Имма ждала ребёнка. Восторгу Элиезера не было предела. Он часто прикладывал к её округлившемуся животу ухо, вслушивался в едва уловимое биение крохотной жизни и замирал в умилении.

Безмятежным счастьем было их супружество. Они жили своей жизнью, каждый друг для друга, и их дом был настоящим приютом влюблённых. Их беспредельная, чистая любовь осталась прежней даже тогда, когда страсть и желания были утолены.

Как-то, вернувшись с церковной проповеди пресвитера Левия о любви к Иисусу Христу, Имма попыталась сравнить свою любовь к Иисусу и Элиезеру.

«Любовь к Иисусу Христу, – поучал пресвитер, – рождена от созерцания страданий Его. Вера в Него предшествует любви к Нему и, чтобы приобрести неземную эту любовь, необходимо вам полное отречение от всего земного».

«Но и моя любовь к Элиезеру, тоже неземная, – рассуждала Имма, – и я тоже боготворю его. Как же возможно мне отречься от любви к нему?..» И она призналась себе, что даже ради любви к Иисусу никогда не отречётся от Элиезера.

Она оставила попытки обратить Элиезера в христианство, вняв наставлению пресвитера Левия, успокоившего её словами апостола Павла: «Жена, которая имеет мужа неверующего, и он согласен жить с нею, не должна оставлять его, ибо неверующий муж освящается женою верующей; также и жена неверующая освящается мужем верующим – иначе дети их были бы нечисты, а так – они святы».

Но любые попытки Иммы остались бы тщетными. Элиезер с самого начала считал учение Христа ложным; нелепым и бессмысленным.

Зачем , например, нужен посредник между Богом и христианином в лице церковного священника? В иудаизме еврей общается с Богом непосредственно напрямую, а раввин в синагоге является лишь учителем религии.

В христианской церкви священник крестит младенцев, венчает молодожёнов, отпевает и поминает умерших – в иудаизме подобное совершается несколькими обычными членами религиозной общины.

Христианское учение – преступно. Как возможно, что стоит разбойнику покаяться, и ему тут же прощаются все злодеяния? Разве это не служит образцом для постоянного злодеяния?

Почему надо жить в нищете, убогости и униженно терпеть Зло? Если христиане терпят Зло и этим потворствуют ему, значит они – преступники, ибо согласны со Злом, благословляя судьбу за унижение и тяжкие испытания. Но если сопротивляться Злу, то Антихрист никогда не воцарится, и, следовательно, Христу не суждено вновь вернуться на землю. Сопротивляться же Злу необходимо, ибо в наказании Зла заложена большая воспитательная задача.

Взамен ущербной жизни Иисус обещает христианам воздаяние на том свете и якобы имеет убедительные доказательства неизбежности посрамления Зла. Но эти доказательства находятся на том свете, и христиане при жизни никогда их не узнают – здесь со стороны Христа идёт явно нечестная игра. Если же в ущербной жизни, слезах и страданиях людей заключён какой-то страшный, тайный смысл, которого человек никогда не поймёт, – то зачем тогда жить? Но если в этом никакого смысла нет, то в таком случае и Зло, и Добро, и люди, и жизнь, и даже сам Бог – бессмыслица…

Объявить Бога бессмыслицей во всеуслышание у Элиезера не повернулся бы язык. Но ответа на вопрос, как Бог мог допустить или даже сотворить Зло, не находилось. И напрашивался вывод: если Бог допустил Зло, значит Он преступник, ибо попустительство преступлению – есть также преступление…

Однажды, утомясь от домашних дел, Имма прилегла на диван в гостиной. Близились роды, и от хлопот по дому она быстро уставала. Почувствовав шевеление в чреве, она легла поудобней для младенца и скоро уснула.

Сон её был неспокойный, тревожный: она в страхе от кого-то убегала, кричала, и, пытаясь спрятаться, укрылась в каком-то странном, заброшенном доме. Обследуя захламлённые комнаты, она увидела в одной из них на столе мёртвого младенца, задушенного обвитой вокруг шеи пуповиной. Волосы на её голове зашевелились: она знала, что это её ребёнок. В безумном ужасе, с диким криком она проснулась и, вскочив на ноги, заметалась по гостиной. Её всю трясло, сердце бешено билось в груди. «Это сон!... Это всего лишь дурной сон!...» – убеждала она себя, судорожно обнимая и гладя живот. Но задушенный пуповиной посиневший младенец неотступно стоял перед её глазами. Тогда она упала на колени и взмолилась.

– Господи, Иисусе! Отвергни ищущих души моего дитя! Не может невинный пострадать и быть искореним. Господи, Иисусе Христе! разрушь замыслы коварных, пусть руки их не свершат задуманного!...»

Дверь в гостиную резко распахнулась. Вздрогнув, Имма обернулась, ожидая увидеть Элиезера, но на пороге стоял Гамлиэль. Несмотря на обиду, патриарх всё же пришёл навестить беременную сестру. В прихожей, услышав её голос, остановился. И то, что он услышал, повергло его в шок.

Увидев перекошенное яростью лицо брата, Имма поняла: он слышал её мольбы к Иисусу. Отяжелевшей походкой Гамлиэль подошёл к креслу и рухнул в него. Вперив в сестру тяжёлый, недобрый взгляд, криво улыбнулся.

– Кому же ты молилась, сестра? – его голос был глух от ярости, улыбка производила жуткое впечатление.

Имма встала с колен и, придерживая обеими руками большой живот, спокойно взглянула на него.

– Я молилась Иисусу Христу. Я христианка.

В её взгляде было нечто такое, что патриарх словно наткнулся на стену. Он мертвенно побледнел.

– Ты стала последовательницей злейшего врага Израиля! – задыхаясь от бешенства, хрипло сказал он. – Ты понимаешь это, безрассудная! – И вдруг, взорвавшись, вскочил с кресла. – Тебя подвергнут проклятию, забьют камнями! Пока никому не ведомо, выкинь из головы своё христианство!

Имма отрицательно покачала головой.

Лицо патриарха сделалось холодным, отчуждённым.

– Тогда знай: твоё христианство касается не только нас с тобой!

Хлопнув дверью, он ушёл.

Имма решила не расстраивать Элиезера и умолчать о приходе брата.

Весь вечер, не зажигая лампы, патриарх просидел в тяжёлом раздумье. Он беззаветно любил сестру, единственное, родное ему существо на свете. Рано потеряв родителей, он заменил ей отца и мать. Сколько бессонных ночей провёл он у детской кроватки во время частых болезней Иммы! День за днём она росла на его глазах, пока не стала взрослой девушкой. Он воспитал её, дал отличное образование. Но всё же где-то недосмотрел, не уберёг её доверчивую душу от яда христианства. Теперь приходилось расплачиваться…

Христианство Иммы не только ставило под удар его патриарший сан и покрывало позором их родовое имя – дело обстояло гораздо серьёзней. Патриарх оценивал поступок сестры с позиции государственного деятеля и пастыря своего племени. Переход в христианство представительницы высшей иудейской аристократии являлся опасным примером для подражания. Но самое главное – отступничество от веры праотцов уподоблялось червоточине, разрушающей изнутри защитную ограду, кропотливо возводимую в академии вокруг народа Израиля в изгнании. Поскольку это угрожало сохранению нации в целостности, источник угрозы подлежал немедленному пресечению под корень. И он, патриарх, обязан был сам свершить суд над сестрой.

Придя к такому решению, Гамлиэль помрачнел ещё более, брови его сошлись на переносице закаменевшего лица. Он не мог поступить иначе. Принадлежа к наиболее качественному, жертвенному элементу своего племени, он отдал бы во благо его даже свою жизнь…

На следующий день Гамлиэль предпринял последнюю попытку образумить сестру с помощью её мужа. Найдя подходящий момент, он остановил молодого богослова в коридоре академии. Полагая, что Элиезер не знает о христианстве жены, патриарх стал задавать ему наводящие вопросы, говорить намёками. Но разговор не получился. Нескрываемая неприязнь и высокомерность патриарха уязвили Элиезера, и он отвечал так уклончиво и неохотно, что разгневанный патриарх резко оборвал разговор.