С Андреем они были дружны с седьмого класса. В течение многих последующих, уже взрослых, лет отношения их складывались по-разному: иногда дружба охладевала, иногда они испытывали потребность в ежедневном общении, но Вадим всегда характеризовал Андрея как человека незаурядного ума, широкого кругозора, с уникальным чувством юмора, украшенного легкой грубоватостью. Андрей был очень крупным парнем, ширококостным красавцем, весом за сто килограммов, но сохранившим юношескую подвижность. Он всегда делал с легкостью все, что развлекало его. Мог по телефонному звонку сорваться с кровати и уже через сорок минут сидеть около проруби на зимней рыбалке. С превеликим удовольствием играл в футбол с дворовыми мальчишками и с таким же азартом мог отправиться в Крым забирать чужой долг, выполняя при этом роль силового аргумента. Он перечитал бесконечное множество книг и наизусть знал фамилии ведущих канала «Дискавери». Он с одинаковым увлечением мог сыграть партию в шахматы и с таким же энтузиазмом мог объехать за вечер половину городских ресторанов, выпить полтора литра водки, задолжав при этом всем официантам, тут же подраться, как правило – успешно, учитывая его комплекцию и физическую форму, уже почти не держась на ногах, сесть за руль и, вернувшись домой, аккуратно поставить машину на стоянку. Но в то же время он мог целый день, а то и не один, просидеть за компьютерной игрой, отказавшись от компании, в это время выпивающей и хохочущей на кухне. И даже в такие моменты эмоционального упадка Андрея не покидало его необыкновенное чувство юмора. С ним можно было одинаково интересно провести время хоть на диване у телевизора, хоть в лесу на шашлыках. Единственное, на что у него не хватало ни сил, ни желания – это на работу. Именно на ту работу, за которую платят зарплату. Он всю жизнь либо обходился случайными заработками (по большей части – это были гонорары за изымание долгов), либо перебивался на зарплату жены, а вернее – на те деньги, которые она ему выделяла. Наташа же являлась полной противоположностью мужу, кроме лишь того, что и сама могла иногда пуститься по ресторанам. Но это происходило крайне редко и без всяких долгов и эксцессов. Зато в работе она для многих являла образец упорства и выдержки. Наташа одинаково спокойно отдавалась бухгалтерскому делу независимо от того, регулярно ли ей платят зарплату и премии или, как в последнее время – весь коллектив четыре месяца работает на общественных началах. Воспитанная мамой-бухгалтером в добрых советских традициях, что прежде всего нужно трудиться и трудиться на одном месте, а все остальное с годами приложится, а теперь еще и угнетенная каким-то необъяснимым страхом перед руководством, Наташа смирилась с тем, что начальнику ее заработанные деньги были нужнее, чем ей самой. Вадим мог объяснить такое безразличие к несправедливости только тем, что, видимо, их семье хватало для нормального существования той материальной помощи, которую постоянно оказывали Наташины родители. Но разделить подобного смирения он не мог, тем более в такой насыщенный революционными настроениями период.

Вадим с женой за последний месяц несколько раз приезжали в гости к Беловым. Он любил эти встречи, потому что, кроме отца, Андрей был единственным человеком, с которым на равных можно было поговорить на любую тему. Но оба эти примечательных человека, при всей своей эрудированности и многогранности, отличались какой-то душевной черствостью, которая частенько казалась Вадиму простым эгоизмом, – когда все окружающее вращается вокруг единственной их личности, и поэтому даже самые близкие люди не обладают такой ценностью и значимостью, ради которой можно было бы нарушить собственный покой. Хотя, благодаря все тому же эгоизму, личности эти вовсе не догадываются о подобной своей проблеме и, услышав о ней из чужих уст, не только не подумают заглянуть в свое собственное, внутреннее Я, а, скорее всего, еще и обидятся на вас за предвзятое и несправедливое к ним отношение. Такой склад характера, естественно, ограничивает и широту возможного общения. Вадим точно знал, что ни с одним, ни с другим не стоит начинать разговор о трагизме Ахматовского стиха или затрагивать темы, связанные с ранимостью женской натуры. Подобная лирика не проникнет в глубь окостеневшей души. Это люди, которые не пишут стихов и не ведут дневников, и поэтому чужие стихи и тем более дневники не могут нарушить их эмоционального равновесия, хотя могут быть прочитаны ради информации, в них содержащейся, так же, как будет прочитана спортивная газета или отрывной календарь – просто потому, что там есть буквы, которые можно сложить в предложения и запомнить смысл.

Однажды осознав эту душевную сухость, Вадим решил не пытаться менять взрослых, сформировавшихся людей на свой лад, а наоборот – брать от них то, что они способны дать, тем более что дают они всегда с радостью от самоудовлетворения собственной эрудированностью, и давать то, что они готовы с не меньшей радостью воспринять.

В свой очередной визит в дом Беловых к тому моменту, когда ремни брюк были отпущены уже на две дырочки, а рука автоматически изредка продолжала подливать в рюмки коньяк и отправлять его в рот, разговор зашел на такие темы, как теория относительности правды, гипотезы о происхождении вселенной и, естественно, о политике.

Несколько дней назад, услышав о второй напечатанной статье, Наташа предложила Вадиму продолжить свой творческий труд и написать в газету о невыплате зарплат в Облавтодоре, где она работает уже двенадцать лет. Причиной образовавшейся задолженности была необъяснимая жадность и уверенность в безнаказанности начальника этой далеко не бедной организации. По телефону Наташа с запалом рассказывала, как бессовестно, словно подачку, всему коллективу подбрасывают в месяц по сто гривен, накопив, таким образом, долгов перед каждым работником в несколько тысяч. Описывала, как на глазах толстеет начальник управления, теряя человеческий облик, а уж рассказать о его наглости – просто не находилось литературных слов. Когда же Вадим поднял эту тему снова, для того чтобы подробнее ознакомиться с проблемами организации и выяснить причины такого отношения и фамилии виновных, оказалось, что бунтарские порывы активистов закончились в тот же миг, как только коллектив узнал о возможности опубликования этого материала. Причина заключалась в страхе перед неминуемым наказанием, то есть – увольнением, как только Байрамову, начальнику автодора, станет известно о бунте на корабле.

– Наташа, как можно мириться с таким отношением? – возмущался Вадим. – Во-первых, Байрамов не будет знать, откуда у меня информация – любой работник автодора мог поделиться ею. Во-вторых, ты же видишь, что демократия побеждает, и вашего Байрамова не станет сразу, как только новый президент назначит нового премьера, а тот, в свою очередь, поставит новых министров. Так давайте сделаем нормальный шаг – расскажем всему городу, что есть у нас такая проблема, что есть такой человек, погрязший в коррупции, не боящийся ни прокуратуры, ни министра, ни общественного мнения. Сейчас такой момент, когда можно побороть всю эту нечисть, только нужно быть активнее, не бояться их. Они доживают последние деньки, поэтому и набивают свои карманы за счет ваших зарплат.

– Вадик, да зачем мне эта борьба нужна? Поменяет новый министр его – вот и хорошо. Я лучше подожду. Да еще и неизвестно, чем эта революция закончится. Может, третьего тура и не будет.

– Но ведь это тебе, а не мне не платят зарплату! На самом деле – мне от этого ни холодно, ни жарко, если учесть финансовую сторону вопроса. Но я не хочу молчать и смиряться с беспределом в такой момент, когда можно бороться и победить. Поэтому и предлагаю вам свою помощь, раз уж сами вы не можете постоять за себя. Вы ведь не ходили к Байрамову, не возмущались, не требовали?

– О чем ты говоришь! Там только заикнись, и можно писать заявление на расчет.

– Да что ж вы, крепостные, что ли? Что ж вы такие запуганные?

– Вадик, я отработала в автодоре уже двенадцать лет, я пережила несколько начальников и хочу спокойно работать до пенсии. Меня устраивала моя зарплата, когда ее платили; придет другой, и снова будут платить, а пока мне хватает тех денег, что родители присылают. Меня политика не интересует. Вот что тебе дала твоя борьба? Ты всю зиму ходишь в кроссовках, потому что потратил деньги на поездку в Киев, вместо того, чтобы купить себе ботинки. Статьи напечатал такие, что теперь страшно на улицу выйти. Ты когда за демократию боролся – думал о том, что свою семью ставишь под удар? Стоит ли рисковать спокойствием жены и ребенка ради политиков, среди которых нет ни одного достойного? Ты вот считаешь себя героем, а в жертву приносишь самых дорогих людей. Объясни мне!

– Андрей, наливай! – Вадим поставил локти на стол, положил подбородок на большие пальцы сцепленных в замок рук и глубоко вздохнул. – То, о чем ты сейчас сказала, в чем упрекаешь меня, я называю практикой относительности. Ты права только с одной стороны, только с одной точки зрения. Да, ради эфемерной цели я ставлю под удар свою семью, но если все спрячутся в свои норы, испугаются власти, возмездия за свои слова, то страна утонет в бандитской безысходности. Я рискую ради идеи и делаю это не втайне от семьи, мы делаем это вместе. Аня, так же как и я, желала этой поездки в Киев, вместе со мной, взявшись за руку, кричала на Майдане: «Нас багато, і нас не подолати!», вместе со мной отказывалась от моих зимних ботинок. И если на карту поставлена свобода целого народа, то я, мы – выбираем риск собственной безопасностью ради благородной цели.

– Вадим, да это только вы такие дураки, которые бесплатно поехали в Киев флагами махать. Люди там деньги зарабатывали, а ты последние прокатал.

– Наташа, сидя на кухне, можно рассуждать сколько угодно о полумиллионной купленной толпе на Крещатике, тем более, если не смотришь ничего, кроме местного ТВК, а я ездил в Киев именно для того, чтобы не зависеть ни от чьего мнения, а своими собственными глазами увидеть и оценить все происходящее. И мы не на диване слушали выступление Ющенко, и не в пьяном угаре пытались пробраться ближе к сцене на Майдане, чтобы слиться со своим народом, которым я, кстати, никогда не гордился, да и не задумывался об Украине как о Родине. И свою вторую статью я написал именно по приезде из Киева, где получил такой заряд патриотизма, о котором только в советских книжках можно было прочитать. Поэтому, не побывав там, не вдохнув этого свободного воздуха, ты не можешь быть объективной сейчас. И я не сержусь на тебя, потому что ты судишь об этих событиях и об этих людях со слов нечистоплотных журналистов и недопонявших происходящего своих сотрудников, обиженных, кстати, Байрамовым – представителем старой власти.

– Ой, Вадик, не хочу я об этом говорить. Ты не можешь знать, сколько там денег было заплачено. Тебе не платили, значит, ты думаешь, что и никому не платили. Все! Аня, пойдем, покурим. Пусть они сами тут спорят. Мальчики, наливайте! Мы вернемся и выпьем за любовь.

Анна совершенно была не согласна с Наташиным мнением, но, видя, что страсти накаляются и приятный ужин может стать причиной раздора, решила не подливать масла в огонь, выйдя из комнаты вслед за Наташей. Как только девушки удалились, Вадим с Андреем подняли рюмки с налитым коньяком, который так до сих пор и не выпили из-за внезапно возникшего спора. Вадим закусил долькой лимона и обратился к Андрею.

– Я не могу понять, ради чего люди работают, если не ради зарплаты? Могу согласиться с теми патриотическими порывами, которые переполняли советских граждан послереволюционного и послевоенного времени. Тогда у многих зарплата действительно была не на первом месте. Но сегодня, в то время как заплывший от обжорства начальник, купающийся в деньгах, до такой степени обнаглел от своей безнаказанности, что просто перестал платить людям зарплату, когда большая половина народа взбунтовалась против коррупции и лжи, когда все названо своими именами и появилась надежда на справедливость, как можно в такой момент бояться защитить свои права? Тем более что вопрос стоит не о бесплатных путевках или льготном проезде, а о самом главном смысле работы.

– Вадик, да просто никто не хочет обострения. Они знают, что если оранжевые победят, то Байрамов уйдет, и новый начальник им погасит задолженность, вот и не суетятся.

– Но ведь уже несколько месяцев пара сотен человек голодают!

– Ну, посмотри на меня – похож я на голодного?

– Андрей, ну что ж ты равняешь! Если бы вам родители не помогали, так вы бы тоже сидели голодные. Это же хорошо, что у вас есть запасной вариант, – Вадим вдруг запнулся, словно неожиданная мысль перебила построенную в голове фразу.

– Знаешь, а с другой стороны – может, вы и правы. Я живу так, как сам считаю нужным, но ведь это совершенно не значит, что я живу правильно или что другие должны жить точно так же. Ведь моя правда – она только моя. И она настолько относительна! И не только по отношению к правдам другим, но и относительно даже моего настроения.

– Это ты о практике относительности? – уточнил Андрей.

– Да. О том, что постоянство правды зависит и от настроения, и от состояния опьянения, и от воздействия чужого мнения, и еще от многих факторов. Мне просто вспомнилось сейчас, как я работал на заводе. Был у нас там такой активный алкогольно-развлекательный период, после которого впору было анекдот рассказывать как быль, когда один мужик предлагает второму выпить, а тот, отказываясь, говорит: «Ты помнишь прошлое лето?» – «Да!» – «А я не помню!». Так вот, когда мы допивались до той кондиции, что начинали горланить на караоке и восхищаться своей дружбой, которая у нас на всю оставшуюся жизнь, как-то взбрела нам мысль в голову доказать свое единство героическим поступком – прыжком с парашютом. Вот только созревали мы всегда к позднему вечеру, и прыжок приходилось откладывать наутро, потому что, во-первых, пьяные мы бы не проехали два поста ГАИ до аэродрома, а, во-вторых, ночью никто не прыгает, даже если мы хорошо заплатим. И что интересно: в тот момент я действительно готов был шагнуть в бездну ради лучших своих друзей, и они готовы были прыгнуть, да хоть бы даже и без парашюта, но наутро этот героизм казался всем нам такой глупостью, что после нескольких этих случаев я стал подшучивать на тему ночного десанта, дескать, перед тем, как поднять первый тост, мы сначала съездим на аэродром, чтобы потом нам не было мучительно больно за то, что ночью самолеты не летают. Ведь это и есть относительность моего собственного сознания в различных его состояниях. Да, кстати, и с ребятами этими мы давно уже даже не созваниваемся, не говоря о встречах.

– Вадик, ты в такие глубины лезешь. Если так рассуждать, то я должен замучить себя терзаниями: бить или не бить злостного должника? Ведь относительно своей семьи – он жертва бандитского беспредела, а относительно семьи человека, которому он уже два года торчит пять штук, – он последняя сволочь, потому что эта самая семья перебивается из-за него с хлеба на воду. А для меня они оба – милейшие люди, потому что они оба мои работодатели, и не будь их – моя семья перебивалась бы с хлеба на воду. А мне больше нравится перебиваться с мяса на колбасу.

– Вот видишь, как хорошо ты усваиваешь мою практику относительности. Вот и Наташа, с одной стороны, права, а с другой – я могу с ней поспорить.

– Лучше не надо! Во всяком случае – не сейчас, а то МОЕ уже напилось и вот-вот в драку полезет.

– Да нет, конечно! Я вижу, что в Наташе проснулась агрессия сторонников провластного кандидата. Пока ее нет, я хочу сказать тебе, что мне совесть не позволяет отсиживаться в тот момент, когда народ поднялся на борьбу с ложью. Я до такой степени был подавлен, просто уничтожен той безысходностью, которая нам угрожала после фальсифицированного поражения оппозиции, что когда появилась надежда на поворот в истории, не смог удержаться, чтобы не принять участие в борьбе с этим змеиным кублом. Я ясно понимаю, что если у власти останутся прежние лица, то мы подпишем себе приговор на десять лет вперед. Поэтому отдаю все свои силы и знания этой борьбе.

– Вадик, ты что, серьезно думаешь, что если оранжевые победят, то все станут честными, и новый президент не будет тащить точно так, как старый?

– Андрей, мое мнение таково, что в политике – в большой политике не может быть честных людей. Они просто не выживут в том окружении, где ради продвижения по карьерной лестнице надо ежедневно кого-то сжирать. Но я вел и веду свою борьбу не столько за фамилию президента, сколько за его демократические порывы. И кто бы ни олицетворял эту демократию – он может дать надежду на улучшение, а вот его оппоненты могут гарантировать только поголовную коррупцию и абсолютное беззаконие.

– Это будет простой передел собственности, вот и все. У одних воров поотбирают другие воры. И названия еще поменяются: те, кто был оппозицией – станут властью, а те, кто был властью – станут оппозицией. А нам от этого ни холодно, ни жарко.

– Андрей, мне трудно сейчас предсказывать результаты будущих шагов. Время покажет. Но еще раз повторюсь, что я точно знаю, чего можно ожидать от власти старой.

В комнату вернулись Наташа с Аней.

– Так, у всех налито? Пьем за любовь! – шуточно-командным тоном Наташа решила изменить тему разговора и удалить осадок, возможно, остававшийся от их с Вадимом недавней стычки. – Ребята, я хочу выпить за то, чтобы благополучие в наших семьях не зависело от того, кто у нас президент! Чтобы на наши отношения никогда не могла повлиять никакая политика, никакие выборы! И чтобы вы, мальчики, всегда нас любили и берегли!

Переходя от темы к теме, не затрагивая более политику, разговор постепенно уперся в проблему происхождения жизни на Земле, а оттуда и происхождения самой Земли и галактик. Андрей высказал более обоснованную в его понимании теорию происхождения материи из сгустка энергии размером с апельсин, развернувшегося благодаря взрыву до масштабов вселенной. Вадим пошутил насчет сравнения начала бытия с апельсином именно в этот революционный период и продолжил разговор, предложив свою версию происхождения жизни.

– В твоей теории, вернее, не в твоей, а в той, которую ты принял, есть одно серьезное противоречие. Вполне возможно, что подобное сжатие могло иметь место, но и у этого сжатия должно было быть начало. Этот, как ты его называешь, апельсин должен был откуда-то появиться. Опустим сейчас рождение галактик, это мог быть очень длительный процесс или, наоборот, мгновенный, благодаря тому же самому взрыву. Но звезды, планеты – это уже следствие чего-то. А откуда могло начаться это «что-то», кто его – этот условный апельсин – создал? Если задаться вопросом о первопричине, то самым логичным объяснением будет именно причастность к началу всего – Бога. Но мы ведь атеисты. А я еще люблю называть себя научным атеистом, потому что не верю в Бога не из-за упертости, а именно придя к своему убеждению благодаря услышанным и прочитанным научным и философским работам. Так вот, главное противоречие заключено в законе сохранения энергии. Вспомни, – Вадим обращался к Андрею, потому что именно с ним можно было поспорить, потому что именно он мог быть достойным оппонентом в этом разговоре, – энергия не возникает из ничего и не может исчезать бесследно, она только переходит из одной формы в другую. Отсюда становится ясна невозможность такого понятия, как «происхождение вселенной». Невозможность самого начала, как времени, так и материи. Задумайся: время когда-нибудь начиналось или когда-нибудь закончится? Нет, оно всегда шло и всегда продолжит свой ход, независимо от материи.

– Со временем все понятно. Оно вечно, потому что если представить границу времени, то сразу возникает вопрос: «А что было до того?». Но материя? Ведь она должна была откуда-то появиться?

– Вот самый главный момент моей гипотезы. Материя вечна! Так же вечна, как и время. Она только переходит из одной формы в другую. Более того, я не раз пытался найти логическое объяснение предсказаниям, пророчествам, гаданию, в конце концов. Но понять это, не учитывая преломления во временной ленте, невозможно. Ведь для того, чтобы что-то предсказать, нужно заглянуть в будущее. Давай рассмотрим одну из теорий развития жизни по спирали, знаешь о такой?

– Конечно!

– Так вот, если учесть, что время и пространство закручено в спираль, то теоретически можно допустить существование коридоров между витками, благодаря проходу через которые можно оказаться на виток впереди сегодняшнего времени или на виток сзади. Но следуя все тому же закону сохранения энергии, в этих витках (в следующем и в предыдущем) не может ничего быть, потому что энергия и материя, переходя из одной формы в другую, находятся именно там, откуда мы начали свое отклонение. Тем более невозможно себе представить, чтобы старушка с колодой гадальных карт могла преодолевать такие коридоры, сидя за столом на кухне. Я сейчас говорю не о шарлатанах, которые деньги выколачивают, а о реальных случаях предсказаний, свидетелем которых был сам. Например, когда разбился на машине мой зять, в тот момент пока он лежал в реанимации, мама отвела свою племянницу к знакомой гадалке, и та, посмотрев на ее ладонь и разбросив карты, предрекла, словно читала по-написанному, что он выживет, снова будет работать водителем и у них родится сын. Сегодня Вова ездит за границу на фуре, а Сергей – их сын – учится в институте. В тот же момент вопрос стоял о его жизни, потому что помимо множественных переломов грудной клетки ему удалили часть кишечника и двенадцатиперстной кишки, и поэтому угадать судьбу с такой точностью было еще более нереально, чем предсказать. Тем более, тетя Валя – гадалка – славилась своими уникальными способностями.

– Ну, о гадании можно поспорить! – оживился Андрей. – Потому что я читал об экспериментальном центре, работающем во времена и по заданию КГБ, целью которого был поиск прецедентов паранормальных явлений, ясновидения, телекинеза и прочего, но за шесть лет активной работы, кроме тысяч умерщвленных кроликов, гибель которых биологическая мать должна была чувствовать на расстоянии, не было никакого доказательства существования сверхъестественных возможностей ни человека, ни животных. Все колдовство и телекинез разрушались как карточные домики, как только экстрасенсы оказывались в специальных комнатах под наблюдением скрытых видеокамер, когда нельзя было сфальсифицировать результат. Все они использовали в своей практике обычные фокусы.

– Ну, у нас сейчас столько всего пишут, – успела вставить слово Наташа. – Одни о том, что ничего такого нет, другие, наоборот, расхваливают черную и белую магию. А Кашпировский когда по телевизору всю страну лечил? Ведь кому-то помогали его сеансы.

– Да, многие даже начали под себя мочиться, – съязвил Андрей.

– Наташа, Кашпировский мог помочь только тем, кто, несомненно, верил в его силу. Эти случаи основаны на самовнушении, а не на его экстрасенсорных возможностях. Не стану спорить, возможно, у него был гипнотический дар, но гипноз никак не связан со сверхъестественным, – продолжал Вадим. – Я не хочу сейчас доказывать вероятность предсказаний, просто скажу, что если предвидение и существует, то самое логичное объяснение его заключено в моей гипотезе. Вы помните из геометрии график, постоянно стремящийся к нулю? Как бы ни стремилась кривая к нулю, она никогда не коснется оси координат, как бы ни делилось число, оно никогда не сравняется с нулем, иначе формула перестанет существовать. Мы знаем, что в математике есть понятие плюс бесконечности и минус бесконечности. Какой бы великой ни была последняя цифра, к ней всегда можно добавить еще. Если предположить, что вселенная бесконечна в макро, то есть – в свое увеличение, то можно с уверенностью сказать, что она так же бесконечна и в микро – в уменьшение, потому что, сколько ни дели атом, ядро, электроны, они никогда не сравняются с нулем, иначе их не могло бы существовать. Другое дело, что у нас нет таких аппаратов, с помощью которых можно заглянуть в еще большие глубины микроскопии, но это вовсе не значит, что своей ограниченностью мы должны ограничивать и микропредел вселенной.

– Теоретически это правильно, но представить себе бесконечность, понять ее – это не укладывается у меня в мозгах еще со школы, – вздохнул Андрей и налил в водочные рюмки коньяк, привезенный Наташиными родителями из Одессы.

– Это потому, что ты пытаешься пощупать неощутимое, – продолжал Вадим. – Ведь ты смирился с существованием вокруг нас радиоволн и магнитных полей, хотя не видишь их и не ощущаешь. Точно так прими и бесконечность.

Но это еще не все. Мы пришли к тому, что вселенная (или материя) бесконечна в пространстве, но ведь она точно так же должна быть бесконечна и во времени. Иначе и быть не может! Так вот, моя гипотеза заключается в замкнутости этой пространственно-временной бесконечности. Вы помните, как выглядит петля Мебиуса?

– Лента, перекрученная на сто восемьдесят градусов, – ответил Андрей, единственный из присутствовавших понимающий, о чем идет речь.

– Точно! – Вадим снял свой ремень, соединил два его конца так, что получилось кольцо, а затем один из концов перевернул на пол-оборота. – Наташа, положи палец на одну из сторон ремня и проведи по ней, очертив круг.

Наташа провела пальцем по ремню и вернулась в исходную точку. Оказалось, что палец находится на противоположной стороне от начала движения.

– Видите, какой фокус. Если продолжить движение, то после второго круга палец окажется снова на исходной позиции. Таким образом, путь по перекрученной петле не только замкнут, но и охватывает все ее стороны. Если применить подобное искажение к пространству и времени, то можно допустить, что бесконечное увеличение, в конце концов, соединяется с бесконечным уменьшением и, таким образом, становится замкнутым, а значит, не имеющим ни начала, ни конца. То есть происходит постоянное преобразование энергии, материи и времени из макроскопического в микроскопическое или наоборот. Где это происходит, конечно, остается вопросом. Возможно, что в черных дырах, а может быть, этот переход и вовсе не заметен для нашего глаза и сознания, и происходит он именно здесь и именно сейчас. Но эта гипотеза открывает возможность объяснения предсказаний. Если вселенная замкнута именно таким образом, как я сейчас рассказал, это значит, что клетка содержит в себе информацию обо всей вселенной, а вселенная, в свою очередь, несет информацию о каждой клетке. В таком аспекте вполне становятся объяснимы гадания и ясновидение, ведь время заплетено в той же самой петле.

– Ну, ты и наговорил! Понять-то я все понял, но осмыслить это человеческому разуму не под силу, – произнес Андрей и поднял свою рюмку. – Выпьем за сказанное!

Вадим, распаленный спиртным и собственной гипотезой, которую он, кстати, впервые произносил вслух, не мог остановиться.

– Ведь обратите внимание на строение атома. Это ядро и вращающиеся вокруг него электроны. Разве эти микроскопические частицы не копируют солнечную или какую-либо другую звездную систему? Ни электроны, ни планеты не приближаются к центру вращения благодаря центробежным силам и не разлетаются в стороны благодаря притяжению к этим центрам. Возможно, что это и есть те границы микро и макропределов, которые в определенном состоянии или месте замкнутся между собой.

По мере того, как Вадим развивал свою гипотезу, она приобретала завершенные формы, до сих пор кружась лишь обрывками догадок в его фантазиях. Не сформированная в систему, она эфемерно присутствовала в сознании, но не была ясна даже ему самому. Теперь же, в процессе построения каждого последующего предложения, получила ясные очертания, приобрела понятный смысл и фактически обрела право называться гипотезой. В какой-то момент Вадим заметил это преобразование, и гордость за свою сообразительность, выплыв из подсознания, разнеслась кровью по всему организму, создавая в позвоночнике и затылке ощущение покалывающего тепла.

В половине двенадцатого они с Анной пошли на остановку автобуса. Проходя мимо областной администрации, Вадим в очередной раз обратил внимание жены на красоту этого здания. Архитектура его действительно восхищала. Два года назад фасад администрации был на совесть отремонтирован и со вкусом освещен. Эту постройку на сегодняшний день можно было смело назвать самой красивой в городе. Единственное, что осталось от старого здания, которое Вадим помнил с детства – это два огромных мраморных шара по обе стороны от парадной лестницы. Сколько он себя знал, это здание в народе называли «Домом с шарами». Все остальное было перекрашено, перебелено и усовершенствовано. На втором этаже, над самым входом, темнели окна кабинета губернатора. Вадим почти физически ощутил, как откуда-то из глубины поднялась тоска о том, что ему вряд ли удастся когда-нибудь занять этот кабинет. А ведь сколько полезного он смог бы сделать для своей области. Скольким людям смог бы помочь из этого кабинета. Как мог бы он поднять авторитет и престиж этот старого здания добрыми делами. Но сегодня он только проходит мимо, торопясь на остановку автобуса.

Спал он тревожно, объясняя это излишним чревоугодием.