города казалась им чуть ли не стерильной - они плохо спали ночами, если песок не пел им колыбельные. А четвертый - этот не собирался здесь долго задерживаться.
      Поляков обвел взглядом далекий мутный горизонт, привычно щуря глаза - город стоял на самой границе, а дальше расстилались ровные как стол степи Мертвых земель - в которых ничего не росло, кроме ободранных, серых как пыль колючек, да хрупкой агатовой вездетайки - твердой как сталь и куда более хрупкой, которую не смог бы проглотить никакой верблюд.
      Впрочем, никто уже давно не видел живого верблюда.
      Мертвые земли, тянущиеся километр за километром, населенные лишь пугливыми ночными рептилиями, змеями кислотных расцветок, да крылатыми и пыльными демонами. Ну и пыль, конечно, пыль была единственным и самым главным достоянием Мертвых Земель. Пыль засыпала следы и трупы погибших животных, пыль засыпала все. Она была воплощением времени - эта пыль, рано или поздно она скрывала все без возврата.
      - А че о них говорить? - сказал Порожняк, - Вот тебе тракт. Он идет туда, к горам, и дальше. А местность вся одна и та же - пыль, песок. К востоку сильно не отклоняйтесь - там город был, фонит слишком. К востоку захоронения одни - трупоедов развелось - не дай бог! Пользы от них никакой - есть нельзя, мясо жесткое, тяжелые металлы опять же накапливают, твари. В общем, не едьте туда и целы останетесь. Еще дикари есть.
      - Что, тоже там? - спросил Константин.
      - А как же, дикие места, - сказал Порожняк почти довольно, конечно, ему что, здесь оставаться, - возле захоронений кучкуются. Когда-то были люди - лет сто назад. Но перемешались все, браки пошли с демонами и, не поверишь, чуть ли не с трупоедами. Теперь там такой сброд - сунься, и ты без головы.
      Позади, из-за городской стены выглядывали головы любопытных. Детей среди них было не много - этим смотреть на курьеров не давали, чтобы тягой к путешествиям не заразились. Курьеров уважали, да, но уважали на расстоянии.
      - Еще змееволки, - продолжал Порожняк, - но эти тупые, и только по ночам орудуют. Кроме того, им за вами все равно не угнаться - медлительные.
      Чуть в стороне подрагивал корпусом потрепанный песчаный багги. Трубы каркаса покрылись желтоватым налетом, но мотор тарахтел ровно, мощно. Агрегат бодро расходовал дефицитный высокооктановый бензин и был особой гордостью Водилы. Сам Водила с легким омерзением слушал сейчас Порожняка. Ганнслингер, как никогда сейчас похожий на рыбака из забытой богом скандинавской деревни обретался на своем обычном месте - в кокпите стрелка и к беседе не прислушивался.
      Установленный на турели авиационный пулемет Дегтярева недвусмысленным символом пялился в пыльное небо.
      А в багажнике багги гнездился стальной, обшарпанный ящик, в котором и находилось самое ценное - два десятка запаянных металлических трубок, похожих на сгинувшие в древние времена контейнеры для пневматической почты. И даже функция у этих поблескивающих цилиндров была одна и та же - они защищали письма во время транспортировки.
      Что-что, а письма могли вынести много больше, чем почтальоны.
      Толстая, приземистая сумка на четырех колесах, трое курьеров, и один долг на всех.
      - А ближе к долине Ксанди, - сказал Порожняк, - там вообще ничего нет. Одни мавзолеи в землю вкопанные. Вы там, все ж, поосторожней - там грят, Мусорщики ошивались.
      - От, черт! - сказал Водила и сплюнул, - когда ж их перебьют?
      - А никогда, они плодятся быстрее, чем их убивают. В общем... гиблое место, куда ни глянь.
      - Брось, Порожняк, - сказал Константин, - не тебе ж, туда ехать.
      - Ну, погнали что ли? - подал голос Ганнслингер, - Водила наш как, бодр?
      Тот поднял руку в знак подтверждения - в своем кожаном танкистском шлеме он выглядел безумной версией пилотов самых первых аэропланов. Блестящие зеркальные очки в стиле семидесятых только усиливали это ощущение.
      Константин Поляков дружески кивнул Порожняку, и, легко подхватив кожаную потертую сумку с письмами, зашагал к багги. Чувствовал себя курьер великолепно, дышалось полной грудью, глаза привычно щурились от пыли, а впереди лежала новая дорога, и чувство близкого пути будоражило кровь. Хорошо, когда ты любишь свою работу, когда ты нужен. В таком случае ты будешь счастлив и опасности, трудности и неурядицы - они только позабавят тебя, только бросят вызов.
      В сумке лежали письма, которые надавали Полякову жители городка - с примерным указание адреса на другом конце материка. Вместе с письмами они отдавали свою надежду и теперь только на нем, Константине, лежала ответственность, осуществятся они или нет.
      Водила запрыгнул к себе на сиденье, Поляков вывалил письма в ящик и сел на место пассажира. Горожане из-за частокола закричали, замахали руками - слышались пожелания удачного пути, легкой дороги. Константин тоже в приветствии поднял руку и багги, провернув большими задними колесами по пыли, отвалил. Пыльное облако совершенно застлало Порожняка, тот закашлялся, но тоже помахал на прощание.
      Багги шел на Юг - и впереди лежали Мертвые земли. А позади, в ящике, три десятка чужих писем, которых ждут не дождутся в самых экзотических местах этого порушенного края. А также те, которых уже не ждут. Пыль вилась за колесами, текучая как вода, неутомимая, как песок, целеустремленная как ход ледника.
      Все как всегда - багги летит сквозь пыльный день, мотор мерно рычит, Ганнслингер в своем кокпите меланхолично держит руку на кожухе пулемета и неподвижным взором смотрит вдаль, как птица, сохранись здесь хоть одна. А Поляков на переднем сидении, щурится от пыли, чувствует, как горячий ветер овевает лицо, задирает голову и смотрит в серебристое небо, на котором уже много лет не появляются звезды. Курьер - это не только работа или стиль жизни. Курьер - это призвание. Это и есть жизнь - здесь вдали от городков, в мертвой пустыне, с надеждой руках и взглядом за горизонт.
      Много писем, и одно из них в самый гиблый район Мертвых земель. На юг от захоронений. Кто туда пишет? Константин держал это письмо в руках, сжимал гладкий стальной футляр и все не решался его открыть. Письмо было тяжелым, слишком тяжелым для бумаги. Поляков обнаружил его на крыльце своей собранной из оргалита хибары, что по милости Порожняка служила ему в последнее время домом. Кто-то принес футляр и побоялся дать в руки курьеру. Адрес, однако, указал подробно, да добавил пометку срочно. Письмо было важным - вот что оно излучало, важность, необходимость, и Поляков поклялся сам себе, что непременно его доставит. Надо сказать, что при упоминании адреса слега зароптали даже Ганнслингер с Водилой - мол, долг - долгом, но лезть вот так вот на рожон! Но Поляков настоял на своем. Письмо должно дойти до адресата - это нехитрое правило давно уже тянуло на смысл жизни, для почтальона. И хотелось добавить - это письмо, в особенности.
      Константин снова ухмыльнулся набегающему ветру, в конце, концов, что есть рай, если не выполненный сполна долг? Только тогда и живешь в мире с самим собой.
      Ехали весь день, и к вечеру удалились на приличное расстояние от города. Видели несколько скоплений волков - по мере удаления от обжитых земель звери мельчали, мутировали, шерсть у них становилась все реже, торчала неряшливыми клочьями. Волки были голодны, они подбегали к багги, и некоторое время неслись рядом с машиной, вывесив сизые, покрытые сыпью языки, и косясь дикими желтыми глазами. Но нападать, понятно, не стали. Тракт вился впереди, а по праву сторону дороги пролегла извилистая неглубокая трещина, дно которой залило черной, непроглядной тенью. Казалось, там что- то движется, что-то течет, как будто агатовая, вязкая река, но конечно это не было водой - в Мертвых землях вообще напряженка с жидкостью.
      Поляков откинулся на спинку сидения, и предался любимому делу - читал письма. Желтые, потрепанные конверты в его руках: листы из дрянной веленевой бумаги, скатанной из тряпок, и куски настоящего пергамента у тех, кому не хватило денег на велен, и обрывки газет с уже никому не нужными новостями, и ломкий пластик - наследие древних времен, и магнитные кассеты для счастливчиков имеющих генератор, и покрытые мелким письмом деревянные планки для не имеющих ничего. Множество чужих мыслей отпечатанных почти на все носители, что знало многострадальное человечество.
      Солнце, красное как кровь, с трудом пробивало свой анемичный закат через пылевую завесу. Тяжкие, сизые тучи зависли над горизонтом наподобие причудливых гор. Казалось вот-вот облака прольются горьким дождем, но нет - тучи никогда не проливались, уже много лет. Они были сухими - эти тучи. Сухими и жаркими, как и все Мертвые земли.
      Багровый блик отражался в зеркальных очках Ганнслингера, пулемет вырисовывался на фоне заката и казался таким же красивым, как фотографии пальм на фоне садящегося солнца в рекламном буклете. Пыль под ногами багровела, и вихрилась, и местность была похожа на Марс, и курьеры знали что ночью она засеребрится и станет похожа на Луну.
      Когда-то она была зеленой эта местность. Поляков знал это, хотя верилось с трудом.
      Водила вставил потрепанный жизнью и временем диск в CD вертушку с треснутым и заботливо заклеенным синей изолентой корпусом. Диск скрипнул, провернулся, подставляя шелушащийся бок лазерному лучу. В динамиках зашипело, а потом низкий, приглушенный, голос поплыл над пыльной равниной, мешаясь с гулом двигателя и шипением пыли под покрышками:
      "...love letter, Love letter... Go better, go better..."
      Глаза Полякова бегали по строчкам.
      "Здравствуй, Володя. Как ты там в Москве? Говорят, это очень большой город, и красивый. Совсем не такой, как у нас. Наш маленький, но зато все друг друга знают. А ведь в больших городах и позабыли давно, как это.
      Мы все очень скучаем. Весь класс. С тех пор как ты от нас ушел, все грустят, ведь ты у нас был главой компании. Как говорит моя мама - ты был лидером класса. А теперь у нас, наверное, лидера нет, вот как-то стало и грустно.
      А вообще у нас все хорошо. Я закончила шестой класс с отличными отметками - представь себе, ни одной четверки! Представляешь! Мне теперь завидуют. Инка говорит, что я зазналась - мол, важничаю, перед учителями выслуживаюсь, может тоже, хочу в лидеры класса попасть. А, да ты ее знаешь! Ничего она не понимает, а навредить всегда готова. Сама-то кончила четверть с тройками, вот и завидует! А завидовать не хорошо!
      Наш классрук Маргарита Алексеевна шлет тебе привет, желает тебе хорошо учиться и получать хорошие отметки, как ты это делал у нас. А вот злюка Майя Николавна от нас ушла - а помнишь, как она тебя линейкой по пальцам съездила! Как ты ей навредить поклялся, да все решиться не мог? Вот смешной был! А Васька Сидоров тоже ушел, уехал куда-то под Питер. Разбегаемся мы кто куда! Мама говорит, что у нас в городе совсем нет работы, и к тому же, граница слишком близко, и мама говорит, что это опасно. Вот не знаю, почему - ты не верь телевизору, у нас в городе тихо, и сирень цветет. Знаешь, как чудесно пахнет!
      Скоро уже лето, и я все надеюсь, что ты оставишь свою Москву и приедешь к нам. Хотя бы на три месяца! Мы все скучаем и очень хотим тебя снова увидеть. Приезжай! Сходим на наше озеро - оно совсем заросло, но кое-где еще видна вода. А на твоем бывшем доме аисты свили гнездо - говорят это к миру. Аисты, они понимают!
      Ну, вот и все. Жду не дождусь.
      Лена М.
      PS. ...и вот тут еще Марта с Витькой хотят подписаться и тоже говорят, что ждут, так что ты приезжай и..."
      Гнали до темноты, а потом остановились на краю тракта. Ночью дорога казалась серебристо-молочной летной, словно непомерно выросшая разделительная полоса, что приходила из тьмы и уходила во тьму. Ночью спали в палатке возле автомобиля - ветер шуршал тонкими матерчатыми стенками, вдалеке кто-то выл - долго и заунывно, словно жалуюсь на тяжкую свою судьбу. Где-то ближе к утру пришли волки и долго шатались вокруг палатки утробно взрыкивая, пока Водила не продрал глаза и не отогнал их несколькими выстрелами из дробовика. Волки пождали хвосты и исчезли в пыльной тьме.
      Все как всегда.
      Утром на пыль пала роса, ненадолго размочила тракт, а потом впиталась без остатка. Восход был такой же мутный, а воздух свеж только первые три часа, после чего снова навалилась жара и марево - друг и спутник миражей - поднялось с поверхности высохшей земли.
      Иногда, в такие моменты, Константин вспоминал прежние времена - когда все было хорошо, на пустошах росла трава, а воздух оставался свеж целый день. Это было давно, но курьер еще помнил. Тогда еще были дороги - они всегда завораживали его - ровные и прямые, без единой выщерблены бетонные тракты. И если ты вышел на эту дорогу, то можешь идти и идти по гладкому покрытию, идти долго, через всю страну, пока не упрешься в океан. Дороги были артериями - они связывали, помогали пересекать чужие земли, они были как телеграфная линия, только для людей, они были ниткой, что стягивала разрозненные куски страны. Она была... упорядочена. Сейчас таких дорог нет, не бетонных, ни железных - еще большего чуда.
      Константин знал, что здесь, под метровым слоем пыли есть такая дорога - две стальные полосы, соединенных бетонными брусьями. По такой дороге ходили специальные составы - поезда. Пассажирские, грузовые и да... почтовые. Тогда это было проще.
      Если он не ошибался, часа через три они минуют остов тяговой машины, железного мула, как его называли местные, пока не сгинули - остатки тягового локомотива, чудом сохранившегося, когда пошли жгучие дожди.
      Пыль под колесами приобрела красноватый оттенок - верный признак, что дорога была здесь. Может быть и одни из этих поездов тоже - но дожди не щадили металл - он расползался на глазах под жгучими каплями.
      В полдень, когда солнце расплылось по зениту расплавленной медной монетой, они достигли цепь разрушенных городов. Часть из них построили на фундаменте еще старых - изначальных. Часть была новыми - народ стремился жить возле тракта. Но когда Мертвые земли наступили, поселения оставили - а кто не оставил, тот вымер или был убит набежавшими из пустыни дикими.
      -Если я не ошибаюсь, километра через три будет Береговая Охранка, и речка Куманика.
      Единственное оставшееся поселение. Пара писем туда.
      -Говорят, там мор, - вставил Ганнслингер.
      -Брось, - Водила чуть притормозил перед ухабом, багги мотнуло, двигатель кашлянул, задребезжал клапанами, - Генетические изменения. Они слишком близко к пустыне. Ребята уверенно идут к тому, чтобы стать дикими.
      Поляков кивнул. Четыре письма были в этот городишко. Мор там, или не мор, а люди ждут.
      Города призраки проскакивали на скорости, вихрем проносились через мертвые, иссохшие улочки, а кое-как собранные лачуги смотрели им вслед черными провала выбитых окон. От рева двигателя в строениях начиналось шевеления, да оставалось еще чувство, что кто-то тупо, но пристально смотрит на пришельцев. Не любил Константин эти городки - мертвые снаружи, но полные какой-то потаенной жизни внутри немые свидетели прошедших лет. По опыту курьер знал - такие города редко пустуют. И живут там, как правило не люди.
      Въезд в Береговую Охранку преграждал выцветший, ржавый шлагбаум. Выглядел он нелепо, тем более, что никакого забора рядом не имелось. По правому борту машины тянулась рыжая извилистая лента реки. Вместо воды там была пыль, из-за чего речка казалась точной копией тракта.
      - Что такое куманика? - спросил Водила.
      - Ягода, - сказал Поляков, - обладала наркотическим действием. Вызывала состояние называемое "кумар".
      - Эй, там! - крикнул от шлагбаума, - Вы кто! Смотрите, у нас ружья есть!
      - Да курьеры, мы курьеры!! - заорал Водила, - Письма привезли! Открывай что ли!
      Береговая Охранка тоже вымирал. Как река с обнажившимся руслом, он только сохранял видимость поселения. Багги медленно катился по центральной улице, вздымая красноватую пыль в пропитанный духотой воздух. Отчетливо пахло гнилью и нечистотами. Где-то плакал ребенок. Перекошенные лачуги были темны и с виду безжизненны, но где ни будь в глубине нет-нет, да мелькнет человеческое лицо. В конце улицы, на покосившимся от времени бетонном столбе подобно жутковатой грозди винограда висело пять фигур, с первого взгляда на которые пробирала дрожь.
      - А они не слишком стремятся стать дикими, - сказал Ганнслингер, - раз вешают своих мутантов.
      К багги стал стекаться народ - все худые, выжженные солнцем, смотрели с непонятной надеждой. Поляков поднялся, и, держа в руках пачку писем, стал выкрикивать фамилии адресатов, как делал до этого много раз. К нему тянулись скрюченные руки, и тогда он отдавал письма, и каждый раз наблюдал странную вспышку счастья на изможденных лицах горожан. Что их делало такими счастливыми? Не от того ли, что чувствуют себя не забытыми? Что о них помнят? Те триста километров, что отмахали от последнего цивилизованного поселения для них все равно что три или тридцать тысяч - невообразимая, невозможная пропасть.
      - "Почта, - это нити, связывающие мир, - подумал Поляков, отдавая очередное письмо - то, что не дает ему окончательно развалиться".
      - Как у вас тут? - спросил Водила старика, сморщенного и согбенного до того, что возраст уже не угадывался.
      - Живем, потихоньку. Народ болеет, но все незаразно. Говорят, болезни передаются по наследству. Мутантов вот, вешаем, чтобы генофонд, значит, не портили. Мусорщики еще лютуют очень. Волки...
      Старик ждал письма, но так и не получил. Народ на площади потихоньку рассасывался, мутанты качались на ветерке как диковинные сумрачные мобили. Горожане говорили Полякову спасибо, и храни тебя Бог, и ты там поосторожней в пустыне, и я счастлива, от того, что еще есть такие люди как вы.
      - Я слышал, вы в Гробницу собираетесь? - спросил старик.
      - Именно, - произнес Водила, - письмо туда есть.
      - Это ж, кому?
      - Как кому? - спросил Поляков, - там же живут.
      - Вы что, не знаете? - сказал старик, - туда с неделю как нагрянули Мусорщики и почти всех вырезали! А кого не вырезали, отправили на работы.
      - Вот черт, не ожидал, - сказал Водила, - совсем ведь страх потеряли. В наглую лезут!
      - Из города обещали вроде прислать солдат, - произнес старый горожанин, - но то было с полгода назад.
      Четыре письма так никто и не забрал. Адресаты были или мертвы, или затерялись в круговерти строящихся и тут же вымирающих городов.
      Константин получил еще несколько писем, и провожаемый добрыми пожеланиями багги покинул город. Люди махали ему вслед, кое-кто плакал, потому что с уходящим автомобилем обрывалась их последняя ниточка связи с внешним миром. Радиоприемники давно не работали - висящая высоко в облаках, пропитанная жестким излучением пыль не пропускала никаких волн.
      Справа тянулась мертвая лента реки Куманики, справа стал громоздиться красноватый, изрезанный трещинами массив. Солнце приобрело оттенок красный металлик и сползло к горизонту. В наступившей полутьме миновали несколько городов призраков - пустынных, и вместе с тем полных сумрачной жизни.
      Ночью опять пришли волки - трехглазые, с чешуйчатыми крысиными хвостами. Передние лапы у зверей срослись в одну уродливую, многосуставчатую конечность, а задние были неимоверно удлиненны, как у кенгуру. Под мутным светом луны они сновали подле палатки, пока Ганнслингер не застрелил троих. Но и после этого их глаза (красные, а не зеленые) то и дело возникали из душной, пропитанной пылью тьмы.
      - Так все-таки, что будем делать с Гробницей? - спросил Водила.
      - Письмо, - сказал Поляков, - мне кажется оно чем-то важно.
      - Но не Мусорщики же в получателях?
      - Нет, оно... внутрь.
      - В Гробницу? - сказал Ганнслингер, - вот это да.
      - Не боишься?
      - Мы же курьеры...
      На вороненом металле пулемета сконденсировалась роса. Но долго не удержалась - испарилась тяжелым, пахнущим аммиаком, паром. Утренние часы прошли в пути. Поляков задремал на своем пассажирском сидении, а Водила все гнал и гнал через Мертвые земли, и странные чешуйчатые создания, потревоженные шумом двигателя, высовывали из нор уродливые морды и провожали машину желтыми бессмысленными глазами.
      К полудню стукнула задняя рессора, и Константин с Водилой устало матерясь, битых полчаса вправляли ее на место. Ганнслингер в это время прикрывал их из стрелкового кокпита, водя стволом пулемета по запыленным, выжженным солнцем скалам, в которых наблюдалось какое-то шевеление.
      Потом снова поехали, миновав развилку, где тракт и русло реки расходились, и дорога уходила в самое сердце Мертвых земель.
      А через час повстречали первого демона.
      Он возник у самого горизонта - грузная, высокая тень, и вдруг очутился совсем рядом, словно расстояния для него не существовало. Демон был огромен, метров пять высотой, явственно антропоморфен и фигура его сделал бы честь любому культуристу. Туго натянутая кожа была ярко алого цвета, золотистые глаза с вертикальным зрачком сияли под роговыми щитами век, а голову украшали два витых рога, цвета старой слоновой кости. Длинный раздвоенный хвост волочился за демоном по пыли, а в руках тварь держала два меча с зазубренными лезвиями и хитрой резной гардой. Демон глухо ревел.
      Поляков еще не успел соорентироваться в происходящем, как Водила уже дал по тормозам, останавливая багги. С визгом колеса крутнулись назад, разворачивая машину правым бортом к демону.
      Ганнслингер не медлил - качнувшись в своем кокпите, он развернул пулемет в сторону твари и звучно поставил его на боевой взвод.
      Демон попер вперед, занося меч - все тело твари дышало неимоверной силой, а меч он держал так, что не оставалось сомнений - он опытный фехтовальщик. Трехпалые лапы гулко топали по пыли. Мышцы ходили как шатуны. Тварь еще раз взвыла, как, наверное, могли бы выть сгинувшие поезда, так, что заглушила даже завывание двигателя багги.
      А потом все перекрыл дробный рокот пулемета. Первая же очередь, пущенная с близкого расстояния, без остатка вошла в тело демона. Красная кожа лопалась, пули вонзались в плоть, в воздух взлетали оторванные кровоточащие чешуйки. "Дегтярев" работал без остановки, орошая пыль потоком поблескивающих на солнце латунных гильз. Демон наступал, а Ганнслингер все стрелял и стрелял, и свинцовые подарки из старых времен делали огромные, кошмарные воронки в теле твари. Зазвенел, а потом переломился один из мечей, а следом под напором крупнокалиберных пуль оторвалась левая рука.
      Водила дал газ и багги рванулся назад, загребая пыль своими большими колесами с высоким протектором. Передок машины припадочно подпрыгивал на кочках.
      Демон заорал, но вопль был уже не тот. Тварь была похожа на решето, ее пробивало насквозь и кровоточащие куски жесткой шкуры оставались позади. Три заряда вошли в правую глазницу и оранжевый глаз лопнул, а потом пули, звонко пробив толстый череп, застряли в маленьком мозгу твари.
      Демон сделал еще шаг и рухнул. Пыль взлетела столбом, а потом осела, пропитавшись брызжущей в стороны кровью. Когтистые лапы бессильно скребли по земле. Меч воткнулся в грунт и торчал, покосившись, наподобие очень старого надгробья.
      Багги снова встал, а потом подкатился поближе и Ганнслингер высадил еще одну очередь в голову отходящего демона. "Дегтярев" замолчал, и слышно стало, как потрескивает нагревшийся корпус.
      - Готов, - сказал Водила.
      - А то, - молвил Ганнслингер, и погладил пулемет, - этот агрегат еще никто не выдерживал.
      Чудовище еще раз спазматически дернулось и с утробным стоном испустило дух. Со стороны могло показаться, что тварь пропустили через камнедробилку - живого места на туше не было.
      - Дикие их боятся, - сказал Поляков, - у них стрелы, мечи. Не могут даже как следует просечь шкуру.
      - Когда ни будь и мы будем опасаться, - произнес Водила и тронул багги, непочтительно проехав демону по сплюснутой морде, - таких огнестрелов немного осталось. Еще поколение-два и совсем не останется.
      Через полчаса уродливо раскоряченная туша демона исчезла с горизонта.
      "Здравствуй Маша. Вот решилась я тебе написать, хотя глаза уже не те, да и руки подводят. Ты мне все не пишешь, не звонишь, я хотя и знаю, что от вас к нам звонить дорого, а ты все-таки позвони, уважь подругу.
      Посылка твоя дошла, но денег в ней не оказалось. Уж не знаю, кто их взял, может почтальоны, а может из вагона украли - говорят на перегоне возле урала целые банды хозяйничают - чистят составы. Может кто и забрал. Ну да Бог ему судья, главное письмо дошло. Письма, они всегда доходить должны.
      У нас все как обычно, а может быть немного хуже. Свет вот, отключают, так, что сидим в темноте, а вечером жгем свечи, прям как в старину. Народ у нас сметливый, когда газ отключили понакупали обогревателей электрических. Грелись. Ну вот им теперь незадача, как говорит младшая внучка - "облом".
      Что же до нас, то мы греемся по старинке печкой-"буржуйкой", тепло, только за дровами далеко ходить приходиться. Власти обещали к январю мазут подвести, да вот беда, танкер, что топливо вез, наткнулся на мину, что с прошлого конфликта тут плакал и пошел ко дну. Так, что, наверное, мазута нам не будет.
      Бывает, грущу я. Тяжело. Виталик, внук, школу закончил, а в институт идти не желает, говорит слишком это все умно. Лежит на диване, ничего не делает. Гляну я на него, Маша, ну вылитый отец - такой же непутевый. А тот все сидит. Мы с дочкой ходим, носим ему передачи, он их берет, да кажется мне, что у него там все отбирают.
      Очень боюсь, что Виталик по его стопам пойдет. Но, может обойдется. Сосед, Федор Михайлович его обещал пристроить дрова колоть, для богатеев. Работа тяжелая, ну и пусть, зато из него человека сделает!
      Сама я ничего. Артрит мучает, когда холодно, но внучка мне пояс достала из собачьей шерсти. Шерсть я узнала - видно соседям внаклад стало содержать своего Тузика. Но теперь зато тепло.
      Внучка у меня вообще умница. Помогает, работает за троих, учится в кулинарном техникуме на повара. Замуж бы ее, а не за кого - кругом пьянь да рвань.
      Когда свет есть, смотрим телевизор. Новости все не очень. Очередной конфликт, подожгли нефть. Как там у вас, в центре, тихо? А то над нами, то и дело самолеты летают. Не гражданские военные - воет так, что сервант дребезжит. Боюсь, как бы не было опять войны.
      Оп! Опять свет отключили. Свечку зажгла. Тяжко стало. А помнишь, Маша, как мы институт кончали? Какие были времена золотые. Вся жизнь впереди, а главное, не боялись ничего.
      Как ты там? Напиши, обязательно! Как Михаил, не пьет? А Виктор как, не забрали еще в армию? Передай мой привет Анечке, скажи, чтобы росла большая и такая же красивая, как мама. Настасья как, все такая же беспутная? И всем остальным передай наилучшие мои пожелания и поздравление с новым годом, да боюсь, пока письмо дойдет, у вас уже весна наступит.
      Ну и пусть. Главное, что дойдет.
      До свидания. Всегда твоя подруга Ирина".
      Вечером снова пошли мертвые города - сделанные руками людей, но в этой вымершей пустыне казавшиеся чем-то далеким и неизмеримо чуждым. Фанерные щиты трепал ветер, хлопали двери и незапертые ставни окон - а общий угластый, рваный силуэт, выделялся на фоне тусклого заката, и казалось, город сделан какими-то гигантскими насекомыми, так, словно взорванный изнутри муравейник. Голые балки, скелеты на улицах под слоем красноватой пыли.
      Второй город не был пустым. Он был заселен дикими. Тракт нырял в центр городишка и выходил с другой стороны, а по бокам вздымались причудливые песчаные кряжи, полные выточенных ветром замысловатых барельефов.
      Дикие были здесь. Выползли на шум двигателя - скорченные, перекошенные, невообразимо уродливые, они преграждали путь машины, тянули изуродованные конечности в жалостливо агрессивных жестах. Та часть, что поздоровее, похватала, палки, камни, примитивные мечи из сырого железа. Дикие невнятно выли, лающе переговаривались друг с другом. Ганнслингер застрелил троих, а остальные разбежались, испугавшись пулеметного грохота. Но и тогда их фигуры возникали то справа то слева от набравшего скорость багги, а кто- то даже пытался ухватиться за раму.
      Из-за опасного соседства решили не ночевать, а гнали до рассвета, и когда солнце соблагоизволило пролить серый свет на сморщенное лицо мира оказалось, что курьеры достигли Захоронений.
      Унылые пустоши тянулись по сторонам, но слева они, казалось, заросли диковинным металлическим лесом. То были надгробия - стальные, мраморные, бетонные, пластиковые, и самые последние, деревянные. Здесь были те, из прошлого мира, который сгинул ныне безвозвратно. Они лежали вместе - друзья и враги, братья и сестры, отцы и дети, навсегда упокоившие амбиции своего времени под слоем пропитанной излучением пыли. Тогда погибло много, очень много - ныне те, кто остался, лишь жалкая горстка, кучка муравьев из залитого водой муравейника. Много-много людей, лишь глянув на Захоронения своими глазами, можно было осознать, как много их было. Исполинское кладбище, самое большое в этом краю, да и на всем материке тоже. Самое большое по нынешним жестоким временам, но и самое большое по старым временам тоже! Глядя на проносящиеся мимо стальные, причудливые растения, еще хранящие по прихоти судьбы лица давно сгинувших людей, Поляков подумал, что это, наверное, и есть самое грандиозное строение за время существования человечества. Площадь Захоронений никто не измерял, опасно, да и не нужно это было. Просто километры и километры надгробий. Захоронения.
      Обитала здесь нечисть, что пришла в мир после того, как погибли ныне лежащие здесь люди. Нечисть гнездилась в склепах, питалась древней мертвечиной, и любила откушать заблудших путников, но таких год от года становилось все меньше.
      Дикими нечисть брезгала. Или, как предполагали некоторые, просто была с ними в родстве.
      По непонятной причине вездесущая пыль не заносила надгробия. Так они и оставались вечным укором проезжающему люду. Отсюда рукой было подать до Гробницы - места наиболее гнусного во всех Мертвых землях.
      Но Константин все же уговорил Водилу притормозить у края кладбища, а потом, выйдя из машины, зашвырнул далеко в Захоронения четыре письма, владельцы которых их не дождались. Может быть дикие, некоторые из которые еще могли читать, подберут эти пахнущие людским духом цилиндры и отнесут на могилы адресатов. Была у диких такая манера.
      Гнали вдоль Захоронений несколько дней. По ночам было беспокойно - на кладбище кто-то выл, печально и заунывно. И трехлапые изуродованные волки сновали вокруг, шугались от выстрелов и снова возвращались, садились в отдалении и смотрели бельмастыми, гноящимися глазами на людей. А иногда скалились и было видно, что вместо зубов у них лишь голые, сизого цвета десны.
      Впрочем, тракт был не мертв. Иногда встречались причудливые повозки, собранные из остатков давно умерших механизмов, в которые были впряжены местное подобие мулов - мелкокостная вырождающаяся скотинка. В возках сидели дикие - те, что еще не утратили разум, и эти были похожи на волков - столько же жалкие, они пытались убежать при виде багги, да издали потом грозили уродливым самодельным оружием. Полированное песком лезвие тускло блестело.
      На третий день местность изменилась, вспучилась угрюмыми пологим холмами, что, возможно, и были когда-то горами, да неведомая сила прижала их, придавила к плоскому лику Мертвых земель, и, не выдержав тяжести, холмы оплыли, утратили мощь и несокрушимость.
      Захоронения все тянулись, но теперь это уже был не сплошной массив самодельных надгробий, а все более редкие островки. Пыли здесь было поменьше, и в ней встречались катышки шлака цвета старой канифоли.
      Иногда на холмах встречались странные каменные образования, торчащие из пыльно- каменной почвы как обломки зубов из десны. Формы были самые причудливые - казалось, их сотворила рука гениального безумца, но Поляков знал, что это был ветер. Ветер, возникший тогда, когда кончилась прежняя жизнь. Начавший существование на обломках, сгинувший и возродившийся вновь, как птица Феникс.
      На ночь остановились в мелкой ложбинке с иссеченными эрозией стенами. Пыль сюда почти не залетала, и потому дно ложбины было густо покрыто колючкой. Поставили палатку. Водила на ночь долго ковырялся в двигателе, а Константин читал письма. Да еще подолгу вертел в руках тяжелый цилиндр загадочного письма, место назначения которого - Гробница - древний заброшенный город, была совсем близка. До нее было подать рукой - через холмы, чуть в сторону от тракта. Ночью там было какое-то свечение, призрачное, бледное, Константин не мог определить его источник. Так и не отложив письмо, курьер заснул под привычно заунывный вой со стороны Захоронений.
      Проснулся Поляков от болезненного тычка в шею. Дернулся, было, но тут же ощутил холодный металл. Ствол, стало быть. В подтверждении над ухом оружие звучно поставили на боевой взвод.
      - Встаем! - бодро скомандовали сверху.
      Поляков, внутренне содрогаясь, поднялся и встретился взглядом с обладателем огнестрела. Не дикий, человек. Лицо обветренное, одет в вытертую до белизны кожанку, перепоясан патронташами.
      Мусорщик. Константин сжал зубы, потому что плен у Мусорщиков почти всегда означал скорый конец. Банда была дикая, отмороженная - да и какая еще могла быть в самом сердце Мертвых земель.
      - Пошли, - сказал Мусорщик, и Поляков покинул палатку.
      На улице было жарко. Воздух содрогался от рева моторов, криков, воплей - неказистых агрегатов собралось десятка два и разной степени убитости. И тут было полно Мусорщиков - по виду, сброд-сбродом. Здесь были люди, и дикие в жестяных доспехах, и мутанты с бледными, перекошенными лицами, и еще какие то твари. Воняло бензином, горелым маслом и грязью. Чуть в стороне от палатки несколько Мусорщиков методично пинали Водилу, а Ганнслингера уже вели, заломив руки.
      Лениво отделав по ребрам, курьеров усадили в ближайший агрегат и вся свора погнала куда-то на запад. Впрочем, было ясно, куда - слухи о заселении Гробницы оказались на сто процентов правдивыми.
      Гробница открылась внезапно - древний город на дне пологой котловины кишел как муравейник. Людей здесь было полно, вполне возможно, что даже больше, чем в дни его былой славы. На въезде путников (буде таковые найдутся) встречал перекошенный синий щит с надписью "Саров - 22 км". Что это означало, никто не знал, но считали, что так назывались ранее Гробницы. А 22 - количество людей в ней проживающих.
      Поляков был в Гробнице дважды - оба раза по делу своей опасной службы. Но теперь город переменился - конгломерат порушенных кирпичных и бетонных стен пробороздила глубокая канава, постепенно понижающаяся к дальней своей стороне. Там, в обрамлении свежевырытой земли угадывались очертания какого-то строения. Рубленные, брутальные формы и повсеместное использование нержавеющей стали говорили о том, что строение осталось еще со старых времен.
      В канаве копали и сейчас - множество людей и нелюдей, сосредоточенно орудующие лопатами. Вырытую почву вытаскивали в корзинах и насыпали достигшим уже трехметровой высоты курганом. На дальнем краю впадины громко тарахтел старенький экскаватор. Мусорщики развернулись вовсю.
      Курьеров препроводили в одну из вырытых в стенах котловины пещер - со стальной решеткой и песчаными стенами, в которую набилось человек десять. Все были измождены, с потухшими взглядами и стертыми до крови руками.
      В пещере провели остаток ночи. Снаружи доносился однообразный шум перемалывания земли.
      - Ночная смена, - сказал в ответ на вопрос Полякова заморенный мужичок по кличке Ханурик, - им хорошо, не жарко копать.
      - А что копают? - спросил Водила.
      - Ни что, а кто, - сказал Ханурик, - копает Плотный. А вместе с тем копаем мы.
      - Кто это Плотный?
      - Плотный - Мусорщик, главный Мусорщик, - сказал один из рабочих, сидевший у самой решетки, - он одержим.
      - Да, одержим, - сказал Ханурик, - Плотный хочет выкопать Гробницу.
      Народ закивал. Снаружи копали.
      - Гробницу? - спросил Поляков, - но ведь город... вот он?
      - Нет, - ухмыльнулся работник у решетки, - Он хочет вырыть настоящую Гробницу! Изначальную!
      - Вот это да... - сказал Водила.
      Повисло молчание. Поляков осмысливал сказанное.
      - Он, что псих, этот ваш Плотный?
      - Ага, и еще какой, - ухмыльнулся Ханурик, - и завтра ты будешь копать для него.
      Под утро пришел отвратного вида Мусорщик и швырнул Полякову сумку с письмами, процедив:
      - Развлекайтессь.
      Рассвет был встречен тяжким вздохом ночной смены. Она отправлялась на отдых, а также, не менее тяжким смены дневной, что пинками поднимали Мусорщики.
      Всех новоприбывших выстроили в неровную колонну под палящим солнцем мертвых земель и каждому новобранцу вручили в руки лопату. Проинструктировать работников явился сам Плотный. Начальник раскопок был худ как скелет, при ходьбе его покачивал бриз из пустыни, облысевшую голову закрывала дурацкая панама - наследие старых времен. Одет Плотный был в некогда синий, а теперь выцветший до белизны комбинезон с загадочными надписями на спине - обычная униформа всех Мусорщиков. В глазах главы раскопок горел неугасимый огонь одержимости.
      - Народ! - крикнул Плотный, надсаживаясь, - сегодня распорядок такой! С утра и до вечера освобождаем правый угол гробницы! Не ленитесь! Копальщики выдали стон, после чего по команде шефа Мусорщики прошлись по строю раздавая тычки и пинки - утренний заряд бодрости. Кто возмущался - получал опциональное валяние в пыли. Плотный ждал.
      - Бодрей парни! - крикнул он по окончании экзекуции, - мы найдем его!!!
      Весь следующий день они копали. Дно канавы кишело людьми. Лопаты вгрызались в неподатливую землю, на голову сыпалась пыль, на землю капал пот. Насколько Поляков мог понять - исполинское здание было целиком скрыто в земле. Канава огибала его сбоку - по всей длине раскопок тянулась однообразная серая бетонная стена, без каких либо окон или просто выемок. Качество изготовление говорило само за себя - это здание было из старых времен. Большое здание, но маленьких тогда и не делали. Народ копал, освобождая все новые и новые участки стены. Жара давила. Кое-кто из рабочих отрубался и его оттаскивали в тенек, где он приходил в себя, после чего его снова отправляли копать. Мысли путались.
      - Как насчет обеда? - спросил Константин у Ханурика, долбившего каменистую землю рядом.
      - Обеда? Здесь не бывает обеда. Здесь вообще ничего не бывает, кроме этой земли да стены. Жди до вечера.
      Мутный закат курьеры встретили в полубеспамятном состоянии. В таком же была почти вся бригада. Среди людей слышались проклятия в адрес ночной смены, которая, по мнению многих, имела чересчур много привилегий. Появившийся откуда-то Плотный снова толкнул бодрую зажигательную речугу и был обласкан двумя десятками невнятных матерных ругательств. Снова заработали кулаки Мусорщиков, после чего смену отправили на отдых и ужин.
      Только когда на замусоренный небосвод взошла крошечная, яркая луна и свет ее пал на обитателей темницы Поляков кое-как пришел в себя. Рядом в бессознательном состоянии лежал Ганнслингер. Водила сидел в отдалении, привалившись к стене. Вроде спал. Константин поводил взглядом по спящим вповалку телам и увидел блеснувшие в лунном свете глаза Ханурика.
      - Намаялся? - спросил тот.
      - Угу...
      - Это ниче, - произнес Ханурик, - толи еще будет...
      - Это Плотный. Он и вправду ненормальный.
      - Совершенно безумный! - с улыбкой сказал работник, что вчера сидел у решетки, он тоже не спал, - но тут вообще забыли, что такое норма.
      - И вы не пробовали сбежать.
      - Вокруг Мертвые земли, мужик! - сказал Ханурик, - здесь, у Гробницы, можно выжить. В пустыне - нет!
      - Ох, - сказал Поляков и пошевелил рукой цилиндры с письмами, что со вчерашнего дня лежали на полу, - он что, собирается откопать Гробницу целиком?
      - Зачем целиком? Плотный ищет вход. Во всех древних зданиях был вход. Их строили прагматики.
      Поляков кивнул. Он тоже привалился к стене так, чтобы была видна луна. Так он и смотрел на нее, невидяще перебирая тяжелые конверты писем. Потом веки его смежились, но за миг до этого, ему показалось, будто над луной пронеслась какая-то смутная тень. "Корова" - подумал курьер, засыпая, - "Снова перепрыгнула луну". Старый, старый стишок. Еще с ТОГО времени.
      Утром их поднял неизбежный, как крик муэдзина с минарета, утренний вопль охраны. Ночная смена, подвывая, заползала в пещеры. Плотный был свеж, и хорошо выспавшийся. Зажигательная его речуга плавно обтекла сознание курьеров, но смысл был понятен и так. Сжимая лопаты, все побрели копать.
      День минул в жарком, тягучем, мареве. Слева была стена. Справа край канавы. Сверху было солнце, а снизу земля безропотно принимала в себя лопату. Ганнслингер на этот раз не выдержал и его, бесчувственного, отволокли в местную реанимацию в тенек. Через полчаса он уже угрюмо копал. Кто-то из новичков плевался, но потом у них кончилась слюна. Вся смена злобно завидовала одному из диких, у которого шкура затвердела костяными пластинками, пока Ханурик не сказал, что у парня отсутствует испарения с кожи, а значит, он в своих пластинах жарится как дичь в скороварке. Завидовать перестали, а кое-кто даже стал сочувствовать.
      Между делом откопали угол здания - абсолютно ровный, после чего повернувшая на девяносто градусов стена продолжилась.
      - Так держать, орлы! - напутствовал Плотный, - гордитесь, ибо вашими скромные силами добывается Великое Знание!! Ибо вошедший в Гробницу обретет всякие благости и желания его исполнятся! Так завещали нам древние!
      - А потом сгинули! - крикнул Ханурик и трое Мусорщиков заставили его вдоволь нажраться пыли.
      Если бы в телах копальщиков еще оставалось хоть капля лишней влаги, они бы давно закипели от ненависти.
      - Скажи Ханурик, - сказал ночью Поляков, - а что будет, когда Плотный найдет вход? Он и вправду получит, все то, о чем говорил.
      - Получит, - кивнул Ханурик, - а потом его нагонят и он еще получит.
      - Как это?
      - Ты что, не знаешь? - копальщик придвинулся ближе к Константину, заговорил полушепотом, - правда, не знаешь о Гробнице и ее Проклятьи?
      - Я знаю, что Гробница нехорошее место, но более конкретно...
      - Демоны, приятель, - произнес Ханурик, печально, - откуда они взялись? Ты не знаешь? Никто не знает... Но замечено верно - там, откуда ушли древние, всегда появляются демоны. А там, где древние умерли, не успев закрыть за сбой двери там... в общем, здесь как раз такое место.
      - Так, что же будет, когда он откопает?
      - Наверное, Плотный умрет, - просто сказал Ханурик, - и все, кто будет рядом, тоже. А я, на твоем месте, постарался бы отсюда сбежать, воспользовавшись суматохой. Ты же видишь, Плотный, он не оставит нас в живых. Мусорщики жестоки. Но сила древних еще более жестокая. И она сильнее их.
      Перед сном Поляков достал из-за пазухи то самое письмо. Задумчиво покрутил в руках, любуясь лунным отсветом на металле. На торце цилиндра был выдавлен непонятный знак - то ли волчья, то ли собачья голова. И частокол странных полосок разного размера. Старый конверт, очень старый.
      И адрес: Саров - 22, улица Куусинена, корпус 2, здание номер 13.
      Где могло находиться такое здание, Поляков не знал. Чем-то его пугало письмо, пережившее хаос смутных времен, и упрямо ползущее к адресату. А где он может быть, адресат? Не Плотный же!
      Так и заснул снедаемый недобрыми предчувствиями. Народ храпел, постанывал и делал во сне копательный движения.
      Утром Ганнслингер не смог подняться. Ноги его не держали и мусорщики по обыкновению хотели отвезти стрелка за котлован и там шлепнуть, но Ганнслингер, обливаясь слезами, упросил их не делать этого, а дать до полудня полежать в пещере, и тогда он, мол, придет в себя. По непонятным причинам мусорщики сжалились и оставили курьера в живых - как оказалось в дальнейшем, ему в тот день повезло дважды.
      Остальные преисполнились ненавистного воодушевления от утренней речевки Плотного и отправились копать. Стена тянулась. На место отсутствующего Ганнслингера поместили того самого работника, что сидел у решетки. Он и сделал открытие, перевернувшее весь характер раскопок.
      Когда бешеное солнце Мертвых земель нехотя поднялось к зениту, он откопал на идеально гладкой стене квадратную металлическую платину и отверстие в ней. Возникла пластина так неожиданно, что работник еще некоторое время бездумно копал, и только потом остановился с тупым удивление на лице. Наверняка в глубине души он уже давно поверил, что в стене вообще нет никаких отверстий.
      Зато среагировал Ханурик. Он обернулся к Полякову и обречено вымолвил:
      - Ну все, теперь начнется... Эй там! - заорал он стражам, - зовите Плотного, мы что-то нашли!
      Но Плотный до раскопок дойти не успел. Пока стражи бегали за шефом, а народ тупо отдыхал от тяжкой работы, откопавший пластину работник заинтересовался отверстием и ткнул в него черенком от лопаты.
      Внутри здания что-то гулко вздохнуло. Испуганный люд попятился прочь от стен, кое-кто попытался выпрыгнуть из канавы, но песок осыпался под пальцами. Здание вздрогнуло, и из-под слоя пыли донесся утробный гул механизмов.
      А потом под самой пластиной возникла воронка. Песок задвигался, зашевелился под самыми ногами сделавшего открытие работника. С чмокающим звуком в глубинах земных что- то отворилось, и песок ухнул вниз. Работник заорал, взмахнул руками, увлекаемый песком куда-то вглубь. Блеснула на солнце лопата и все исчезло.
      Дверь закрылась. У присутствующих вырвался потрясенный вздох.
      Но тут прибежал Плотный и утроил всем разнос, пополам с напутственной речью. Под конец глаза у мусорщика блестели, а в уголках рта скопилась пена. Он призывал положить все силы на ударный труд. Руки его дрожали.
      Больше вдоль стены не копали, а сосредоточились на участке под пластиной. Копали вглубь, и под сосредоточенными усилиями всей смены возник обрамленный облицовкой участок стены, а потом монолитная стальная дверь. Копали дальше, и вот свет увидели мраморные ступеньки, чуть вытертые, блестящие хромированные перила, а также, чуть правее от двери еще одна стальная табличка, блестящая свежо и ново, сохранившаяся в первозданности под слоем горячено песка.
      Когда Поляков увидел надпись на табличке, лопата выпала у него из рук.
      Надпись подле двери извещала: "Научно Исследовательский Институт трансмутационных технологий. Корпус №2, дом №13".
      Плотный громко прочитал надпись, отчего копальщики прониклись благоговением, а некоторые даже попадали на колени. Это было нечто древнее, давно позабытое.
      - Мы у цели! - сказал Плотный.
      Солнце неторопливо ковыляло к горизонту, ничуть не убавляя жара, и весь остаток дня потратили на то, чтобы открыть двери. Напрасно. Распахнувшись однажды на краткий миг, они больше не хотели открываться. Повторный тычок черенком от лопаты, а также рукояткой кирки, стальной ручкой от скребка, стволом автомата, ничего не дали. Вход не срабатывал. Сначала открыть пробовал сам Плотный, потом он устал и вспотел, после чего уступил свою миссию добровольцу. Копальщики радовались незапланированному отдыху. А Поляков стоял в отдалении и все смотрел и смотрел на табличку с указанным номером. Где-то там, в глубине, скрывался почтовый ящик адресата.
      Плотный устал и стал потихоньку злиться. Двери грелись под солнцем и безмолвствовали. Мудреная техника древних упрямилась и не собиралась открывать Плотному дорогу в подземный рай. Заскрипев зубами, глава мусорщиков дал сигнал ломать. Двери били киркой и ломами, потом подогнали бульдозер и сломали ему ковш. Плотный посмотрел на осколки закаленной стали ковша, на ни капли не пострадавшую дверь и побагровел. Глаза у него вылезали из орбит, и это было смешно, но горе тому, кто засмеялся бы в этот миг.
      С тем и пришла ночь. Ночная смена праздновала выпавший отпуск, а дневная, с шутками, прибаутками и говорком проследовала на ужин. Плотный долго стоял у двери - костлявый силуэт в лунном свете, иногда что-то орал и колотил в створки. Те, безмолвствовали.
      У себя в пещере Константин Поляков, пытаясь заглушить дурные предчувствия, читал письма.
      "Привет, братишка! Вот, выпала возможность написать. Втайне от прапора, гада, потом как он с родными общаться не разрешает. Нельзя говорит, положение, говорит, шибко серьезное сейчас. Сволочь он! И всегда сволочью был.
      Ну, короче, не об этом я. О том, что все со мной в порядке. Живой. Маме передай, сестре и Насте. Скажи, что б не забывала меня. Вернусь еще. У вас, там говорят, чрезвычайное положение ввели, да комендантский час. На улицах не стреляют еще? Не бойся, не будут. Прапор говорит, что сейчас армия самое безопасное место, мол, если все же случится, то только тут и выживут.
      Ты не бойся, не случиться. У нас тут вся часть гудит как муравейник. Все бегут куда то, офицерский состав на ушах и бросил пить. Вчера поймали ханурика одного, боеприпасы пер и на сторону продавал - не поверишь, поставили к стенке и шлепнули! Прапор говорит, так со всеми будет! Так, что я тоже пока притих. А еще прапор говорит, что бы помнили - мы мол, часть самая элитная, на нас бремя защиты Родины лежит.
      А вообще, боюсь, скоро начнется. Враг не дремлет, ставит ПВЫ свои у самых границ. В море армады. Бандиты и террористы у обоих сторон крадут бомбы и все время кого-то подрывают. Как упрут, что нить больше, так все и начнется. Боязно мне, братец. Чем-то, все кончится? Вы же там, на гражданке и не знаете ничего, живете, почитай как у Христа за пазухой, спите спокойно. Нам бы так. И к тому же... О, прапор идет!
      Ушел, гад. Надо дописать письмо, не знаю дойдет ли? Брат, началось. Передали приказ о срочной мобилизации и вся наша ракетная часть приведена в состояние боевой готовности. Меня зовут на расчет. Попытаюсь отправить письмо с почтальоном и тот отнесет, если его не расстреляют по дороге за дезертирство. Прощайте! Скажи матери, что я ее целую, и сестру тоже, от души!
      И еще, братишка, пожалуйста, передай Настюхе - когда нажму кнопку, буду думать о ней!
      Рядовой ракетно-стратегических войск Вадим Р."
      Поляков поднял голову и увидел Ганнслингера. Выглядел тот плохо - с таким видом долго не живут. Ганнслингер смотрел жалостливо.
      - Что? - спросил Константин.
      - Костя... - вымолвил Ганнслингер, - не могу я больше так, Костя. Помираю. Если меня не вытащат отсюда, точно ласты склею.
      - Что ж поделаешь, друг, - участливо молвил проснувшийся Ханурик, - судьба у нас всех собачья.
      А Поляков все смотрел на Ганнслингера. Потом, внезапно решившись, достал из-за пазухи то самое письмо. Вгляделся в выдавленные на корпусе строчки. Вздохнул и, двинув по прутьям оболочкой письма, заорал стражам:
      - Вы там, зовите Плотного! Я знаю, как войти внутрь!!!
      В лагере моментально поднялась суматоха. Смену подняли ноги, откуда-то прибежал, застегивая на ходу комбинезон, заспанный Плотный.
      - Я, кажется, знаю, как попасть внутрь, - повторил Константин и его проворно выдернули из пещеры и чуть ли не под руки доставили к месту раскопок. Плотный махнул рукой, наверху затарахтел дизель. Яркие лучи прожекторов пали на безмолвствующую дверь. Мусорщики бодро сгоняли к траншее дневную и ночную смены. Дневная смена еле передвигала ноги.
      - Ну, смотри, если не откроется! - процедил Плотный Константину и толкнул зажигательный спич. Люди застонали. Оказавшийся рядом с курьером Ханурик заметно нервничал и водил глазами по сторонам, словно выискивая пути к бегству.
      - Ох, чует мое сердце, паря, зря ты это затеял.
      Константин вручил Плотному письмо, и тот, с легким недоумением осмотрел конверт. Потом заметил адрес и кивнул, убежденный. Расправив узкие плечи, Плотный, под взглядами рабочих и мусорщиков прошествовал в дверям, прижимая письмо к груди.
      И замер. Яркий электрический свет падал ему на спину, высвечивая черную тень на гладкой поверхности Гробницы. Силуэты Мусорщиков рваным частоколом торчали сверху. Внизу сгрудились работники. В воздухе повисло напряжение.
      Плотный неожиданно развернулся и под гробовое молчание направился назад и вручил письмо Константину.
      - Ну-ка, - сказал с некоторым замешательством Плотный, - Ну-ка лучше ты открой.
      Поляков пожал плечами и взял письмо. Курьеру вдруг стало не по себе. Он посмотрел на Ханурика и увидел, что тот близок к панике. Под светом софитов Константин Поляков, курьер прошел в дверях. Яркое освещение делало происходящее похожим на некое безумное представление, действующими лицами которого были Поляков и стальные двери. По-прежнему было тихо и только дизель тарахтел в отдалении.
      - Давай же! - крикнул Плотный и голос его дрогнул.
      Со смешанным ощущением Поляков поднял цилиндр письма и вставил его торцем в выемку. Футляр подошел как родной. Да так оно, собственно и было. Пшикнуло, в воздух взметнулась тучка пыли, поднятая сервоприводами. И врата отворились. За ними была непроглядная тьма и ноги рабочего.
      Тишина над поляной достигла могильной кондиции - позади онемевших стражей, Ханурик поспешно выбирался из замершей толпы.
      Кроме ног от рабочего не осталось ничего - две ступни в потрепанных ботинках сорок пятого размера и кровоточащая рана на месте их присоединения к телу. На полу осталась лишь кучка песка и несколько лохмотьев неясного назначения.
      Нервно сглотнув, Константин Поляков отвел взгляд от останков рабочего и, отойдя вправо, принялся вытаскивать письмо из приемника. Именно поэтому курьера и минула общая чаша, и смерть, дыша огнем и паром как сгинувший в веках тепловоз, пронеслась совсем рядом с ним.
      Во тьме туннеля снова гулко вздохнуло - и это уже не было машиной. Народ испуганно попятился, и тут стоящий на гребне подле генератора Ханурик истошно завопил:
      - Люди! Спасайтесь! Бегите отсюда!
      Рабочие попятились и уперлись в цепь мусорщиков. Из туннеля пахнуло паром, перемешанным с густым, утробным ревом. Земля содрогнулась и темнота расцветилась тусклым багрянцем.
      Стоящий перед туннелем Плотный ошарашено наблюдал исполнение своей мечты.
      Земная твердь дрогнула еще и еще раз, а потом страж Гробницы явился на свет.
      Сколько лет он дремал там, в подземной тьме, куда ни солнце, ни звуки не имели дороги? Сколько копил силы и злость? Кто породил его? Это был демон - вероятно сильнейший из демонов, он опирался на четыре кривые, но мощные и толстые как колонны когтистые лапы. Он был похож на пса, только вместо шерсти его покрывала отливающая агатом гладкая чешуя. В узких щелях, закрытых броней глазниц полыхала алое пламя. Вырывающееся сквозь желтые, цвета серы, клыки дыхание отдавало дымом.
      - Бегите! - кричал Ханурик, - Бегите, твари, спасайте свои жизни!
      Демон сделал шаг вперед и одним движением оторвал Плотному голову. Безголовое тело пало вперед и замерло, обхватив руками ноги сгинувшего рабочего.
      Только тогда все побежали. Демон ревел, шел вперед и настигал, настигал бегущих, его лапы давили людей, пасть кромсала. Толпа в панике бежала, роняя наземь мусорщиков. Миг, и лишившиеся шефа мусорщики уже бежали вместе со всеми. Кое-кто из них опомнился и начал стрелять - выстрелы звучно грохали на фоне воющей в истеричном страхе людской массы. Пули били в броню демона, высекали оранжевые праздничные искры и отскакивали, не причиняя вреда. Страж шел вперед и ревел, перекрывая перепуганное людское стадо.
      Со звучным взрывом окончил свои дни генератор, выбросив в тусклое небо сноп искр, расцветив его на миг сонмом быстрогаснущих звезд.
      Три секунды спустя на холме знакомо застучал пулемет - кто это был? Ганнслингер или просто один из мусорщиков, защищающий свою жизнь? Полков не знал - он все так же стоял, у дверей, незамеченный стражем и сжимал в руках послужившее ключом письмо.
      Пулемет стрелял и стрелял, а потом багги звучно взорвался, осветив окрестности алой вспышкой. Кричали все реже и уже поодиночке. Страж гулко шагал где-то неподалеку.
      Содрогающийся от страха Константин Поляков, понял, что сейчас демон вернется. Ему не нужным были эти орущие, впавшие в панику людишки, он жаждал одного - хранителя письма, по неосторожности открывшего ход в Гробницу.
      Шаги стучали все ближе. Словно приняв решение, Поляков нырнул внутрь здания.
      Странно, стены здесь едва светились. Туннель уходил куда-то глубь, вился, Константин, спотыкаясь, бежал, а позади шел страж, и шаги его гулко отдавались все ближе и ближе. В воздухе пахло серой и паленой резиной. Демон орал.
      Туннель закончился цилиндрическим помещением с гладкими, облицованными сталью стенами. Курьер вбежал в него, и в ужасе остановился.
      С той стороны, дальше, выхода не было. Тупик в стиле хайтек. Позади, демон преодолел уже половину тоннеля и быстро надвигался. Полутьма расцветилась красным. Взгляд Поляков обегал помещение и зацепился за странный вырост на гладкой стене. Он подошел ближе и остановился, не веря своим глазам.
      Здесь, в подземной, оставленной древними, и заселенной силами зал Гробнице, на полированной до блеска стальной стене висел почтовый ящик.
      Самый обыкновенный, Поляков такие видел не один раз. Проем ящика был приглашающе открыт.
      И тогда Константин понял, что надо делать. Не обращая более внимания на демона, который прошел тоннель и сунул уродливую черную башку в помещение, он шагнул вперед, поднимая письмо, которое пронес через все Мертвые земли, многие километры радиоактивной пыли, Захоронения и плен мусорщиков. Письмо, которое он несмотря ни на что все же доставил по месту назначения.
      Чувствуя странное освобождение, он опустил письмо в ящик. В спину дохнуло жаром, уши заложило от рева, когда страж кинулся к курьеру в бешеной попытке схватить и смять посягнувшего на знание древних.
      Но не успел. Пол под ящиком бесшумно раскрылся и Константин Поляков рухнул вниз, успев только услышать, как демон со всего маху врезается в стену над ним.
      Обиженные рев обманутого чудовища раздался откуда-то сверху, а потом затих, поглощенный расстоянием.
      А потом был жесткий удар о паркетный пол.
      - Костя! - вскрикнула жена, которую разбудил шум падения, - Ты чего, Костя?!
      - Ничего... - сказал тот, с трудом поднимаясь с пола.
      За окном разбушевавшийся ветер трепал кроны деревьев сдувая с них зеленую дымку. Внизу выла чья то разбуженная сигнализация.
      - Что с тобой, Кость, а? - жена выглядела испуганной. Константин усмехнулся про себя. Да, это тебе не от демонов удирать.
      - Ничего, я же сказал... черт, скула болит, приложился...
      - Ты все про письмо какое-то твердил. Заработался бедный.
      Поляков поднялся на ноги и поплелся в ванную. Пощелкал выключателем и не добился эффекта - свет отключили. За окном царила тьма - значит во всем квартале. Чертыхаясь, Поляков поискал в комнате фонарь - был такой - на три батарейки со стальной, удобной ручкой. Нашел, и попытался отыскать кнопку включения. Похожая на маленькое испуганное привидение жена смотрела на него.
      Кнопки не было. В голове мешались остатки сна - бормоча что-то под нос, Константин Поляков подошел к окну и подставил фонарь под лунный свет.
      И замер - потому, что это был не фонарь. Четкий, знакомый адрес на боку цилиндра - сетка насечек на торце.
      Жена что-то спрашивала у него, а Поляков все стоял у окна, сжимая в руках цилиндр и смотрел, как спускается все ниже и ниже луна.
      Футляр от письма в его руках был пуст.
      Но самое страшное было то, что он все-таки был.