– Ну че? Принес? – Сашка ощутил на себе вопросительный взгляд друга.

Он еще не успел как следует прийти в себя после облавы, которую устроили менты на точку, где он вот уже несколько месяцев разживался первоклассной травой.

“Наверное, мусора большую мзду затребовали, а цыгане не захотели платить. Вот хату и прикрыли”, – думал Сашка, стягивая грязные ботинки с мокрых и замерзших ног.

– Санек, ты солому принес? – Леха всегда сильно переживал, когда Сашка без него ходил за травой и, после того как друг возвращался, расспрашивал у него все, что происходило, в мельчайших подробностях.

– Я когда-нибудь возвращался с пустыми руками? – с гордым видом ответил вопросом на вопрос Сашка и в подтверждение своих слов аккуратно вытащил из кармана маленький бумажный пакетик, сложенный из тетрадного листа в клеточку, сплошь исписанного тригонометрическими формулами программы девятого класса.

Сашка действительно всегда находил анашу, даже если ее не было во всем городе, а за это уважали в общаге, благодаря чему взлет его авторитета был стремительным. Еще до развала СССР Сашкины родители переехали в Алма-Ату, где его отцу предложили хорошую работу, тогда ведь еще не было ни границ независимых республик, ни прямого линчевания россиян за их пределами. И их семью не обошла эта беда, а точнее не обошли те, кто считал русских паразитами и отбросами на теле дружественного России Казахстана. Но Сашка заслужил уважение. И кулаками и делами, ведь не все же там были фанатиками, помешанными на ненависти. Именно там он научился разбираться в сортах, сажать и готовить коноплю. И именно поэтому родители отправили Сашку учиться в Россию, дабы оградить его от этого зелья. И правильно сделали, потому что останься Сашка в Алма-Ате, то обязательно стал бы наркоманом. Сначала он и уезжать-то не хотел, все противился, даже аттестат спрятал, когда документы в институт нужно было сдавать, но позже, когда уже уехал, понял, от чего уберегли его заботливые родичи. Теперь он уже точно знал, что никогда не станет наркоманом. Теперь у Сашки была цель. Он хотел выучиться, устроиться на хорошую работу и забрать родителей в Россию. По крайней мере, так он представлял себе ближайшее будущее, и на это у него были все основания. Сашка был трудолюбивый и очень умный, да и занятия он не пропускал, сессии сдавал без хвостов и вообще не был замечен и не привлекался. Но травку все равно любил, и время от времени они с однокашником Лехой выпаливали не один косячок.

С Лехой они познакомились в общаге, когда оба, будучи глупыми первокурсниками, устраивались в ней жить. Их вместе и поселили. Вместе они абитурские отрабатывали, вместе отбивались от пьяных четверокурсников, вместе девок трахали, так, собственно говоря, и породнились. Жили вдвоем, потому что третьего подселять к ним было бесполезно – через неделю он сбегал от них быстрее крысы с тонущего корабля. Да и не нужен им был никто. Они прекрасно дополняли друг друга. Леха, в отличие от Сашки, был очень заботливый и аккуратный. Именно он заботился о запасах продуктов, уплате всяких взносов и прочей хозяйственной ерунде, до которой Сашке не было никакого дела. Леху так и прозвали “домовенком” за его серьезное отношение к порядку. Родом он был из небольшого поселка недалеко от города, поэтому часто ездил к родителям и привозил оттуда разные вкусности, которые готовила специально для них Лехина бабушка. Сашка не раз ездил в гости к Лехе в поселок, где и познакомился с его родственниками. Бабка Лехина в Сашке прямо-таки души не чаяла. Все говорила, что он похож на ее сына Володьку, дядьку Лехиного, который утонул на севере при неизвестных обстоятельствах. Родители Лехи были самые что ни на есть обычные русские, даже, можно сказать, советские. Отец шофером на колхозном самосвале работал, а мать на птицеферме. На горбе таких вот людей долгое время и строилось наше светлое будущее, в которое они надеялись и верили, а потом перестали надеяться и верить, и не хотели, чтобы их сын тоже стал таким вот рабом с надеждой. Да Леха и сам понимал, что без образования никуда, поэтому в школе особо не халявил и без проблем поступил в институт. Родители его очень этому обрадовались, а отец как-то выпимши расчувствовался аж до слез и сказал Лехе: “Мы, сынок, очень тобой гордимся. Ты уж отучись, не подведи ни меня, ни мать, ни всю нашу деревню”. Эти слова потом не раз помогали Лехе идти сдавать зачет или терпеть унижения какого-нибудь самовлюбленного доцента, которого при других обстоятельствах он размазал бы по стенке.

– А я уж папиросы приготовил, табак из них вытряс. Забьем сразу два косяка, чтобы потом не обламываться, – говорил довольный Леха, распечатывая долгожданный пакетик.

– Давай, я сам забью. А то ты в прошлый раз так затрамбовал, что потом два часа раскуривали, – Сашка ревностно забрал у друга пакет с приготовленной папиросой.

Мастерски сделал маленькую аккуратную “пяточку” и начал постепенно засасывать траву в папиросу, одновременно убирая из драгоценного зелья крупные соломинки и кусочки древесины, которыми всегда “разгоняли” привезенную анашу местные распространители.

Пока Сашка занимался этим трудоемким процессом, Леха по-хозяйски прибрал на столе книги и лекции, которые порою были дороже книг. Вытряс и вымыл пепельницу и обязательно проверил, заперта ли дверь. Им не нужны были незваные гости. А если кто и постучится, то пусть думают, что никого нет дома.

Услышав треск конопляных семечек, Леха почувствовал приятную истому. Он просто-таки ощущал, как его тело вместе с принятым “паровозом” наполняется невероятной энергией. Да! Сашка умел задувать “парики”. Он всегда делал их такими, какие заказывали. Хочешь – с воздухом, хочешь – голимый дым. Хочешь – легкий, хочешь – убойный. Сам же Сашка догонялся небольшими затяжками, не напрягая Леху. Он знал, что Леха не умел да и побаивался сам дуть “паровозы”. Ему всегда казалось, что, как только он засунет тлеющий косяк себе в рот, то тут же огонек упадет ему на язык. Да, в общем-то, Сашка и не жаловался. Он и сам мог неплохо раскумариться.

Сашка почувствовал жажду и поспешил убрать подальше заботливо приготовленную Лехой бутылку воды, рука которого уже тянулась к целительной влаге.

– Не пей пока, а то обломаешься, – настоятельно сказал Сашка другу.

– Да это я так, по привычке, – стал оправдываться Леха, у которого уже лицо постепенно превращалось в одну сплошную улыбку.

– Ты опять начинаешь? – начал говорить Сашка, постепенно переходя на прерывистое гоготание. – У меня в прошлый раз из-за тебя целый день щеки болели.

– Сам кончай ржать! – выдавил из себя Леха, набрав в легкие побольше “веселого дыма”.

Он уже постепенно ощущал невероятный прилив энергии, который заставлял его производить какие-либо действия. Он вскочил со стула и начал быстро перемещаться по комнате, делая это как бы между прочим. Встав со стула, он устроился на подоконнике. Посидев там, он переместился на стол, оттуда на пол, потом на кровать и опять на стул. Причем, передвигаясь с одного места на другое, он постоянно повторял одну и ту же фразу, чем полностью убивал хохочущего на кровати Сашку, который обожал наблюдать за накуренным Лехой.

– Ну че ты ржешь-то? Лучше второй косяк взрывай, – сказал Леха и снова переместился на подоконник.

Сашка со смеху повалился на пол. Он уже просто открывал рот, потому что на выработку звука не было сил.

– Ну, ты, Санек, раскумарился! Ты, наверное, сам себе научился паровозы задувать. Ты смотри – это до добра не доводит! – произнес Леха с видом мудрого старца. – Да хватит тебе ржать. Ты лучше второй косяк взрывай, – закончил свою мысль Леха и переместился на стол, отчего Сашка вновь покатился со смеху.

– Леха, ты только сейчас ничего не говори, – попросил Сашка, придя в себя после долгого гоготанья. – У меня уже живот от тебя болит.

Леха как будто внял Сашкиным молитвам и замолчал, чем и дал другу отдышаться.

– Ну что, успокоился? – спросил Леха после долгой паузы и Сашка утвердительно кивнул.

– Хватит сидеть, давай лучше второй косяк взрывай, – произнес Леха, который в тот момент был похож на Хрущева, твердо решившего сеять кукурузу.

Он даже взял косяк и уселся с ним на пол, рядом с Сашкой, который почему-то сразу после его слов упал и начал кататься.

– Да ладно, Санек, не гони. Уже не цепляет, – Леха был явно озадачен диким Сашкиным ржанием. – Чем по полу валяться, лучше бы второй косяк взорвал, – проворчал Леха и улегся на кровать.

– Конечно, не цепляет! Я вот сижу и не могу понять: то ли мы дули, то ли сено курили, – ехидно сказал Сашка, озорно посматривая на друга.

– Ну, кто бы говорил. Ржешь не переставая, как лошадь. Давай лучше косяк взрывай, – Леха с готовностью сел на стул.

– Скажи, Леха, трава – дерьмо.

– Угу! – подтвердил Леха и протянул Сашке второй косяк, так и не заметив язвительный тон товарища.

На этот раз Сашка решил по сильнее “дунуть”, чтобы опять не ржать как сумасшедший над Лехиными выкрутасами, а расслабиться и отпустить свое сознание на все четыре стороны.

“Как же это хорошо! – думал Сашка, раскуривая второй косяк. – Взять – и отдалиться от всех этих мелких забот, о которых и думать-то противно, не говоря уже о том, чтобы их решать. Ведь как противно радоваться собственной маленькой победе, гордо доказывая себе свое превосходство над каким-нибудь там таким же амбициозным Ивановым или Петровым, которые так и думают день и ночь о том, чтобы от тебя избавиться. Так хочется с огромным удовольствием взять и окунуться в этот сумасшедший поток окружающего нас невероятного”, – Сашка уже предвкушал то огромное количество незабываемых эмоций, которые его ждали, и поэтому раскуривался большими затяжками по несколько раз, чем даже вызвал некоторое возмущение друга.

– Ты уже почти полкосяка один выдул! – возмущался Леха. – Давай мне паровозик покруче задуй.

Сашка набрал в легкие побольше дыма, развернул косяк другой стороной и начал задувать Лехе свой “фирменный паровоз”, секрет которого заключался в том, что он выгонял “кумар” из косяка не воздухом, а дымом, находящимся в легких, таким образом увеличивая эффект, который и поспешил оценить друг, откинувшись на кровать и после паузы выпустив дым.

– То, что нужно! – блаженно простонал Леха и закрыл глаза.

Сашка сделал еще затяжку. Он уже чувствовал, что плохо ориентируется в пространстве комнаты, и тоже прилег. Тело слегка била приятная дрожь, жажда не мешала, если ей не уделять внимание, а в голове уже заканчивались все приготовления для того, чтобы “отправиться куда-нибудь”. Он старался не закрывать глаза, чтобы не оказаться на месте неопытного космонавта, которого насильно засунули в центрифугу. Это как раз был один из этапов подготовки к самому главному. Нужно было перетерпеть небольшое головокружение, после чего и начиналось самое интересное. В этот момент необходимо было не обломать кайф и не переборщить, чтобы не начало откровенно рвать, тогда уж точно никакое путешествие не светит.

Сашка аккуратно затушил в пепельнице оставшуюся часть косяка и откинулся на подушку. Леха, который уже был на вершине блаженства, рассказывал о том, как хорошо жить в деревне, как вкусно пить парное молоко, как приятно порыбачить с утречка, как классно рано утром, когда еще туман над водой поднимается, пойти покупаться и ощутить себя самым счастливым человеком в мире, потому что большего удовольствия и представить себе сложно. Леха продолжать что-то бормотать, но Сашка его уже не слышал. Он лежал и улыбался, потому что вспомнил, как в первый раз у Лехи в деревне попробовал парное молоко прямо из под коровы и его чуть не вырвало от того, что оно было теплое, с каким-то специфическим запахом, а главное, что он представил, откуда и как оно появилось. Как он, по настоянию Лехи, полез рано утром купаться в речку, и, когда оказался в воде, то решил, что у него свело все – даже язык. Вода была настолько “незабываемая”, что Сашка простудился и три дня пролежал в постели. Вспомнил, как они с Лехой отправились с ночевкой на рыбалку, при этом пообещав всем домашним вернуться с хорошим уловом. Но, как только выставили палатку, так нажрались, что даже удочки со снастями не разобрали. Утром им пришлось покупать рыбу у деревенских мальчишек, чтобы не опозориться дома.

Леха перестал бормотать и закрыл глаза. Сашка, увидев это, понял, что теперь уже у Лехи и слова не вытащишь, потому что началась последняя стадия.

– Как все-таки забавно действует трава, – подумал Сашка, улыбнулся и тут же ощутил некоторое замешательство, постепенно перерастающее в дикий ужас. Он вдруг осознал, что повернут к другу спиной и никак не может его видеть.

– Вот это я глюканул! – сказал Сашка и подскочил от неожиданности. – Такого с ним еще никогда не было. Так глюкануть с обыкновенной анаши.

Сашка даже рассмеялся, ему вдруг стало очень весело, захотелось петь и танцевать, захотелось высунуться в окно и закричать что есть мочи. Он подбежал к окну и начал его открывать, пытаясь вглядеться в отражающее комнату стекло. Трудно было увидеть, что происходит за окном из-за включенного в комнате света. Сашка не сразу-то и заметил, а точнее понял, что на его кровати находится чья-то фигура… его фигура, мирно лежащая лицом к стенке. Сашка повернулся и от созерцания собственного тела его начало тошнить. До него только сейчас дошло, что в стекле он так и не увидел собственного отражения. Он только сейчас понял, что не чувствует, как стоит на полу, не чувствует, как дышит, не чувствует, как дует от окна. Сашка со всей мочи заорал, надеясь разбудить Леху, но тот продолжал посапывать, как ни в чем не бывало. Сашке стало как-то тесно, стены комнаты начали грозно нависать над ним. Перед глазами все поплыло, и он из последних сил кинулся к окну, к живительному, свежему морозному воздуху. И наплевать, что оно запечатано на зиму, наплевать, что пятый этаж, на все было наплевать. Сашка хотел воздуха, и он его получил. Он просто взял… и оказался на улице. Не было звона разбитого стекла, не было полета с пятого этажа – он просто был на улице, и ему было все равно, как он там оказался. Сашка никогда не думал, что свобода – это такой кайф. В тот момент он был самым счастливым человеком на земле – и пусть не на седьмом небе, а всего лишь на высоте пятого этажа – но все равно самым свободным существом. Казалось, что в этот миг на улице все остановилось и все люди направили свои взоры на Сашку, бесшабашно крутящегося в воздухе, навострили свои уши на его радостные вопли, но так казалось только ему, а люди на улице шли своей дорогой, даже не догадываясь, что рядом с ними просто вот взял и, всей мировой физике на зло, повис в воздухе человек. Хотя, даже если бы и узнали, то, наверное, просто прошли бы мимо, бросив скользкий туманный взгляд, сухо говорящий: “Своих проблем до черта”.

Сашка краем глаза заметил, что в их с Лехой комнате погас свет. Ему не стало от это страшно или одиноко. Ему просто стало неинтересно и, сделав гребок брасом, словно он был в воде, Сашка поднялся на этаж выше и заглянул в соседское окно. Там жила семейная пара дипломников, которые поженились всего два месяца назад. У них с Лехой создалось такое впечатление, что до женитьбы молодые люди друг с другом и не встречались вовсе, потому что почти каждую ночь эта парочка устраивала им эротическое шоу. И кровать у них была скрипучая, и жена молодая какая-то крикливая, в общем, до утра скрип, стоны и приподнятое “настроение”.

Но на этот раз, к большому разочарованию Сашки, молодожены увлекались такой же неотъемлемой стороной семейной жизни, как скандалом. Молодая жена яростно отчитывала своего мужа, который защищался, слабо мыча что-то в ответ. И только Сашка собрался пожалеть о том, что ничего не слышно за намертво запечатанными окнами, как вдруг стал все слышать, как будто находился рядом с ними. Света, так, кажется, звали девушку, отчитывала своего мужа за то, что он уже две недели не может отремонтировать розетку возле плитки, за то, что их один единственный стол ходит ходуном и вот-вот развалится, что у холодильника не работает морозилка, и, уж если он все время так занят, то уже должен был заработать кучу денег, чего как раз даже и не предвидится. Света кричала на мужа, что ей надоело жить в этой проклятой общаге, ей надоело ходить в один общий вонючий сортир, ей надоело мыться через день в общем и не менее вонючем душе, ей надоели кубовые, наполненные тараканами разных пород и мастей, и больше всего ей надоело его нежелание вытащить их от сюда. Девушка уже плакала, не в силах сдержать своих чувств.

– Такая жизнь кого хочешь до слез доведет, – подумал Сашка, глядя на то, как убивается девушка. – Да. Бытовуха – вот главный и ненавистный враг всех влюбленных пар. Именно она, проклятая, подбирается незаметно, когда люди, ослепленные счастьем, даже и не задумываются о предстоящих испытаниях. Сколько по-настоящему влюбленных сердец разлучила эта чертовка, наверное, и эта пара станет еще одной жертвой.

Чем закончится этот скандал, Сашке было уже неинтересно, и он поднялся еще на этаж выше, где по его “агентурным” сведениям проживали три симпатичные девушки.

– Студэнтки, спортсмэнки и просто красывые дэвющки! – с наслаждением думал Сашка, “подлетая” к их окну.

К Сашкиному счастью, две из них были дома и как раз собирались уходить, накладывая на себя “боевую раскраску”. Одна из них закончила свою процедуру возле зеркала и стала помогать подруге укладывать прическу.

– Вот она нас кинула! Да, Машка? – спросила девушка у подруги, делающей ей прическу.

– Угу, – отозвалась Машка, продолжая свое занятие.

– Это я ведь ее с Максом познакомила, пригласила потусоваться с нами, даже жить вместе предложила, а она перед всеми ноги давай раздвигать и задницей вертеть. Потаскуха чертова! – Девушка была просто раздосадована. – Машка! Ну что ты молчишь? Права я или нет? – она с трудом сдерживалась, чтобы не разреветься.

– Да прально ты все, Танюха, говоришь, – подтвердила Машка, щелкнув жвачкой для твердости. – Максик ведь твой был, а эта сука его увела. Пригрела ты, Танюха, змею на шее, – сказав это Машка как-то смутилась, но тут же добавила: – Я имею в виду эту блядь Хохлову, – она еще раз щелкнула жвачкой и принялась обильно “поливать” лаком Танюхину шевелюру.

– А этот-то …козел! На свеженькое его потянуло. Знаешь, Машка, что он мне заявил: “Мы любим друг друга!” Целку захотелось порвать, так бы сразу и сказал… хотя какая у этой мрази целка! – победоносно произнесла Танюха, и обе подруги разразились диким хохотом…

Сашка отпрянул от окна не в силах больше терпеть эту мерзость.

– Как будто в грязи извалялся, – он почувствовал страшный зуд где-то глубоко внутри себя. Было противно не столько оттого, что услышал (и не такое приходилось слышать и видеть), сколько оттого, что они тоже живут в одной с Сашкой общаге, тоже учатся в одном с ним вузе, дышат одним с ним воздухом и тоже называют себя людьми, и просят, чтобы к ним обращались с должным уважением. Ко всему прочему припомнился случай, когда Сашка на дискотеке пытался ухаживать за этой Танюхой и даже танцевал с ней.

– Пьяный был! Бес попутал… – твердо сказал себе Сашка. – Слава богу, что я с ней не целовался”, – подумалось вдруг ему, и от этой мысли все его тело, или то, что было вместо него, прошиб неприятнейший озноб.

Сашка одним гребком поднялся на этаж выше и оказался у окна комнаты, в которой ему приходилось бывать очень много раз. В ней жил Горыныч – один из древнейших студентов, доживших до нашего времени. Так он называл сам себя, поскольку числился студентом почти целый десяток лет. С тех давних пор как Горыныч поступил на первый курс, его отчисляли, он сам отчислялся, переводился и брал академический отпуск. Но, несмотря на это, он был очень башковитый парень и дал бы фору любому дипломированному специалисту. Вообще, Горыныч был очень добрый и отзывчивый человек. Он не раз помогал Сашке с Лехой делать курсовые и контрольные, тысячу раз чинил их старенький телевизор, а также выручал полтинничком в трудное время.

Сашка стал искать в комнате хозяина, но его там не было, зато посреди комнаты, за столом, на котором стояла неполная бутылка пива, сидел Леха и разговаривал… с ним… с Сашкой. Он прищурил глаза, пытаясь вглядеться в Лехиного собеседника, которому Леха что-то объяснял, не забывая при этом подливать из бутылки себе и ему, то есть Сашке. Потом эти оба неожиданно повернулись к окну и, улыбнувшись, стали махать руками Сашке…

– Эй! Санек! Ты че? Опух что ли? – Сашка вздрогнул от Лехиного голоса.

В глаза ударил яркий свет, и после некоторой “настройки фокуса” Сашка смог разглядеть лицо склонившегося над ним друга.

– Да! Вот мы курнули так курнули. Убойная трава! – Леха жадно приник к пластиковой бутылке с водой. – Будешь пить? – спросил он, протягивая бутылку. Сашка кивнул головой и поднялся с кровати.

– Прикинь, Санек, я даже не помню, как на кровати оказался. Помню еще второй косяк, а потом все, как отрезало, – несмотря на усталость после перенесенной накурки, Леха был явно доволен. – А сам-то ты все помнишь?

– Не знаю, – ответил Сашка и, услышав хрипотцу в собственном голосе, прокашлялся. – А время то сколько?

– Пол двенадцатого… всего, – Леха улыбнулся. – Всего-то часа два в отрубе были.

– Да. Быстро мы оклемались, – Сашка опять приник к бутылке с водой.

– Да хватит тебе эту воду пить. Горыныч вчера поехал родителей навестить и ключи от своей комнаты нам оставил. Сказал, что пивка нам там приготовил. Пойдем, проверим, а то, может, он пошутил, – Леха взял с полки ключи и стал ими бренчать.

– Так он родителей поехал навестить, а я-то думаю, чего его дома нет, – пробормотал Сашка, глядя немигающим взглядом на бутылку у себя в руках.

– А ты что, к нему сегодня заходил? – Леха удивленно посмотрел на друга. – Так он еще с утра уехал. Он ведь вчера еще нам обоим говорил, что уедет и ключи при тебе оставил… – Леха опустил Сашке на плечо руку. – Знаешь, Санек, пора тебе с травой завязывать, а то ты так скоро и меня перестанешь узнавать.

– Да, – кивнул головой Сашка. – Наверное, пора завязывать с анашой и переходить на что-нибудь вроде пива. – Сашка улыбнулся. – Бери ключи, Леха, пошли к Горынычу. Я уверен – он такими вещами не шутит.

В коридоре было как всегда людно. Завтра по программе был выходной, поэтому весь народ готовился к нему от всей души. Помогала этому дискотека, организованная предприимчивыми молодыми людьми в подвале общежития, и все только и успевали бежать вниз, чтобы поскакать под музыку и светоэффекты, и вверх по своим комнатам, чтобы отдохнуть и принять на грудь грамм сто-двести для поддержки того настроения, чтобы можно было еще не раз спуститься обратно. Многие так этим увлекались, что их энергичные подъемы и спуски постепенно превращались в медленное сползание по перилам и зависание где-то на промежуточных этажах в сидячих или, что чаще, в лежачих позах. Кто-то распевал песни под гитару где-нибудь в конце коридора, кто-то выяснял отношения в кубовой, кто-то просто курил с подружкой, только что снятой им на дискотеке, и пытался уговорить ее не возвращаться назад, а отправиться к нему в комнату, чтобы просто “попить чаю”. В общем, жизнь била ключом.

Леха с Сашкой заперли дверь своей комнаты, трусцой пробежались до мужского туалета в конце коридора и отправились на восьмой этаж в комнату Горыныча. На лестничной клетке навстречу им попались девушка с парнем, который поздоровался с Лехой, спросил: “Как дела?”. Леха ответил, что лучше всех, и они стали подниматься дальше. Сашка отметил для себя, что у девушки были очень красивые ножки, да и мордашка тоже, хотя глаза, как ему показалось, были какие-то глуповатые.

“Может, и ноги не такие уж и красивые, просто колготки натянула, вот и кажется, что ничего”, – думал Сашка, поднимаясь по лестницам за другом.

– Слушай, Леха! А что это за парень с бабой нам на встречу попались? – Сашка поравнялся с Лехой.

– Это Макс, он иногда на вахте сидит, а девчонку я не знаю, как звать, но мне известно, что она живет над нами на седьмом этаже еще с двумя чувихами, одну звать Танька, а вторую… – Леха задумался.

– Машка, – вдруг вырвалось у Сашки.

– Точно, Машка, – Леха удивленно посмотрел на друга. – А ты че, уже успел с ними познакомиться? Ну, ты, шнырь! – Леха улыбнулся. – Меня бы хоть позвал, когда в гости наведывался.

– Да не знаю я их, – Сашка смутился, он сам не мог четко вспомнить, откуда он знает эти имена. – Наверное, просто слышал, вот и все, а может, по пьяни где и сталкивались.

– Точно! – Леха остановился и поднял вверх указательный палец. – Ты с этой Танькой на дискотеке зажигал. Ты тогда так нажрался, что мне пришлось тебя оттуда на себе выносить.

Они поднялись на восьмой этаж и подошли к двери в комнату Горыныча. Леха достал из кармана ключи и открыл дверь. Из комнаты потянуло запахом канифоли и пивными парами. Ребята зашли внутрь и включили свет. К их большому удивлению в комнате было довольно-таки убрано, если не считать большой кучи пустых стеклянных бутылок в одном углу и еще большей кучи пластиковых в другом. Возле стены стоял блок кого-то старого электронного устройства, который теперь служил в качестве шкафа, напротив него располагалась огромная койка “полуторка”, под сетку которой были подложены широкие куски ДСП, чтобы она не проваливалась и не пружинила. На общаговских сетках было очень неудобно спать, а еще неудобнее “спать с кем-то”, поскольку на них почивало не одно поколение и они были растянуты до невозможности. Тем более было неудобно, когда два, так сказать, любящих тела попадали с такой вот сеткой в резонанс, а это, если следовать законам физики, было чревато большими разрушениями. Но вот если под такую сетку положить ДСП, а сверху на нее пару матрацев, то получался совсем неплохой, как говорил Горыныч, “сексодром”. Посередине комнаты стоял старый стол с потрескавшейся крышкой, на котором величественно стояла двухлитровая бутылка пива.

– Ну вот. Я же говорил. Горыныч свое слово держит, – Леха взял стаканы, сел за стол и стал наливать пиво. – Садись, Санек, давай пивка дернем.

Сашка сел за стол и повернулся к окну. Голое окно прекрасно отражало их с Лехой и всю комнату: казалось, будто там за стеклом находилась еще одна такая же. Когда у Горыныча спрашивали, почему он не повесит шторы, он отвечал, что так ему не нужно тратиться на зеркало.

– Включил вечером свет и пялься на свое отражение, сколько хочешь, – отвечал он с улыбкой.

Но Сашка знал – Горынычу было просто наплевать на все эти мелкие удобства, которые в сумме создавали что-то похожее на уют.

– Это псевдоуют, золотая клетка, – сказал как-то Горыныч Сашке. – Уют там, где тебя кто-то любит и ждет, а здесь меня никто не ждет… разве что тараканы. Поэтому, какие к черту шторы – тараканам они ни к чему.

– Но ведь ты же не таракан, – сказал Сашка.

– Я… нет, конечно, – Горыныч опустил голову. – Я тараканище, огромный и жирный! – выкрикнул он и захохотал.

Этой шуткой он дал понять Сашке, что не хочет больше говорить на эту тему. Горыныч был очень тактичный человек и никогда не демонстрировал публично свою грусть. Все друзья его знали как шутника, выпивоху и балагура. Его огромное бородатое лицо всегда улыбалось и этим смешило всех окружающих. И лишь самые старые и близкие друзья помнили, как вытаскивали его из ужасной депрессии, в которой он оказался после того, как от него ушла Настя. Именно она ждала его когда-то в этой комнате, и тогда в ней весели шторы и был уют.

– Ты чего грузишься, Санек? – Леха оторвался от стакана и посмотрел на друга. – Да тебя поди еще не совсем отцепило, – предположил он и рассмеялся. – Хлебни пивка – лучше станет.

Сашка приник к стакану и почувствовал, как терпкая прохладная жидкость стала разливаться по телу. В голове сразу прояснилось и, допив до дна, Сашка улыбнулся и поставил стакан для новой порции.

– Ну, у тебя и сушники! – Леха опять рассмеялся и налил другу еще.

– Вот скажи мне, Леха, – Сашка отхлебнул еще полстакана, крякнул и откинулся на стуле. – Было у тебя когда-нибудь такое ощущение, будто ты что-то делаешь – разговариваешь или пьешь пиво, и тебе кажется, что ты уже это делал? – Сашка смутился. – Ну… я имею в виду, что ты как бы вспоминаешь, что когда-то уже это делал.

– Конечно, бывает, – Леха долил себе пива. – Мы вот сегодня с тобой пиво пьем, и в прошлую субботу тоже пили, и в позапрошлую, – Леха рассмеялся.

– Да нет. Я имел в виду… что вот мы сидим с тобой, пьем пиво, а я это уже как бы видел… – Сашка на секунду задумался. – Ну… вроде через окно.

Леха поставил стакан и в упор посмотрел другу в глаза.

– Слушай, Санек… – сказал он еле слышно. – А может это…

– Что – это? – спросил хмурясь Сашка.

– Ну может ты это… – Леха заговорчески придвинулся к Сашке, – … и сейчас из окна на нас смотришь…

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, а потом оба, как по команде, рассмеялись и, повернувшись к окну, стали махать руками своему невидимому наблюдателю.

– Привет, Санек! Я думал, что ты со мной пиво пьешь, а ты, оказывается, из окна на нас зыришь, – радовался Леха своей удачной шутке.