Чарльз Буковски роман Хлеб с ветчиной (цитаты)

      Родители купили мне печатную машинку, и я настучал несколько рассказов, но они получились слишком горькими и очень небрежными. Нет, нельзя сказать, что они уж совсем были плохи, но все же складывалось впечатление, будто мои истории какие-то скудные, в них не было собственных живительных сил. Моя писанина была мрачнее Беккеровой и на порядок чуднее, но это не срабатывало. Ну, пара-тройка из написанных историй все же действовала на меня, да и то получалось так, что они лишь заводили в какие-то дебри вместо того, чтобы быть в них проводником. Беккер, несомненно, писал лучше. Может быть, мне заняться рисованием?

      Мои личные дела оставались все так же плохи и беспросветны, что и раньше. Можно сказать, они были такими со дня рождения. С одной лишь разницей - теперь я мог время от времени выпивать, хотя и не столько, сколько хотелось бы. Выпивка помогала мне хотя бы на время избавиться от чувства вечной растерянности и абсолютной ненужности. Все, к чему бы я ни прикасался, казалось мне пошлым и пустым. Ничего не интересовало, совершенно. Люди выглядели ограниченными в своей осторожности и щепетильной сосредоточенности на повседневных делах. И мне предстоит жить с этими уебищами всю оставшуюся жизнь, думал я. Господи, какое скопище ног, рук, подмышек, ртов, хуев, пизд и жоп. Они срут, ссут, болтают, и все они не стоят кучи лошадиного навоза. Девушки выглядели привлекательными, но только на расстоянии. Солнце просвечивало сквозь их легкие платья и радужно сияло в волосах. Но стоило только приблизиться к ним и прислушаться к их мыслям, лавиной сыплющимся из не закрывающихся ртов, как мне хотелось немедленно вырыть себе нору где-нибудь под холмом и спрятаться там с автоматом. Для меня не было сомнений в том, что я не способен на счастливый брак, что у меня никогда не будет детей. Да о чем говорить, если я даже не мог заполучить работу посудомойщика. Может быть мне заделаться грабителем банков? Такая же мура, только с выстрелами, дымом и погонями. Но человек должен делать выбор, и на это у него всего один патрон. Почему бы не мойщиком окон?
      Я закурил сигарету и пошел дальше вниз по склону холма. Неужели я был единственным человеком, которого терзало его беспросветное будущее?

      Я налил Беккеру еще вина.
      - Правда, есть одна проблема, - поделился он, - не будет времени, чтобы писать.
      - Ты все еще хочешь стать писателем?
      - Конечно. А ты?
      - Хотел бы, но это невозможно.
      - Хочешь сказать, что ты не слишком хорош для этого?
      - Нет, они слишком плохи для этого.
      - Кто они, кого ты имеешь в виду?
      - Ты читаешь журналы? А эти сборники - "Лучшие американские рассказы года"? Выходит целый ворох всего.
      - Да, я читал...
      - А Нью-Йоркер читал? А Xapпepc? А Атлантик?
      - Ну да...
      - Сейчас 1940 год, а они публикуют вещи XIX века - тяжелые, вымученные, напыщенные. Читаешь, и башка начинает трещать или засыпаешь.
      - И это несправедливо?
      - Это профанация, обман и крысиная возня.
      - Похоже на вопли отвергнутого.
      - Я знаю, что не пройду. Зачем попусту тратиться на конверты и марки? Я лучше выпью вина.
      - А я пробьюсь, - заявил Беккер. - Однажды ты увидишь мои книги на библиотечных полках.
      - Давай не будем говорить о писательстве.
      - Я читал твои вещи, - продолжал Беккер. - Ты лишком ожесточен и всех ненавидишь.
      - Эй, хватит об этом.
      - Вот возьми Томаса Вулфа...
      - Да к черту этого Вулфа! Он похож на старуху, которая целый день трындит по телефону!
      - Хорошо! Назови ты.
      - Джеймс Тэфи.
      - О, все эти завихрения верхушки среднего класса...
      - Он знает, что все мы сумасшедшие...
      - Томас Вулф реально смотрит на вещи...
      - Знаешь, только законченные мудаки говорят о литературе...
      - Ты считаешь, что я законченный мудак?
      - Похоже... - я снова наполнил наши стаканы вином. - Ты дурак, что напялил на себя эту форму.
      - Сначала ты называешь меня мудаком, теперь дураком, я думал - мы друзья.
      - Да, мы друзья. Просто я не считаю, что отправляясь на войну, ты идешь защищать себя.
      - А я сколько тебя вижу, ты всегда пьешь. Это ты так себя защищаешь?
      - На сегодня это лучший способ, который я знаю. Без выпивки я бы давно перерезал себе глотку.
      - Чушь собачья.
      - Если срабатывает, значит не чушь. У проповедников из Першинг-сквера есть Бог. Ау меня кровь Бога моего!
      Я поднял свой стакан и осушил.
      - Да ты просто прячешься от действительности, - сказал на это Беккер.
      - А что в этом плохого?
      - Ты никогда не станешь писателем, если будешь отстраняться от действительности.
      - О чем ты говоришь! Как раз этим и занимаются настоящие писатели!