На Главную
Новости Авторы Проза Статьи Форум Карта
О проекте Цитаты Поэзия Интервью Галерея Разное

 


        Антон Золотарёв


        Мерда


        Роман. ГДЕ? ОНА? ТЕПЕРЬ?





Антон Золотарёв. Мерда. Роман. ГДЕ? ОНА? ТЕПЕРЬ?
Страница 9. <предыдущая> <следующая>








ГДЕ? ОНА? ТЕПЕРЬ?


Ты мне, наверное, не поверишь, но владимирские менты в конце концов не только отпустили тебя на все четыре стороны, но даже не обобрали...

Итак, ты все-таки добрался до Москвы, все-таки поступил в МГУ и снял крохотную комнатку неподалеку от Ленинских Гор, в одном из самых старых и запущенных районов столицы. Неказистому двухэтажному домику, в котором ты поселился, было никак не меньше ста лет и, по слухам, до революции это был дешевый бордель, где малюсенькие комнатушки служили, соответственно, “нумерами”, в которых развеселые девицы, ныне давно покойные, принимали в свои объятия ныне покойных клиентов, и где сейчас наряду с призраками обитали разные приезжие лимитчики, местные забулдыги, бедные студенты вроде тебя и всякие прочие разночинцы.

Твоя темная узкая конура с прокуренным потолком и с бесчисленными слоями полуободранных обоев, которые, как тебе иногда казалось, по вечерам до сих пор исторгают из себя и возвращают из небытия когда-то впитанные запахи пота, спермы, дешевых духов и дрянного портвейна, впечатляюще контрастировала с великолепным видом из единственного окна, выходящего в тихий запущенный сквер, сплошь усыпанный облетевшей осенней листвой, по утрам источающей пронзающий душу, как очень хорошие стихи, запах природы, предоставленной самой себе, – запах смерти-и-возрождения.

С первых же дней твоего вселения в бывший бордель ты всем сердцем полюбил свой одичавший сквер, который казался тебе гораздо более живым, разумным и соприродным твоей собственной душе, чем любой человек из тех, с которыми тебя сводила судьба в Москве. Долгие прогулки по таинственно шуршащей разноцветной листве, пылающей всеми оттенками желтого и багряного, среди дремлющих угольно-черных стволов, протянувшихся вдоль замысловато петляющих тропинок, привлекали тебя куда больше и обогащали тебя гораздо большим душевным и чувственным опытом, нежели постылые занятия в пыльных и душных аудиториях с продавленными скрипучими стульями или даже легкий флирт с первокурсницами, скуки ради все еще практиковавшими во время особенно занудных лекций свои глупые школьные игры с переглядываниями и двусмысленными записочками.

Однажды ты, по своему обыкновению удрав с лекции по марксизму-ленинизму, неспеша блуждал по любимому скверу, вожделенно размышляя, бестолково перескакивая с темы на тему, сразу о нескольких насущнейших для тебя вещах. Во-первых, что-то такое о том, из чего бы тебе приготовить сегодняшний ужин, если макароны и картошка уже иссякли; во-вторых, о маленькой рыжей чертовке с соседнего факультета и о том, с какой искренней самоотдачей ты оттрахал бы ее хотя бы еще разок, несмотря на то, что она все-таки полная дура и, как человек, невероятная дрянь; и в-третьих, ты думал о том, что неплохо было бы сегодня все-таки дочитать одолженную всего на пару дней захватывающе интересную книгу о Веданте, чтобы разобраться наконец в принципиальном различии между адвайта-ведантой Шанкары и вишишта-адвайтой учеников Рамануджи...

Истошный женский крик, донесшийся до твоего слуха с противоположной окраины сквера, вернул тебя к обыденной реальности. Инстинктивно повинуясь, как приказу, этому первобытному призыву к сородичам о помощи, ты немедленно поспешил туда, откуда раздавались вопли, и вскоре вышел к обшарпанной крупнопанельной многоэтажке. У подъезда уже скопилось несколько зевак с задранными вверх головами. Среди них металась пожилая женщина и что есть силы кричала, обращаясь к девушке, стоящей на подоконнике третьего этажа:

– Доченька! Машенька! Родненькая ты моя! Не делай!.. Слышишь, не делай этого!..

Девушка никак не реагировала на истерику матери. Ее длинные распущенные волосы трепетали на холодном осеннем ветру, подчеркивая скульптурную неподвижность ее фигуры. Выражение лица этой юной самоубийцы поразило тебя больше всего остального. Немедленно, как магниевая вспышка, оно высветило перед твоими глазами старую черно-белую фотографию из семейного альбома, где ты, четырехлетний мальчик, был запечатлен на перроне вокзала, за минуту до начала первого в твоей жизни путешествия на настоящем поезде. Твое лицо сияло великим потрясением и счастьем от предвкушения скорого расставания с привычным и обыденным миром и погружением в совсем иную реальность, обещавшую самые невероятные впечатления в пути и самые фантастические приключения в пункте назначения. Так оно и вышло. Ты пережил в той поездке именно то, что предвкушала и предвидела твоя детская душа. Она не обманула тебя тогда... ну, или почти не обманула. Но вот вопрос: хотел бы ты сейчас повторить тот же самый опыт и отправиться в путешествие по тому же маршруту? Нет, едва ли. Потому что твоя нынешняя, закорузлая самость навряд ли смогла бы в точности воспроизвести в тебе те же, мощные до невыносимости, именно те же самые экстаз и волнение, потрясение и восторг, которые испытал тогда четырехлетний ребенок.

У девушки, стоящей на подоконнике, восторженно смотрящей в неведомую даль и готовящейся совершить свое весьма далекое путешествие без обратного билета, было выражение лица четырехлетнего ребенка на перроне. Она предчувствовала свое успешное и легкое погружение в великую Тайну и твердо знала, что предчувствие ее не обманет. Ты видел это и от души завидовал ей. Однако тебя приводила в смятение очевидность того, что это наверняка будет путешествие в один конец, без права на возвращение. Ты знал это совершенно точно и потому искренне желал, чтобы сейчас произошло чудо и этот рейс в вечность был временно отложен по той или иной причине... Но чуда, конечно, не произошло. Девушка чуть-чуть вытянула вперед правую ногу, как бы испытывая воздух на твердость и устойчивость, и, как-то особенно беспорядочно и нелепо подергав в пустоте руками и ногами, тяжко рухнула вниз, поставив точку в своей короткой жизни негромким, но жутким стуком тела, с размаху ударившегося об асфальт. – Определенно, люди не умеют летать, как птицы.

Последовавшая вслед за этим секундная тишина была гораздо ужаснее разорвавшего ее страшного вопля матери, бросившейся к телу своей дочери. Ватные, почти мгновенно разучившиеся ходить ноги зачем-то привели и тебя к месту падения. Худенькое тело в белой кофточке и черной юбчонке неподвижно лежало на сыром асфальте. Крови почти не было видно; разве что на верхней губе, над приоткрытым ртом, алела тонкая влажная полоска, очень похожая на последствия сильной пощечины, сгоряча влепленной чрезмерно ревнивым любовником, как это иногда изображают в кино.

Лицо девушки было спокойным и безмятежным, какое бывает только у некоторых покойников и у маленьких детей, когда они крепко спят и видят особенно приятные сны. Она лежала на боку, с поджатыми под себя ногами, что еще более усиливало ее сходство со спящим ребенком. Узкая ладонь левой руки была слегка согнута в суставе, словно она пыталась деликатно отстраниться от толпы смятенных уличных призраков, обступивших ее навечно уснувшее тело.

Обезумевшая мать хрипела и выла, пытаясь вырваться из рук зачем-то удерживающих ее случайных зевак и выбежавших во двор соседей. Некий отзывчивый гражданин снял с себя куртку и осторожно, словно боясь разбудить покойницу, накинул ее на стремительно бледнеющее юное лицо.

– Ужас-то какой! – услышал ты за своей спиной знакомый голос. Ты обернулся и увидел своего соседа, студента-дворника Гошу Фридмана, подрядившегося в местном домоуправлении мести улицу за бесплатный угол в бывшем борделе. На нем был давно не стираный оранжевый жакет и грязные кирзовые сапоги. Его тонкие бледные пальцы, созданные богом Израиля для бережного перелистывания книжных страниц, брезгливо сжимали занозистое древко растрепанной метлы. – Менее убедительного дворника тебе никогда еще не доводилось видеть.

– Антон, давай-ка бухнем для снятия стресса, а? Нам сегодня аванс выдали.

Вы завернули с черного хода в гастроном, где Гоша взял у знакомого грузчика бутылку “Старки” за цену двух, а затем направились к тебе.

– У меня дядя пару лет назад тоже из окна выскочил, – сказал Гоша, поднимаясь по крутой темной лестнице на твой второй этаж. – Он был зуботехник. Ну, ты понимаешь: квартира, дача, “Волга” в гараже, и все такое... Никто из наших не понял, почему он это сделал. Выдул бутылку марочного коньяка – и вперед!.. Записку странную оставил: “Хозяйка блядь, пирог с кониной. Ебал я ваши именины!” Я думаю, он просто заёбся жить...

Выпив первые сто грамм и закусив вязкой карамелькой, Гоша удобно устроился в старом гинекологическом кресле, подобранном тобой на задворках поликлиники. (Кстати сказать, очень даже полезная вещь в хозяйстве молодого холостяка.) Подогнав под себя белые эмалированные подколенники, на одном из которых было коряво нацарапано гвоздем слово “shocking”, а на другом “fucking”, Гоша бесстыже закинул на них свои тощие ноги и, выковыривая длинным ногтем фрагменты карамельки, налипшие между зубов, задумчиво промычал:

– Ынтеесно, де она теерь?

“Где она теперь?” – перевел ты на русский язык гошино мычание.

– Девушка? В морге, где же еще, – отозвался ты.

– Да нет, я не о том. Я не об останках. Я говорю: где, она, теперь?

Ты пожал плечами и отвернулся к окну. И правда, ГДЕ ОНА ТЕПЕРЬ, эта юная самоубийца?

Где – она – теперь? Три слова, безответно вопрошающие о подлинных координатах субъекта в пространстве и времени нашего мира, из которого она улизнула. Три слова... Имеют ли они хоть какой-нибудь смысл в мире не нашем? Шизофреническое уравнение с тремя неизвестными, где X не равно Z, а связующий элемент Y на самом деле никак не сопрягается ни с предыдущей, ни с последующей константой. Три слова, имеющие (или не имеющие?) некоторый приблизительный смысл только в нашей условной системе координат. Применимо ли первое слово, “где?”, в тех слоях реальности, в которых, возможно, ничто и никак не локализуется? И кто – “она”? Разделяются ли “души” по утраченной принадлежности к мужскому или женскому полу? Может быть, сейчас она – уже не “она”, а “Он” или “оно”, “нечто” или “ничто”, “кто-то” или “Никто”... И наконец, имеет ли смысл говорить о “теперь”, если там, возможно, начисто отсутствует такая странная штука, как время? Если там, возможно, нет ни “прошлого”, ни “настоящего”, ни “будущего”?..






Антон Золотарёв. Мерда. Роман. ГДЕ? ОНА? ТЕПЕРЬ?
Страница 9. <предыдущая> <следующая>








 

 


Рассылки Subscribe.Ru
Подписаться на NewLit.ru

 
 
 
 
 
  Интересные биографии знаменитых учёных, писателей, правителей и полководцев
 

 

Новости Авторы Проза Статьи Форум Карта
О проекте Цитаты Поэзия Интервью Галерея Разное
На Главную
  • При перепечатке ссылайтесь на NewLit.ru
  • Copyright © 2001 – 2006 "Новая Литература"
  • e-mail: NewLit@NewLit.ru
  • Рейтинг@Mail.ru
    Поиск