3.1 - ГРОЗОВАЯ ПЕРУНОВА ДЕСНИЦА


Цветень-май на Русь явился, в поле с плугом волочился
Запрягальник-Еремей, выводил с дворов коней,
В долги сохи запрягал и по черной пашне гнал.
То крестьянушке-кормильцу был почин: пахать землицу,
Чтобы свить зерну кудельку - в поле мягком колыбельку.
Мол, овес и просо сея, попроси-ка Еремея.
В перву майскую росу - горсть семян на полосу
Вещий сеятель бросал: яровину засевал.

В день Борисов во жалейку спел на пробу соловейко:
Огласился в трель и щелк лесовольный теремок.
В ту же ночку с подземелий, из-под хватких цепких елей,
Моховой открыв полог, вылез старый лешачок.
Уважал он не на шутку соловьиную погудку,
И на пнище за пихтой, под полнеющей луной
Гребешочек свой достал, да и бороду чесал.

С той поры Иван искался, на обрыв речной взбирался.
Там дозорил чутко даль, где грозы сбиралась хмарь.
Наконец-то затянуло, тучи с запада надуло.
Отдаленный грянул гром, огнезрачным ярким швом
Зыбь соловая пронзилась, солнце в пЕлены укрылось.
Дробный жемчуг-белояр сверху пал на крутояр.
Дождь обмочливый, душистый шел струей алмазно-чистой.

Ваня зрил в леса глухие сквозь просветы дождевые.
Вдруг ударил тяжкий гром - сотряслась земля кругом,
Вслед Перунова десница в окоемную глушицу
Изрыгнула молонью - огненосную струю.
Воздух сразу задымился. Частый ельник попалился -
Тот час сгинул с глаз долой за водливой пеленой.
Ваня молнию заметил, да местечко то приметил.

 
 
 
 

            3.2 - НИКОЛА ВЕШНИЙ НА РУСИ


С той поры Иван сдичился, весь в лице переменился,
И шатался день-деньской по околице лесной.
Братья только потешались, над Иваном надсмехались,
Мол, братан у нас с грешком - покумился с лешачком,
Знать, у каждого дурашки свои водятся замашки.

То Иван не замечал, мимо уха пропускал.
Отыскать он зело тщится ту заветную глушицу.
А найти то в далеке, что иглу в сенном стожке.
Вкривь и вкось прошел сторонку, изодрал всю одежонку,
Отмахал немало верст, стал худющим аки перст.
Громовая стреловица от него видать таится…

Русский люд утешить, грешный, просиял Никола вешний,
Ведь у всякого спроси: - Кто в почете на Руси?
И ответит люд российский: архипастырь Мирликийский!
Будто дивный тот святой и по крови нам родной.
В каждом тереме и хатке затеплилися лампадки.
А посельна ребятня, взяв подручного коня,
Позабыв тепло печное, вышло первый раз в ночное.
Где у дымного костра будут сказы до утра.

Братья для ночного стана снарядили в путь Ивана,
Мол, лошадушку уважь и развей дурную блажь.
Дали лещиков копченых и орешков подкаленных -
Вот, на суше и в грязи, только, знай себе, грызи.
Ваня коротко собрался, поясочком подвязался,
Затянул ремень подпруг и умчал на Пьяный луг.

 
 
 
 

            3.3 - НЕЧИСТАЯ НОЧЬ НА ПЬЯНОМ ЛУГУ


Травы шелковы взвивались, луговины расстилались.
Вкруг разросся пьяный лес, словно буйствовал там бес:
Пни коряжились, крутились, пихты мрачные косились,
Кряж сосновый, комлевой, прямо вырван был с землей.
Это стойбище по праву темную имело славу.
Но по ранешней весне на обзорном тепляке
Только тут трава родилась, что на корм коням сгодилась.

Целу ночь костер не гас, всякий молвил свой рассказ
Про русалок, водяных, про шутовок лесовых.
За конями зорко бдили, но с огня не уходили.

Одна лошадь вдруг заржала и по полю побежала,
Стала прыгать и храпеть, и хвостом своим вертеть.
Это что за дьявольщина - на кобыле в два аршина
То ли нЕжить полевая, то ли ведьма моховая.
Ваня вынул головню и скорей давай к коню.
Удержался сивой гривой и помчался за кобылой.

- Ах, ты, кудь проклятый, врешь, от меня не удерешь!
Резвой рысью поскакал и лошадушку догнал.
Из пазух узду добыл, ту, что тятя подарил,
Как аркан ее подкинул - и уздечечку накинул
На того, кто шубой бел, на скотинушке сидел.
Тот завыл, силком рванулся, а потом к земле пригнулся.
Знать, как тяжкое ярмо, та узда влечет на дно.

- Гей, ты нежить полевая, щас я прыть твою спытаю,
Оседлаю враз конем, попотчую батожьем.
Век попомнишь, Челубей, как гонять чужих коней!

- Не гоняй меня как лошадь, попроси, чего ты хочешь?
Укажу в степи, Иван, Сеньки Разина курган,
В нем с сокровищем, несметный, кладец спрятан самоцветный.
Лишь меня освободи и уздечечку сними.

- Сколько ден хочу сыскать заповедную я падь,
Где в затишливой глушице стрелка громова таится.
Коль укажешь, где она, так катись хоть в тартара.

Полевой нахмурил губы, почесал корлыпой шубы:
- Провали меня земля, а того не знаю я!
Может средний братец мой - из затона водяной,
Ведать - ведает глушицу, где сия стрела хранится.
Он в болотах промышляет, входы-выходы все знает,
Весь окольный край лесной для него ведь как родной.
А в моей нечистой воле только степь одна, да поле…
В этом деле, в эту ночь не могу тебе помочь.
Укажу одно улово - логовище водяного:
Глянь от шуицы-руки: там излучина реки,
Где вода свой медлит ток, есть глубокий омуток.
Вроде там не видно лиха, нет волны и даже тихо,
Но лишь стоит покутить, да и воду в нем взмутить,
Так увидишь даже днем, кто хозяин в месте том.

- Что ж, теперче торопись, да допреж мне поклянись:
Никогда средь тех полей не буянить лошадей,
Не топтать ржаного сева, не ломать лесного древа,
А то мигом под узду я луканьку подведу…

 
 
 
 

            3.4 - В ЗАТОНЕ ВОДЯНОГО


Уже в небе осветлело, как Иван нахрапом, смело
К костровищу подскочил, лошадь ту приволочил.
Рассказал под вздохи-ахи, как всю ночь гонял он страхи
По оврагам и кустам, по раскатистым долам.
И теперь на много лет нечисть здесь извел на нет.

Гладь воды не шелохнется, словно зеркальце колодца.
Где-то окунь поднырнет, плавником своим плеснет -
Глохнут в зарослях куги розоватые круги.
Ваня встал на бережище, вынул зело кнутовище,
И зажав его в руке, стал хлестать им по реке.
Тут водица взволновалась, на две стороны распалась,
И из омутных глубин вылез то ли сомовин,
То ли чудище с рогами, то ли котище с усами.
Навело сердитый зрак и кричит Ивану так:

- Что ж ты, дурень, воду мутишь, да русалок баломутишь,
И качаешь бечевой теремок мой водяной.

- Как же ты сумел забыться, за тобой должок таится:
Летось плыли мы на лодке по Никиткиной протоке.
Черт хвостом видать махнул, и всех нас перевернул.
Да на выжженном кряжу кто порвал нам мережу?
Коль былое все забудешь и вредить нам дальше будешь,
Мы священника возьмем, чтоб с кадилом и Крестом
Этот омут обойти - злую нечисть извести!

- Погоди, не злись, Ванюша, водяного ты послушай.
Что было, то уплыло - это наше ремесло.
Тут ведь я - хозяин рыбный, и до боли мне обидно,
Что изводят на корню люди рыбную семью.
Дальше будет продолжаться - вашим внукам, может статься,
Для ушицы для своей - только пара пескарей.
Говори мне не от злости: с чем пожаловал к нам в гости?

- Батя мне велел сыскать во лесах дремучих падь,
Где в затерянной глушице стрелка громова хранится.
Ты в болотах промышляешь, входы-выходы все знаешь,
Для тебя ведь край лесной, словно бабе дом родной.

Призадумался усатый, по воде ударил лапой:
- В своей слабости покаюсь: я ведь страсть грозы пугаюсь!
Как Илья на колеснице по ухабам горним мчится,
Достает из колчана стрелы Божьего огня,
В закуток какой метает - там всю нечисть попаляет.
Даже в омуте речном жжется молния огнем.
Я, как слышу грозовицу, прячусь в камену криницу.
Как в затворе там сижу, к верху носа не кажу…
Можно ль в этаком случае примечать, где стрелки пали?
Чтоб тебе не сомневаться, обратись к старшому братцу:
Лучше лешего, оно, лес не ведает никто.
Есть в урочище, за речкой, березОвое местечко.
В полнолунии ночей песнь там тянет соловей.
Е-же-ей, вокруг другого больше нет певца такого -
Брат мой любит (не на шутку) соловьиную погудку.
И сидит под пихтачком на пенечке моховом.
Если в правду дюже тщишься, если страхов не боишься,
Нынче ж в тот колок ступай и о тайне поспрошай.

 
 
 
 

            3.5 - В БЕРЕЗОВОМ ЛОГОВЕ ЛЕШЕГО


В именины Епифана прячьте зимние кафтаны,
Солнце в лето перешло - шлет кондовое тепло.
Одуванчики пробились - все луга озолотились.
И рябина, в чем была, белым цветом зацвела.
Кров зеленый загустелся, соловей в лесу припелся
На весенние лады - вплоть до лешевой дуды.

Наступил Федотов день - дуб свою раскинул сень:
Распускал листочек чинный, статью высился былинной,
Обряжал свою верхушку малахитовой опушкой.
Выпал срок, ни дать, ни взять, надо лешего искать.

День в постель лесов упал, опочив, видать, держал.
Свод лазурный озвездился, лунный колоб золотился.
Ваня в липовом колке слух хранит на сторожке.
Чу, вблизи среди ветвей вдруг защелкал соловей,
Дивной трелью голос дал и опять в глуши пропал.
Тишина перекатилась, дробной россыпью разбилась.
Ваня легкою стопой шасть в поделыш низовой.
Что такое? Громким эхом иль медвежьим зычным смехом
Ельник в миг загомонил - только Ваню с толку сбил.
Сумрак в хвойнице стелился, а Иван-то заблудился:
Вроде лес ему родной - обернулся как чужой.
Что за ведьмовская штука, может балует аюка?
Иль кружит меня лесной по чащобине густой?

- Глухоманный лиходей, ты шутить со мной не смей!
Я с младенческих времен птиц тенетить обучен.
Соловейку зашукую и на ярмарке сторгую,
За него ведь без торга рубь дадут мне али два.

Хохот в чаще прекратился, на березе появился
То ль аюка, то ль шишок, то ль с корягами мешок.

- Что ты, Ваня, раскричался, я тебя давно заждался.
Слухом полон белый свет, что нечистой силе нет
От тебя нигде покоя: на земле и под водою.

- Батя мне велел сыскать во лесах дремучих падь,
Где в неведомой глушице стрелка громова таится.
С первой вешнею грозой молоньею огневой,
С тучевого колчана в землю падает она.
Укажи мне ту чапыгу, заболочену кулигу,
Кто уж окромя тебя эти ведает края?

- Вроде рожей ты пригожий и на дурня не похожий!
Что ж ты прешься в огород - прямо к ведьмам в хоровод?
За стрелой того полета началась у них охота,
Есть в стреле той волшебство - сотворять их колдовство,
Вот и ищут, аки тати, во глушице отыскати
То сокровище небес.
Да не может хитрый бес
Взять ее в свою ладонь, та ведь жжется как огонь.
Ждут колдуньи человека: будь ты старец иль калека,
Чтобы он стрелу сыскал и домой ее забрал.
В человеческих объятьях гаснет грозное заклятье.
Человек же пропадет - пол версты не отойдет.
Чародейниц диких кодла уж не даст ему прохода:
Всякой хитростью земной, всякой лестью бесовской
Храбреца передурманят, в гиблы чарусы заманят,
Иль волчищам отдадут, иль живьем его сглотнут.
Даже я их опасаюсь, черных дел их не касаюсь.
Коль рассудок ты забыл, коль живот тебе не мил,
К глухоманному покою я тропу тебе открою.
Вот тебе, Ивашка, грош. Соловейку же не трожь!

 
 
 
 

            3.6. - ЗАПОВЕДНАЯ ГЛУХОМАНЬ


В путь Иван благословился, с братанами распростился,
Те крутили у виска на проделки дурака.
Мол, с дурною головою не видать ногам покоя,
И, как батюшка почил, Ваня вовсе ум забыл.
Но держать его зачнешься - ин хлопот не оберешься…
Дали Ване полмешка развесного тумака -
Так беги себе вприпрыжку хоть на чертову кулижку...

Где-то в чащице лосиной “ух” заслышался совиный,
А вокруг, куда ни глянь, вековая глухомань.
Ветви тянут вверх лапища, листья словно лапотища,
Еле видится сквозь лес голубой просвет небес.

Вот и вынесло Ивана на былинную поляну.
Там кондовых сосен строй, родничок журчит водой.
Под одной сосной в траве запеклася на песке
Чудо-стрелка огневая, как зарница жаровая,
Блещет в сумерках искрой, льет струею золотой.

К роднику Иван склонился и живой водой омылся,
Из горсти чуть-чуть отпил, да и к стрелке поспешил.
На поляне вечерело, под сосной же все светлело.
То ль купальский светлячок там зажег свой огонек,
Или перстень изумрудный засверкал игрою чудной.
У обугленной сосны - опаленной купины,
Златом пышущим светла, сохранялася стрела,
Словно блеск ночной зарницы, как перо-огонь жар-птицы.
Ваня в руки ее взял и к глазам своим поднял.

- Эх, затейлинка какая, молонейка огневая,
Полымя пожаром льет, а ладонь ничуть не жгет.

Ваня вытер ту вещицу, завернул ее в тряпицу,
Бечевой перевязал и за пазуху поклал.

 
 
 
 

            3.7. - САМОБОЙНЫЙ ПЛЕТЕНЬ-КНУТ


Вдруг полянка задрожала, чаща гулко затрещала,
И откуда ни возьмись, осередь ее явись
Сонмы демонов крылатых, шайка упырей патлатых…
Пялят в темные леса свои уголья-глаза.
Верещат несносным воем, окружают Ваню строем:

- Мол, силком тебя сглотнем, иль на части разорвем.
Или в камень замуруем, иль по воздуху раздуем,
Что ж ты, лапотник-мурло, выкрал ведьмино добро.

А Иван не шелохнется:
- Э, так дело не ведется!
Я ту стрелку примечал и поляну сам сыскал.
То поляночка моя, и хозяин стрелки - я!

Нечисть звякнула клыками, адски блескнула зрачками:
- Не отдашь стрелу добром - кожуру с тебя сдерем.

- Вам никак, видать, неймется, ваша дерзость не уймется.

Вынимает Ваня тут самобойный плетень-кнут:
- Попляши-ка, на поляне - распотешь гостей незваных,
Чем под печкой век лежать, лучше косточки размять.

Взвилось с свистом кнутовище, хоть нечистой силы тыщи,
Супротив кнута того устоять не мог никто.
Заговоры ли, заклятья, чернокнижные проклятья -
Никому уж не сробить, чтоб тот кнут остановить.

Тут уж кудь остановилась, перед Ванею взмолилась:
- Дай на миг передохнуть и сбежать куда-нибудь.
На кой черт нам эта стрелка - громобойная безделка?
Разойдемся навсегда, своя шкура дорога.
Поклянемся пред тобою: никакой иной бедою
Мы тебя не посетим, и растаем словно дым.

Ваня свистнул, что есть сил, да и кнут перехватил:
- Перся волк на скотный двор, да попался под топор.
До пяти я счет смекаю, опосля, кого поймаю,
Так, прошу уж не винить - до рассвета буду бить!

Дважды он не повторялся - всяк нечистый разбежался:
Кто с шипеньем полетел, кто под землю загремел.
Лишь одна Яга-колдунья, черной недоли вещунья,
На позорный стыд и страх вдруг запуталась в ветвях.

Ваня плюнул блевотОй вслед ватаге бесовскОй,
Кнут поднял рукою правой, подошел к сосне корявой:
- Эй, ты, старая карга, слазь, не мешкая, сюда!
Я твоей спине как раз тут гостинчика припас.

- Милый свет, дружок, Ванюша, бабку старую послушай:
Я с той кодлой никогда не шушукала дела,
Помело себе связала, да вот мимо пролетала…
Да и знать - не знала, Вань, с кем ведешь ты нынче брань.

- Или я за дуралея, иль кума ты Патрикею -
До конца не разберусь и, наверно, осержусь…

- Тут, Иван, такое дело, я ж помочь тебе хотела,
На метлу со мной садись, только, знай себе держись -
И найдем хоть Дуб Ирийский, хоть забытый край Марийский,
Если стрелку ты добыл, значить путь туда открыл.

 
 
 
 

            3.8. - ВОЗДУШНОЙ ТРОПОЙ ЗА СТРЕЛКОЙ ГРОМОВОЙ


Своды звездные искрились - звезды тайнами светились,
Лунь всплывала над леском ярко-рудым угольком.
Дивно Божий мир устроен. Дол безмолвно упокоен.
Лишь блеснет издалека колоколенка скита…

За метлу Иван держался, по тропе воздушной мчался.
Лишь поведывал Яге - полуночнице-карге,
Во какой же окоем кажет стрелка острием.

Вот за кромкою лесною полыхнуло синевою,
Мерк в зените звездный Лось - предрассветье зачалось.

Спрос Ягишна учиняет:
- Помела, мол, сила тает.
Только первый луч сверкнет, как она сойдет на нет.
С третьим криком петушиным прям на землю улетим мы…
Торопи, Иван, дела, что вещает нам стрела?

- Дуб близехонько кондовый, не пропасть метле ольховой,
Не тужи Яга о том.
Вон, в сиянье огневом
Высит кроны Злато-древо, тянет ветви прямо в чрево
Голубиным небесам по алмазным облакам.
Ствол Злат-дерева таков, что и сотня молодцов
Не охватят стан кондовый.
На мутовке же дубовой
Птица вещая живет, гласом сказочным поет.
Всяк земной слух удивится, всяко сердце умилится,
Слыша песен литие - Сирином зовут ее.
А булатные коренья в подземельном углубленьи
Клеть чугунную таят - чудо-комоня хранят.
За двенадцатью замками, за семнадцатью крюками,
На восьми стальных цепях, да каленых обручах.
Вот такое завещанье дал мне батя на прощанье.

Тут они остановились, на еланку опустились.
Ведьма, Ване поклонясь, в крепь лесную подалась.