|
Сергей Болотников. Действо (роман).
Страница 6.
<предыдущая>
<следующая>
Почтальон
|
Вот почтальон - всегда звонит дважды
|
Он поднялся рано утром и вышел в хмурое, туманное, подобие рассвета. Было холодно,
темно, шел колючий, резкий снег, но Константин Поляков не собирался оставаться сегодня
дома. Как впрочем, и вчера, и позавчера. Как и завтра.
Он любил свою работу - пусть другие называют ее глупой и не соответствующей статусу.
Даже откровенно вчерашним днем - все равно любил. А когда любишь, все равно что,
прощаешь многое.
Почтальон по имени Костя, тридцати лет от роду, без особых амбиций и жизненных
планов, и, кроме того, единственный сотрудник мужеского полу в районном почтамте бодро
топал сквозь вяло просыпающийся день и с удовольствием вдыхал морозный воздух.
Ну и что, что почтальон? Пусть другие подтрунивают - с толстой сумкой на ремне кто
стучится в дверь ко мне? Есть работы и похуже, даже много похуже. Вот, например
мусорщик - он их регулярно видит по утрам - злых, неопохмелившихся, с матом ворочающих
смрадно воняющие ржавые бачки, а потом загружающих их на подъемник, глядя как вниз
осенним дерьмопадом вялятся отходы жизнедеятельности окрестных домов. А ведь впереди
целый день трястись в благоухающей таратайке, мерзнуть, вдыхать запах отбросов и
перегара соседа.
Или вот, например, дворники. Они вообще то неплохие, хотя и необразованные. Просто с
утра у них всегда плохое настроение - еще бы, вставать в такую рань и чистить тяжелый,
нападавший за ночь снег, прекрасно сознавая, что та же перспектива будет и завтра и
послезавтра, и вообще пока не закончится эта мерзкая зима.
Или даже водители грузовиков коммунальных служб - что под утро выгоняют свои, похожие
на огромных оранжевых жуков грузовики и начинают полировать ими обросшие снегом улицы.
Час за часом медленно ползут вдоль бордюра под заунывный, давящий на уши шум
двигателя, и так хочется спать, и руки мерзнут на сколькой баранке.
Нет, хорошо быть почтальоном. Особенно здесь, у них. Район маленький, легко обходится
за пару часов пешком. Места знакомые с детства. С детства знакомый народ, что под
конец твоего обхода начинает спешить на работу. Опять же людям полезен. Вот здесь, в
этой толстой, криво сшитой из кожзаменителя, сумке на ремне, газеты, журналы и письма
- главное письма, которые отправили совсем незнакомые люди другим незнакомым людям,
отослав вместе со строками часть себя - хорошую или плохую, поделившись надеждой,
счастьем, тяжелыми предчувствием.
А ты работаешь перевозчиком - переносишь чужие эмоции тщательно скрытые от
посторонних глаз белыми бумажными конвертами, и может быть поэтому, чувствуешь себя
нужным. Это очень важно - чувство долга, чувство полезности. Тебе доверяют, а значит,
изволь выполнять свою миссию качественно. И пусть в твоей сумке не секретный план
военного наступления, а всего лишь вечный пересуды старушек, треп домохозяек, да
воркование влюбленных парочек разлученных случаем, все равно - они на тебя надеяться,
и вполне возможно, расстроятся, не получив желанного послания. У них будет испорчен
день или даже сломана жизнь - на почте ведь не читают того, что пишется в письмах. Не
позволяет им давно сформулировавшееся подобие кодекса чести.
И Константин Поляков не хотел никого расстраивать, а уж ломать жизнь и подавно - он
был добрым и мягким по натуре, так что имелось у него одно правило: письма доставлять
всегда. Даже если это требует лишних затрат времени и сил. В конце концов эти самые
затраты не идут не в какое сравнение с чувством морального удовлетворения и гордости
за себя после каждого такого внепланового акта доставки.
Воистину, немного народу может позволить себе такую гармонию. Полякову было чем
гордиться. В итоге он был одним из немногих оставшихся настоящих энтузиастов своего
дела. А таким людям смешки посторонних и даже язвительные замечания коллег по работе
совершенно без разницы.
Вот и этим сумрачным утром самого конца декабря, Поляков вышел на обход в приподнятом
настроении. Пускай сверху идет мокрый снег, а тучи так низко приникли к земле, что,
того и гляди, породнятся с туманом, пускай серая холодная завесь скрывает яркую
предновогоднюю мишуру. Пускай, ноги скользят и путаются в грязной, полужидкой каше.
Наплевать, когда в сумке лежат свежие письма, а где-то дальше - в городе, люди ждут
их, с нетерпением или хотя бы с легкой заинтересованностью, что уже хорошо.
Константин топал вдоль улицы, сумка хлопала его по боку, он кивал дворникам и те
хмуро зыркали на него в ответ, улыбался мусорщикам и они лишь глянув на него,
обрушивали очередной мусорный водопад в недра своих машин, он даже приветливо кивал
оборванным, вышедшим на дневное собирательство опустившимся бомжам и шутливо отдавал
честь занявшим рыбные места милиционерам. Те ухмылялись скабрезно и тыкали в него
пальцами - вот, мол, придурок пошел! Но Поляков на них не обижался - они явно не
любили свою работу.
Утренние сонные фонари проплывали у него над головой оранжевые и синие, добрые и
злые, теплые и холодные. Тени от него множились, дробились и играли в какую то свою
игру, а со всех сторон, словно дыхание могучего многоглавого зверя доносился шум
просыпающегося города, нехотя готовившегося встретить новый день.
Вот и первый дом - подъезд, почтовые ящики как соты приклеенные к стене. Ворох
рекламных проспектов наверху и пара истоптанных листков под ногами.
- Вот и я, - сказал Константин, опуская первую порцию печатного слова в тонкую
прорезь.
Сюда пара газет, сюда письмо, а сюда яркую цветастую открытку пестреющую еловыми
лапами - их будет все больше, этих поздравлений с новым годом, официальных и не очень.
Толстый глянцевый журнал в пластиковой упаковке - яркий, модный и бессмысленный.
Пара писем - их становится все меньше, надо признать - народ все охотнее осваивает
электронную почту, гонится за высокими технологиями. Придет день, и они совсем
исчезнут, конверты из плотной бумаги с синими завитками букв внутри. Полякова это
слегка печалило, он видел, что день этот уже не за горами. А жаль - есть что-то
романтичное в написанных живой рукой строчках.
Он обошел еще один подъезд, и еще, и в каждом оставлял что-то от себя, словно
странный сеятель, что вместо зерен рассыпает хрустящие белые листы бумаги.
Константин довольно давно работал почтальоном - он знал свой участок, и почти знал
людей, что живут на нем. Он давно выучил их пристрастия. Каждый из этих, живущих за
закрытыми дверями людей заказывал себе что-то свое, отражающее его вкусы и
пристрастия.
Вот, например, есть здесь автомобилист - большой любитель четырехколесных повозок, и
к нему приходит сразу три или четыре журнала, с ярких обложек которых глядят
футуристические мордашки современных автомобилей. Зачастую одних и тех же.
Или вот любитель ТВ - наверняка это его спутниковая антенна торчит из абсолютно
плоской стены одного из домов - у него там десяток каналов, и к каждому требуется
программа, что он и выписывает. Опять же стопка журналов.
Путешественник - наверное, богат, раз может позволить посетить напечатанные на
гладких страницах экзотические пейзажи. А может, напротив, беден и потому посещает их
только в мечтах, тоскливо вздыхая над раскрытым журналом.
Компьютерщик - вот этому точно никогда уже не придет бумажного конверта, давно уже
перешел на электронную связь. Зато к нему придет журнал о софте и железе и игровое
издание с блистающим спрятанной радугой компакт диском. Аккуратно опускаем его в ящик,
радуются, виртуальный ты человек!
Вот тут самое интересное - два тонких научных издания. Совсем блеклые, без картинок и
кричащих цветов, да и печатаны у нас. Если их открыть то найдешь множество ровных
черных строчек научного текста, да похожие на диковинных насекомых хитросплетения
формул. Кому это? Поляков представлял, что это профессор - маленький старичок в
толстых очках. Лауреат каких ни будь незнакомых премий, владелец патентов на ничего не
говорящие обычному обывателю изобретения. С тихим шелестом отправляются в ящик эти
порождения науки.
А вот тут у нас совсем другой пример - журнал легкой эротики, журнал о бодибилдинге и
глупейшее молодежное издание. Кому это? Да мы, в общем то, знаем - наверняка
восемнадцатилетнее дитятко страдающее одновременно инфантилизмом, скрытыми комплексами
и надежно остановившееся в своем развитии еще несколько лет назад.
Поляков отправил в ящик и этот набор, потом улыбнулся собственным мыслям - вполне
возможно, что все совсем наоборот. И этот неполовозрелый печатный набор выписывает как
раз старичок, каждый месяц с вожделением и потными подрагивающими руками вынимает
его из ящика.
Все может быть. Все бывает.
Вот так шел он, Константин Поляков, рассыпая щедрой рукой журналы и газеты, письма и
открытки и пакеты плотной бумаги, в которой находилось неизвестно что, и чувствовали
себя вполне счастливым.
Чувствовал себя на своем месте. Город потихоньку оживал, смена двигалась к
завершению, и вот уже появились первые люди на улицах - сонные и встрепанные, словно
пробужденные посреди сияющего полудня ночные совы. Гудят машины с обледенелыми
стеклами, в воздух взмывают первые сизые струйки выхлопного газа, сегодня тесно
братающегося с искристым водяным паром. Зима на улице. Предновогодье.
Осталось лишь два дома - панельные близнецы, стоящие друг напротив друга, словно
помятые серые отражения одного единственного здания и зажимающие между собой
прямоугольный участок заснеженного двора. На плоских крышах снег, а чуть вышел
жмурятся гаснущие звезды.
Сюда тоже зайти и все - на почту. Разбирать, сортировать, ставить сизые штемпели. Что
делать, сотрудников не хватает.
А в этом здании тоже есть свои любители. Сюда идет журнал о собаководстве с мохнатыми
зверюгами на обложке, и газета посвященная веб дизайну с еще более кошмарными
иероглифами, чем в научных журналах, и поэтический тонкий сборник, который влачит
жалкое существование уже не первый год. Приходит сюда и детский журнал - тут краски
становятся по истине абсолютно кислотными, так, что глаза начинает резать.
Обычный, в общем то, набор. Константин добрался да заснеженных ступенек в подъезд и в
некотором замешательстве остановился.
Вот те на!
Письмо лежало на ступенях. На самом видном месте. И с недавних пор лежало - даже
снег, как следует, не успел припорошить.
Потерял кто, когда выходил из подъезда? Ну кто же так с письмами!
Поляков вздохнул недовольный людской рассеянностью. Сами же потом жалеть будут,
растеряши. Ну а его дело письмо поднять. Кому как не ему - почтальону. Это его прямая
обязанность.
Он стоял у ступенек, держал конверт в руке и силился разглядеть адресата. Ого! А его
ведь нет. Вернее есть, да он не живой.
"В дом номер такой то, улица такая та", и город тоже указан. Что же это, выходит,
письмо всему дому отослали? Чудеса под новый год! И потеряли послание уже перед самым
входом. Рука непроизвольно тянулась почесать в затылке, но мешала толстая вязаная
шапка.
Чуть помедлив, Константин принял решение - он доставит письмо сам. Исправит ошибку
неведомого и нерадивого почтальона. Письма терять, это последнее дело. Особенно такие.
Все еще держа конверт в руке, зашел в подъезд, рассеянно кивнул консьержке и получил
в ответ холодный неприязненный взгляд - почтальонов она не любила. Перед набором
почтовых ящиков - одинаковых с лица и крашенных унылой зеленой краской остановился в
некотором недоумении.
Легко сказать доставить письмо. А кому прикажете его доставлять, если адресовано
всему дому?
- Задачка... - сказал Константин.
Он снова посмотрел на конверт. Странный какой-то, бумага плотная, белая, шелковистая
на ощупь. Уж не веленевая ли? И почерк фиолетовыми чернилами. Коллективное послание
засекреченной организации анонимов соборному разуму панельной многоэтажки.
Ну не бросать же его здесь!
- "И что ты будешь делать, Костя-почтальон?" - спросил Поляков сам себя, - "Это ведь
можно сказать тест твой на профпригодность! Да что там, на мораль тест, на
порядочность!"
Может очень важное это письмо, и зависит от него многое. Может быть, люди, что
отправляли, его истово молились, лишь бы дошло. А что? Все может быть!
Женщины всегда говорили Константину, что он похож на большого ребенка. Сам он считал,
что просто остался в душе молодым. Если вспомнить его детство - проведенное среди
запаха сургуча, чернил, хруста желтоватой плотной бумаги и канцелярских скрепок в
крохотной конторке его отца, также почтового работника, в этом не было ничего
удивительного.
С таким детством точно потом будешь играть всю жизнь. Носить тяжелую сумку на ремне и
воображать себя рыцарем без страха и упрека.
Письмо само не дойдет. Ноги письма - это почтальон.
Не доставить его - опозориться перед самим собой. И потому, более не медля ни минуты,
Константин Поляков углубился в хитросплетения коридоров, а далее в угластую спираль
лестничных пролетов.
Адресат живет здесь - в этом он был уверен, а, следовательно, адресата можно найти.
Первый же звонок в дверь извлек на свет божий небритую глыбастую личность с
похмельной тоской во взгляде. На вопрос "Не ваше ли это письмо" личность чуть
помолчала, соображая, а потом изрекла сакральное:
- Мужик, ты дурак?
- Я... - сказал Константин, но был оборван.
- Какое на хрен письмо? - осведомился жилец и стало ясно, что этот тип писем не
получал уже много-много лет. Конечно, кто такому напишет, отморозку.
Поспешно откланявшись, Константин поспешил выше, вдавливая кнопки звонков -
разнообразных по форме, круглых, квадратных, треугольных и модерново биодизайновых.
Иногда на звонки откликались, и иногда в распахнутой двери появлялся заспанный
обыватель. А чаще никто не появлялся, а просто подозрительный голос с затаенной
опаской вопрошал: "Кто там?" или "вам кого?" или даже "что вам надо?" причем таким
тоном, словно в задверенье были твердо уверенны, что он пришел сюда ограбить квартиру,
а их самих поубивать страшным и мучительным способом. Эти последние ему так и не
открывали, ничуть не поверив в то, что он почтальон.
Почтальоны не ходят по квартирам - это да.
Как бы то ни было, ответ всегда был один: нет, не знаем, не видели, молодой человек
вы, по моему, дурью занимаетесь. Странный конверт мялся в руках, его брали, смотрели
чуть удивленно, а потом поспешно возвращали почтальону. Как правило с уверениями в
безнадежности его задачи.
- Ну тебе что, больше всех надо? - толстая неестественно крашенная под блондинку тетка
с десятого этажа возвратила Константину успевший поднадоесть конверт, - Не твое ж
письмо. Да и адрес какой-то дурацкий. Кинь ты его, пусть лежит!
- Да не могу я его кинуть, - вздохнул Поляков, - люди ж писали, старались, надеялись
что б дошло. Вам бы понравилось, если бы ваше письмо вот так вот в снег забросили?
Тетка помолчала, вглядываясь в него - по виду типичная продавщица с вещевого рынка.
Типичнейшая. Может быть, вспоминала, кому когда в последний раз писала такое письмо.
Такое, чтобы страстно желалось ему дойти.
- У вас на почте все такие? - спросила, наконец, она.
- Нет, - ответил Константин сухо, пряча письмо в сумку, - Ну если вы не знаете, то я
пойду. Мне еще четыре этажа обходить.
- Постой, - после паузы сказала наверное-продавщица-с-вещевого-рынка, - дай-ка мне еще
раз глянуть.
- Что, вспомнили, что прийти должно? - Поляков извлек конверт и передал собеседнице.
- Не... не должно. С таким адресом оно вообще никуда не придет, - она вгляделась в
письмо, в писанный фиолетовыми забавными чернилами адрес, - То-то я смотрю почерк
знакомый.
- Узнали?
- Это ж Красноцветова почерк! Точно его! Этого, у которого собака есть еще.
- Ну вот, выходит есть смысл в моей затее, - сказал Поляков, - а где он живет ваш
Красноцветов.
- А вот, - хочу-быть-блондинкой кивнула на дверь напротив, - здесь он и живет. Только
ведь не он вам тогда нужен. Не станет же он сам себе письмо адрессовывать.
Константин кивнул и, перейдя лестничную площадку, вдавил кнопку звонка неведомого
Красноцветова, который находит удовольствие в написании писем самому себе.
Где-то в глубине курлыкнул звонок - раз другой, потом еще раз. После настала тишь.
Поляков обернулся - тетка-продавщица все еще стояла в железных дверях своей квартиры и
с интересом следила за его действиями.
Константин позвонил снова и опять тщетно - ни Красноцветов, ни его большая собака не
отозвались.
- Нету его, - откомментировала словоохотливая соседка, - наверное, собаку пошел
гулять. Ты подожди немного, он ее нагуляет и вернется. Хочешь, зайди ко мне?
- Да нет, спасибо, - быстро сказал Поляков, - у меня время... смена скоро к концу
подойдет. Он, небось, во дворе гуляет? Пойду, попробую его там поймать.
- Ну, пробуй, - усмехнулась "продавщица", - у него большая такая овчарка. Альмой
кличут.
С грохотом захлопнулась за ней дверь. Поляков вприпрыжку побежал вниз, перескакивая
по две ступеньки зараз. Сумка постукивала его по боку - не сильно, она много убавила в
весе под конец обхода.
Впору было себя поздравить - странное письмо все же нашло адресата. Стоило приложить
чуточку усилий ради этого. Взамен получаешь целое море морального удовлетворения.
Лишь бы Красноцветов - письмописец анонимный оказался сейчас во дворе. Поляков
припомнил, что вроде бы смутно видел некую собаку во дворе. Может быть даже овчарку.
Выходя на улицу, Константин против воли широко улыбался - к нему всегда приходила эта
идиотская улыбка после удачно выполненной смены. Ухмыл абсолютно счастливого, а потому
стоящего на грани идиотизма человека.
Хлопнула дверь и почтальон замер на крыльце, полной грудью вдыхая морозный воздух.
Прибавилось света на мутных небесах, прибавилось озабоченного народа на улицах, машины
резали снег шинами и грозили превратить его к полудню в грязно-бурое месиво. Последние
звезды неохотно покидали играющий сине-фиолетовым небосклон. Где-то за монолитными
стенами домов занималась заря. Припозднившийся автомобиль мусорщиков, обросший
коричневыми дурнопахнущими сосульками, замер подле мусорных баков.
Поляков шумно и с чувством выдохнул воздух, орлиным взором оглядел двор в поисках
собачника (ни какого намека на того), и сделал шаг вперед.
Правый его каблук поскользнулся на ледяном пятачке размером с мелкую монетку, центр
тяжести моментально сместился, левая нога начала перемещение в поисках утраченного
равновесия, но ей на пути встала маленькая снежная горка, что терпеливо копилась здесь
последние полмесяца. Вся это мудреная игра гравитации и вестибулярной системы
Константина Полякова случилась в течение одной единственной секунды, по истечении
которой он стал необратимо заваливаться назад, дергано размахивая руками в поисках
опоры. Ноги выскользнули из-под него и взвились куда-то вверх, голова закинулась и
изумленные глаза успели лишь обозреть низкий потресканный козырек над подъездом.
Руки патетически взмахнули, а сумка... сумка, груженная остатками почты, последовала
вслед за ними, шумно и во всем выбросив свое содержимое в холодный зимний воздух.
Потом притяжение приняло Константина в свои жестковатые объятия, так что на миг или
два он потерял всякое ощущение, кроме звона в ушах и играющей колкими звездами темноты
в глазах.
А когда открыл глаза и сумел приподняться, то увидел, как содержимое его сумки уносит
игривый новогодний ветерок. Всего ничего содержимого - журнал, две мигом вымокшие
газеты и одно письмо.
То самое письмо! И так как оно было много легче, чем остальная почта, то и летело все
быстрей - прочь от предназначенного ему дома, подъезда, и нерадивого почтальона.
Оскальзываясь, Поляков поднялся на ноги и, проклиная все на свете, побежал вслед за
злосчастным куском бумаги. Но куда там - ветер был явно быстрее.
Белой бумажной птицей письмо сначала воспарило вверх на уровень второго-третьего
этажа, а потом, мягко спланировав к земле, величаво опустилось на играющую гнилостным
многоцветием мусорную кучу. Прямо в мусорный бак.
Константин болезненно скривился - ну почему, почему так не везет? Почему все
срывается в последний момент.
Мусорный бак тоже поднимался в воздух - туда, где только что парил белый конверт.
Только не сам - ему помогла подъемник мусоровозки, той самой, что припозднилась.
Письмо лежало на краю бака и его было четко видно, вот только недолго ему оставалось
быть на дневном свету.
- Нет! - закричал Поляков, - нет! Стойте! Стойте! Там письмо!!
Подъемник достиг верха и, оглашая окрестности надрывным воем и скрежетом, вывали
содержимое контейнера в благоухающее нутро грузовика. На миг мелькнул белый цвет и тут
же скрылся под слоем отбросов. Хлопнула дверь машины.
Грузовик тронулся. Поляков все еще бежал за ним и что-то вопил, хотя больше всего ему
сейчас хотелось сесть на землю и расплакаться от бессилия. Прохожие с неприязнью и
даже с откровенным страхом косились на него - вон, мол, псих побежал. Допился совсем.
Шапку потерял, куртка в грязище какой-то...
В конце концов, он устал и остановился прямо посреди улицы. Это был конец истории с
письмом. Никто его уже не получит, никто не узнает, что там было написано. А он,
Константин Поляков такими темпами точно разучится уважать себя. Грузовик с выписанным
белой краской номером на борту заворачивал на соседний проулок.
Грузовик. Номер... Стоп. Тяжело дыша, Константин всматривался как белые буквы
исчезают за углом. Запомнил их, так ведь? Их легко запомнить.
- Я же почтальон, - сказал Поляков.
- Че, правда? - спросил проходящий мимо парень в черной кожанке. Спросил и пошел себе
дальше.
- Я почтальон! - продолжил Константин, - Мне же вся информация доступна. Где ж ей еще
быть как не на почте!
- "Дубина!" - это уже про себя.
Надежда имеет гнусное свойство помирать последней. Поляков уже ловил машину. Ему не
останавливались - видимо из-за внешнего вида и диковато блестящих глаз. Усилием воли
он привел себя в порядок, даже вернулся и подобрал выпотрошенную сумку, лежащую на
заснеженном тротуаре, как недавно сбитое автомобилем маленькое животное. Отряхнул
грязь с куртки, запихал отсыревшие журналы в сумку - кто-то получит некондицию, ну да
ничего, это вам не письма, еще придут.
С тонкой сумкой на боку он стал выглядеть приличнее - потрепанный жигуль со своим
водилой милостиво согласился взять его на борт.
- Что парень так смотришь? - спросил пожилой, со следами былой интеллигентности,
водила.
- Письмо, ушло.
- От невесты?
- От собачника... всему дому... в помойку.
И Поляков получил в свой адрес очередной подозрительный взгляд. Удивительно, как
быстро начинается людской остракизм, стоит лишь ненамного ступить в сторону.
- Я почтальон. - Сказал Константин, - я должен доставить письмо.
- Да-да, должен, - быстро сказал водитель и замолчал. Впрочем, ненадолго - почтовое
отделение было уже совсем рядом.
Из машины Константин вылетел пулей - он не знал, сколько времени осталось
существовать безвременно пропавшему листку бумаги.
В помещении почты было пустынно - как обычно. День будний, народ большей частью на
обходах. Благодать.
Не снимая заснеженной куртки, Константин подсел к одному из компьютеров и, вознося
горячечные славословия современной технике забрался в базу коммунальных услуг города.
Комп зашкворчал жестким диском - медленно и заторможено, аппаратура у них в отделе
была не очень. Но и этого должно хватить.
Информация неохотно выползла на экран - о, это просто чудо! О том, сколько бы
пришлось рыться в бумагах, не будь этих компьютеров, Полякову и думать не хотелось.
Так. База. Дальше листать, дальше. Вот оно - у нас тут три свалки и два
мусоросжигателя. Ну надо же! Теперь карту района, и ближайший пункт переработки
мусора. Все просто и логично - все централизованно, и именно туда свозят свой
дурнопахнущий груз машины обслуживающие район.
Нашел. И подробный адрес тут же. Поляков чувствовал, что снова улыбается. Довольно
глупо, и может быть, даже безумно. Но ему было плевать.
Письмо дойдет. Дойдет!
Отловил очередного частника на выходе из почты. На это раз подержанную выше всяких
пределов иномарку. Назвал адрес и поехал. Смена была в этот раз какая-то ненормальная.
Авантюрная была смена.
Константин не мог понять, почему его так волнует это письмо. Это походило... скорее
на одержимость. Было в нем что-то нездоровое. Он хотел доставить письмо. Доставить...
любой ценой!
И надежда расцвела, распускалась буйным цветом, пока он ехал по проснувшимся улицам,
слушал гудки машин и неумолчный, затмевающий все и вся шорох людских шагов.
Мусоросжигатель оказался именно таким, каким и представлялся Константину Полякову -
большим, скособочившимся и уродливым. Высокая закопченная труба делала его неприятно
похожим на крематорий.
В узких раскрытых воротах никого не было. Одинокий и ржавый мусоровоз притулился
справа. Видно было, что он давно не ездил.
Сбоку обнаружилась бытовка, у которой обретался сморщенный, запойного вида старичок в
заляпанной до полной заскорузлости телогрейки. В руках у него дымилась мятая
"Беломорина". Руки старика подрагивали и красный огонек чертил в холодном воздухе
замысловатые кривые, как подожженный бензиновой смесью шмель.
- Ты куда, а? - спросил старикан.
Константин резко повернулся к нему и гордый обладатель телогрейки вздрогнул, увидев
его взгляд.
- Где у вас сжигают мусор? - четко спросил Поляков.
- Т... тама... - сказал старичок неожиданно дрогнувшим голосом, - а...
- Мне нужна машина с номером триста девять! Там есть машина с номером триста девять!?!
- В-вроде была... - молвил телогрейка и, вдруг уронив "Беломорину", заспешил себе в
бытовку.
Константин пошел прочь от него, вглубь предприятия. Он заметил, что из трубы уже
вовсю валит дым. Такой, какой и положено крематорию - тяжелый и маслянистый.
Машину номер триста девять он отыскал у одной из печей - глупо было бы не отыскать,
она одна единственная находилась сейчас на территории, самая последняя. Кузов вплотную
к печи, уже готов вывалить свое содержимое в широкий желоб, что заканчивался в ревущем
оранжевом пламени. Подле неторопливо работали два мусорщика.
Увидев подбежавшего Константина, они приостановили свою деятельность - один из них
застыл, положив руку на рычаг опрокидывания кузова. Пламя ревело и бесновалось в печи
- совсем рядом. Мусорщики стояли и смотрели на Полякова. Удивленно и с некоторой
тревогой.
- Тебе чего, парень? - после паузы спросил один из них - низенький, массивный, с
темным нездоровым лицом.
- Вы не должны сжигать сейчас мусор. - Сказал почтальон.
- Что? - не понял мусорщик.
- Вы! Не должны! Сейчас! Сжигать мусор! - Повторил Константин, чувствуя, как что-то
сжимается в груди. Он кивнул на второго мусорщика, - отойди от рычага.
- Эй, да ты чего! - не понял тот.
- Отошли от машины!!! - заорал Поляков - мусорщики отшатнулись от него - а затем
рванулся вперед, к мусоровозке.
Наплевать на этих двух идиотов! Да он сам разгребет эту мусорную кучу!
Плотный мусорщик его не пустил - вцепился мертвой хваткой, силясь оттащить от
товарища, и заорал оцепеневшему напарнику:
- Васька! Беги к Толянычу, пусть охранку зовет!!! Ну, быстрей!
- П-Пусти!! - злобно хрипел Константин.
И напарник побежал. Резво так. Вот только перед этим все-таки дернул рычаг. С
натужным гудением кузов начал подниматься, а первые потоки мусора устремились в
полыхающую печь. Увидев это, Поляков похолодел.
- Нет... - шипел он, напирая на мусорщика, стремясь завалить его, затоптать, пройти по
нему и добраться до машины, прежде чем письмо окажется в огне. Но мусорщик попался
сильный - держал, как и прежде, хотя глаза у него же вылезали на лоб - никогда раньше
он не встречал человека, который бы вырывался с такой силой.
Мусор устремился вниз, пламя вспыхнуло ярче, взревело как дорвавшийся до добычи дикий
зверь. У дальних ворот кто-то испуганно кричал.
- Что ж... ты делаешь... сволочь... - хрипел Поляков, но уже понимал - все напрасно.
Письмо должно быть сверху, оно ведь было в последней порции отбросов. Наверняка оно
уже бесследно исчезло в пламени. И надежду тоже можно сжечь.
И тут... Константин даже подумал, что это у него мелькает в глазах... Белое, белый
ослепительно белый листок взмыл вдруг от машины, прямо из мусорной кучи, подхваченный
тепловым потоком из печи. Белый-белый конверт. Кружась, как исполинская снежинка, он
мягко приземлился под ноги борющимся Полякову и мусорщику.
Игра случая, чудо, не вовремя возникшее крошечное возмущение воздуха - и вот легкий
конверт, подхваченный ветерком взмывает из тяжелой, разлагающейся массы.
Поляков обмяк. Не ожидавший этого мусорщик мощным толчком опрокинул его на снег.
Прямо к письму. Оно было рядом, письмо, только протяни руку.
И Константин схватил его. Письмо. Его письмо, которое надо доставить. Словно от этого
зависит твоя жизнь.
Мусорщик оторопело пялился, как этот ненормальный, только что рвавшийся к машине,
схватил с земли какой-то грязный бумажный листок и побежал прочь. Побежал, честное
слово - УЛЫБАЯСЬ! И бравый работник коммунальных служб не стал его преследовать -
парень был явным психом. А с такими связываться - себе дороже.
Константин Поляков бежал по утреннему городу, натыкался на людей, шарахался от них и
снова бежал. Все было хорошо, он победил.
Вроде бы от мусоросжигателя за ним кто-то бежал. Вопили угрожающе в спину - он не
обращал внимания, может быть, это была пресловутая охрана. Наплевать. Вопящий отстал
через полкилометра.
Еще через километр Поляков остановился, чтобы отдышаться - люди обходили его со всех
сторон, а он стоял, и пальцами нервно гладил шероховатый конверт...
Шероховатый?! Но, постойте, он же был гладким!!!
Дрожащими руками почтальон поднес конверт ближе к глазам, чтобы блекнущий свет фонаря
освещал написанное на неровной бумаге:
Кому: А. В. Щелкову.
Город. Московской области. Дом такой, квартира такая то.
Почтовый индекс указан.
От. Сихрулева О.Д.
Город Алма-ата. Казахстан. Почтовый индекс...
Указан...
Почтальон Константин Поляков без толстой, равно как и тонкой сумки на ремне (потерял
где-то, пока бежал) громко и жизнерадостно засмеялся. Заливисто и громогласно, и люди
сразу же подались в стороны от него, обходя на безопасном расстоянии. А он все смеялся
и смеялся, а пот ом стал с остервенением рвать конверт. Не тот конверт с не тем
письмом. Рвал его на мелкие кусочки и разбрасывал их в воздух в пародии на снег. Это
было даже красиво.
Постояв еще минут десять, он неторопливо пошел домой. И только через половину
квартала он задал себе вопрос: "Что это было?"
Еще через километр все происшедшее в это утро уже казалось то ли дурным сном, то ли
прошедшим безумием.
Он все шел и шел, и спрашивал себя, на кой черт ему понадобилось доставлять это
письмо. Зачем ему оно вообще сдалось? И не находил ответа.
Уже у самого дома он уже был полностью уверен, что не было никакого послания
обращенного всему дому, а бегал он с этим идиотским посланием из Казахстана. Просто
маленькое помутнение... совсем маленькое.
И пребывал он в этой святой уверенности еще две недели. Встретил новый год и почти
что забыл об этом злосчастном утре. Вот только как-то раз у давешнего дома его
окликнули. Поляков обернулся и увидел ту саму тетку, что выглядела типичной
продавщицей с лотка. Он смотрел на нее и глупо мигал.
- Ну что? - спросила она, - Нашли Красноцветова то своего?
Константин открыл рот, чтобы что-то сказать, да так и остался. Воспоминания и
нереализованные желания проносились у него в голове.
Но было уже поздно - после того случая Константин Поляков, почтальон, понял, что
больше не любит свою работу.
Сергей Болотников. Действо (роман).
Страница 6.
<предыдущая>
<следующая>
|
|