Кондуктор была огромной. Неимоверно. И чрезмерно громкой. Буквально сминая всех и вся, она продвигалась по явно узкому для нее жерлу автобуса и все что-то выискивала, вынюхивала:
– Ну чё? Кто тут вошел мне в заднюю часть? А?!.. Признавайтесь-ка… Ну чё? Девочки, мальчики, я долго ждать буду?.. Кто здесь необилеченный?!
– …
– Кто?! Не слышу!
– А я и ничего не говорил, – возмущенно заявил Варёнин.
– А билетик ваш?
– Мой.
– Что мой? Где он?
– Кто? – уточнил Варёнин.
– Так, – начала вскипать Кондуктор. – Вы шутки, что ли, шутите со мной?
– Я? – округлил глазки под круглыми же очками Варёнин. – И в мыслях не держал. С вашей рубенсовской красотой вряд ли стоит шутить…
– Чё сказал? Чё ты щас сказал, костлявый? Я вот сейчас не поняла, – угрожающе прищурилась Кондуктор.
– Я мм… так сказать… комплимент…
– А я вот сейчас как дроболызну тебе между ребер, – тихо так и как-то даже задушевно пообещала Кондуктор. – Как тебе такой комплимент?
– Это риторический вопрос?
– Чё? Не поняла юмора?
– Это ничего, – успокоительно промямлил Варёнин, инстинктивно прикрывая портфельчиком солнечное сплетение.
– Да, блядь, о чем с ней говорить, – сочувственно проговорил стоящий справа от Варёнина подвыпивший дедушка в потертой кепке. – Понаехали… И еще нам же хамят. Ты, сынок, послал бы ее лучше на хер…
– Ну ты, старый хер, – обратилась к дедушке Кондуктор. – Тебе чё больше всех надо… Предъяви билет!
– Да на хую я видал всю твою политику, – загадочно выразился дедушка, воинственно встряхнув кепкой.
– Материться будешь у себя в Хуево-Кукуево, – неожиданно отчитала его квадратная женщина со сложною химической завивкой.
– Ну уж простите, разъебить вашу мать! – ехидно проговорил дедушка.
– Ладно… – задумчиво сказала Кондуктор. – Я еще вернусь, – пообещала она и принялась протаранивать себе путь в другой конец автобуса.
– Вот и пиздюхай отседова, – вполголоса проворчал дедок в кепке.
– Да что ж это такое, – возмутилась квадратно-химическая женщина. – Не автобус, а блядский дом какой-то.
– Вы, наверное, хотели сказать публичный дом? – опрометчиво решил поправить ее Варёнин.
– Если я говорю блядский дом, – отчетливо выговорила Завитая, – значит, я это и имею в виду. Вы, может, меня еще и учить будете?
– Я…
– Я, между прочим, филфак закончила и кое-что…
– Простите, – поспешно оправдался Варёнин. – Так ведь сразу и не скажешь…
– Да на хую мы видали твой филфак, – радостно вмешался неугомонный дед. – Мы, блядь, конечно, университетов не кончали и шибко красивых слов не знаем… – внезапно он задумался. – Ну, блядь, разве что хуежопная пиздопроёбина... Только, дамочка, ебить вас за ногу, не надо лезть со своим ёбаным филфаком в чужой огород.
«Дамочка» непонимающе уставилась на Подвыпившего.
– Ни хера не поняла?.. – на всякий случай уточнил тот и вдруг добродушно расхохотался. – Да я и сам забыл, о чем пиздил… – и все же он сосредоточился и попытался снова выразить свою мысль. – Я, блядь, хочу сказать… Что я, блядь, хочу сказать?.. Вот блядь! Твою мать…
– Вы, вероятно, – решил помочь Варёнин развитию полемики, – желали бы обсудить проблему извечного ментального спора между интеллигенцией и простым, если вас, разумеется, не коробит эта формулировка, народом. Проблему, так сказать, культурного наследия речи. Я правильно понимаю вашу сентенцию?..
Ответа не последовало. Автобус напряженно затих и насторожился.
– Так вот, – вдохновенно продолжил Варёнин. – На чьей стороне, так сказать, прерогатива употребления нецензурной лексики? Имеет ли право интеллигенция покушаться на народное всё? В конце концов, полемически перефразируя классика, мы можем задаться обобщающим вопросом: что мат грядущий нам готовит?.. – Варёнин сделал интригующую, как он полагал, паузу. – Я выскажу сугубо личное мнение. Весь этот давний спор – полная хуйня. Глоссарий мата издревле принадлежит к нашему ебаному всеобщему – я, блядь, подчеркиваю всеобщему – наследию. И все эти копья только зря ломаются на хую, так сказать, истории. А История, мать вашу, она всегда права. И не надо здесь пиздить о прерогативе одного социального класса над другим. Просто интеллигенция несколько более культурно употребляет, простите, блядь, за невольный каламбур, неупотребительные жаргонизмы. На хуя же? – возникает невольный вопрос. А для того, разъебать вашу мать, чтобы этот самый культурный слой не накрылся маргинальною пиздой. Но по свой ментальной сути она (интеллигенция) не менее – а, возможно, даже и более – ебанутая, пизданутая и, не побоюсь этого слова, хуевая!.. Стало быть, мы пришли к ёбаному консенсусу?..
В салоне автобуса царила гробовая тишина. Даже дедушка отвернулся к окну, делая вид, что отсутствует вовсе. Как класс.
– А чем ты можешь доказать, – неожиданно нарушила культурный шок химическая «дамочка», весьма непоследовательно обращаясь к Варёнину то на вы, то на ты, – свою принадлежность к народу? Что право имеешь?
– А не тварь дрожащая? – докончил за нее Варёнин, как-то стеснительно усмехнувшись.
– Да! – громко встрял Подвыпивший. – Пиздить всяк не дурак. А ты, ёбте, делом докажи, что у тебя хуй между ног, а не… а не…
– А не ментальное сознание, – подсказала Квадратная.
– Мм… Ну что ж… – перестал, насколько мог, сутулиться Варёнин и, сверкнув вдруг озорным огоньком из-под очков, выпалил:
– А давайте-ка, господа, выкинем кондуктора из автобуса.
– Что-что-что-что? – как-то избыточно удивилась Химическая.
– Да! – воскликнул Кепка. – Костлявый дело говорит. Бля буду!
По салону прокатилось одобрительное и радостное гудение. Все уже выискивали кондуктора, которая раньше умудрялась заполнять собою добрую половину автобуса, а теперь вот куда-то запропастилась. Вскоре раздались истошные вопли:
– Да вы чё?!.. Народ! Озверели?!.. Я жаловаться буду!
– Крути ей руки!
– Сзади! Сзади заходи!
– Давно пора. Всех достала!
– Угу-угу. Заебала народ своими «билетиками».
– Ой мамочки!.. Мать вашу!!!
– И наподдай ей еще, когда вылетать будет!
– Я всех вас… всех!.. потом!!! Поплачете у меня! Козлы-ы!!!
– Давай-давай! Как раз остановка…
– Вот так!!!
– Врежь ей! Врежь напоследок!!!
– Разъёбыши недоёбаные! Я всех вас!.. Еби-и-и-ить!!! Ва-а-а-а-а-а-а-а-а-ашу-у-у-у!!!!!!!!!!!!!!!!
– Ай, блядь, как хорошо полетела…
– А что не едем-то?
– Да водитель не хочет.
– Братва, скидываемся! Рублей за триста поедет, как миленький!
– Да он, говорят, уже и за стольник согласен.
– Народ, быстрей! Пока не передумал!
– Давайте-давайте. А вы что, дамочка отлыниваете? Понемногу-понемногу. За всеобщее счастье надо платить… Вы серьезно? Полтинник? Вот широкая русская душа…
Уже через минуту, игнорируя безумные удары кондуктора, которыми она снаружи осыпала корпус автобуса, тронулись. Кондуктор поначалу еще долго трусила в хвосте автобуса, но так и не нагнала.
– Эх, – восторженно сказал кто-то. – Теперь хоть поедем, как люди.
– Наконец-то покой, – поддержали его.
– Благода-ать, – ласково и умиротворенно вздохнул Варёнин, достал из портфельчика джойсовского «Улисса» и с наслаждением погрузился в книгу.