На Главную
Новости Авторы Проза Статьи Форум Карта
О проекте Цитаты Поэзия Интервью Галерея Разное

 


        Олег Акимов


        Лейбин, Фрейд и Россия. «Нерусскость» психоанализа


        Эссе





– I –


Некрасиво выставлять себя в качестве примера, но если пример отрицательный, то, мне кажется, можно. Каюсь, в книге [1] на с. 183–184 я допустил сразу две ошибки в следующем предложении: «Но Анна Фрейд тоже родилась, когда Зигмунду было 3,5 года (май 1956 г. – декабрь 1958 г.)». Во-первых, Зигмунд родился в мае 1856 г., а Анна – в декабре 1858 г; во-вторых, разница между этими датами составляет 2,5 года. Ошибка эта тем для меня обиднее, что на с. 34 я уже писал, что «Анна появилась на свет 31 декабря 1858 г.; в это время Зигмунду было 2,5 года».

Владимир Ильич Ленин, громя своих идейных противником, говорил о двух типах ошибок. Можно ошибиться, сказав, что дважды два равно пяти, а можно ошибиться иначе, сказав, что дважды два равно стеариновой свечке. Того, кто ошибся в подсчетах, понять и простить еще можно, но тот, кто говорит о стеариновой свечке, никакого снисхождения не заслуживает, поскольку он не просто ошибается, а наверняка морочит голову людям. Вождь мирового пролетариата нынче не в чести, однако я готов с ним согласиться по этому пункту.

В самом деле, существуют ошибки и ошибки: первые мы прощаем, вторые нет, поскольку они принципиальные, а главное, существует большая вероятность того, что они совершаются со злым умыслом. Поверьте мне, дорогой читатель, ошибки, появившиеся в книге [1], являются непреднамеренными и относятся к разряду 2 х 2 = 5. Они не влияют на мою аргументацию, свидетельствующую о явной злонамеренности Фрейда. Хотя, на первый взгляд, следующие ошибки отца-основателя тоже представляются случайными.

В «Толковании сновидений» он пишет: «Исследование кокаина, произведенное мной в 1885 г., навлекло на меня тяжелые упреки. Близкий друг, умерший в 1895 г., благодаря злоупотреблению этим средством ускорил свою смерть» [5, с. 120]. В книгах [1] и [2] я последовательно доказывал, что ошибки в указанных датах не случайны: «Нельзя не заметить, как тщательно скрываются следы преступления. Для этого в сне об инъекции Ирме Фрейд изменил год смерти Флейшля с 1891 на 1895, а год начала экспериментов с кокаином – с 1884 на 1885. Джонс сообщил, что первую инъекцию кокаина Фрейд сделал Флейшлю 1 мая 1884 г.» [1, с. 147]. Я считаю, что отец-основатель из ревности к Берте Паппенгейм (она же – Ирма и она же – Анна О.) преднамеренно травил кокаином и, возможно, морфином коллегу Эрнста Флейшля. Именно он, Зигмунд Фрейд, сделал всё от него зависящее, чтобы Флейшль покончил с собой.

Ирвинг Стоун при описании трагической сцены ухода Флейшля из жизни, не сказав, кто именно сделал последнюю инъекцию, вложил в уста Фрейда слова: «Он красив даже в смерти» [6, с. 311]. Я подозреваю, что смертельную дозу наркотика ввел Флейшлю ни кто-нибудь, а сам Фрейд. Его друг-враг беспомощно лежал в постели и был так слаб, что не мог пошевелить и пальцем. Не думаю, чтобы присутствовавшие при этом Брюкке, Брейер и Экснер взяли на себя смелость сделать смертельный укол. За десять лет до этого Фрейд обдуманно и хладнокровно – я в этом уверен – ввел недопустимую дозу морфина Берте за то, что она отвергла его любовь и предпочла Флейшля. Вокруг этого ужасного случая, после которого Брейер уже и не надеялся вернуть несчастную девушку к жизни, вращаются все события, рассказанные в сновидении об инъекции Ирме. В течение многих лет Фрейда мучили кошмары, как он убивает свою возлюбленную. Написав литературно-психологический роман под названием «Толкование сновидений», автор тем самым надеялся избавиться от своего комплекса вины, а заодно преподнести человечеству, на которое он обиделся, фальшивую теорию снов.



– II –

Родоначальник психоанализа не мог похвастаться благородством происхождения. Родители наградили его такими неприятными чертами характера как безграничное тщеславие, душевная чёрствость, грубость и несправедливость к людям. Одной из выдающихся черт его эгоистичного, завистливого и подлого нрава была уникальная способность манипулировать людьми, поэтому все перечисленные недостатки нередко оборачивались у него чуть ли не в его достоинства. Он умел обмануть и притворяться так, что никто из окружающих не мог и заподозрить, будто имеет дело с матёрым мошенником. Фрейд постоянно играл, ничего не делал просто так, исходя из сострадания, справедливости или объективной истины. Все у него подчинялось личным интересам. Ему было плевать на больных и науку, он никогда не был честным врачом и истинным ученым, однако умело прикидывался ими.

Другой отличительной чертой его характера была литературная одаренность. Писал он легко и образно, читать его было интересно. Красивый стиль и захватывающие сюжеты скрывали изъяны его лицемерного характера. Свою биографию он полностью сфальсифицировал. Ложь о себе он внедрял разными способами, но наиболее хитроумным был способ фабрикации собственных же писем, которые он якобы отсылал невесте (три письма я проанализировал в книге [1]). Его фальшивое учение неотделимо от его неправедной жизни. Не закончив университета, он взялся «анализировать» чувства своей возлюбленной, Берты Паппенгейм, для чего начал интенсивно колоть ей морфин, дабы вызвать у нее «навязанную истерию». Ее галлюцинации и «гипноидные состояния» он потом описал в книге «Исследования истерии» [7]. Первый случай истории болезни Анны О., как и все четыре последующих, он сочинил сам от начала и до конца, не прибегая к помощи своего наставника Йозефа Брейера.

Апологеты психоанализа этот факт не признают, но его сможет установить любой внимательный читатель, если сравнит стиль написания всех пяти случаев. Образное описание событий сразу выдает фрейдовскую манеру письма. Брейер писал сухо и отстраненно, он никогда бы не получил премию Гёте, которую вручили Фрейду. В разделе, посвященном Анне О., Фрейд вложил два ее описание: первое [7, с. 39–61] написано как художественный роман, второе [7, с. 61–67] похоже на медицинский отчет, выглядит более сдержанно. Содержание обоих кусков истории болезни довольно сильно разниться. Первый кусок истории также можно подразделить на две части, отличающихся между собой, и т.д. В своей третьей книге о Фрейде, которая выйдет в следующем году, я подробно анализирую недавно вышедшие у нас в стране «Исследования истерии», положившие начало бесконечным фальсификациями венского чудотворца, который за всю жизнь не вылечил ни одного больного. Читатель еще раз сможет убедиться в справедливости ранее сделанных выводах о мошеннической манере работы прославленного отца-основателя.

После трагических событий, описанных в завуалированной форме в книге «Толкования сновидений», Фрейд стал неустанно повторять, будто бы Берту Паппенгейм он и в глаза не видел. Вообще, в его книгах содержится немало автобиографических фактов, только их надо уметь прочитать. Например, внимательное чтение позволяет понять, что мать Фрейда, Амалия Натансон, в течение пяти лет, с 1851 по 1856 г. была невестой сына Якоба Фрейда, Филиппа. После того, как невеста переспала с отцом жениха и родила Анну, жених уехал в Англию, а его невеста стала третьей женой Якоба Фрейда. В качестве его второй жены выступала домработница Моника, которая нянчилась когда-то с Филиппом, а потом с маленьким Зигмундом. Свои детские отношения к матери и сестре Анне взрослый Зигмунд описал в «Анализе фобии пятилетнего мальчика». В этом произведении маленькая Берта – это та самая Берта Паппенгейм, в которую потом влюбился автор.

Филипп втянул весь род Фрейдов в преступный бизнес по изготовлению и распространению фальшивых русских купюр. В тюрьму пошел Йозеф Фрейд, хотя главная вина лежала на Филиппе и, по-видимому, Амалии, родные которой проживали в Одессе. Эти факты Фрейд тщательно скрывал, хотя кое-что прочесть удается в его так называемой «Книге снов» [5]. Об этом я рассказывал в статье [3], опубликованной в сети, однако исчерпывающую информацию можно получить всё же только по прочтению книг [1] и [2].



– III –

Существует большая группа людей, которая, изучая труды основоположника психоанализа, абсолютно не замечает обмана автора. Другая, гораздо меньшая группа, видит у него некоторые ошибки, но не считает их принципиальными, так что для них Фрейд остается гениальным мыслителем, который подарил человечеству великую теорию и оригинальную психотерапию. Наконец, есть третья категория людей, которая видит в деятельности «великого и гениального» сплошной блеф. К этой очень немногочисленной группе отношусь и я, неисправимый скептик. Неожиданно для себя я оказался в одной компании с Жириновским, который в прошлом году активно выступил против известного в нашей стране политического технолога Яны Станиславовны Дубейковской. В статье [4] я выразил свою солидарность с позицией вице-спикера Государственной Думы, хотя мне это было сделать нелегко, поскольку мои жизненные ориентиры сильно отличаются от ориентиров Владимира Вольфовича. Но его критика в адрес бывшего руководителя избирательного штаба Глазьева на прошедших президентских выборах, нынешнего доцента Высшей школы экономике и директора коммерческого предприятия ООО «Центр Прикладного психоанализа» мне показалась справедливой.

В указанной статье я выразил обеспокоенность тем, что после выхода указа Ельцина за № 1044 от 19 июля 1996 г. «О возрождении и развитии философского, клинического и прикладного психоанализа» в стране сложилась ненормальная ситуация: фрейдизм превратился в государственную идеологию России. В соответствии с названием и сутью указа учение Фрейда проникло во все поры нашей повседневной жизни. В своих книгах я пытаюсь донести до сознания россиян ту важную мысль, что психоанализ не нужен России, опасен для подрастающего поколения, а Дубейковская как раз превосходно продемонстрировала это. Ее методы работы на политической арене безнравственны и крайне агрессивны. Как она выразилась в одном из выступлений, ее основным инструментом в политике является эдипов комплекс «отцеубийцы». Дубейковская закончила Восточно-Европейский институт психоанализа (ВЕИП). В статье [8] она написала: «Еще учась в ВЕИПе, я начала заниматься избирательными кампаниями и поэтому очень внимательно относилась ко всему, что было так или иначе связано с политическим психоанализом или психоанализом политики».

Гитлер говорил, что масса – это женщина, нуждающаяся в заботливом хозяине: «Душа народа отличается во многих отношениях женственными чертами. Доводы трезвого рассудка на нее действуют меньше, нежели доводы чувства». В первой главе первой части «Mein Kampf» он писал: «Психика широких масс совершенно невосприимчива к слабому и половинчатому. Душевное восприятие женщины менее доступно аргументам абстрактного разума, чем не поддающимся определению инстинктивным стремлениям к дополняющей ее силе. Женщина гораздо охотнее покорится сильному, чем сама станет покорять себе слабого. Да и масса больше любит властелина, чем того, кто у нее чего-либо просит. Масса чувствует себя более удовлетворенной таким учением, которое не терпит рядом с собой никакого другого, нежели допущением различных либеральных вольностей. Большею частью масса не знает, что ей делать с либеральными свободами, и даже чувствует себя при этом покинутой. На бесстыдство ее духовного терроризирования со стороны социал-демократии масса реагирует так же мало, как и на возмутительное злоупотребление ее человеческим правом и свободой. Она не имеет ни малейшего представления о внутреннем безумии всего учения, она видит только беспощадную силу и скотски грубое выражение этой силы, перед которой она в конце концов пасует».

Психоаналитик Дубейковская вслед за фюрером повторяет: «"Масса" (в смысле электорат) действительно женственна и поэтому избиратели гораздо легче проецируют свои переживания и надежды на кандидатов, имеющих мужские вторичные половые признаки…» [8].

 

Дубейковская – это еще цветочек; уж кто является ягодкой, так это декан Факультета глубинной психологии ИПИС В.А. Медведев. Вот он действительно смертельно опасен для России. Его отделение ведет подготовку специалистов по теории и практике глубинно-психологического манипулирования политическими процессами, манипулирования в сфере PR и СМИ, т.е. по одурачиванию нас с вами. Личность, отдельно взятый человек ни во что не ставится. Пропагандисты-манипуляторы, эти услужливые псы при вождях, нам говорят о неком воздействии на бессознательную часть психики, на глубинное Оно; они уверяют, будто им ведомы какие-то особые законы управления людьми.

Но фактически мы имеем дело с обычным оболваниванием населения, которое осуществлялась во все времена особенно при тоталитарных режимах Сталина и Гитлера. Меняется фразеология, суть же остается неизменной. Советские гебельсы осуждали «Mein Kampf», однако управляли страной по Гитлеру: власть каждого вождя сверху вниз и ответственность перед вождем снизу вверх. Это – принцип демократического централизма, действующий и в нацистской Германии.

Нынешние психоаналитики тоже морочат людям голову не хуже Гитлера, но при этом взяли на вооружение уже фрейдистскую фразеологию. Медведев говорит о «русскости» как о национальном духе, превосходящем дух любой другой нации. Об этой незримой субстанции он говорил и написал немало. Я не стану пока анализировать его выступления – это тема отдельного разговора. Но пусть декан почитает не только книгу недоделанного полуфашиста Гюстова Лебона «Психология народов и масс», но и книгу окончательного фашиста Адольфа Гитлера «Моя борьба».

В шестой главе «Военная пропаганда» фюрер писал: «…Пропаганда вечно должна обращаться только к массе. Для интеллигенции или для тех, кого ныне называют интеллигентами, нужна не пропаганда, а научные знания. Как плакат сам по себе не является искусством, так и пропаганда по содержанию своему не является наукой… Все искусство тут должно заключаться в том, чтобы заставить массу поверить: такой-то факт действительно существует, такая-то необходимость действительно неизбежна, такой-то вывод действительно правилен и т.д. Вот эту простую, но и великую вещь надо научиться делать самым лучшим, самым совершенным образом. И вот, так же как в нашем примере с плакатом, пропаганда должна воздействовать больше на чувство и лишь в очень небольшой степени на так называемый разум… Всякая пропаганда должна быть доступной для массы; ее уровень должен исходить из меры понимания, свойственной самым отсталым индивидуумам из числа тех, на кого она хочет воздействовать. Чем к большему количеству людей обращается пропаганда, тем примитивнее должен быть ее идейный уровень… Чем меньше так называемого научного балласта в нашей пропаганде, чем больше обращается она исключительно к чувству толпы, тем больше будет успех. А только успехом и можно в данном случае измерять правильность или неправильность данной постановки пропаганды… Восприимчивость массы очень ограничена, круг ее понимания узок, зато забывчивость очень велика. Уже по одному этому всякая пропаганда, если она хочет быть успешной, должна ограничиваться лишь немногими пунктами и излагать эти пункты кратко, ясно, понятно, в форме легко запоминаемых лозунгов, повторяя все это до тех пор, пока уже не может быть никакого сомнения в том, что и самый отсталый из слушателей наверняка усвоил то, что мы хотели. Как только мы откажемся от этого принципа и попытаемся сделать нашу пропаганду многосторонней, влияние ее сейчас же начнет рассеиваться, ибо широкая масса не в состоянии будет ни переварить, ни запомнить весь материал. Тем самым результат будет ослаблен, а может быть, и вовсе потерян… Народные чувства не сложны, они очень просты и однообразны. Тут нет места для особенно тонкой дифференциации. Народ говорит "да" или "нет"; он любит или ненавидит. Правда или ложь! Прав или неправ! Народ рассуждает прямолинейно. У него нет половинчатости… Даже если бы содержание нашей пропаганды было совершенно гениальным, все-таки она не могла бы иметь успеха, раз забыта главная, центральная предпосылка: всякая пропаганда обязательно должна ограничиваться лишь немногими идеями, но зато повторять их бесконечно. Постоянство и настойчивость являются тут главной предпосылкой успеха, как, впрочем, и во многом остальном на этом свете. Как раз в области пропаганды меньше всего можно прислушиваться к эстетам или пресыщенным интеллигентам… Серьезная пропаганда существует не для того, чтобы удовлетворять потребность пресыщенных интеллигентов в интересном разнообразии, а для того, чтобы убеждать прежде всего широкие массы народа. Массы же в своей косности всегда нуждаются в значительном промежутке времени, раньше чем они даже только обратят внимание на тот или другой вопрос. Для того же, чтобы память масс усвоила хотя бы совершенно простое понятие, нужно повторять его перед массой тысячи и тысячи раз».

Вот у кого надо учиться манипулированию сознанием! Гитлер умел по-настоящему «пиарить». Ознакомившись с работами Медведева, я понял, что он готовит кадры по разрушению и без того слабых демократических институтов России. Дай ему волю и он в два счета превратит гражданское общество в безликую массу, готовую по призыву вождя пойти на любое преступление против человечности.



– IV –

Деятельность Медведева, Дубейковской (они, кстати, большие друзья) и прочих деятелей психоаналитической «науки», конечно, очень опасна для нашей страны, но они все-таки относительно молоды, так что сохраняется небольшая вероятность их исправления. Куда более опасными мне представляются люди, имеющие за плечами советский опыт пропаганды тоталитарной идеологии. В этом небольшом очерке я хочу указать на одного последователя Фрейда, который не просто заблуждается в своих взглядах на психиатрию, как, например, Дубейковская, но являются коварным игроком. Как было объявлено в начале повествования, в качестве мишени я выбрал Лейбина Валерия Моисеевича, обладающего некоторыми характерными чертами своего кумира, хотя читатель должен понимать, что он не единственный. Есть, например, у нас в стране выдающийся философ-психоаналитик П.С. Гуревич, который, как и Лейбин, участвовал в огосударствлении фрейдизма. Этот старый марксист тоже знает толк в идеологической пропаганде. Психоанализ, по Гуревичу, это не какой-то там частный метод врачевания душевнобольных. Для него фрейдизм – первая философия жизни, которой обязан овладеть любой законопослушный гражданин России.

«Студенты должны усвоить, – пишет он в своих Методических рекомендациях по курсу Теория и практика психоанализа, – что психоанализ понимается, прежде всего, как философское направление, как метапсихологическое учение о бессознательной природе человеческой души и [только во вторую очередь] как терапевтическая практика лечения психических расстройств. Истоком психоанализа является фрейдизм, который придал многим гипотезам философско-антропологический статус» [13, с. 3]. Далее Гуревич разъясняет, что понятия «психоанализ» и «фрейдизм» не синонимичны. Фрейдизм, как и марксизм, является идеологическим понятием, которое, добавлю я, только и можно вколачивать в бестолковые головы студентов путем многократного повторения нескольких наиболее примитивных его положений. Гуревич был «одним из разработчиков правительственной программы по возрождению и развитию философского, клинического и прикладного психоанализа, ответственным редактором психоаналитической энциклопедии» и т.д., поэтому его творчество вполне заслуживает отдельного исследования.

И все-таки мы остановились пока на Лейбине. Он тоже считается крупнейшим специалистом в области теории, практики и истории психоанализа; является автором свыше 300 работ по этой тематике; неоднократно участвовал и организовывал региональные и международные форумы по психоанализу; состоял и продолжает состоять в различных комиссиях по проведению массовых мероприятий так или иначе связанных с именем Зигмунда Фрейда. Назову лишь несколько этапов его успешной карьеры: в 1969 г. закончил философский факультет Ленинградского государственного университета; с 1974 по 1977 г. – научный сотрудник Института научной информации по общественным наукам, где имел доступ к закрытой для советского читателя зарубежной литературе по психоанализу. В 1976 г. по материалам «буржуазных» источников написал диссертацию на тему «Психоанализ и американский неофрейдизм (историко-философский анализ фрейдизма)». Как и полагается для соискателя докторской степени, Валерий Моисеевич издал монографию [9].

Однако, увы, представленная им диссертация была отклонена как не отвечающая идеологическим требованиям, предъявляемым к работам политического значения. Поэтому представленную диссертацию пришлось исправлять, чтобы в ней более четко звучали идеологические установки КПСС и марксистско-ленинская позиция автора. После того, как молодой соискатель заклеймил Фрейда и его компанию по всем «совковым» канонам, ему в 1982 г. была присвоена ученая степень доктора.

Вскоре пришла горбачевская Перестройка. Стало модно Фрейда не ругать, а хвалить. Пришлось бывшему его критику спешно перестраиваться. К концу 80-х он перестроился и сделался поборником ненавистного ему когда-то фрейдизма. Спустя двадцать лет после того, как Валерий Моисеевич раскритиковал отца-основателя психоанализа и его последователей, он записался в комиссию Госкомитета РФ по науке и технологиям, занимающуюся разработкой и реализацией программы «Возрождение и развитие философского, клинического и прикладного психоанализа», о чем упоминалось в статье [10]. На кафедре Метапсихологии и теории психоанализа Московского института психоанализа он занялся пропагандой самого «прогрессивного» учения, которое только существует во всем многообразном психологическом мире. За преданность делу Фрейда, как когда-то за преданность делу Ленина, его снова поощрили и предоставили членство в Академии педагогических и социальных наук.

Теперь посмотрим, что и как делал Лейбин в советское время, какой теоретический вклад он внес и какую научную и нравственную позицию занимает в наши дни. С этой целью возьмем в руки книгу [9] и внимательно вчитаемся в текст, написанный им около тридцати лет назад.

Лейбин писал: «О бесперспективности фрейдизма как философского мировоззрения свидетельствует также тот факт, что, какие бы варианты психоаналитических теорий ни предлагались, ни одному из них не удается преодолеть внутренних противоречий, присущих психоанализу во всех его вариациях и модификациях» [9, с. 242]. «Современный психоанализ не в состоянии дать научного объяснения ни "человеческой природы", ни тем более закономерностей общественного развития. Он не в состоянии даже разрешить своих собственных внутренних противоречий, чем в значительной степени и обусловлен его кризис… современный психоанализ переживает кризис, неотвратимый, все более углубляющийся, в то время как надежда на разрешение его – бесперспективна, утопична» [9, с. 244].

Эти уныло однообразные заклинания о кризисе взяты из заключительного раздела книги, в трех главах которой подробно расписывается, почему фрейдизму или психоанализу в будущем ничего не светит. За идеологические штампы вроде того, что психоанализ антинаучен и не объясняет человеческой природы, докторскую степень в советское время не давали. Нужна была серьезная аргументация, которая бы размазала Фрейда по стенке. Высокая ученая степень была пропуском в коммунистический рай, созданный отдельно для привилегированной касты отборной советской номенклатуры. Было за что побороться, и Лейбин старался, насколько ему позволяли его интеллектуальные возможности.

В качестве примера приведу цитату, взятую из подраздела «Структура психики в зеркале психоанализа», где он доказывает как дважды два – четыре, что Фрейд безнадежно заблуждался. «Налицо явное несоответствие, – пишет Лейбин, – в его логически продуманной психоаналитической системе: при решении вопроса о возможности осознания бессознательного психического Фрейд пренебрегает различиями между теми двумя составляющими в структуре бессознательного, которые он сам же выделил. Не сумев последовательно провести дифференцированный подход к анализу бессознательного психического, Фрейд был вынужден признать, что психоаналитик хотя и может указать на область проявления бессознательных актов, так же, как и большинство философов, он "не может сказать, что такое бессознательное". Уже одно это заставляет усомниться в научной обоснованности фрейдовской психоаналитической системы в целом…» [9, с. 42]. Так Лейбин посадил венского психоаналитика в лужу.

Но вот, в 1997 г., полюбив Фрейда всей душой и открыв необыкновенную перспективность фрейдизма, Лейбин написал статью «Психоанализ в России», в которой горестно сетует: «Вызывает сожаление лишь то, что при рассмотрении развития, запрещения и возрождения психоанализа из поля зрения исследователей ускользают, как правило, 70-е – начало 80-х годов, когда в условиях моноидеологического пресса исподволь, незаметно, но результативно осуществлялась исследовательская и просветительская деятельность по освоению наследия классического психоанализа и других психоаналитических школ. Порой создается впечатление, что начавшееся в начале 90-х годов возрождение психоанализа в России происходит как бы само собой. Как будто не было никаких предшествующих работ, в той или иной степени освещающих психоаналитические представления о человеке и культуре» [10, с. 482].

Автор статьи здесь имеет в виду, конечно, себя. Он не был диссидентом, не выпускал «самиздат», но со всем свойственным ему рвением ругал учение Фрейда. Весь материал его книги 1977 г. изложен крайне тенденциозно, т.е. как раз в русле тогдашней «моноидеологии». В застойное время за пропаганду «буржуазных» идей можно было получить и приличный тюремный срок. Но Лейбин в своей статье продолжает изображать из себя Солженицына и Сахарова. Он пишет: «Должен сказать, что в 70-е годы было непросто опубликовать статью и тем более книгу о психоанализе» [10, с. 483]. Я жил в ту эпоху и хорошо помню, что статьи и книги лейбиновского пошиба проходили на ура, без всяких проволочек.

Далее автор продолжает: «В то время приходилось изощряться в искусстве подачи материала в таком виде, чтобы, несмотря на недремлющее око идеологической цензуры, психоаналитические идеи и концепции могли дойти до читателя» [10, с. 483]. Не больно-то Лейбин «изощрялся», раз его работы печатались. Как святая инквизиция запрещала богохульные книжки, так и твердокаменная советская цензура не пропускала идеологически невыдержанные произведения. Иногда цензоры давали слабину в отношении художественной литературы, что же касается философской, то это дело политическое, здесь осечек никогда не было. Правда состоит в другом: Лейбин, как раз и был в первых рядах тех, кто запрещал «незрелые» работы и расправлялся с идеологически «несознательными» авторами.

«До сих пор удивляюсь тому, – пишет Лейбин, – что, в конечном счете, в 1977 г. удалось опубликовать работу без ссылки на партийные документы, хотя и не обошлось без идеологических штампов и соответствующих цитат из трудов тех, кого называли классиками марксизма-ленинизма. В то время без использования соответствующих цитат не могла выйти в свет ни одна книга по зарубежным философским и психоаналитическим течениям, тем более по психоанализу» [10, с. 483]. Сейчас автор рассказал о самом большом «подвиге», который он когда-либо совершал в своей жизни, но тогда для него это не было подвигом, а было самой большой ошибкой. После написания книги и представления докторской диссертации, в которых отсутствовали ссылки на решения партийных съездов, защиту пришлось отложить на неопределенный срок. В то далекое время он проклял себя за проявленную политическую близорукость. Но чистосердечное покаяние и исправление ошибок молодости было, в конце концов, вознаграждено: спустя шесть долгих лет Лейбин получил долгожданные корочки.

Причем «Вышеизложенное, – пишет Валерий Моисеевич, – не является попыткой оправдания в глазах тех, кто с позиций сегодняшнего дня может пренебрежительно отнестись к предшествующим отечественным публикациям, авторы которых шли на допустимые компромиссы и тем самым готовили почву для возрождения психоанализа в России. Хотелось лишь показать, что идеологические барьеры прошлого так или иначе сопряжены с концептуальными трудностями настоящего, затрудняющими адекватное восприятие истории психоанализа в России» [10, с. 484]. Всё «вышеизложенное» Лейбиным только и надо понимать, как его попытку оправдаться. В течение многих лет он усердно критиковал ненавистного ему Фрейда и его «бесперспективный» психоанализ, а теперь вот, пользуясь недолговечностью человеческой памяти и неосведомленностью нынешнего поколения психоаналитиков в делах «давно минувших дней», он решил прошлые свои грехи выдать за ратные подвиги.



– V –

Ну, хорошо, предположим, что Лейбин до 1991 г. действительно ошибался, но потом прозрел и, оправдавшись в глазах психоаналитиков, бесповоротно перешел на сторону своих бывших врагов. Тогда давайте спросим его: что сделано им сегодня в теоретическом и практическом плане и почему, собственно, ранее критикуемый им Фрейд сделался для него кумиром?

В теоретическом плане Лейбин развил идею «русскости Фрейда». Дело в том, что отец-основатель психоанализа был по национальности еврей, но бывший его критик, Валерий Моисеевич, обнаружил, что в действительности никакого «еврейства» в нем не было. Фрейд обладал «русским духом» и весь его психоанализ больше всего подходит русскому народу. В последние годы одержимый этой сумасбродной мыслью он делал всё, чтобы идеология фрейдизма сделалась официальной идеологией России подобно тому, как в советское время ею являлся марксизм. С этой целью он проник в государственные структуры и собственноручно готовил проекты указов президента.

С напоминания своих «заслуг» перед Отечеством Лейбин начал статью «Психоанализ в России». «Писать о психоанализе в России легко и трудно, – говорит он. – Легко, поскольку, изучая историю психоаналитического движения на протяжении нескольких лет, в общих чертах я представляю себе все зигзаги тернистого пути, связанные с распространением, запрещением и возрождением психоанализа в России. Трудно, поскольку, будучи свидетелем психоаналитического бума, подогретого Указом Президента Российской Федерации «О возрождении и развитии философского, клинического и прикладного психоанализа за № 1044 от 19 июля 1996 г., невольно оказываешься участником, более того, соучастником того стремительного движения, которое воистину с российским размахом готово не только подхватить каждое, попавшегося ему на пути, но и нести неизвестно куда и зачем» [10, с. 480]. И далее Лейбин продолжает: «К концу 90-х годов психоанализ в России неожиданно обрел статус государственной политики. Во всяком случае, реализация Указа Президента РФ потребовала подготовку соответствующей программы организационной и финансовой поддержки развития психоанализа на государственном уровне» [10, с. 481].

Я уже сказывал, что Лейбин занимает самые высокие должности и обладает широчайшими полномочиями влиять на первых лиц государства в проведении тотального психоаналитического контроля над всеми членами российского общества. В связи с этим в стране были открыты десятки институтов и сотни кафедр, где сексуальное учение Фрейда преподается, не просто свободно, а специально навязывается молодежи в качестве их будущего мировоззрения. Лейбину «легко» писать об этом, поскольку в застойные времена он был встроен в марксистско-ленинскую обойму многомиллионной армии советских идеологов. Но в начале 90-х годов крупных идеологических работников, перешедших из стана марксистского в стан фрейдистский, было немного. Поэтому лично ему поначалу было очень «трудно» работать на чуждом идеологическом фронте. Но Лейбин с группой боевых «товарищей» по отгремевшей холодной войне успешно преодолел эти трудности и смог добиться у не совсем здорового президента подписи желательного ему указа. Надо отдать Лейбину должное, за время работы в советских организациях он приобрел богатейший опыт аппаратной игры, который он применил в новых условиях демократической России. Он был блестящим пропагандистам; Гитлер остался бы его работой довольным.

Хорошо, оставим пропагандистские трюки и зададимся вопрос: как обстоят дела с содержательной частью лейбиновской идеологии, что это за «русскость»? В книге «Зигмунд Фрейд и психоанализ в России» [11], рекомендованной «Редакционно-издательским Советом Российской Академии образования к использованию в качестве учебно-методического пособия» (М.: МПСИ, 2000), Лейбин подробно разъясняет смысл этого несуразного термина. Начал он так: «В предлагаемой работе заинтересованный читатель найдет для себя такие материалы, которые ранее не попадали в поле зрения исследователей. Скажу откровенно. Для меня самого русскость Фрейда – новый поворот в исследовательской деятельности, который стал возможен лишь в силу повышенного интереса к судьбе России» [11, с. 307].

«О чем все-таки идет речь? – Задается вопросом бывший советский идеолог и отвечает. – О русскости Фрейда, понимаемой с точки зрения формирования и развития психоанализа под воздействием "русского духа" не как какой-то мистической, загадочной силы, а вполне конкретных русских истоков, предопределивших творческую атмосферу интеллектуального развития Фрейда и, несомненно, сказавшихся на его теоретической и практической деятельности» [11, с. 311]. «… Рассмотрение русскости Фрейда, – продолжает Лейбин, – является вполне оправданным, более того, необходимым аспектом исследования истории психоанализа, если мы действительно хотим понять подлинные, многогранные истоки возникновения и развития психоаналитических идей. Дело в том, что, как это, может быть, не парадоксально на первый взгляд, русскость Фрейда – малоизученный, но, несомненно, заслуживающий внимание пласт исторической реальности, осмысление которого проливает свет на темные пятна интеллектуального развития основателя психоанализа. Можно, пожалуй, сказать, что русскость Фрейда – это, быть может, не только прорыв к глубинным истокам бессознательных интенций и сознательной деятельности венского врача-невропатолога как клинициста и теоретика, создавшего философски ориентированное учение о человеке и культуре, но и то связующее звено, благодаря которому достигается лучшее понимание взаимосвязей между основателем психоанализа и Россией психоаналитическими идеями и социокультурными изменениями, осуществляемыми в нашей стране.

На чем основывается подобное видение русскости Фрейда? – вновь задает самому себе вопрос Лейбин и тут же отвечает. – Прежде всего, на реальных фактах обращения основателя психоанализа к людям, событиям сообщениям и художественным произведениям, непосредственно связанным с Россией или косвенно относящимся к русским сюжетам» [11, с. 312–313]. «В этом отношении русскость Фрейда наглядно проявилась в том, – продолжает бывший марксист, – что его обращение к рассмотрению жизни и творчества итальянского ученого и живописца эпохи Возрождения, нашедшего отражение в опубликованной им в 1910 г. книге "Леонардо да Винчи", в немалой степени было обусловлено знакомством основоположника психоанализа с переведенной на немецкий язык второй частью трилогии Мережковского "Христос и Антихрист"» [11, с. 322].

Далее Лейбин входит в область фантазий и эфемерных гипотез: «Можно предположить, – пишет он, – что трилогия Мережковского не только явилась стимулом к написанию Фрейдом книги о Леонардо да Винчи и углубленному осмыслению отношений между отцом и сыном с точки зрения раскрытия содержательной стороны Эдипова комплекса, но и послужила фиксацией в его собственном бессознательном некоторых идей, впоследствии сознательно оформленных в виде определенных психоаналитических концепций. Не исключено, что к таким идеям относятся представления о "страхе смерти", почерпнутые Фрейдом из той части "Антихриста", в которой приводятся записи из дневника царевича Алексея, где он пишет о "страхе смерти", напавшем на него. Не исключено и то, что многие рассуждения Фрейда об Эдиповом комплексе, угрызения совести и вины, встречающиеся в его работах в связи с интерпретацией литературных произведений, навеяны соответствующими высказываниями, содержащимися в произведениях Мережковского. Во всяком случае бросаются в глаза разительные сходства, имеющие место в книгах основателя психоанализа и русского писателя» [11, с. 323].

Фрейд не знал русского языка и не был хорошо знаком с русской литературой. Зато он прекрасно владел английским, французским, итальянским и испанскими языками и прочел множество книг, написанных на этих языках в оригинале. Перед написанием своей очередной книги он обычно проводил литературные изыскания. Оттого что ему на глаза попался фрагмент книжки одного русского писателя, переведенный на немецкий язык, вовсе не следует, что внутрь Фрейда вошло больше русского духа или, по терминологии Лейбина, русскости, чем духа другой нации. И писал он здесь все-таки не о русском мыслителе Мережковском, а об итальянце Леонардо да Винчи. Так что вряд ли идея Эдипова комплекса и представление о «страхе смерти» пришла Фрейду от Мережковского.

Я чувствую, как Лейбину очень хотелось доказать, что Эдипов комплекс и страх перед смертью – это исключительная черта русского человека. Она-то и внедрилась в сознание, или подсознание, родоначальника психоанализа. К счастью, это не так. Разумеется, Фрейд что-то взял и у Мережковского, Достоевского и других людей, живших в России, но не следует слишком уж переоценивать влияние на него русских мыслителей, врачей-психоаналитиков (Лу Андреас-Саломе и Сабина Шпильрейн) или пациентов («Человек-волк» и «Красная Эмма»). Его окружали плотным кольцом люди самых разных национальностей, и русских там было относительно немного.

В этой истории с Мережковским меня удивляет другое. В книге Лейбина «Психоанализ и философия неофрейдизма», написанной в стародавние времена, когда ее автор был еще правоверным марксистом, имеется подраздел «Психоанализ и художественное творчество». В этом подразделе влияние Мережковского на Фрейда оценивается, куда более скромно, вместо этого Лейбин беспощадно критикует автора Эдипова комплекса за «предвзятость». В 1977 г. Лейбин писал: «Постижение скрытого смысла и содержания художественных произведений Фрейд связывает с "расшифровкой" бессознательных мотивов и инцестуозных желаний, которые предопределяют, по его мнению, замыслы художника… Так, Фрейд попытался рассмотреть стиль научного мышления и художественного творчества Леонардо да Винчи через призму тех детских переживаний, которые имели место в жизни итальянского ученого и живописца. Обращению к творчеству великого итальянца в немалой степени способствовало знакомство Фрейда с переведенной на немецкий язык второй частью трилогии "Христос и Антихрист" Д.С. Мережковского, посвященной Леонардо да Винчи» [9, с. 94–95].

О Мережковском, собственно, всё. Здесь по поводу него у Лейбина почему-то не возникло особой гордости за «русскость». Зато родоначальник психоанализа за свой Эдипов комплекс и прочие «буржуазные выверты» получил по полной программе. Грозный страж советской идеологии писал: «Но Фрейд подходит к биографии Леонардо заведомо предвзято. Семейная хроника ранней жизни художника нужна Фрейду для того, чтобы на материале его произведений подтвердить истинность исходных постулатов психоанализа: рассматриваются только такие факты биографии, из которых можно сделать выводы о влиянии сексуальных влечений на человека, о решающем значении первых лет жизни ребенка для последующего жизненного пути личности, о родительском комплексе, будто бы предопределяющем человеческую деятельность» [9, с. 95]. «Но даже те биографические данные о Леонардо, которые выбраны Фрейдом для анализа, рассматриваются им односторонне» [9, с. 96]. «Фрейдовский подход к раскрытию смысла художественных произведений не только нельзя считать в силу перечисленных причин строго научным, но он и логически не обоснован, так как для доказательства заранее сделанного вывода используется тезис, который сам нуждается в доказательстве…» [9, с. 97].



– VI –

Мне могут возразить: «Ладно, с "русскостью" у Лейбина действительно вышел конфуз, но ведь он написал свыше 300 работ! Что-нибудь путное там, наверняка, отыщется».

Не отыщется. В действительности, Лейбин написал немного, но затем из написанного он выдергивал отдельные абзацы, перетасовывал их и сообщал этому месиву другое название. Так у него выходила новая публикация. В течение многих лет он работал как неисправный ксерокопирующий аппарат. Его творческую манеру работать можно продемонстрировать на примере статьи под названием «Репрессированный психоанализ: Фрейд, Троцкий, Сталин», опубликованную в первом номере «Российского психоаналитического вестника» за 1991 г. [с. 32 – 55]. Эта статья целиком без изменения была помещена им в упоминавшейся мной том «Антологии русского психоанализа» (далее буду ссылаться на текст, помещенный в «Антологии» [10]).

Данная статья сравнительно объемистая и разбита на несколько подразделов с самостоятельными подзаголовками, среди которых есть и такой: «Политическая культура и психоанализ». Из 950 строк статьи 810, Лейбин разместил в двух заключительных главах уже цитируемой мной книги «Зигмунд Фрейд и психоанализ в России» [11], вышедшей спустя десять лет после написания статьи, но почти одновременно с «Антологией» [10]. Главы эти называются следующим образом: «Постреволюционный синдром: Фрейд, Троцкий, Сталин» и «Политическая культура и психоанализ».

Можно было бы подумать, что автор под одним и тем же заголовком поместит один и тот же текст, но оказалось не всё так просто, как кажется сначала. Структура нового текста представляет собой мелкую нарезку старого, причем отдельные абзацы и даже предложения старого текста были перетасованы и изменены в новом тексте. Тем не менее мною была проведена тщательная сверка обоих текстов и установлено, что не менее 85% старого текста перешла в новый текст, имеющий за счет цитирования документов несколько больший объем.

Не скрою, проведенное мною детективное расследование лейбиновских текстов доставило истинное наслаждение, которое, наверно, не испытывал даже Шампольон, когда расшифровывал древнеегипетские иероглифы на Розеттском камне. В некоторых местах новый текст оказался сильно запутанными, и мне с большим трудом удалось осуществить идентификацию, но большая часть нового текста является все же прямой калькой со старого. В качестве примера приведу две выдержки из старой и новой версии, причем в новой версии имеются изменения в способе расстановки кавычек. Мне показалось это любопытным.

Итак, читаем старую версию: «Если в 20-х годах Залкинд писал о том, что фрейдизм дает "ценнейшее обоснование для классового понимания и классового построения "психической", творческой направленности человека", то в 30-х годах он уже говорил о "политической опасности" фрейдизма, о собственном "лжефрейдизме" и доли вины за "остатки фрейдовской популярности" в стране, о своей "философской близорукости", не позволившей понять "философскую чепуху фрейдизма", и укреплении диктатуры пролетариата, навсегда вбивающей "осиновый кол в могилу советского фрейдизма". Если в опубликованной в 1930 году работе… » [10, с. 263].

А вот новый текст: «Если в 20-х годах Залкинд писал о том, что фрейдизм дает ценнейшее обоснование для классового понимания и классового построения "психической", творческой направленности человека, то в 30-х годах он уже говорил о "политической опасности" фрейдизма, о собственном лжефрейдизме и доли вины за остатки фрейдовской популярности в стране, о своей "философской близорукости", не позволившей понять философскую чепуху фрейдизма. "Лишь укрепление диктатуры пролетариата, – заявляет он, – вбивает – и навсегда – осиновый кол в могилу "советского фрейдизма". Я считаю, что действительный фрейдизм был объективно, фактически, всегда для меня трупом, но вина моя в том, что по философской своей беспечности того времени я искусственными мерами пытался заставить этот труп плясать под мою дудку, это создавало гниющему трупу видимость рекламы, делало его популярным, заражавшим воздух". Если в опубликованной в 1930 году работе…» [11, с. 499–500].

Теперь, как говорится, найдите десять отличий. Далее я приведу соответствие старого текста, помещенного в «Антологии» на страницах 250–270 с новым текстом, разбросанным в вышеуказанной книге на страницах 454–518 (эти страницы я помещаю в круглых скобках). Вот, что у меня получилось: 250 (493–494); 251 (текст не повторяется); 252 (457–458); 253 (459–461); 254 (461–463); 255 (463–465); 256 (465, 476–477); 257 (478–481); 258 (481–483); 259 (483–486); 260 (486–488); 261 (488–490); 262 (491, 492, 494, 495); 263 (498, 499, 500, 505); 264 (505, 506, 501, 502, 503); 265 (503, часть текста не повторяется); 266 (часть текста не повторяется, 512); 267 (512, 513, 514, 515); 268 (часть текста не повторяется, 515); 269 (515, 516, 517, 518); 570 (518).

Надеюсь, что биографы Валерия Моисеевича по достоинству оценят мою работу и при составлении его честной библиографии воспользуются и этой маленькой раскладкой в океане повторных публикаций на удивление «плодовитого» автора.



– VII –

Лейбин известен стране и миру не только как крупный теоретик и историк психоанализа, но с начала 90-х годов и как ведущий врач-психотерапевт. С недавних пор я убедился, что он может анализировать не только отдельных пациентов, но и целые аудитории студентов. В книге «Эдипов комплекс: инцест и отцеубийство» [12], рекомендованной «Редакционно-издательским Советом Российской Академии образования к использованию в качестве учебно-методического пособия», Лейбин опубликовал результаты исследований, проведенные им в течение пяти лет (с 1992 по 1997 гг.), над студентами Москвы и Санкт-Петербурга.

Лейбин просил студентов, пришедших к нему на лекцию, ответить письменно на вопросы: хотели бы они когда-нибудь переспать с отцом, матерью, возникало ли у них желание из-за ревности проткнуть кухонным ножом живот мамы или проломить кирпичом голову папы и т.д. И хотя профессор не подсказывал конкретное оружие убийства, будет ли это нож или кирпич, вопросы звучали жестко: «Какие чувства вы испытывали в детстве к матери, отцу, сестрам, братьям или замещающим их лицам? Имели ли вы сны или фантазии о кровосмесительных связях? Если да, то опишите их. Если нет, то воспроизведите какой-либо сон. Желали ли вы смерти матери, отцу, сестрам, братьям или близким вам людям? Испытывали ли вы угрызение совести от противоморальных намерений, которые возникали у вас по отношению к родителям или близким вам людям? Испытывали ли вы в детстве страх? Если да, то кого или чего вы боялись больше всего? Можете ли вы принять психоаналитическое понимание Эдипова комплекса полностью, частично, с оговорками или вообще не принимаете?..» [12, с. 20 –21].

Теперь представьте себя на месте 17-летней девочки, которая пришла послушать лекцию уважаемого профессора, а тот просит ее ответить на неожиданные и очень странные вопросы. От таких тяжелых мыслей ее охватывает ужас. Она съеживается и не знает, как ей поступить. Никогда в жизни она не сталкивалась с таким бесцеремонным внедрением в ее личную жизнь. Но строгий профессор ее предупреждает, что все студенты без исключения в обязательном порядке должны писать «сочинение» на тему: «Как я насиловал – пускай только во сне – свою дорогую мамочку» или «Как я душил маленькую сестренку» и т.д. Преподаватель уверен, что у каждого студента нечто подобное происходило, только он не хочет признаваться себе. Студент – человек подневольный: явился в аудиторию в урочное время, будь любезен, написать что-нибудь гадкое о себе и своих родственниках. Само собой разумеется, что если ты не напишешь указанного сочинения, то у тебя могут возникнуть проблемы со сдачей зачета или экзамена.

Этим истязаниям подвергались 435 студентов, но несмотря на все угрозы преподавателя, сдали свои письменные работы только 390 студентов. Некоторые студенты отделывались от навязанного им сочинения короткой запиской вроде: «В данный момент меня не волнует Эдипов комплекс» или «Извините, но сейчас моя голова забита другими проблемами». Но большинство студентов, испугавшись гнева преподавателя и преодолев в себе естественное возмущение, вынуждено было что-то более или менее честно отвечать.

Лейбин пишет: «У некоторых студентов подобное сопротивление было столь сильным и непреодолимым, что они так и не решились включиться в работу. У них сработали психологические механизмы защиты, реализация которых обернулась рациональными оправданиями в форме приведенных выше отписок. Не исключено, что именно у этой категории студентов имеются сложные, неразрешимые проблемы, уходящие своими корнями в детско-родительские отношения. Были случаи, когда после завершения сочинения отдельные студенты оказывались на грани срыва. Они глубоко переживали по поводу того, что обнаруживали в себе нечто из ряда вон выходящее. Поэтому после того, как все студенты сдавали свои сочинения, приходилось давать необходимые в таком случае пояснения по поводу возможных переживаний, связанных с Эдиповым комплексом, и тем самым снимать излишнюю напряженность» [12, с. 23–24].

Я всегда думал, что преподаватель должен проявлять предельную осторожность в вопросах личной жизни своих подопечных. Он обязан проявлять такт и высочайшую мудрость при общении с ними, чтобы не травмировать незрелую психику молодых людей. У нашего же академика-педагога проявились прямо противоположные качества. Ради праздного любопытства он заставлял их испытать невероятные муки.

«В одной аудитории, – рассказывает Лейбин, – произошел инцидент, заставивший пересмотреть взгляд на проводимое исследование как сферу исключительно научного интереса. После завершения работы над сочинением одна из присутствующих студенток оказалась в таком подавленном состоянии, что со слезами на глазах просила принять ее в качестве пациентки. К сожалению, через несколько часов я уезжал в другой город и не имел возможности встретиться с этой студенткой. Пришлось посоветовать ей обратиться к одному из специалистов института психоанализа, в котором она проходила обучение.

До сих пор воспоминание об этом случае, имевшем место на начальном этапе исследования, вызывает у меня муки совести, связанные с тем, что в силу сложившихся обстоятельств я был вынужден уйти из аудитории, оставив в тот момент растерянную студентку наедине со своими проблемами. Единственное, что удалось сделать, так это объяснить провожавшим меня ее подругам, как и чем они могут помочь ей в данный момент. Но сам инцидент привел к пониманию того, что академическое исследование восприятия студентами Эдипова комплекса затрагивает такие глубинные процессы и переживания личности, которые подчас требуют терапевтического вмешательства» [12, с. 24 – 25].

Как видим, бывший марксист Лейбин неважно разбирается в педагогике и обладает невысокими моральными качествами. Если какой-то девушке по его вине сделалось плохо, надо было бросить все дела и оказать ей помощь. Вместо этого он увел от больной ее подруг, чем только усугубил и без того тяжелое положение. Всякий здравомыслящий человек до проведения этого абсурдного эксперимента непременно догадался бы, что в такой массе студентов окажутся и такие, которые действительно испытали на себе ужасы сексуального домогательства со стороны родителей и старших братьев. Тогда Лейбин своим бесцеремонным вмешательством заставит их пережить заново ранее полученную травму. Причем это переживание произойдет в самом неподходящем месте – в аудитории, где сидят студенты разного пола, и понятно, что не все люди могут скрывать свои чувства.

Лейбин ничего не понимает и в психологии. Своими неуклюжими действиями он нанес каждому студенту болезненную рану, которая не обязательно могла проявиться открыто, как в описанном им «инциденте». Но у каждого из них, как минимум, остался нехороший осадок, который появляется в ответ на что-то отвратительное. Потом эту мерзость Лейбин опубликовал пятитысячным тиражом. – Зачем? Что это дает «академической» науке? Академик не понимает, что у человека, тем более, молодого, нельзя спрашивать: не мастурбировал ли он, не подглядывал ли он за родителями, когда те раздевались и т.д. Нельзя допускать, чтобы человек испытывал за себя стыд. Если такое происходит, то мы имеем дело с плохим педагогом и неумной теорией, которую придумал человек в своих корыстных интересах.

Валерий Моисеевич Лейбин нанес колоссальный урон России, когда взялся за пропаганду вздорного учения Фрейда. Ни в личности, ни в его учении нет никакой «русскости»: психоанализ одинаково вреден как для русских, так и для евреев, немцев, англичан, французов – для всех народов мира он очень опасен. Отец-основатель шаманства XX века был ловким авантюристом. Пусть я в деталях ошибся, распутывая клубок его вранья, все равно, будь он даже трижды праведником, его спекулятивная идеология, которая широко пропагандируется в нашей стране, весьма опасна. Актуальная задача сегодняшнего дня – остановить наступление фрейдизма на Россию. Возьмемся же, друзья, засучив рукава, за выкорчевывания старого пня, пустившего в наши дни молодые побеги.



Литература:

1. Акимов О.Е. Правда о Фрейде и психоанализе. – М.: Издатель Акимова, 2005.

2. Акимов О.Е. Психология познания. Удод. – М.: Издатель Акимова, 2004.

3. Акимов О.Е. Фрейд как основатель ложной теории и практики.

4. Акимов О.Е. Жириновский, Фрейд и Россия.

5. Фрейд З. Толкование сновидений. – Мн.: Попурри, 1997.

6. Стоун И. Страсти ума или Жизнь Фрейда. – М.: Мысль, 1994.

7. Фрейд З. Собрание сочинений в 26 томах. Том. 1. Исследования истерии, – СПб.: ВЕИП, 2005.

8. Дубейковская Я.С. О нашем, о женском. Размышления политконсультанта-психоаналитика накануне 8 марта

9. Лейбин В.М. Психоанализ и философия неофрейдизма. – М.: Издательство политическая литература, 1977

10. Овчаренко В. И., Лейбин В.М. Антологии российского психоанализа. Т. 2. – М.: МПСИ, 1999.

11. Лейбин В.М. Зигмунд Фрейд и психоанализ в России. – М.: МПСИ, 2000.

12. Лейбин В.М. Эдипов комплекс: инцест и отцеубийство. – М.: МПСИ, 2000.

13. Гуревич П.С. Теория и практика психоанализа. Программа и учебное пособие. – М.: МПСИ, 2000.




О. Е. Акимов, 2005






 

 


Рассылки Subscribe.Ru
Подписаться на NewLit.ru

 
 
 
 
 
  Интересные биографии знаменитых учёных, писателей, правителей и полководцев
 

 

Новости Авторы Проза Статьи Форум Карта
О проекте Цитаты Поэзия Интервью Галерея Разное
На Главную
  • При перепечатке ссылайтесь на NewLit.ru
  • Copyright © 2001 – 2006 "Новая Литература"
  • e-mail: NewLit@NewLit.ru
  • Рейтинг@Mail.ru
    Поиск